.))
610. Опиши аромат кофе! Почему это невозможно сделать? Не хватает слов? И для 
чего тебе не хватает их? Но как возникает сама мысль о том, что такое описание 
вообще должно быть возможно? Ощущал ли ты когда-нибудьотсутствие такого 
описания? Ты пытался описать аромат кофе и тебе это не удалось?
((Я бы сказал: "Эти звуки говорят о чем-то величественном, но я не знаю о чем". 
Эти звуки выразительный жест, но я не могу сопоставить их с чем-то, что их 
объяснило бы. Полный глубокого смысла кивок головой. Джемс: "Нам не хватает 
слов". Почему же тогда мы их не вводим? А что если это было бы в наших силах?))
611. Допустим, кто-то заявил бы: "И волевой импульс (das Wollen)_ это 
всего"навсего опыт". (И "воля" лишь "представление".) Он приходит когда 
приходит, и я не могу вызвать его.
Не могу вызвать? Как что? Что тогда я могу вызвать? С чем я сравниваю волевой 
импульс, высказываясь подобным образом?
612. О движении своей руки, например, я бы не сказал: оно приходит когда 
приходит, и т.д. Это область, в которой мы осмысленно говорим, что с нами не 
просто случается что-то, но что мы делаем это. "Мне не надо ждать, когда моя 
рука поднимется, я могу ее поднять". Причем я противопоставляю движение моей 
руки, скажем, тому, что сильное сердцебиение у меня утихает.
613. В том смысле, в каком я вообще могу что-то у себя вызывать (например, 
переедая боли в желудке), я способен вызывать и готовность к волению (das 
Wollen). В этом смысле при прыжке в воду я вызываю у себя готовность плыть. 
По-видимому, я собирался изречь: невозможно намереваться вызвать намерение; то 
есть бессмысленно говорить о намерении намерения (Wollen"Wollen). "Волевой 
импульс" не имя какого-то деяния, а стало быть, и не имя чего-то произвольного. 
И мое неверное выражение следствие нашей предрасположенности думать о волевом 
импульсе как о непосредственном, некаузальном вызывании (Herbeifhren). В основе 
же такого представления лежит сбивающая с толку аналогия; каузальную связь 
представляют себе в виде некоего механизма, связывающего две части машины. При 
поломке механизма эта связь может нарушиться. (При этом думают лишь о поломках, 
которым подвержен механизм в нормальных условиях, а не о том, что, скажем, 
зубчатые колеса вдруг становятся мягкими или же взаимопроницаемыми и т.д.)
614. "Произвольно" двигая рукой, я не прибегаю ни к каким средствам, чтобы 
вызвать это движение. И мое желание не средство такого рода.
615. "Коли не предполагается, что намерение это своего рода желание, то оно 
должно быть самим действием. Ему не позволено останавливаться на подступах к 
действию". А коли это действие, так действие в обычном смысле слова; стало быть: 
разговор, письмо, ходьба, поднимание предмета, представление чего-то. Но вместе 
с тем оно есть: проба, попытка, мобилизация усилий дабы говорить, писать, 
поднимать предмет, представлять себе что-то и т.д.
616. Поднимая свою руку, я не испытывал желания: хоть бы она поднялась. 
Произвольное действие исключает такое желание. Правда, можно сказать: "Надеюсь, 
я начерчу этот круг без изъяна". Тем самым выражается желание, чтобы рука 
двигалась таким-то образом.
617. Скрестив особым образом свои пальцы, мы иногда не в состоянии двинуть 
определенным пальцем по чьему-то указанию, если он дает его нам лишь визуально. 
Если же он прикасается к этому пальцу, то мы можем им двигать. Этот опыт склонны 
описывать так: мы не в состоянии своевольно двинуть пальцем. Случай, совершенно 
отличный от того, когда мы не в состоянии двинуть пальцем, скажем потому, что 
кто-то крепко держит его. Тут возникает искушение описать первый случай вот так: 
пока к нашему пальцу не притронутся, мы не можем найти для своей воли точку 
приложения. Лишь ощутив прикосновение к пальцу, мы узнаем, где должна вступить в 
действие наша воля. Но такой способ выражения может сбивать с толку. 
