овам "Я пытаюсь это видеть 
как·" или "Я еще не способен видеть это как·". Но я не могу пытаться видеть 
привычное изображение льва как льва, как не могу пытаться видеть F именно как 
эту букву. (Хотя вполне могу, например, увидеть ее как виселицу.)
Не спрашивай себя: "Как это происходит со мной?" Спрашивай: "Что я знаю о 
другом?"
Как же играют тогда в игру: "Это могло бы быть и тем-то? (То, чем фигура могла 
бы быть, кроме того в качестве чего еще ее можно было бы рассматривать это не 
просто другая фигура. Тот, кто говорит:
"Я вижу        как     ", мог бы иметь
в виду при этом самые разные вещи.)
Дети играют, к примеру, в такую игру. Они заявляют, что ящик это теперь дом; и 
вот они соответственно толкуют все его элементы, вкладывая в это всю свою 
изобретательность.
А видит ли теперь ребенок ящик как дом?
"Он совершенно забывает, что это ящик; для него это действительно дом". (На это 
указывают определенные признаки.) А не вернее было бы в таком случае и говорить, 
что он видит ящик как дом?
Так вот, тот, кто умел бы так играть и в определенных ситуациях с особым 
выражением восклицал: "Теперь это дом!" выражал бы этим вновь высвеченный 
аспект.
Услышь я, что кто-то рассуждет о З"У"изображении, и сейчас определенно 
высказался об особом выражении заячьей морды, я сказал бы, что сейчас он видит 
это изображение как зайца.
Но выражение его голоса и жесты таковы, как если бы изменялся, становясь то тем, 
то этим сам объект.
Мне могут повторять одну и ту же мелодию, каждый раз проигрывая ее во все более 
замедленном темпе. Наконец я говорю "Вот теперь все верно" или "Теперь 
наконец-то это марш", "Теперь наконец-то это танец". И в самой этой тональности 
уже выражается высвечивание аспекта.
-тонкие оттенки поведения". Мое понимание музыкальной темы выражается в том, что 
я насвистываю ее с правильным выражением, вот один из примеров таких тонких 
оттенков.
Аспекты треугольника: тут представление как бы соприкоснулось с визуальным 
впечатлением и какое-то время оставались в контакте с ними.
Но в этом особенность таких аспектов в отличие от аспектов иного рода скажем, 
выпуклого и вогнутого аспектов ступени или же от аспектов вот такой фигуры
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
с белым крестом на черном фоне или же черным крестом на белом фоне (я буду 
называть ее "двойным крестом").
Ты должен помнить, что описание сменяющих друг друга аспектов в каждом случае 
имеет разный характер.
(Возникает искушение сказать: "Я вижу это таким образом", причем слова "это" и 
"таким" указывают на одно и то же.) От идеи "приватного объекта" всегда 
избавляются так: допусти, что он непрерывно изменяется, но ты этого не 
замечаешь, так как твоя память постоянно обманывает тебя.
О двух аспектах двойного креста (я буду их называть аспектами А) можно было бы 
сообщить, например, указывая раздельно то на белый, то на черный крест.
Вполне можно было бы представить себе это как простейшую реакцию ребенка, еще 
даже не умеющего говорить.
(То есть при сообщении об аспектах А указывают на часть двойного креста. Аспекты 
З и У нельзя описать аналогичным образом.)
Ты "видишь аспекты З и У", если только уже осведомлен о формах обоих этих 
животных. Для видения аспектов А подобного условия не существует.
З"У"голову можно просто принять за картинку зайца, двойной крест за изображение 
черного креста, но я не способен принять просто треугольную фигуру за картину 
опрокинутого предмета. Чтобы увидеть этот аспект треугольника, нужна сила 
воображения (Vorstellugskraft).
Аспекты А, по существу, не являются трехмерными; черный крест на белом, по сути, 
не является крестом, для которого белая поверхность служит фоном. Ты мог бы 
пояснить кому-нибудь понятие черного креста на фоне другого цвета, не показывая 
ему ничего иного, кроме крестов, нарисованных на листах бумаги. "Фон" выступает 
здесь просто окружением фигуры креста.
