стал насыпать махорку, как вдруг
что-то  зашуршало  по веткам, и  сверху  ему  на  голову  свалился  какой-то
предмет.
 Ему показалось, что это  какая-то птица.  Но, посмотрев, Биденко ахнул.
Это был тот самый старый  букварь без переплета, который носил в своей торбе
пастушок.
 Тогда Биденко посмотрел вверх и увидел на самой верхушке, среди зеленых
ветвей, знакомые  коричневые  домотканые  портки,  из которых торчали  босые
ноги, грязные, как картошка.
 В тот же миг  Биденко  вскочил как ужаленный,  швырнул на землю кисет с
махоркой, недоделанную козью ножку и даже приготовленную  зажигалку и в одну
минуту был уже на дереве.
 Ваня не  шевелился. Биденко  подтянулся к нему на  руках и увидел,  что
мальчик спит.  Он  сидел  верхом  на  желто-розовом  смолистом  суку,  обняв
тоненький  чешуйчатый  лиловый ствол,  и,  прислонив  к  нему  голову,  спал
глубоким  детским сном. Тень  ресниц лежала на  его голубоватых щеках, а  на
губах,  обметанных  лихорадкой, застыла  чуть заметная  невинная улыбка. При
этом мальчик даже немного похрапывал.
 Биденко  сразу  понял все.  Пастушок  обвел  его  вокруг  пальца  самым
невинным и самым простым образом. Вместо того чтобы  бегать от разведчика по
всему  лесу, Ваня поступил наоборот: сейчас же, как только скрылся из  виду,
взобрался на  высокое  дерево и решил пересидеть суматоху, а  потом спокойно
спуститься  вниз  и  уйти  своей  дорогой. Если  бы не букварь,  упавший  из
распоровшейся торбы, несомненно так бы оно и было.
 "Ах, хитрый! Ну же, я вам скажу, и лисица! Ничего не скажешь  - силен!"
- с восхищением подумал Биденко, любуясь Ваней.
 Биденко осторожно и крепко обнял мальчика  за плечи,  близко заглянул в
его спящее лицо и ласково сказал:
 -  Пойдем-ка,  брат пастушок, вниз. Ваня  быстро  открыл глаза,  увидел
солдата, рванулся. Но Биденко держал его крепко.
 Мальчик сразу понял, что ему не вырваться.
 - Ладно уж,- сказал он сумрачным голосом, хрипловатым со сна.


7


 Минут  через пять, подобрав  букварь, махорку  и зажигалку, они шли  по
лесу, разыскивая дорогу, где  можно было сесть на попутную машину, идущую во
второй эшелон фронта.
 Ваня шел впереди, а Биденко - на шаг сзади, ни на секунду не спуская  с
мальчика глаз.
 - Хватит, дружок,-  говорил Биденко  назидательно,-  погулял в лесу - и
будет. Потому что все равно  ничего не получится. Не  родился  еще  на свете
такой человек, который бы от меня ушел. Так себе это и запомни.
 - Неправда  ваша,- сердито отвечал Ваня не  оборачиваясь.- Кабы не  мой
букварь, вы бы меня сроду не поймали.
 - Небось поймал бы.
 - Неправда ваша.
 - Верно говорю. От меня еще никто не уходил.
 - А я ушел.
 - Не ушел бы.
 - Если бы да кабы.
 - Вот тебе и "да кабы"!
 - Неправда ваша.
 - Заладил одно.
 - Неправда ваша. Неправда ваша,- упрямо повторял Ваня.
 - Весь бы лес прочесал, а нашел.
 - Чего же вы не прочесали?
 - Стало быть, не прочесал. Много будешь спрашивать - язык измочалишь. Я
бы тебя по приметам
 нашел.
 - Чего же вы меня не нашли?
 - Я тебя нашел.
 - Неправда ваша. Я вас хитрее. Вы меня  по  компасу  искали  -  и то не
нашли.
 - Чего языком треплешь? Когда я тебя по компасу искал?
 - А вот искали! Вы меня не видели, а я с дерева вас видел.
