Пали.  Только  руку  быстро  убирай,  чтоб
затвором не стукнуло.
 - Я знаю,- быстро  сказал Ваня и почти вырвал из рук Ковалева спусковой
шнур.
 Он  сжал  его с  такой силой,  что косточки  на  его  кулачке побелели.
Казалось, никакая сила в мире не могла  бы теперь вырвать у него эту кожаную
колбаску с колечком на конце. Сердце мальчика неистово колотилось. Одно лишь
чувство в этот миг владело его душой: страх, как бы не дать осечку.
 - Огонь! - крикнул Матвеев.
 - Тяни,- шепнул Ковалев. Он мог этого не говорить.
 -  На, получай! - крикнул  мальчик и  с яростью,  изо  всех  сил рванул
колбаску.
 Он  почувствовал, что  пушка в один  и  тот же миг встрепенулась  возле
него, как живая подскочила и ударила. Из дула метнулся платок огня. В голове
зазвенело.  И  по дальнему лесу пронесся шум  Ваниного снаряда, улетавшего в
Германию.


21


 Капитан Енакиев поежился от холода, сдержанно зевнул.
 - Однако, как нынче поздно светает!
 - Что вы хотите - осень,- сказал Ахунбаев.
 - "Поздняя осень, грачи улетели, лес обнажился, поля опустели",- сказал
Енакиев, еще раз зевая.
 - Красиво написано,- сказал Ахунбаев.- Очень художественное изображение
осени.
 Капитан Ахунбаев произнес эти  слова между двумя быстрыми затяжками. Он
торопливо докуривал мятую немецкую сигарету и,  морщась, разгонял рукой дым,
чтобы  он  не  слишком заметно  поднимался  над  окопом.  Впрочем, это  была
излишняя предосторожность. Светать  только еще  начинало, вокруг было  серо,
туманно.
 Старый немецкий окоп, в котором устроил свой  временный командный пункт
капитан  Ахунбаев,  находился  на краю картофельного  поля.  На  почерневшей
ботве, стоявшей на уровне глаз, холодно белели мельчайшие капли воды. Справа
тянулось  невидимое шоссе, обсаженное  старыми  вязами. Их толстые стволы  и
голые ветки туманно  рисовались на белом предутреннем небе,  как  на матовом
стекле. Несколько разбитых острых, готических крыш  так же туманно виднелись
слева.
 Впереди  же  была   черная  мокрая  земля  картофельного  поля,  полого
спускавшегося в низинку, наполненную синеватым туманом.
 А еще дальше, за  низиной, начиналась опять возвышенность, но сейчас ее
совсем  не было видно. На ней были немецкие позиции, которые  с наступлением
дня должен был атаковать и занять батальон  капитана Ахунбаева при поддержке
батареи капитана Енакиева.
 План  атаки, разработанный Ахунбаевым  со свойственной  ему быстротой и
горячностью, в самых общих чертах заключался в следующем.
 Две роты должны были до света скрытно обойти немцев справа, перехватить
немецкие  коммуникации и ждать, по возможности не открывая огня и  во всяком
случае не  обнаруживая своей  численности. Затем  одна рота  должна была при
поддержке всей артиллерии открыто  атаковать  немецкие позиции в  лоб.  Одна
рота должна  была остаться  в резерве.  Капитан  Ахунбаев рассчитывал,  что,
атакуя одной  ротой позиции противника,  у которого,  по сведениям разведки,
было  около  батальона,  он заставит  немцев выйти  из окопов  и  перейти  в
контратаку. Именно в момент этой контратаки и должны  были ударить с фланга,
а даже, может  быть, и с  тыла, те  две роты,  которые были посланы в обход.