Аспекты А связаны с возможной иллюзией иначе, чем пространственные аспекты 
рисунка куба или же ступени.
Я могу рассматривать схему"куб как коробку; но можно ли также рассматривать ее 
то как бумажную, то как жестяную коробку? Что я должен сказать тому, кто 
уверяет, что он способен на это? Я могу здесь установить некую границу понятия.
А подумай о выражении "чувствовать" в связи с рассматриванием картины. 
("Чувствуется мягкость этого материала".) (Знание во сне. "И я знал, что · был в 
комнате".)
Как учат ребенка (например, при счете): "Теперь объедини вместе эти предметы" 
или "Сейчас они составляют совокупность"? Очевидно, что "объединять вместе" или 
"составлять совокупность" первоначально имело для него иное значение, чем 
значение видеть нечто тем или иным образом. И это, замечание о понятии, а не о 
методах обучения.
Один тип аспекта можно назвать "аспектами организации". С изменением аспекта 
соединяются дотоле разрозненные части картины.
В треугольнике в настоящий момент это можно видеть как вершину, а то как 
основание, а в следующий момент это как основание, а то как вершину. Ясно, что 
ученику, который только что познакомился с понятиями вершины и основания, слова 
"Сейчас я вижу это как вершину" еще ничего не скажут. Однако я мыслю это не в 
качестве эмпирического высказывания.
Лишь о том, кто способен с легкостью применять определенную фигуру, возможно 
сказать, что он видит это то так, то этак.
Основа этого опыта (Erlebnis)" освоение техники.
Как странно, однако, что это должно быть логическим условием того, что некто 
переживает то-то. Однако ты не говоришь, что "зубы болят" лишь у того, кто в 
состоянии делать то-то. Отсюда следует, что здесь мы не можем иметь дело с самим 
понятием переживания. Речь идет о другом, хотя и родственном понятии.
Лишь о том, кто умеет, выучил, освоил то-то и то-то, имеет смысл говорить, что 
он обладает этим переживанием.
А если это звучит нелепо, ты должен вспомнить, что понятие в)идения здесь 
модифицировано. (Подобные же соображения часто необходимы, для того чтобы 
изгнать чувство головокружения в математике.)
Мы говорим, произносим слова и только позднее получаем какую-то картину их 
жизни.
Ибо как бы я мог увидеть, что эта поза выражает нерешительность, прежде чем 
узнал, что это именно поза, а не анатомические особенности строения этого 
существа?
А не означает ли это всего лишь, что данное понятие, относящееся не только к 
визуальным объектам, в данном случае неприменимо для описания видимого? Разве я 
совсем не хочу иметь чисто визуального понятия нерешительного поведения, 
испуганного лица?
Такое понятие можно было бы сравнить с понятиями "мажора" и "минора", имеющими, 
конечно, эмоциональную окраску, но применимыми и просто для описания воспринятой 
структуры.
Эпитет "печальный" применительно, скажем, к графическому изображению 
человеческого лица характеризует группировку линий в овале. В применении к 
человеку он имеет другое (хотя и родственное с первым) значение. (Но это не 
значит, что печальное выражение лица подобно чувству печали!)
Обдумай и вот что: красное и зеленое я могу только видеть, но не слышать, печаль 
же, в известной мере, могу как видеть, так слышать.



Подумай-ка над выражением "Я слышал печальную мелодию"! И над вопросом: "Слышит 
ли он печаль?"
И если бы я ответил: "Нет, он ее не слышит, он лишь чувствует ее", что толку из 
того? Невозможно даже указать орган чувств для этого "переживания".
Кое"кто здесь был бы склонен ответить: "Конечно, я слышал: это печаль!" Другие 
же: "Да нет, непосредственно, я этого не слышал".
Но это позволяет установить различие понятий.
Мы реагируем на выражение лица иначе, чем тот, кто не воспринимает его как 
испуганное (в полном смысле слова). Но этим я вовсе не хочу сказать, будто мы 
ощущаем эту реакцию мускулами и суставами, и что это и есть "ощущение". Нет, в 
данном случае мы имеем дело с модифицированным понятием ощущения.
О каком-то человеке можно было бы сказать: он слеп к выражению лица. Но разве 
это означало бы неполноценность его зрения?