 - Чего же ты видел?
 -  Видел, как  вы на мой след компас направляли.  "Вот чертенок, все он
замечает!" - подумал Биденко почти с восхищением. Но сказал строго:
 - Это, брат, не твоего ума дело. Я только по компасу определялся, чтобы
машину не потерять. А тебя это не касается.
 Тут Биденко немного покривил душой. Но это ему все равно не помогло.
 - Неправда ваша,- сказал Ваня неумолимо.- Вы меня по  компасу ловили. Я
знаю. Только вам  это не удалось, потому что  я вас обхитрил. А я бы вас без
всякого компаса за полчаса нашел в каком хотите лесу, хоть днем, хоть ночью.
 - Ну, браток, это ты чересчур хватил.
 - Давайте спорить.
 - Стану я еще с тобой спорить! Молод.
 - Ну давайте так испытаем. Без  спора. Вы мне завяжите чем-нибудь глаза
да уйдите от меня в лес. А я минут через пяток начну вас искать.
 - Ну и не найдешь.
 - А вот найду.
 - Никогда!
 - Испытаем.
 - А ну,  давай!  - воскликнул  Биденко, в котором вдруг вспыхнул  азарт
разведчика.- Нипочем не найдешь.  Погоди,-  сказал он  вдруг подозрительно.-
Это что же получается? Я  от тебя в лес уйду, а ты в это время от меня опять
убежишь? Э, нет, малый, больно ты хитер, как я на тебя посмотрю.
 Ваня усмехнулся:
 - Боитесь, что уйду?
 - Ничего я не боюсь,- хмуро сказал Биденко,- а просто чересчур много ты
болтаешь. Через тебя у меня уже голова болит.
 - Вы  не  бойтесь,- сказал мальчик  весело,- я от  вас и так  все равно
уйду.
 И  такая  глубокая уверенность, такое  непреклонное решение послышалось
ефрейтору Биденко в этих веселых словах, что он  хотя  и промолчал, но решил
про себя все время быть начеку.
 А мальчику как вожжа попала под хвост.  Он бодро топал впереди  Биденко
своими крепкими босыми  ногами и, как бы платя за обиду, которую ему нанесли
разведчики, вызывающе повторял:
 - Вот уйду! Хоть вы меня привяжите к себе. Вот все равно уйду.
 - А что  ж ты думаешь? И привяжу. У меня это недолго. Посмотрим, как ты
тогда уйдешь. Биденко задумался.
 - Ей-богу,- вдруг решительно сказал он,- вот возьму веревку и привяжу!
 У Биденко действительно,  как у  каждого запасливого разведчика, всегда
при себе имелось метров пять тонкой и крепкой веревки. И он начал подумывать
всерьез, не привязать ли  Ваню  к  себе,  когда они  сядут в  машину.  Ехать
предстояло довольно далеко. В дороге можно было бы хорошо  вздремнуть. А как
тут вздремнешь, если мальчишка может каждую минуту сигануть через борт!
 "А  что,  в самом деле,- подумал Биденко,- привяжу - и кончено  дело. А
потом, как приедем на место, отвяжу. Ничего с ним не сделается".
 И действительно, когда вышли на  дорогу  и забрались в попутную машину,
Биденко достал из кармана аккуратно свернутую веревку.
 - Ну, держись, пастушок, сейчас я тебя привязывать буду,- весело сказал
он, стараясь разыграть дело в шутку, чтобы не оскорбить мальчика.
 Но Ваня и не подумал обидеться. Он легко принял этот якобы шутливый тон
и ответил в таком же духе:
 -  Привязывайте, дяденька, привязывайте. Только сделайте узел покрепче,
чтобы я не развязал.
 - Моего, брат, узла не развяжешь: у меня двойной морской.
 С этими словами  Биденко  крепко,  но  не больно привязал конец веревки
двойным морским узлом к  Ваниной руке повыше локтя, а  другой  конец обмотал
вокруг своего кулака.
 - Теперь, брат пастушок, плохо твое дело. Не убежишь.
