.
Пусть  он  его  отправит  в  какой-нибудь  детский  дом.  Нечего  ему  у нас
болтаться. Не положено.
 - На тебе! - сказал Биденко с нескрываемым огорчением.
 - Капитан Енакиев распорядился.
 - А жалко. Такой шустрый мальчик.
 - Жалко не жалко, а не положено.
 Сержант  Егоров  еще   больше  нахмурился.   Ему  и  самому  было  жаль
расставаться с мальчиком. Про себя он еще ночью решил оставить Ваню при себе
связным и с течением времени сделать из него хорошего разведчика.
 Но  приказ  командира  не подлежал  обсуждению.  Капитан  Енакиев лучше
знает. Сказано - исполняй.
 -  Не положено,-  еще  раз  сказал  Егоров,  властным  и  резким  тоном
подчеркивая, что вопрос решен окончательно.- Собирайся, Биденко.
 - Слушаюсь.
 - Ну, стало быть, так и так,- сказал Горбунов, выправляя складки шинели
из-под обмявшейся, потертой до глянца кобуры нагана.- Не тужи, пастушок. Раз
капитан  Енакиев  приказал, надо исполнять.  Такова воинская  дисциплина. По
крайней мере, хоть на машине прокатишься. Не так ли? Прощай, брат.
 И с этими словами Горбунов быстро, но без суеты вышел из палатки.
 Ваня   стоял  маленький,  огорченный,  растерянный.   Покусывая   губы,
обметанные лихорадкой, он смотрел то на одевавшегося Биденко, то на сержанта
Егорова,  который  сидел  на  койке  убитого  Кузьминского  с  полузакрытыми
глазами, бросив руки между колен, и, пользуясь свободной минутой, дремал.
 Оба они прекрасно понимали, что творится в  душе  мальчика. Только что,
какие-нибудь  две минуты  назад, все было так хорошо, так прекрасно, и вдруг
все сделалось так плохо.
 Ах,  какая чудесная,  какая восхитительная жизнь  начиналась для  Вани!
Дружить с храбрыми, великодушными разведчиками вместе с ними обедать и пить
чай внакладку, вместе с  ними ходить в разведку,  париться в бане, палить из
автомата спать  с  ними в одной палатке получить обмундирование - сапожки,
гимнастерку с  погонами и пушечками на погонах,  шинель... может быть,  даже
компас и револьвер-наган с патронами...
 Три года жил Ваня, как бродячая собака, без дома, без  семьи. Он боялся
людей и все  время  испытывал голод  и  постоянный  ужас.  Наконец  он нашел
добрых, хороших людей, которые его спасли,  обогрели, накормили, полюбили. И
в этот самый  миг, когда,  казалось, все  стало так замечательно,  когда  он
наконец  попал  в  родную  семью -  трах! -  и  всего  этого  нет.  Все  это
рассеялось, как туман.
 -  Дяденька,-  сказал он, глотая слезы  и осторожно тронув  Биденко  за
шинель,- а дяденька! Слушайте, не везите меня. Не надо.
 - Приказано.
 - Дяденька Егоров... товарищ сержант! Не  велите меня отправлять. Лучше
пусть я у вас  буду  жить,-  сказал мальчик с отчаянием.- Я вам  всегда буду
котелки чистить, воду носить...
 - Не  положено,  не положено,-  устало сказал  Егоров.- Ну, что  же ты,
Биденко! Готов?
 - Готов.
 - Так бери мальчика и отправляйся. Сейчас как раз с полкового обменного
пункта  пятитонка  со  стреляными   гильзами  уходит  обратным  рейсом.  Еще
захватите. А то наши на  четыре километра вперед продвинулись. Закрепляются.
Сейчас начнут тылы подтягиваться. Куда мы тогда малого денем? С богом!
 - Дяденька! - закричал Ваня.
 - Не положено,- отрезал Егоров и отвернулся, чтобы не расстраиваться.