Таким  образом, немцы  оказались бы  зажатыми  в  тиски и принужденными  под
сильным фланговым огнем перестраивать свои боевые  порядки, что всегда ведет
к огромным потерям и, в конечном счете, к сдаче позиции. Или они должны были
продолжать бой в прежнем направлении, заслонившись с тыла резервом. Но тогда
капитан  Ахунбаев  перебрасывает роту своего  резерва на усиление  двух рот,
действующих  в  тылу  у  неприятеля,  добивается  в  этом  месте  численного
превосходства и занимает немецкие позиции с тыла, посадив немцев в мешок.
 План  этот был хорош  и,  принимая в расчет  плохое моральное состояние
противника, а также отличное качество стрелков Ахунбаева, вполне осуществим.
Но  для  капитана Енакиева,  привыкшего тщательно  взвешивать  и  обдумывать
каждую  мелочь,  была  в этом плане  одна  неясная вещь. Было  в точности не
известно, какими резервами располагают немцы. По данным разведки, их резервы
были невелики. Но кто мог  поручиться, что в течение ночи они не перебросили
сюда крупных подкреплений? Может быть, сейчас,  в эту самую минуту, немецкая
пехота  выгружается из транспортеров где-нибудь  за  возвышенностью, которую
собирается  атаковать капитан Ахунбаев.  Тогда одной  роты резерва  окажется
слишком мало, и дело может обернуться для капитана Ахунбаева очень худо.
 Но  так как все  эти  сомнения  капитана Енакиева были  основаны  не на
точных  фактах, а  только на предположениях,  то,  выслушав план  и  получив
боевое задание, он коротко и сухо произнес:
 - Слушаюсь!
 А  впрочем, ничего  и нельзя было  сделать. Роты Ахунбаева уже занимали
исходные  рубежи,  машина атаки  хотя  еще  и  незаметно, но  уже  пришла  в
движение, а капитан Енакиев  твердо знал,  что  принятое решение  никогда не
следует отменять. Он  только  понял, что дело  будет  горячее  и что если  у
немцев обнаружатся свежие  резервы, то  остается одна  надежда на меткость и
быстроту огня его пушек.
 Он  посмотрел в  свою  записную  книжку,  подсчитал  .общее  количество
имеющихся патронов,  поморщился и  приказал  по  телефону как  можно  скорее
привезти на огневую позицию еще боевой комплект.
 Теперь все это было сделано. Оставалось ждать.
 - Ну, капитан,-  сказал  Енакиев, протягивая Ахунбаеву руку в  замшевой
перчатке,- разрешите откланяться.
 - Где вы будете находиться?
 - На своем наблюдательном пункте. А вы?
 - С ротой резерва.
 Они  крепко  пожали друг  другу  руки.  И,  как  всегда,  перед тем как
расстаться, сверили  часы. У капитана Ахунбаева было шесть часов  двенадцать
минут. У капитана Енакиева - шесть часов девять минут.
 - Отстаете,- сказал капитан Ахунбаев.
 - Торопитесь,- сказал капитан Енакиев с ударением.
 Они  немножко поспорили о том, у кого  вернее часы. Но  это было только
так, скорее  -  по старой привычке. Ахунбаев знал, что у Енакиева  часы идут
абсолютно верно.
 - Уговорил,- сказал  Ахунбаев, весело блестя своими черными, как жучки,
жесткими глазами, и перевел свои часы на три минуты назад.- Итак, надеюсь на
вас, как на каменную гору.
 - Надейтесь.
 - Огоньку не жалейте.
 - Дадим. Ваш  табачок -  наш огонек,- сказал  Енакиев  рассеянно  и  не
совсем кстати солдатскую поговорку.
 - Главное, не отставайте.
 - Не отстану.
 - Стало быть, до свидания на немецкой оборонительной линии.
 - Или раньше.
 - Ну,  счастливо,- решительно  и уже  по-командирски  сказал Ахунбаев.-
Действуйте.
 - Слушаюсь.
 Они еще раз пожали друг другу руки и разошлись.