 Мальчик  промолчал.  Он  прикрыл ресницами  глаза,  в  которых неистово
прыгали синие искры.
 Грузовик попался  очень хороший, большой, крытый брезентом -  новенький
американский  "студебеккер".  Он  шел  порожняком  до  самого  места. Сперва
Биденко  и  Ваня  были  в  нем  единственные  пассажиры.  Они  очень  удобно
устроились на пустых мешках, у самой кабинки водителя, где совсем не трясло.
 Биденко несколько  раз пытался заговаривать  с мальчиком, но  Ваня  все
время упорно молчал.
 "Смотрите пожалуйста,  какой  гордый! -  думал  с  умилением  Биденко.-
Маленький,  а  злой. Самостоятельный  у  паренька характер.  Видать,  немало
хлебнул в жизни".
 И ему опять стали представляться далекие картины его детства.
 Тем  временем  у   каждого  контрольно-проверочного  пункта   в  машину
подсаживались все новые и новые люди. Скоро машина переполнилась.
 Здесь были солдаты с переднего края, только что из  боя. Их сразу можно
было узнать по шлемам и коротким грязным плащ-палаткам, завязанным на шее  и
висящим сзади длинным углом.
 Были два интенданта в тесных шинелях с узкими серебряными погончиками и
в новеньких, твердых фуражках.
 Была девушка из Военторга, в макинтоше,  в коротких кирзовых сапогах, с
круглым  пунцовым лицом, выглядывающим из платка, завязанного  по-бабьи, как
кочан капусты.
 Было несколько  веселых  летчиков-истребителей.  Они  все  время курили
папиросы из  толстых прозрачных портсигаров, сделанных на авиационном заводе
из отходов бронестекла.
 Была женщина  - военный хирург, толстая, пожилая,  в  круглых очках и в
синем берете, плотно натянутом на седую, коротко остриженную голову.
 Словом, были все  те  люди,  которые  обычно  передвигаются по  военным
дорогам на попутных машинах.
 Стемнело.
 По брезентовой крыше зашумел дождь. Ехать было еще далеко. И люди стали
помаленьку засыпать, устраиваясь кто как мог.
 Стал засыпать и ефрейтор Биденко, положив под голову кулак с намотанной
на него веревкой. Однако сон его был чуток. Время от времени он просыпался и
подергивал за веревку.
 - Ну, что вам надо? - сонно отзывался Ваня.- Я еще тут.
 - Спишь, пастушок?
 - Сплю.
 - Ладно. Спи. Это я так: проверка линии.
 И Биденко засыпал опять.
 Один раз ему почудилось вдруг, что Вани возле него  нет. Сел, торопливо
подергал  за  веревку, но  не  получил никакого ответа. Холодный  пот прошиб
ефрейтора. Он  вскочил на колени и  засветил электрический  фонарик, который
все время держал наготове.
 Нет.  Ничего.  Все  в порядке. Ваня  по-прежнему  спал  рядом, прижав к
животу  колени. Биденко посветил ему в лицо. Оно было  спокойно. Сон его был
так крепок, что даже свет  электрического фонарика, наставленного в упор, не
мог его разбудить.
 Биденко потушил фонарик и вспомнил ту ночь, когда они нашли Ваню. Тогда
ему тоже  посветили  в лицо  фонариком. Но какое у  него  тогда  было  лицо:
измученное, больное, костлявое, страшное. Как он тогда сразу весь вздрогнул,
встрепенулся. Как дико открылись его глаза. Какой ужас отразился в них.
 Ведь это  было  всего несколько дней тому  назад. А теперь мальчик спит
себе спокойно и видит приятные сны. Вот  что значит попасть наконец к своим.
Верно люди говорят, что в родном доме и стены лечат.
 Биденко лег и под мерное подскакивание грузовика снова задремал.
 На  этот  раз  он  проспал  довольно  долго  и  спокойно.  Но  все  же,
проснувшись, не забыл подергать за веревку.
 Ваня не откликался.