 Мальчик понял, что все кончено. Он понял, что между ним и этими людьми,
которые  еще так недавно любили его,  как родного  сына, добродушно называли
пастушком, теперь выросла стена.
 По  выражению  их глаз,  по  интонациям, по жестам  мальчик  чувствовал
наверняка,  что  они продолжают его любить  и  жалеть.  Но так  же наверняка
чувствовал и другое: он чувствовал, что стена  между ними непреодолима. Хоть
бейся об нее головой.
 Тогда вдруг в  душе мальчика  заговорила гордость. Лицо его стало злым.
Оно как будто сразу  похудело. Маленький подбородок вздернулся, глаза упрямо
сверкнули исподлобья. Зубы сжались.
 - А я не поеду,- сказал мальчик дерзко.
 -  Небось поедешь,- добродушно сказал Биден-ко.- Ишь ты, какой  злющий.
"Не поеду"! Посажу тебя в машину и повезу - так поедешь.
 - А я все равно убегу.
 - Ну, брат, это вряд  ли. От меня еще никто не убегал. Поедем-ка лучше,
а то машину не захватим.
 Биденко легонько взял мальчика за рукав, но мальчик сердито вырвался:
 - Не трожьте, я сам.
 И, цепко перебирая босыми ногами, вышел из палатки в лес.
 А в лесу  уже обозники  увязывали на  повозках кладь, водители заводили
машины,  солдаты  вытаскивали из земли колья палаток, телефонисты наматывали
на катушки провод.
 Повар  в  белом  халате поверх шинели  торопливо рубил на  пне  топором
ярко-красную баранину.
 Всюду валялись пустые ящики, солома, консервные банки с рваными краями,
куски газет,  и вообще  все  говорило,  что  тылы уже  тронулись  следом  за
наступающими частями.


5


 На  другой день поздно  вечером Биденко  вернулся в свою  часть. Он был
очень злой и голодный.
 За это время на  фронте произошли большие перемены.  Наступление быстро
разворачивалось. Преследуя врага, армия продвинулась далеко на запад.
 Там, где вчера шел  бой,  сегодня размещались вторые  эшелоны. Там, где
вчера стояли вторые  эшелоны, сегодня было  тихо,  пустынно. А передний край
проходил там, где еще вчера у немцев были глубокие тылы.
 Лес   остался   далеко  позади.  Сражение,  начавшееся  в  нем,  теперь
продолжалось  на открытом  месте,  среди  полей,  болот и небольших  холмов,
поросших кустарником.
 На этот раз команда разведчиков помещалась уже не в палатке, а занимала
немецкий  офицерский  блиндаж  -  прекрасное,  солидное  сооружение,  крытое
толстыми бревнами в четыре наката и обложенное сверху дерном.
 Хозяйственные разведчики высмотрели себе этот блиндаж  еще тогда, когда
он  находился в немецком расположении и  в нем  еще  жили немецкие  офицеры.
Засекая немецкие огневые позиции, разведчики на всякий случай засекли и этот
блиндаж, который им уже тогда очень понравился.
 Когда   Биденко,  никого  по  дороге  не  расспрашивая   и  единственно
руководствуясь своим безошибочным  чутьем разведчика, добрался  до блиндажа,
было уже совсем темно.
 На западном  горизонте  раскатисто  гремело,  рычало.  Там  беспрерывно
вспыхивали и  подергивались,  отражаясь в зловещих  тучах,  длинные багровые
сполохи.
 Спустившись  вниз по земляным ступеням, обшитым  тесом, Биденко вошел в
просторный блиндаж. Первое, что  бросилось ему в глаза, была новая карбидная
лампа,  лившая из-под потолка  очень яркий, но  какой-то  едкий, химический,
мертвенно-зеленоватый свет. Видно, немцы второпях не успели ее унести.
 В  стенах, в специальных деревянных нишах, аккуратно рядами, как книги,
стояли немецкие ручные гранаты с длинными деревянными ручками.