Конечно, это не просто вопрос физиологии. Физиологическое здесь символ 
логического.
А что воспринимает тот, кто чувствует серьезность мелодии? Ничего, что можно 
было бы передать путем воспроизведения услышанного.
Некий произвольный письменный знак скажем, такого 
 
вида   я могу представить себе как вполне правильно 
написанную букву какого-то неизвестного мне алфавита. Или же это могла быть 
буква, написанная неверно, с тем или иным искажением: скажем, размашисто, 
по"детски неумело или же с бюрократическими завитушками. Возможны многообразные 
отклонения от правильного написания. Так, окружив ее тем или иным вымыслом, я 
могу видеть ее в различных аспектах. И тут есть тесное родство с "переживанием 
значения слова".
Я бы сказал: то, что здесь высвечивается, удерживается столько, сколько длится 
особое рассмотрение объекта. ("Погляди, как он смотрит!"). "Я бы сказал", а так 
ли это? Задай себе вопрос: "Как долго меня что-то удивляет?" Как долго оно ново 
для меня?
В аспекте появляется, а потом исчезает какая-то физиономия; это весьма походило 
бы на то, как при восприятии чьего-то лица его бы сперва имитировали, а после 
принимали как есть, уже без имитации. И разве по сути это не является 
достаточным объяснением? Однако, не слишком ли много оно объясняет?
"Я уловил сходство между ним и его отцом на пару минут, не больше". Так можно 
было бы сказать, если бы лицо сына изменилось и на какое-то короткое время стало 
похоже на лицо его отца. Но это может означать и то, что через пару минут их 
сходство перестало занимать мое внимание.
"После того как тебя поразило их сходство, как долго ты его осознавал?" Как 
можно было бы ответить на этот вопрос? "Я скоро перестал о нем думать", или "Оно 
снова время от времени бросается мне в глаза", или же "Мысль о том, как они 
похожи, несколько раз приходила мне в голову", или же "Их сходство изумляло меня 
не меньше минуты". Приблизительно так выглядят ответы.
Нельзя ли поставить вопрос: "Осведомлен ли я об объемности, глубине, предмета 
(например, этого шкафа) все то время, что вижу его?" Чувствую ли я ее, так 
сказать, все время? Сформулируй"ка этот вопрос в третьем лице. В каком случае ты 
сказал бы о ком-то, что он осведомлен об этом постоянно, а в каком случае 
противоположное? Конечно, можно было бы спросить его самого но как он научился 
отвечать на такие вопросы? Он знает, что значит "непрерывно ощущать боль". Но в 
данном случае такое знание только запутает его (как оно вводит в заблуждение и 
меня).
Ну, а если он говорит, что непрерывно отдает себе отчет о глубине, верю ли я ему 
в этом? А если он говорит, что осознает ее лишь время от времени (скажем, когда 
он о ней говорит), верю ли я ему и в этом? Мне покажется, что его ответы исходят 
из ложных оснований. Другое дело, если он скажет, что объект представляется ему 
то плоским, то объемным.
Кто-то рассказывает мне: "Я смотрел на цветок, думая о чем-то другом, и не 
осознавал его цвет". Понимаю ли я его слова? Я могу придумать для них какой-то 
осмысленный контекст; например, продолжить его высказывание так: "Затем я вдруг 
увидел его и осознал, что это именно тот цветок, который·"
Или же: "Если бы я в тот момент отвернулся, я не смог бы сказать, какого он 
цвета".
"Он смотрел на это, не видя его". Так бывает. Но каков критерий этого? Здесь 
возможны различные случаи.
"Я смотрел сейчас не столько на форму, сколько на цвет". Не позволяй только 
запутывать себя такими оборотами речи. Прежде всего не размышляй над тем, "что 
могло происходить при этом в глазах или в мозгу?"
Сходство бросается мне в глаза, и затем это впечатление блекнет.
Это бросилось мне в глаза всего на несколько минут, а затем исчезло.