 "Спит небось,- подумал Биденко.- Утомился".
 Биденко перевернулся на  другой бок, немножко опять поспал, потом опять
на всякий случай подергал веревку.
 - Слушайте, я не понимаю, что тут делается? Когда это наконец кончится?
-  раздался  в  темноте  сердитый женский  бас.-  Почему  ко  мне привязали'
какую-то веревку? Почему меня дергают? Кто мне все время не дает спать?
 Биденко похолодел.
 Он зажег электрический фонарик,  и  в глазах у него потемнело. Мальчика
не было а веревка была привязана к сапогу женщины-хирурга, которая сидела на
полу, грозно сверкая очками, в упор освещенными электрическим фонариком.
 - Эй,  остановись!  -  заорал  Биденко  страшным голосом, изо  всех сил
барабаня в кабину водителя.
 Не дожидаясь  остановки, он ринулся по чьим-то рукам, ногам, по вещевым
мешкам и чемоданам к выходу. Он одним махом перескочил через борт и очутился
на шоссе.
 Ночь  была черная,  непроглядная.  Хлестал  холодный дождь. На западном
горизонте мелькали отражения далекого артиллерийского боя.
 -По шоссе в ту и  другую сторону проносились десятки,  сотни грузовых и
легковых  машин, транспортеры, тягачи,  пушки,  бензозаправщики.  Они  бегло
освещали  своими фарами черные лужи, покрытые белыми  сверкающими  кругами и
пузырьками ливня.
 Биденко постоял некоторое время, слегка расставив руки и ноги. Потом он
изо всех сил плюнул и сказал:
 - А, пошло оно все к черту!
 И не торопясь  побрел назад, к ближайшему регулировщику, для того чтобы
там сесть на попутную машину, идущую в сторону переднего края.


8


 -  А  ну,  хлопчик, отойди  от калитки.  Здесь  посторонним  стоять  не
положено.
 - Я не посторонний.
 - А кто же ты?
 - Я свой.- Какой свой?
 - Советский.
 - Мало  что советский. Говорю,  не положено. Стало  быть, не  положено.
Проходи своей дорогой.
 - А здесь, дяденька, штаб?
 - Что бы ни было.
 - Мне к начальнику надо.
 - К какому тебе начальнику?
 - К самому главному.
 - Ничего не знаю. Проходи.
 - Пустите, дяденька. Что вам стоит?
 - Ступай.  Мне  с тобой разговаривать  не приходится. Не  видишь - я на
посту.
 -  А вы  со мной, дяденька,  и  не разговаривайте.  Пропустите  меня  к
начальнику - и ладно.
 -  Ишь  ты,  какой  шустрый!  -  сказал  часовой, усмехаясь,  и  вдруг,
нахмурившись, крикнул: - Нету здесь никакого начальника!
 - А вот неправда ваша. Есть начальник.
 - Ты почем знаешь?
 -  Сразу  видать.  Изба  хорошая.  Лошади под  седлами во  дворе стоят.
Самовар в сени тетенька понесла. Часовой у калитки.
 - Все он видит! Больно ты шустрый, как я на тебя посмотрю.
 - Пустите, дяденька!
 -  А вот  я  сейчас дам свисток, вызову караульного начальника, он тебя
живо отсюда заберет.
 - Куда заберет?
 - Куда  надо.  Ну! Кому я  говорю? Отойди от калитки. Не положено.  Вот
тебе и весь сказ.
 Ваня отошел  в  сторону. Он сел  на старый  мельничный  жернов, положил
подбородок на кулаки и стал терпеливо ждать, не спуская глаз с калитки.
 Часовой поправил на шее ремень автомата и продолжал ходить  взад-вперед
по палисаднику, мягко ступая белыми валенками, подшитыми оранжевой кожей.
 Убежав второй  раз  от  Биденко,  Ваня стал  разыскивать тот  лес,  где
находилась палатка разведчиков. Никакого определенного плана у Вани не было.
Его  тянуло  к тем людям  - разведчикам, которые сперва обошлись  с  ним так
хорошо, так ласково.