 Посередине  стоял крепкий  обеденный  стол,  вбитый  в  землю.  В  углу
топилась докрасна  раскаленная чугунная  немецкая  походная печка, и рядом с
ней был небольшой запасец дров, приготовленный тоже немцами.
 Как  видно,  немцы устраивались здесь прочно, по-хозяйски, рассчитывали
зимовать. Во всяком случае, они даже повесили  на стене картину в деревянной
раме. Это была большая раскрашенная фотография красивого домика с готической
крышей,  окруженного   ярко  цветущими  яблонями.  Через  всю  эту  слащавую
бело-розовую  картинку  тянулась  красная  печатная  надпись:   "Фрюлинг  им
Дейчланд", что значило: "Весна в Германии".
 Во  всем же  остальном блиндаж уже имел  вполне обжитый русский вид:  в
головах  коек,  застланных  без  единой  морщинки  русскими  артиллерийскими
шинелями,  попонами  и  палатками, стояли  зеленые вещевые  мешки,  покрытые
чистыми утиральниками  на печке грелся знаменитый медный  чайник на столе,
покрытом  листками  "Суворовского натиска", вокруг  большой буханки хлеба  в
строгом  порядке  были разложены деревянные  ложки и  расставлены кружки,  а
хорошо  вычищенное,  жирно  смазанное  русское оружие  висело  в  углах  под
зелеными русскими шлемами.
 В  блиндаже  было  полно  народу.  Был  тот  редкий случай,  когда  все
разведчики собрались вместе. Би-денко также заметил и много посторонних. Это
были знакомые  и  земляки  из  других  взводов. Они  пришли к  хлебосольным,
зажиточным разведчикам покурить хорошего табачку и попить чайку внакладку из
знаменитого чайника.
 Судя  по всему этому,  Биденко  понял,  что за  время его  отсутствия в
дивизии  произошла смена частей и что  их батарея в данное время находится в
резерве. Почти все курили,  и в жарко натопленном блиндаже стоял  тот  самый
крепкий солдатский дух, о котором принято говорить: "Хоть топор вешай".
 - А,  здорово,  Вася! - увидев дружка,  сказал Горбунов, который в  это
время занимался своим любимым делом - угощал гостей.
 Прижав к животу буханку, он нарезал толстые ломти хлеба.
 - Ну как, сдал мальчика? Садись к столу. Акку-рат к чаю попал.
 Он был без гимнастерки, в одной  бязевой сорочке, в расстегнутом вороте
которой виднелась могучая, жирная, розовая грудь.
 - А мы, брат, нынче  в резерве. Гуляем.  Раздевайся, Вася, грейся.  Вот
твоя койка, я ее убрал.  Ну, как тебе показалась наша новая квартира? Такой,
брат, квартиры ни у кого во всей дивизии не сыщешь. Особенная!
 Биденко молча  разделся, подошел к  своей койке, сердито  кинул на  нее
снаряжение  и шинель, присел  на корточки  перед  печкой  и  протянул  к ней
большие черные руки.
 -  Ну,  что  там  слыхать в  штабе  фронта,  Вася?  Немцы еще  мира  не
запросили?
 Биденко молчал, ни на кого не глядя и хмуро посапывая.
 - Может, закуришь? - сказал Горбунов, заметив, что дружок его сильно не
в духе.
 - А, пошло оно  все к черту! - неожиданно  пробормотал Биденко, пошел к
своей койке и вяло на нее повалился животом.
 Было ясно, что  с Биденко случилась какая-то неприятность, но проявлять
излишнее  любопытство   к   чужим  делам  считалось   у  разведчиков  крайне
неприличным. Раз  человек молчит, значит, не считает нужным говорить. А  раз
не считает нужным, то и не надо. Захочет - сам расскажет.  И нечего человека
за язык тянуть.
 Поэтому Горбунов, ничуть  не  обидевшись  и сделав вид,  что ничего  не
замечает, хлопотал по  хозяйству,  продолжая рассказывать батарейцам о  том,
как его  вчера чуть не  убило в  пехотной цепи,  где он  заступил  на  место
убитого Кузьминского.