Напрашивается реплика: "Как мне узнать место приложения воли, если ощущение не 
указывает его?" Ну, а тогда как узнают, куда направить волю при наличии такого 
ощущения?
В таком случае опыт показывает, что палец, пока мы не ощутим прикосновения к 
нему, как бы парализован, a priori же этого установить нельзя.
618. Субъект воли представляется здесь как нечто не обладающее массой (лишенное 
инерции), как некий мотор, который не должен преодолевать в себе никакого 
инерционного сопротивления. Стало быть, он выступает только как двигатель, а не 
как приводимый в движение. То есть можно сказать: "Я делаю волевое усилие, а мое 
тело не слушается меня", однако не скажешь: "Моя воля не повинуется мне" 
(Августин).
Но в том смысле, в каком невозможно, чтобы не получалось намереваться [желать], 
невозможно и пытаться намереваться.
619. Можно сказать и так: "Намереваться я способен всегда лишь постольку, 
поскольку никогда не бываю способен пытаться намереваться".
620. Кажется, что деяние как таковое не содержит в себе ни грана опыта. Оно 
представляется как бы непротяженной точкой, острием иглы. Это острие и кажется 
нам подлинным действующим лицом. А все совершающееся в мире явлений только 
следствием этого деяния. Кажется, будто слова "Я действую" имеют определенный 
смысл отдельно от всего опыта.
621. Но не будем забывать и другого: когда "я поднимаю свою руку", поднимается 
моя рука. И возникает проблема: что же останется, если то факт, что я поднимаю 
руку вверх, отделить от того, что поднимается вверх моя рука?
((Не является ли в таком случае мой волевой импульс лишь кинестетическими 
ощущениями?))
622. Поднимая руку, я чаще всего не пытаюсь ее поднять.
623. "Я стремлюсь непременно дойти до этого дома". Но если к тому нет никаких 
препятствий разве и тогда я могу стремиться во что бы то ни стало попасть к 
этому дому?
624. В лаборатории под воздействием, например, электрического тока кто-то с 
закрытыми глазами говорит "Я двигаю рукой вверх и вниз" хотя его рука 
неподвижна. "Значит, говорим мы, он испытывает особое чувство такого движения". 
Двигай с закрытыми глазами своей рукой туда и сюда. А теперь попытайся внушить 
себе, не прекращая этого движения, что твоя рука неподвижна и ты просто 
испытываешь определенные странные ощущения в мускулах и суставах!
625. "Каким образом ты узнаешь, что поднял свою руку?" "Я чувствую это". Значит, 
то, что ты узнаешь, ощущение? А уверен ли ты, что узнаешь его правильно? Ты 
уверен, что поднял свою руку; разве это не критерий, не мера узнавания?
626. "Прикасаясь к какому-то предмету палкой, я испытываю ощущение прикосновения 
в кончике палки, а не в руке, которая ее держит". Если кто-то говорит: "Я 
чувствую боль не здесь, в ладони, а в запястье", то врач, в результате, 
исследует запястье больного. Но какая разница, скажу ли я, что чувствую 
твердость предмета кончиком палки или же рукой? Означают ли мои слова, что я 
утверждаю: "Такое впечатление, словно мои нервные окончания находились в кончике 
палки"? В каком смысле это так? Ну, во всяком случае, я склонен говорить, что 
"чувствую твердость предмета и т.д. кончиком палки". И это сопровождается тем, 
что, ощупывая предмет палкой, я смотрю не на свою руку, а на кончик палки и 
описываю то, что чувствую, такими словами: "Я чувствую там что-то твердое, 
круглое", а не словами: "Я чувствую давление на кончики большого, среднего и 
указательного пальцев·" Спроси, например, меня кто-нибудь: "Что ты сейчас 
чувствуешь пальцами, в которых держишь свой щуп?" я мог бы ему ответить: "Не 
знаю вот там я чувствую что-то твердое, шероховатое".
627. Рассмотри такое описание произвольного действия: "Я принимаю решение дать 
звонок в 5 часов; ну и, когда бьет 5, моя рука делает это движение". Разве 
правильно это описание, а не вот это: "· и когда бьет 5 часов, я поднимаю руку"? 
К первому описанию так и хочется добавить: "Смотри"ка!Моя рука поднимается, 
когда бьет 5 часов." Но как раз это "смотри"ка!" здесь к делу не относится. 