 То,   что  они   отправили  его   в  тыл,   казалось  мальчику  большим
недоразумением, которое можно легко уладить. Стоит только еще раз хорошенько
попросить.
 Однако,  как ни  хорошо умел  мальчик различать  местность  и  находить
дорогу, ему никак не  удавалось отыскать тот лес и  ту палатку. Слишком  все
передвинулось на запад. Слишком все переменилось, стало неузнаваемым.
 Ваня знал, что бродит где-то  поблизости, может быть, даже рядом. Но ни
того леса, ни той палатки не было. Похоже, что лес был тот. Но теперь он был
совсем пуст.
 Двое суток бродил  мальчик по каким-то неизвестным ему,  новым  военным
дорогам и частям, по сожженным деревням, расспрашивая встречных военных, как
ему найти палатку разведчиков. Но так как он не знал, что это за разведчики,
какой они части, то никто ничего сказать не мог.
 Кроме того, все военные были люди крайне недоверчивые, молчаливые.
 Чаще всего на Ванины вопросы они отвечали:
 - Не знаю.
 - А тебе зачем?
 - Ступай к коменданту.
 - Не положено.
 И все в таком же духе.
 Ваня совсем было отчаялся и уже подумывал, не податься ли на самом деле
в какой-нибудь тыловой город, не попроситься ли там в детский дом.
 Он,  наверное,  в  конце  концов  так  бы и  сделал,  несмотря  на свое
упрямство, если бы не встретился с одним мальчиком.
 Мальчик этот был ненамного старше Вани. Ему было лет четырнадцать. А по
виду и того меньше. Но, боже мой, что это был за мальчик!
 Сроду еще  не видал Ваня такого роскошного мальчика. На нем была полная
походная  форма гвардейской кавалерии: шинель - длинная, до пят,  как  юбка
круглая  кубанская  шапка  черного  барашка  с   красным  верхом  погоны  с
маленькими стременами, перекрещенными двумя  клинками  шпоры и,  как  венец
всего  этого воинского великолепия, ярко-алый  башлык, небрежно закинутый за
спину.
 Лихо  откинув чубатую голову, мальчик  чистил небольшую казацкую шашку,
почти до самой рукоятки втыкая клинок в мягкую лесную землю.
 К  такому  мальчику  даже  страшно  было  подойти,  не  то  что  с  ним
разговаривать.  Однако Ваня был не робкого  десятка. С  независимым видом он
приблизился к роскошному  мальчику,  расставил босые  ноги, заложил  руки за
спину и стал его рассматривать.
 Но военный  мальчик и  бровью  не  повел. Не  обращая на Ваню  никакого
внимания,  он продолжал свое  воинственное  занятие.  Изредка он  озабоченно
сплевывал сквозь зубы.
 Ваня молчал. Молчал и мальчик. Это продолжалось довольно долго. Наконец
военный мальчик не выдержал.
 - Чего стоишь? - сказал он сумрачно.
 - Хочу и стою,- сказал Ваня.
 - Иди, откуда пришел.
 - Сам иди. Не твой лес.
 - А вот мой!
 - Как?
 - Так. Здесь наше подразделение стоит.
 - Какое подразделение?
 - Тебя не касается. Видишь - наши кони.
 Мальчик мотнул чубатой головой  назад,  и Ваня действительно увидел  за
деревьями коновязь, лошадей, черные бурки и алые башлыки конников.
 -  А ты  кто  такой? -  спросил Ваня.  Мальчик небрежно,  со щегольским
стуком кинул клинок в ножны, сплюнул и растер сапогом.
 - Знаки различия понимаешь? - сказал мальчик насмешливо.
 - Понимаю! - дерзко сказал Ваня, хотя ничего не понимал.
 - Ну так вот,-  строго сказал мальчик, показывая на свой погон, поперек
которого была нашита белая лычка.- Ефрейтор гвардейской кавалерии. Понятно?