 -  Я, понимаешь ты,  как раз взялся за ракетницу. Собираюсь давать одну
зеленую, чтобы наши  перенесли огонь немного подалее. Как вдруг она рядом со
мной как хватит! Прямо-таки под самыми ногами разорвалась. Меня воздухом как
шибанет! Совсем  с  ног сбило. Не пойму, где верх, где низ. Даже в голове на
одну минуту затемнилось. Открываю глаза, а земля - вот она, тут возле самого
глаза. Выходит дело - лежу.- Горбунов захохотал счастливым смехом.- Чувствую
- весь  побит. Ну,  думаю, готово дело. Не  встану. Осматриваю себя - ничего
такого не замечаю.  Крови нигде на мне нет. Это меня, стало быть, соображаю,
землей побило. Но зато на шинели шесть штук дырок. На шлеме вмятина с кулак.
И,  понимаешь  ты, каблук  на правом  сапоге начисто оторвало.  Как его и не
бывало.  Все равно как бритвой срезало.  Бывает же такая  чепуха! А на теле,
как на смех, ни одной царапины. Вот оно, как снесло каблук. Глядите, ребята.
 Радостно улыбаясь,  Горбунов  показал  гостям попорченный сапог.  Гости
внимательно его осмотрели. А некоторые даже вежливо потрогали руками.
 - Да, собачье дело,- заметил один деловито.
 -  Бывает,-  сказал  другой,  искоса  поглядывая  на  рафинад,  который
Горбунов выкладывал  на стол.- И то  же  самое и  с нами было. Когда  мы под
Борисовом  форсировали  Березину, у нас  во взводе у  красноармейца  Теткина
осколком поясной ремень порезало. А его самого даже не задело. Этого никогда
не учтешь.
 -  Кузьма,-  сказал  вдруг  Биденко  со  своей  койки натужным  голосом
тяжелобольного человека,- слышишь, Кузьма, а где сержант Егоров?
 -  Сержант  Егоров  нынче  дежурный,-  ответил  Горбунов,-  пошел посты
проверять.
 - Поди, скоро вернется?
 - Грозился к чаю поспеть.
 - Так,- сказал Биденко и закряхтел, как от зубной боли.
 В этом кряхтенье явно слышалась просьба посочувствовать.
 -  Ты  что  маешься?  - равнодушно  сказал  Горбунов, всем своим  видом
показывая, что  спрашивает не  столько из любопытства,  сколько из  простой,
холодной вежливости.
 - А, пошло оно все к черту! - вдруг опять мрачно сказал Биденко.
 - Выпей чаю,- сказал Горбунов,- может, полегчает.
 Биденко сел на табурет  перед столом,  но  до кружки не  дотронулся. Он
долго молчал, повернув глаза к печке.
 -   Понимаешь,   какая   получилась   петрушка,-   наконец   сказал  он
неестественно высоким голосом, стараясь придать ему насмешливый оттенок.- Не
знаю прямо, как и докладывать буду сержанту Егорову.
 - А что?
 - Не выполнил приказание.
 - Как так?
 - Не довез малого до штаба фронта.
 - Шутишь!
 - Верно говорю. Прохлопал. Ушел.
 - Кто ушел?
 - Да малый же этот. Ваня наш. Пастушок.
 - Стало быть, убежал по дороге?
 - Убежал.
 - От тебя?
 - Ага.
 Горбунов некоторое время молчал, а потом вдруг так и затрясся от хохота
всем своим большим, жирным телом.
 - Как же это  ты так сплоховал, Вася, а? Ну,  погоди. Придет Егоров, он
тебе даст дрозда! Как же это получилось?
 - Так и получилось. Убежал, да и все.
 - Вот тебе и знаменитый разведчик! "От меня,- хвалился,- еще  никто  не
уходил",- а мальчишка ушел. Ай да Ваня! Ай да пастушок!