Поднимая руку, я не говорю: "Смотри, моя рука поднимается!"
628. Итак, можно сказать, что произвольное движение отмечено отсутствием 
удивления. И тут не предполагается вопрос: "Но почему здесь не удивляются?"
629. Говоря о возможности предвидеть будущее, люди всегда забывают факт 
предсказуемости своих собственных произвольных движений.
630. Рассмотрим две языковые игры.
а) Один велит другому выполнить определенные движения рукой или принять какую-то 
позу (преподаватель гимнастики и ученик). А вот один из вариантов этой языковой 
игры: ученик сам дает себе команду и выполняет ее.
б) Кто-то наблюдает определенные закономерные процессы например, реакции 
различных металлов на кислоты и делает вслед за тем прогнозы относительно 
реакций, которые будут иметь место в определенных случаях.
Между этими двумя языковыми играми имеется явное сходство, но также и 
принципиальное различие. В обоих случаях произнесенные слова можно назвать 
"предсказаниями". Но сравни тренировку техники в первом случае с обучением во 
втором!
631. "Я собираюсь сейчас принять два порошка; через полчаса после этого меня 
вырвет". Если сказать, что в первом случае я выступаю как действующее лицо, а во 
втором только как наблюдатель, то это ничего не объяснит. С тем же успехом можно 
сказать, что в первом случае я вижу причинную взаимосвязь изнутри, во втором 
извне. И многое еще в том же роде.
Вряд ли стоит также говорить, что предсказание первого рода не более 
безошибочно, чем предсказание второго рода.
Я сказал, что приму сейчас два порошка, не на основе наблюдений за своим 
поведением. Этому предложению предшествовало нечто иное. Я имею в виду мысли, 
поступки и т.д., которые и привели к нему. Если же сказать: "Единственно 
существенной предпосылкой твоего высказывания было твое решение", то это вводило 
бы в заблуждение.
632. Я не хочу сказать, что в случае волеизъявления "Я намерен принять порошок" 
предсказание было бы причиной, а его исполнение действием. (Это, вероятно, можно 
было бы установить физиологическим исследованием.) Но в значительной степени 
верно, что по высказываниям о тех или иных решениях нередко можно предсказать 
действия человека. Важная языковая игра.
633. "Тебя только что прервали; знаешь ли ты по-прежнему, что хотел сказать?" 
Ну, а если я это знаю и говорю, предполагается ли тем самым, что я уже продумал 
свои слова и только не высказал их? Нет. Это значит лишь, что ты принимаешь 
уверенность, с которой я продолжаю прерванное предложение, в качестве критерия 
того, что данная мысль к тому времени уже свершилась. Но разумеется, и в самой 
ситуации, и в моих мыслях уже было заложено все, что могло содействовать 
продолжению моего предложения.
634. Я продолжаю прерванное предложение и заявляю, что именно так собирался его 
продолжить, это напоминает мне развертывание собственной мысли на основе кратких 
заметок.
Ну, а разве я не истолковываю эти заметки? Разве при данных обстоятельствах 
возможно всего лишь одно продолжение сказанного? Конечно, нет. Но я не выбирал 
свою интерпретацию среди прочих. Я вспоминал, что, собственно, я намеревался 
сказать.
635. "Я собирался сказать·" Ты помнишь разные подробности. Но все они не 
выявляют твоего замысла. Это похоже на то, как если бы при восприятии какой-то 
сценической картины удавалось рассмотреть лишь отдельные разрозненные элементы: 
здесь рука, там часть лица или шляпа, все остальное тонуло бы во тьме. И все же 
я как бы совершенно определенно знал, что представляет вся картина. Словно я был 
бы способен читать темноту.
636. Эти "детали" второстепенны не в том смысле, в каком бывают второстепенны 
иные обстоятельства, которые можно помнить столь же хорошо. Но если сообщить 
кому-то "В тот момент я хотел сказать·", он не узнает из моих слов об этих 
деталях, и у него нет нужды их угадывать. Например, ему незачем знать, что тогда 
я уже открыл рот, чтобы говорить. Но таким образом он способен "воссоздать" для 
себя все происходившее. (И эта способность причастна пониманию моего сообщения).