 Первым из окопа выбрался капитан Енакиев и, приказав своему телефонисту
открепляться и  тянуть  провод  на  командирский наблюдательный  пункт,  сам
отправился посмотреть, что делается на батарее.
 Дул  неприятный  предрассветный  ветер,  и  кое-где  под  сапогами  уже
потрескивал лед. Все вокруг было тихо,  и лишь  изредка на западе то там, то
здесь  трепетал  качающийся  свет немецких осветительных  ракет,  уже совсем
бледных на фоне отчетливо побелевшего неба.
 Когда капитан Енакиев, за  которым по пятам с автоматом на шее следовал
Соболев, добрался до батареи, туман на востоке уже немного порозовел и ветер
стал еще неприятней.
 Огневая позиция батареи была разбита  на площади громадного  яблоневого
сада за очень длинной и  скучной  стеной,  сложенной  из  бурого плитняка. В
нескольких местах стена была обвалена  снарядами. Через одну  из этих брешей
капитан Енакиев прошел в сад.
 Пушки,  глубоко  вкопанные   в   землю   между   старыми,   симметрично
рассаженными  яблонями,  далеко отстояли  друг  от  друга  и  были  затянуты
маскировочными  сетями.  Их  трудно было заметить  даже  вблизи. Ко  вдалеке
сквозь  голые ветви  яблонь  за  садом виднелась  длинная  черепичная  крыша
бурого,  скучного  фольварка с  вырванными  рамами окон,  и под  этой крышей
утомленным утренним огоньком  светился  еще  не погашенный  фонарик - ночная
точка отметки. Она показывала, что батарея здесь.
 Часовой  с поднятым  автоматом и  смутным лицом,  на котором еще лежала
ночная тень,  преградил капитану Енакиеву дорогу, но, узнав своего командира
батареи, отступил в сторону и застыл.
 Капитан подошел к первому орудию.
 Номера в полной  боевой готовности, в шлемах и при оружии,  спали прямо
на земле, каждый на своем  месте, положив под  голову кто стреляную  гильзу,
кто ящик из-под снарядов, кто котелок, кто просто руку.
 Среди  спящих капитан Енакиев  заметил маленькую фигурку Вани.  Мальчик
спал на лафете,  поджав ноги и  положив под голову в  шлеме кулак, в котором
был крепко зажат дистанционный ключ. Его губы немного посинели от  утреннего
холода,  но какая-то  добрая  душа  набросила на него просаленный ватник,  и
мальчик во сне улыбался таинственной, блуждающей улыбкой.
 При виде этой улыбки капитан Енакиев и сам было  улыбнулся. Но, заметив
подходившего с рапортом  сержанта  Матвеева, согнал  с лица улыбку  и строго
нахмурился.
 -  Ну  как мальчик? - спросил  он, выслушав  рапорт и  поздоровавшись с
командиром орудия, который в этот день дежурил на батарее.
 - Мальчик ничего,  товарищ  капитан,-  доложил сержант,  почтительно  и
вместе с  тем  несколько щеголевато  прикасаясь пальцами  к своим  новеньким
черным "севастопольским" усикам и новеньким черным полубачкам.
 - Работает?
 - Так точно.
 - Какие обязанности выполняет при орудии?
 - До сего дня он у  меня стреляные  гильзы  укладывал. А сегодня - или,
сказать точнее, вчера вечером - я его помощником шестого номера поставил.
 - Ну и как? Справился?
 -  Ничего.  Толково снимает колпачки. Без задержки.  Прикажете  поднять
орудийный расчет?
 - Не надо. Пусть отдыхают. Нынче будет много работы. Патроны привезли?
 - Так точно.
 - Хорошо. Тут в некоторых местах нарушен забор. Вы не пробовали - через
эти проломы, в случае чего, можно выкатить пушки?
 - Так точно. Пробовал. Выкатываются.
 -  Хорошо.  Учтите  это.  Связь  с  наблюдательными  пунктами  исправно
работает?
 - Исправно.