 -  Да! Ефрейтор!  -  с  оскорбительной улыбкой сказал  Ваня.- Видали мы
таких ефрейторов! Мальчик обидчиво мотнул белым чубом.
 - А вот представь себе, ефрейтор! - сказал он.
 Но  этого  показалось  ему  мало. Он  распахнул шинель.  Ваня увидел на
гимнастерке большую серебряную медаль на серой шелковой ленточке.
 - Видал?
 Ваня был подавлен. Но он и виду не подал.
 - Великое дело! - сказал он с кривой улыбкой, чуть не плача от зависти.
 - Великое не великое, а медаль,- сказал мальчик,-  за боевые заслуги. И
ступай себе, откуда пришел, пока цел.
 - Не больно модничай. А то сам получишь.
 - От кого? - прищурился роскошный мальчик.
 - От меня.
 - От тебя? Молод, брат.
 - Не моложе твоего.
 - А тебе сколько лет?
 - Тебя не касается. А тебе?
 - Четырнадцать,- сказал мальчик, слегка привирая.
 - Ге! - сказал Ваня и свистнул.
 - Чего - ге?
 - Так какой же ты солдат?
 - Обыкновенный солдат. Гвардейской кавалерии.
 - Толкуй! Не положено.
 - Чего не положено?
 - Больно молод.
 - Постарше тебя.
 - Все равно не положено. Таких не берут.
 - А вот меня взяли.
 - Как же это тебя взяли?
 - А вот так и взяли.
 - А на довольствие зачислили?
 - А как же.
 - Заливаешь.
 - Не имею такой привычки.
 - Побожись.
 - Честное гвардейское.
 - На все виды довольствия зачислили?
 - На все виды.
 - И оружие дали?
 - А  как  же! Все, что  положено.  Видал мою шашечку?  Знатный, братец,
клинок. Златоустовский.  Его, если хочешь знать, можно колесом согнуть, и он
не  сломается.  Да это  что? У меня еще бурка есть.  Бу-рочка что  надо.  На
красоту! Но я ее только в бою надеваю. А сейчас она за мной в обозе ездит.




 Ваня проглотил  слюну и довольно жалобно посмотрел на обладателя бурки,
которая ездит в обозе.
 - А меня не взяли,- убито сказал Ваня.- Сперва взяли, а потом сказали -
не  положено. Я  у них  даже  один  раз в  палатке  спал.  У  разведчиков, у
артиллерийских.
 - Стало быть, ты им не показался,- сухо сказал роскошный мальчик,-  раз
они тебя не захотели принять за сына.
 - Как это - за сына? За какого?
 - Известно, за какого. За сына полка. А без этого не положено.
 - А ты - сын?
 - Я - сын. Я, братец, у наших казачков уже второй год за сына считаюсь.
Они меня еще под Смоленском приняли. Меня, братец, сам майор Вознесенский на
свою фамилию  записал, поскольку я являюсь круглый сирота. Так что я  сейчас
называюсь  гвардии  ефрейтор  Вознесенский и  служу при майоре  Вознесенском
связным. Он меня, братец мой, один раз даже вместе с собой в рейд взял.  Там
наши казачки  ночью  большой шум в тылу у фашистов сделали. Как  ворвутся  в
одну  деревню,  где  стоял  их штаб,  а они  как выскочат на улицу  в  одних
подштанниках! Мы их там больше чем полторы сотни набили.
 Мальчик  вытащил из ножен  свою шашку и  показал  Ване, как они  рубали
фашистов.
 - И ты рубал? - с дрожью восхищения спросил Ваня.
 Мальчик хотел сказать  "а  как  же", но, как видно, гвардейская совесть
удержала его.
 -  Не,- сказал он смущенно.- По  правде,  я не рубал.  У меня тогда еще
шашки  не  было. Я  на тачанке ехал вместе  со станковым пулеметом...  Ну и,
стало  быть,  иди,  откуда  пришел,-  сказал  вдруг  ефрейтор  Вознесенский,
спохватившись,  что  слишком  дружески  болтает  с  этим  неизвестно  откуда
взявшимся д