Что здесь произошло? Что могу я припомнить? Мне приходит на ум мое собственное 
выражение лица, я мог бы его воспроизвести. Если бы кто-то, знающий меня, увидел 
в тот момент мое лицо, он сказал бы: "Тебя что-то поразило только что в его 
лице". Далее ко мне приходит то, что я говорю в таких обстоятельствах, громко 
либо про себя. И все. Так это и есть [состояние] удивления? Нет. Это его 
проявления. Но эти проявления и суть то, "что происходит".
Видение " мышление не из этого ли складывается удивление? Нет. Здесь 
пересекаются многие из наших понятий.
("Мыслить" и "говорить про себя" я не сказал "говорить с самим собой" это разные 
понятия.)
Цвету объекта соответствует зрительное восприятие цвета (эта копировальная 
бумага кажется мне розовой, и она действительно розовая), форме объекта 
зрительное восприятие формы (это представляется мне прямоугольником и является 
прямоугольником) но при высвечивании того или иного аспекта я воспринимаю не 
некое свойство объекта, а внутреннее отношение между ним и другими объектами.
Происходит почти то же самое, что с "видением знака в данном контексте", 
видением, являющимся как бы эхом мысли.
"Отзвуком той или иной мысли во взгляде" можно сказать.
Представь себе какое-нибудь физиологическое объяснение переживания. Пусть оно 
будет таким: когда мы рассматриваем фигуру, наш взгляд вновь и вновь очерчивает 
свой объект, следуя по определенному пути. Этот путь соответствует особой форме 
колебаний глазного яблока в процессе видения. Возможен скачкообразный переход 
одной формы движения в другую и попеременная их смена друг другом (аспекты А). 
Некоторые формы движения физиологически невозможны. Поэтому я, например, не могу 
видеть схему куба как две взаимопроникающие друг в друга призмы. И так далее. 
Примем это за объяснение. "Да, теперь я знаю, что это один из видов зрения". Ты 
ввел сейчас новый, физиологический критерий видения. Но это может лишь 
замаскировать старую проблему, а не решить ее. Так ведь целью этих замечаний и 
было лишь ясно представить взору то, что происходит, когда нам предлагается 
некое физиологическое объяснение. Психологическое понятие оказывается 
недосягаемым для этого объяснения. И тем самым природа нашей проблемы становится 
более ясной.
Вижу ли я всякий раз действительно нечто другое или же я только интерпретирую 
различными способами то, что вижу? Я склонен сказать первое. Но почему? 
Интерпретация это мышление, деяние, тогда как видение это состояние.
Теперь легко узнать случаи, в которых мы интерпретируем. Интерпретируя, мы 
выдвигаем гипотезы, которые могут оказаться ложными. Высказывание "Эта фигура 
мне видится как некий·" в столь же малой степени (или только в том же смысле) 
поддается верификации, что и высказывание "Я вижу сверкающий пурпур". Стало 
быть, существует некоторое сходство употребления слова "видеть" в обоих 
контекстах. Только не воображай, будто наперед знаешь, что означает здесь 
выражение "состояние видения"! Усвой его значение через употребление.
В связи с видением нам представляются загадочными какие-то моменты, поскольку 
видение в целом не кажется нам достаточно загадочным.
От того, кто рассматривает на фотографии людей, здания, деревья, не ускользает 
их объемность. Ему было бы нелегко описать их как сочетание цветных пятен на 
плоскости. Но то, что мы видим, глядя в стереоскоп, выглядит объемным по"иному.
(Причем отнюдь не самоочевидно, что мы видим "объемно" ("r¦umlich") двумя 
глазами. Сливая воедино два зрительных образа, можно было бы рассчитывать лишь 
на расплывчатый итог.)
Понятие аспекта родственно понятию представления. Или же: понятие "Я вижу теперь 
это как·" родственно понятию "Теперь я представляю себе это".
Не дело ли фантазии, слушать что-то как вариацию на определенную тему? И все же 
благодаря этому человек что-то [действительно] воспринимает?
"Представь себе нечто столь изменившимся, что перед тобой уже как бы другая 
вещь". Доказательство можно осуществлять в воображении.
Видение аспекта и представление подчиняются воле. Это она отдает приказ 
"Представь себе это!", а также "Теперь смотри на эту фигуру так", но не "Теперь 
этот лист зеленый"!