 - Кто дежурит на правом боковом?
 - Не могу знать.
 - Узнайте и доложите. И пусть мне сюда подадут машину.
 - Слушаюсь.
 Кроме сержанта Матвеева и телефониста, в первом орудии не спал еще один
человек  -  наводчик Ковалев.  Это  был  единственный человек  в  батарее, с
которым капитан Енакиев позволял себе быть накоротке.
 -   Ну,  как  дела,  Василий  Иванович?  -   сказал   капитан  Енакиев,
присаживаясь рядом с Ковалевым на край орудийной площадки.
 - По-моему, неплохо, Дмитрий Петрович. Вот мы уж и в Восточной Пруссии.
 - Да, в Германии,- рассеянно сказал капитан  Енакиев, рассматривая этот
громадный  скучный   сад   с   выбеленными  стволами   и   охапками  соломы,
приготовленной для обвертывания деревьев на зиму.
 Собственно говоря, у  капитана  Енакиева  на батарее не  было  никакого
дела.  Но всегда перед  боем у него  являлась потребность хотя бы  несколько
минут побыть в своем хозяйстве и лично убедиться в полной готовности людей и
пушек к бою. Без этого он никогда не чувствовал себя совершенно спокойным.
 Ему стоило только бросить беглый взгляд хотя бы на одно орудие, чтобы с
точностью определить, в каком состоянии находится вся его  батарея. И сейчас
он уже определил это состояние - оно было отличным. Он видел это по всему: и
по  тому, как спокойно спали его одетые и  вооруженные люди, каждый на своем
месте и по тому, как были отрыты ровики, приготовлены для стрельбы патроны
и  по тому, как была  аккуратно натянута  над орудием маскировочная  сеть и
даже  по  тому,  как ясно  горел  под  крышей  фольварка фонарик для  ночной
наводки. Впрочем, фонарик он  тут же приказал потушить, так как уже рассвело
и  холодный  свет зари низко стлался  по  сквозному,  оголенному саду, очень
бледно и как-то болезненно-жидко золотя землю, покрытую подмерзшими листьями
и падалицей.
 Чувствовалось, что едва  взошедшее солнце показалось  в тумане  на одну
только минуту и сейчас уже на весь день войдет в сплошные тучи.
 Капитан Енакиев  посмотрел  на  часы.  Было  уже  время  пробираться на
наблюдательный пункт. Но на  этот раз ему почему-то было жалко  расставаться
со своим  хозяйством. Хотелось еще хоть минут  пять посидеть у пушки рядом с
Ковалевым,  которого он любил и уважал. Он как бы предчувствовал, что  нынче
понадобятся все его физические и душевные силы, и он набирался их, пользуясь
последними минутами.
 - Товарищ  капитан,  разрешите  доложить:  на  правом наблюдательном  -
старший сержант Алейников,- сказал подошедший Матвеев.- Машина приехала.
 - Хорошо. Пускай стоит. Идите.


22


 Капитан Енакиев вынул из кожаного портсигара  две папиросы и  дал  одну
Ковалеву. Они закурили.
 - Так что же? Стало быть, мальчик - ничего? - сказал капитан Енакиев.
 - Хороший мальчик,- сказал Ковалев серьезно, с убеждением,- стоящий.
 -  Вы  думаете, стоящий?  -  быстро  сказал  Енакиев  и,  прищурившись,
посмотрел на Ковалева.
 - По-моему, стоящий.
 - Толк из него выйдет?
 - Обязательно.
 - Вот и мне тоже так показалось.
 - Я с ним давеча немножко возле  панорамы позанимался. Представьте себе
- все понимает. Даже удивительно. Прирожденный наводчик.
 Капитан Енакиев рассмеялся:
 - А разведчики говорят, что он прирожденный разведчик. Поди  разберись.
Одним словом, какой-то он у нас вообще прирожденный. Верно?
 - Прирожденный артиллерист.