 - Толковый ребенок,- с вялой улыбкой сказал Биденко.
 - Да уж видно, что толковый, коли такого профессора  объегорил. Ты  все
же расскажи, Вася, путем, как дело-то было.
 - Убежал и убежал. Чего там рассказывать.
 - А все-таки. Ты, брат, всю правду докладывай. Все равно дознаемся.
 -  А, пошло оно к  черту! -  сказал  Биденко, безнадежно  махнув рукой,
отправился на  свою  койку, лег  к  стене  лицом, и  больше  ничего  от него
добиться не удалось.
 И   только   впоследствии   стали  известны   все   подробности   этого
беспримерного происшествия.


6


 Едва  грузовик, позванивая  пустыми гильзами  и подпрыгивая  по корням,
проехал по лесу километров пять, как Ваня вдруг схватился  руками за высокий
борт, сделал отчаянное лицо и сиганул из машины, кувыркнувшись в мох.




 Это  произошло так быстро  и  так неожиданно,  что Биденко сначала даже
потерялся.  В первую  секунду ему  показалось,  что  мальчика вытряхнуло  на
повороте.
 -  Эй  там,  полегче!  -  крикнул Биденко,  застучав кулаками  в кабину
водителя.- Остановись, черт! Мальчика потеряли.
 Пока  водитель  тормозил  разогнавшуюся  машину,  Биденко  увидел,  как
мальчик вскочил на ноги, подхватил свою торбу и побежал что есть мочи в лес.
 - Эй! Эй! - отчаянным голосом закричал ефрейтор.
 Но Ваня даже не оглянулся.
 Мелькая руками и ногами, как мельница, он лупил сломя голову по  кустам
и кочкам, пока не скрылся в пестрой чаще.
 -  Ваня-а-а!  - крикнул  Биденко,  приложив  громадные  руки  ко  рту.-
Пастушо-о-ок! Погоди-и-и!
 Но Ваня не откликался, и только гулкое  лесное эхо,  пересчитав по пути
деревья, прилетело назад откуда-то сбоку: "А-о-и! А-о-и!"
 - Ну, погоди, чертенок,-  сердито  сказал  Биденко и, попросив водителя
чуток  подождать, большими шагами,  треща  по валежнику, отправился в лес за
Ваней.
 Он не сомневался, что поймает мальчика очень скоро. В самом деле, много
ли труда  стоит старому,  опытному разведчику,  одному  из  самых знаменитых
"профессоров"  капитана  Енакиева,  отыскать  в лесу  убежавшего  мальчишку?
Смешно об этом и говорить.
 На всякий случай покричав во все стороны,  чтобы Ваня не валял дурака и
возвращался,  ефрейтор Биденко приступил к  поискам по всем правилам военной
науки.
 Прежде  всего он определился по компасу, для  того чтобы в любой момент
без  труда найти  место, где он оставил грузовик. Затем он повернул  линейку
компаса по тому направлению,  в котором  скрылся  мальчик. Однако по азимуту
Биденко не пошел, так  как  хорошо  знал, что,  двигаясь в лесу без компаса,
мальчик непременно начнет забирать вправо.
 Это Биденко хорошо знал по опыту.  Двигаясь без компаса в темноте или в
условиях  ограниченной видимости,  человек  всегда начинает кружить  по ходу
часовой стрелки.
 Поэтому Биденко, немного  подумав и сообразившись с временем,  повернул
несколько направо и бесшумно пошел мальчику наперехват.
 "Там-то  я  тебя,  голубчика,  и  сцапаю",-  не без удовольствия  думал
Биденко.
 Он  живо  представил себе, как  он бесшумно выползет из-за  куста перед
самым носом Вани, возьмет его за руку и скажет:  "Хватит, дружок. Погулял  в
лесу -  и будет. Пойдем-ка обратно  в  машину. Да смотри  у меня,  больше не
балуй. Потому что все равно ничего не получится. Не родился еще на свете тот
человек,  который бы ушел от  ефрейтора Биденко.  Так  себе это и заметь раз
навсегда".