Здесь возникает вопрос, возможно ли было бы существование людей, лишенных 
способности видеть нечто как нечто и во что бы это вылилось. Какие бы имело 
последствия? Был бы такой дефект подобен цветовой слепоте или отсутствию 
абсолютного слуха? Мы склонны назвать его "слепотой к аспекту" и затем обдумать, 
какой смысл можно в это вложить. (Концептуальное исследование.) Предполагается, 
что слепой к аспектам не способен видеть смену аспектов А. Тогда он не должен 
замечать и того, что двойной крест заключает в себе черный крест и белый? Так 
значит, задача "Покажи мне среди этих фигур те, что содержат черный крест", была 
бы для него неразрешимой? Нет. Решить такую задачу ему было бы по силам, но он 
бы не сказал: "Теперь это черный крест на белом фоне!"
Предполагается ли, что он слеп к сходству двух лиц? Да и к сходству вообще или к 
приблизительному сходству? Я не хочу этого утверждать. (Он должен быть способен 
выполнить приказ такого рода: "Принеси мне нечто, имеющее тот же вид, что и 
это!")
Должно быть, он не сможет видеть схему куба как куб? Из этого не следовало бы, 
что он не способен признать в ней изображение (например, рабочий чертеж) куба. 
Но для него аспекты этого куба не менялись бы скачкообразно. Вопрос в том, 
должен ли он при некоторых обстоятельствах быть способен считать изображение 
кубом, как это делаем мы? Если нет, то вряд ли можно назвать это слепотой.
"Слепой к аспектам" вообще будет по"иному относиться к изображениям, чем мы.
(Аномалии этого рода можно легко себе представить.)
Слепота к аспектам родственна отсутствию "музыкального слуха".
Важность данного понятия заключена во взаимосвязи понятий "видеть аспект" и 
"переживать значение слова". Дело в том, что мы хотим выяснить: "Чего лишен тот, 
кто не переживает значения слова?"
Чего был бы лишен, например, тот, кто не понимал бы требования, произнося слово 
"есть", иметь в виду глагол, или же тот, кто не чувствовал бы, что слово, 
повторенное десять раз подряд, теряет для него свое значение и становится просто 
звуком?
Вопрос о том, какое значение придавало какому-то слову некое лицо, мог бы 
рассматриваться, например, в ходе судебного разбирательства. И его можно было бы 
решить на основе определенных фактов. Таков вопрос об умысле (Absicht). Но разве 
мог быть столь же значимым вопрос о том, как это лицо переживало какое-то слово, 
скажем слово "банк"?
Предположим, я договариваюсь с кем-то на шифрованном языке. Слово "башня" 
означает в нем банк. Я говорю ему "Иди к башне!" он понимает меня и действует 
соответственно, но слово "башня" в этом его употреблении звучит для него 
странно, он еще не "усвоил" его значения.
"При чтении стихотворения или рассказа с выражением во мне происходит что-то 
такое, чего не бывает, если я пробегаю строчки лишь ради содержащейся в них 
информации". Какой процесс здесь имеет место? Предложения звучат иначе. Я 
тщательно слежу за интонацией. Иногда произношу слово в неверной тональности, 
излишне подчеркивая или же нивелируя его. Я замечаю ошибку, и это отражается на 
моем лице. Позднее я мог бы сказать о деталях своего исполнения, например об 
ошибках в интонациях. Иногда в моем сознании проплывает картина, своего рода 
иллюстрация. Она словно помогает мне читать с правильным выражением. Здесь можно 
упомянуть о множестве подобных средств. Я могу также придать слову звучание, 
которое бы выделяло его значение из всего остального, почти так, как если бы это 
слово давало картину вещи. (И конечно, это может быть обусловлено структурой 
предложения.)
Когда я при выразительном чтении произношу такое слово, оно до краев наполнено 
своим значением. "Как такое возможно, если значение это употребление слова?" Да 
это же просто образное выражение. Но при этом я не выбирал образ, он как бы сам 
навязался мне. Причем образное употребление слова не может прийти в конфликт с 
его первоначальным употреблением.
Почему именно этот образ возник передо мной, пожалуй, не так уж сложно 
объяснить. (Вспомни хотя бы о выражении "меткое слов