 - Просто прирожденный вояка.
 - Не худо.
 - А вы знаете, Василий Иванович,- вдруг сказал капитан Енакиев, пытливо
глядя  на Ковалева  глазами,  ставшими по-детски доверчивыми,- я  его  думаю
усыновить. Как вам кажется?
 - Стоящее  дело, Дмитрий  Петрович,- тотчас сказал наводчик,  как будто
ожидал этого вопроса.
 - Человек я, в конечном счете, одинокий. Семьи у меня нет. Был сынишка,
четвертый год... Вы ведь знаете?
 Ковалев строго наклонил голову. Он знал. Он был единственный человек на
батарее, который знал.  Капитан Енакиев помолчал, глядя прищуренными глазами
перед собой, как бы рассматривая где-то вдалеке маленького  мальчика в синей
матросской шапочке, которому сейчас должно было бы исполниться семь лет.
 - Заменить-то он мне его, конечно, не заменит, что об этом  толковать,-
сказал он, глубоко  вздохнув  и не стараясь скрыть от Ковалева этот  вздох,-
но... но ведь бывает же, Василий Иванович, и два сына? Верно?
 -  Бывает и  три сына,-  сумрачно  сказал Ковалев  и тоже вздохнул,  не
скрывая своего вздоха.
 - Ну, я очень рад,  что вы мне советуете.  Я,  признаться, уже и рапорт
командиру дивизиона  подал,  чтобы  мальчика оформить.  Пусть будет  у  меня
хороший, смышленый сынишка. Верно?
 Капитан Енакиев крепко затянулся и стал медленно выпускать изо рта дым,
продолжая  сквозь  этот  дым  задумчиво  смотреть  вдаль.  И вдруг  лицо его
переменилось. Он немного повернул ухо в сторону переднего края и нахмурился.
Ему  показалось, что  где-то  далеко  на  правом фланге,  в глубине немецкой
обороны,  начался  сильный  ружейный  и  минометный  огонь.  Капитан Енакиев
вопросительно посмотрел на-Ковалева.
 -  Точно.  Бьют. И  довольно сильно,-  сказал Ковалев, вынимая ватку из
уха.
 Капитан   Енакиев  снова  прислушался.  Но  теперь  можно  было   и  не
прислушиваться.  К звукам ружейной  и минометной  перестрелки  присоединился
грохот артиллерии. Он был так громок, что разбудил некоторых солдат, которые
вскочили и, сидя на земле, стали поправлять шлемы.
 Капитан Енакиев  сразу понял  значение этого внезапного шквального огня
на правом фланге. Случилось то  худшее, что  он и  предполагал. Немцы успели
подбросить сильные резервы, и теперь эти резервы громили две роты Ахунбаева,
посланные  в  обход. Капитан Енакиев бросился  к телефонному окопчику, чтобы
соединиться  с Ахунбаевым. Но в это время навстречу ему из окопчика выскочил
сержант Матвеев, крича:
 - Батарея - к бою!
 Капитан резко отстранил его, спрыгнул в окоп.
 - Командирский наблюдательный! - быстро сказал он.
 -  На проводе,-  сказал телефонист и  подал ему  трубку, предварительно
обтерев ее рукавом.
 -  У  телефона  шестой,-  сказал капитан Енакиев,  делая усилие,  чтобы
говорить спокойно.- Что там у вас делается?
 - В районе  цели  номер восемь наблюдается сильное движение противника.
По-видимому, готовится к атаке. Накапливается.
 - Какими силами?
 - До батальона.
 - Хорошо.  Сейчас  приду,-  сказал  капитан  Енакиев и  хотел  швырнуть
трубку,  но  вовремя  сделал  над  собой  усилие  и  не  торопясь  отдал  ее
телефонисту.