 И  Биденко  весело  улыбался  этим  своим  приятным  мыслям. По  правде
сказать, ему не хотелось отвозить мальчика в тыл. Уж очень ему нравился этот
синеглазый, заросший  русыми волосами,  худенький, вежливый  и вместе с  тем
гордый, а временами даже и злой парнишка, настоящий "пастушок".
 Ваня  вызывал в душе  у Биденко очень нежное, почти  отцовское чувство.
Были в нем и жалость, и гордость, и страх за его судьбу. Было  и еще что-то,
чего Биденко и сам не вполне понимал.
 Ваня как-то незаметно напоминал ефрейтору Биденко  его самого, когда он
был еще совсем маленький и его посылали пасти коров.
 Смутно  вспомнилось  раннее  утро,  туман,  разлитый,  как  молоко,  по
ярко-зеленому  лугу. Вспоминались разноцветные искорки росы  - ярко-зеленые,
ярко-фиолетовые,  огненно-красные -  ив руках  у  него вырезанная из  бузины
сопилка, из которой он выдувал такие чистые, такие нежные, веселые  и вместе
с тем однообразные звуки.
 Особенно  же ему  полюбился  Ваня  после  того, как он  на  полном ходу
выпрыгнул из машины.
 "Смелый, чертенок! Ничего не боится. Настоящий солдат,- думал Биденко.-
Жалко, очень жалко его отвозить. Да ничего не поделаешь. Приказано".
 Размышляя таким образом, разведчик все шел да шел, углубляясь в лес. По
его расчетам, он  уже  давно  должен  был встретить мальчика. Но мальчик  не
показывался.
 Биденко часто  останавливался,  прислушиваясь  к  тишине осеннего леса.
Впрочем, его опытному слуху лес не казался совсем тихим.  Биденко различал в
лесу  множество различных,  еле уловимых звуков. Но  среди них  ни  разу  не
услышал он звука человеческих шагов.
 Мальчик пропал.
 Нигде  не  было ни малейших  его  следов.  Напрасно Биденко  осматривал
каждый кустик, каждый ствол. Напрасно  он  ложился на землю,  изучая опавшие
листья, травинки и мох. Нигде ничего.  Можно было подумать,  что мальчик шел
по воздуху.
 Биденко готов был поручиться, что ни один даже самый искусный разведчик
не прошел бы так незаметно.
 В  некотором  смущении Биденко  бродил по  лесу,  меняя направление. Он
ломал себе голову над необъяснимым отсутствием всяких следов мальчика.
 Один раз он даже унизился до того, что маленько покричал лживым, бабьим
голосом:
 - Ванюшка-а-а! Ау-у-у! Полно балова-а-ать! Пора еха-а-ать!
 И тут же сам себе стал противен.
 Он посмотрел на часы и увидел, что ищет мальчика уже больше двух часов.
Тогда ему стало ясно, что мальчик ушел, что его уже не вернешь.
 Никогда  в  жизни старый разведчик не испытывал еще такого конфуза. Как
же  он  теперь  будет  докладывать  сержанту Егорову?  Как  он  ему  в глаза
посмотрит?  О товарищах и говорить нечего: засмеют. Впору  хоть сквозь землю
провалиться.Но делать было нечего. Не бродить же здесь до ночи, как леший.
 Биденко справился с компасом и, кряхтя, пошел
 обратно к машине. Однако машины, как он того и ожидал, уже не было. Она
уехала. Водитель,  имеющий срочное боевое задание, не имел  права дожидаться
так  долго.  Да, в  сущности, машина была  теперь  и ни к  чему. Приходилось
возвращаться.
 Но,  прежде  чем тронуться  в обратный путь, Биденко  решил покурить  и
перемотать портянки.
 Он  отыскал в лесу подходящий пенек и сел  на него. Но только он сделал
козью ножку и, осторожно потряхивая  кисет,