637. "Я знаю точно, что я собирался сказать!" Однако же я этого не сказал. И тем 
не менее я не вычитываю этого по какому-то другому протекавшему в то время и 
сохранившемуся в моей памяти процессу.
И я не истолковываю я и тогдашнюю ситуацию, и ее предысторию, ибо не обдумываю и 
не обсуждаю ее.
638. Как же получается, что при всем том в моих словах "В тот момент мне 
хотелось его обмануть" я склонен усматривать некое истолкование?
"Как ты можешь быть уверен, что в какой-то момент собирался его обмануть? Не 
были ли твои поступки и мысли слишком незрелы?"
Разве их очевидность не может быть слишком слаба? Да, если разобраться, она 
кажется чрезвычайно слабой; но не потому ли, что не принимается во внимание 
история этой очевидности? Чтобы у меня на какое-то мгновение возник план 
притвориться перед кем-то, будто мне нехорошо, для этого нужна некая 
предыстория.
Действительно ли человек описывает процесс, длящийся всего лишь мгновение, если 
он говорит "В какой-то момент·"?
Но и данная история в целом не была очевидностью, служившей основанием моего 
утверждения "В какой-то момент·".
639. Мы склонны говорить, что осмысление (Meinung) развивается. Но и в этом 
заключена ошибка.
640. "Эта мысль продолжение мыслей, которые у меня были раньше". Как это 
происходит? С помощью чувства связи? Но каким образом чувство может реально 
связывать мысли? Слово "чувство-здесь весьма дезориентирует. И все же иногда 
возможно с уверенностью сказать "Эта мысль связана с теми прежними мыслями", 
однако быть не в состоянии продемонстрировать эту связь. Может быть, это удастся 
сделать позднее.
641. "Оттого, что я произнес бы слова "Сейчас мне хочется его обмануть", мое 
намерение не стало бы более достоверным, чем прежде". Но коли эти слова тобою 
высказаны, надо ли тебе воспринимать их смысл уж так серьезно? (Итак, 
оказывается, что самое явное выражение намерения само по себе не является 
достаточной очевидностью этого намерения.)
642. "Я ненавидел его в тот момент" что при этом происходило? Не заключалось ли 
это в мыслях, чувствах и поступках? Попытайся я воспроизвести для себя этот 
момент, я придал бы своему лицу соответствующее выражение, думал бы об 
определенных событиях, дышал особым образом, вызывал бы в себе определенные 
чувства. Я мог бы оживить в памяти разговор, целую сцену, в которой ярко 
проявлялась бы ненависть. И я мог бы разыграть эту сцену с чувствами, 
приближающимися к случаям действительного проявления ненависти. Причем пережитое 
мною в действительности, естественно, помогло бы мне в этом.
643. Если теперь я устыжусь этого случая, я устыжусь всего слов, ядовитого тона 
и т.д.
644. "Я устыжусь не того, что я тогда сделал, а намерения (Absicht), которое у 
меня было". А не входило ли также и намерение в то, что я сделал? Что 
оправдывает стыд? Вся случившаяся история.
645. "В какой-то миг я хотел·" То есть я испытывал особое чувство, внутреннее 
переживание; и я помню его.
Ну, а вспомни совершенно точно! Кажется, здесь опять исчезает это "внутреннее 
переживание" намерения (Wollen). Вместо него опять-таки вспоминаются мысли, 
чувства, движения, в связи с предшествовавшими обстоятельствами.
Словно изменена наводка микроскопа и то, что раньше не было видно, сейчас 
оказалось в фокусе.
646. "Так это показывает только, что ты неверно навел свой микроскоп. Ты должен 
был рассмотреть определенный слой препарата, а видишь сейчас другой".
В какой-то мере это так. Но предположим, что (при определенной наводке линз) мне 
вспоминалось какое-то ощущение; разве я бы смел утверждать, что его-то я и 
называю "намерением"? Могло бы статься, что каждому моему намерению сопутствовал 
(например) особый зуд.
647. Что является естественным выражением намерения? Посмотри на кошку, 
подкрадывающуюся к птице, или на зверя, который хочет убежать.
((Связь с высказываниями о переживаниях.))