 Цель  номер восемь  находилась как  раз на  той  самой высоте,  которую
собирался  атаковать  в  лоб  капитан Ахунбаев.  Теперь уже вся картина была
полностью  ясна.  Случилось   самое   тяжелое   из  того,   что  можно  было
предполагать: немцы разгадали план Ахунбаева и опередили его.
 И когда капитан Енакиев мчался на "виллисе" - на переднем крае он редко
пользовался  лошадью  - напрямик через канавы  и огороды  к  наблюдательному
пункту, он услышал, как сзади беглым огнем бьет его батарея и  как низко над
головой свистят ее снаряды, а впереди начинается пехотный бой.


23


 Командирский  наблюдательный пункт был вынесен так далеко  вперед,  что
поле боя просматривалось с него простым глазом.
 Достаточно было  капитану Енакиеву посмотреть в амбразуру,  чтобы сразу
понять всю обстановку. Батальон немецкой пехоты спускался с возвышенности на
ту самую  роту капитана Ахунбаева, которая  предназначалась  для фронтальной
атаки и еще не развернулась.
 Теперь капитан  Ахунбаев, учитывая обстановку, мог сделать  только  две
вещи:  либо  немного отступить  и занять  более  выгодную  оборону в  старых
немецких  окопах по эту сторону  лощины, что было вполне  благоразумно либо
принять  встречный  бой с превосходящим  его  силы противником  и немедленно
ввести в дело единственную свою роту резерва, что было смело до дерзости.
 Капитан Енакиев достаточно хорошо знал своего друга Ахунбаева. Не  было
сомнений, что он выберет встречный  бой. И  действительно,  не успел Енакиев
это подумать,  как  телефонист подал ему  снизу, из своей  ниши,  телефонную
трубку. Енакиев  присел на корточки на дне окопа,  чтобы  пальба  не  мешала
разговаривать, и услышал возбужденный веселый голос Ахунбаева:
 - С кем говорю? Это вы, шестой?
 - Шестой слушает.
 - Узнаете меня по голосу?
 - Узнаю.
 - Прекрасно. Вам обстановка ясна?
 - Вполне.
 - Ввожу в дело резервы. Атакую. Поддержите.
 - Слушаюсь.
 - Через сколько времени ждать?
 - Через пятнадцать минут.
 - Долго.
 - Быстрей не могу.
 - Отстаете, деточка,- пошутил Ахунбаев.  И, несмотря на всю серьезность
обстановки, Енакиев принял его шутку.
 - Не мы отстаем, а вы, как всегда, спешите,- отшутился Енакиев, хотя на
душе его было невесело.- Где вы находитесь?
 - В точке, которая обозначена на вашей карте синим кружком со стрелкой.
 - Понятно. Так мы - соседи.
 - Милости просим.
 - Сейчас будем вместе.
 - Всегда рад.
 - До свидания.
 - Целую, обнимаю вас и все ваше хозяйство.
 Этот  легкий,  веселый  разговор по  телефону, который со  стороны  мог
показаться пустым, на самом деле был полон глубочайшего смысла. Он обозначал
требование  Ахунбаева, чтобы  его  пехоту  сопровождали  пушки,  и  согласие
Енакиева на это требование. Он обозначал вопрос Ахунбаева:  "А ты меня, друг
милый,  не  подведешь  в  решительную  минуту?"  -  и  ответ  Енакиева:  "Не
беспокойся, положись  на меня. В  бою мы будем  все время  вместе. Мы вместе
победим, а если придется умереть, то мы умрем тоже вместе".
 После  этого капитан Енакиев приказал по  телефону первому взводу своей
батареи немедленно сняться с позиции и, не  теряя ни секунды,  передвинуться
вперед,  сколько можно  будет - на грузовиках, а дальше - на руках, вплотную
до ротных порядков. Второму взводу он приказал все время стрелять, прикрывая
открытые фланги ударной роты капитана Ахунбаева.
 И тут же он вспомнил, что Ваня был в первом взводе. В первую секунду он
хотел отменить  свое