648. "Я уже не помню сказанных мною слов, но я точно помню о своем намерении: 
этими словами я хотел его успокоить". Что показывает мне мое воспоминание; что 
предъявляет оно моей душе? А что если оно не делает ничего иного, кроме как 
подсказывает мне эти слова! А может быть, и иные, еще точнее воспроизводящие 
ситуацию. ("Я уже не помню своих слов, но, конечно, помню их дух".)
649. "Итак, тот, кто не владеет языком, не может иметь определенных 
воспоминаний?" Конечно, он не может иметь выраженных в языке воспоминаний, 
желаний или опасений и т.д. А воспоминания и т.п., выраженные в языке, это не 
просто стертые изображения подлинных переживаний; разве то, что является 
языковым, не переживание?



650. Мы говорим: собака боится, что хозяин ударит ее, но не говорим: она боится, 
что хозяин завтра ударит ее. Почему?
651. "Я помню, что тогда я охотно остался бы там подольше·" Какая картина этого 
желания встает у меня в душе? Никакой вообще. То, что я вижу в своих 
воспоминаниях, не дает мне никакого ключа к моим чувствам. И все же я совершенно 
отчетливо помню, что они были.
652. "Он смерил его недружелюбным взглядом и сказал·" Читатель рассказа понимает 
это; в его сознании не возникает на этот счет ни малейших сомнений. А ты 
заявляешь: "Ну да! Он примысливает значение, он его угадывает". Вообще-то нет. 
Вообще говоря, он ничего не примысливает и не угадывает. Но возможно также, что 
позже выясняется притворство враждебного взгляда и слов, или же у читателя 
остается сомнение в их подлинности, и тогда он действительно угадывает какую-то 
возможную интерпретацию. А в таком случае он прежде всего угадывает некий 
контекст. Он скажет себе, например: эти двое, которые здесь так враждебны друг 
другу, на самом деле друзья и т.д.
(("Если хочешь понять предложение, нужно представить себе его психологическую 
значимость, [сопутствующие ему] душевные состояния".))
653. Представь себе такой случай: я говорю кому-то, что шел определенным 
маршрутом, руководствуясь заранее приготовленным планом. Я показываю ему этот 
план, составленный с помощью линий на бумаге; но не могу объяснить, в каком 
смысле эти линии являются планом моего движения, не могу дать никаких правил 
истолкования плана. И все-таки я следую этому чертежу, выказывая характерные 
признаки прочтения карты. Я мог бы назвать такой чертеж "приватным" планом, а 
явление, описанное мной, "следованием приватному плану". (Но конечно, это 
выражение очень легко приводило бы к недоразумениям.)
Ну а можно ли сказать: "Я как бы вычитываю по карте то, что некогда уже 
собирался действовать так, хотя никакой карты нет"? Но это всего"навсего 
означает, что в подобном случае я склонен заявить: "Определенные душевные 
состояния, о которых я помню, прочитываются мною как намерение действовать 
таким-то образом".
654. Вот в чем наша ошибка: мы ищем объяснение там, где факты следует 
рассматривать как "прафеномены"_. То есть там, где требуется сказать: играется 
такая-то языковая игра.
655. Речь идет не об объяснении некоей языковой игры нашими переживаниями, но о 
ее констатации.
656. С какой целью я говорю кому-то, что раньше испытывал определенное желание? 
Понимай языковую игру как то, что первично! А чувства и т.д. как способ 
рассмотрения, интерпретацию языковой игры!
Можно было бы спросить, как человек вообще когда-то пришел к словесному 
выражению того, что мы называем "сообщениями о прошлых желаниях или прошлых 
намерениях".
657. Представим себе, что такое высказывание всегда принимает следующий вид: "Я 
сказал себе: "Если бы я мог остаться подольше!"" Целью такого сообщения могло бы 
быть оповещение других о моих реакциях. (Сравни грамматику глаголов 
"meinen"[осмысливать] и "vouloir dire" [что-то значить].)
658. Представь, что мы всегда выражаем намерение человека такими словами: "Он 
словно бы сказал самому себе: "я хочу·"" Это картина. Я же сейчас пытаюсь 
узнать, как употребляется выражение "словно бы сказать что-то самому себе". Ведь 
оно означает нечто иное, чем фраза: сказать что-то самому себе.
659. Почему, не огр