кие красные прыщи.  Ноги выше щиколоток были
расчесаны до  крови.  И  в  добавок ко всему днем в  лоб ему с  лету ударила
огромная полосатая оса.  Андрей чуть память не потерял.  На лбу у него,  над
переносицей, образовалась приличная шишка.
     С Ваней Андрей почти не разговаривал: ходил по лагерю злой, недовольный
и все время прикладывал к багровой шишке мокрый лист подорожника. Когда Ваня
предложил съездить на плес порыбачить, Андрей зло ответил:
     - Я не нанимался к твоему дружку-кулаку заготовителем...  тебе нравится
- рыбачь. У него мешков много припасено.
     - С каких это пор он моим дружком стал?  - опешил Ваня. - Ты говори, да
не заговаривайся.
     - Я могу вообще с тобой не разговаривать, - отрезал Андрей и, в сердцах
припечатав ко лбу лист подорожника, ушел в палатку к микробиологам.
     Так до  ужина они больше и  не перекинулись ни одним словом.  За столом
тоже сидели молча, каждый глядя в свою тарелку.
     После ужина Андрей сразу пришел в палатку и стал собирать свои вещи.
     - Ты чего это?  -  первым не выдержал и спросил Ваня.  -  Переезжаешь в
другую палатку?
     - Не  переезжаю,  а  уезжаю,  -  пробурчал Андрей.  -  Завтра  утром  в
путь-дорогу.
     - Нас никто не гонит.
     - Мало ли,  что не гонят...  Надо совесть знать: разрешили побыть здесь
неделю - и на том спасибо.
     - Вера Хечекова только что мне сказала,  что завтра поплывем на дальний
остров к ихтиологам. У них там моториста нет.
     - Это ты у нас известный моторист, а я никто, - с обидой сказал Андрей.
- Впередсмотрящий.
     - Я хотел тебе дать, но, помнишь, Галина Алексеевна...
     - Помню,  помню,  как ты хотел мне дать,  - оборвал Андрей. - На другой
день, когда чуть в топляк не врезался...
     - Хорошо, приедем к ихтиологам, ты сядешь за мотор.
     - Поздно, Ваня, поздно, - сказал Андрей. - Не сяду я больше за мотор. И
в лодку не сяду.  Никакой не моторист я, а пустое место! Поэтому ты мне и не
доверил румпель. И правильно сделал. И вообще...
     - Что вообще?
     Андрей не ответил. Молча запихивал в вещмешок грязную клетчатую рубаху,
шерстяные носки,  коробку с блеснами.  В скудном свете, пробивающемся сквозь
зеленый брезент, лица его было не видно.
     - Хечекова сказала, что мы три дня будем жить на острове с ихтиологами,
- продолжал Ваня. - Вот там и щук будем ловить, и ряпушку.
     - Лови на здоровье, а я - гуд бай! До дому, до хаты!
     Андрей швырнул вещмешок в угол и повернулся к приятелю.  - Не получился
из меня полярник-папанинец, - сказал он. - Только и гожусь на то, чтобы твои
удочки сзади  носить,  да  "подай-принеси".  И  зачем я  инструкции зубрил?!
Карбюраторы,  конденсаторы,  маховики... Стоило на Север ехать, чтобы на все
эти моторы издали любоваться?  Их у нас, в Ленинграде, в магазинах полно. Да
мне Иван Васильевич -  отец Кости -  всегда разрешит по  Неве покататься!  И
ничего прекрасного на  твоем Вял-озере нет.  Наши карельские озера в  тысячу
раз красивее,  и нет таких омерзительных комаров и гнуса. Даже выкупаться ни
разу не пришлось... Дурак я, болван, что послушался тебя и поехал сюда!
     Хотя последнее время Ваня и чувствовал, что с приятелем творится что-то
неладное, такого взрыва он не ожидал.
     - А  рыбалка какая здесь!  -  растерянно сказал он.  -  Где ты  еще так
ловил?
     - Я  человек не жадный.  Мне много не надо.  Зачем попусту губить рыбу?
Для Ивана Николаевича?  То-то он ласковый стал!  Будто кот ходит по берегу и
ждет  готовеньких окуней...  И  никакого у  него ревматизма нет.  Привык жар
загребать  чужими  руками.  Мы  ему  уже  три  ящика  наловили,  а  он  даже
попробовать вяленого окуня не дал.
     - Хочешь, залезу на вышку и приволоку тебе хоть сто штук?
     - Я сейчас уехал бы отсюда, - сказал Андрей. - Да не на чем...
     - Один? Без меня?
     Андрей  нагнулся и  стал  расшнуровывать ботинки.  Черная прядь  волос,
прикрыв шишку, закачалась у носа.
     - Ты не поедешь со мной,  -  негромко сказал Андрей. - Поэтому я тебя и
не зову.
     - И ты не поедешь.
     - Поеду, Ваня, - твердо сказал Андрей. - Еще как поеду!
     - Знаешь кто ты тогда будешь? Дезертир!
     - Обзывай меня как хочешь, - устало сказал Андрей. - Самые плохие слова
- ничто по сравнению с комарами да мошкой!
     - Комары всех одинаково кусают.
     - Я  спать  хочу,  -  сказал  Андрей  и,  не  раздеваясь,  бухнулся  на
раскладушку, быстро забрался в спальный мешок, застегнулся до самого верха и
старательно засопел.
     "Чего это он  забастовал?  -  подумал Ваня,  тоже укладываясь спать.  -
Ладно, проспится - одумается. Утро вечера мудренее..."
     Однако когда утром Ваня открыл глаза, раскладушка Андрея Пирожкова была
пуста.  Не было в углу и рюкзака.  Сидя до половины в мешке, Ваня растерянно
хлопал глазами. Уходил сон, приходило незнакомое чувство одиночества. Как же
это так?  Лучший друг...  Ваня все еще не мог поверить,  что Андрея нет.  Не
будет рядом за завтраком,  на берегу,  в  палатке.  Он еще и еще раз обводил
взглядом  полусумрачные углы,  прыгнув  на  брезентовый  пол,  заглянул  под
раскладушку: пусто. Лишь в кармашке над маленьким окошком обнаружил карандаш
и белый блокнот.  На первой странице написано:  "Ваня..." - и все, больше ни
слова.
     "Удрал потихоньку,  как мышь,  и  даже не  попрощался...  -  с  горечью
подумал Ваня.  -  Мошка, комары... Может быть, это оса его доконала?.. Вроде
не жаловался, не ныл; что с ним случилось? Эх, ты, Андрей, Андрей!"


     Большая алюминиевая "Казанка" ходко идет по Вял-озеру.  От кормы в  обе
стороны разбежались пенистые волны. Крепко держа румпель мотора "Москва", на
сиденье нахохлился Ваня.  В лодке Валентина Гавриловна, Вера Хечекова и Галя
Летанская,  тоже  микробиолог.  Холодный ветер  с  брызгами хлещет  в  лицо.
Девушки  закутались в  брезентовые плащи,  подняли  остроконечные капюшоны и
повернулись к ветру спинами.
     "Казанка" идет хорошо. Еще бы! "Москва" - это не "Ветерок". Одиннадцать
лошадиных сил.  Если дать полный газ,  лодка приподнимет нос  и  еще быстрее
помчится.  Полный  газ  давать нельзя.  Валентина Гавриловна строго-настрого
запретила.  В озере прячутся коварные топляки.  Топляк - это бревно, торчком
плавающее в  озере.  Наружу выглядывает лишь  круглая черная шапочка.  Такие
топляки  не  страшны,  их  издалека  видно.  Встречаются топляки,  полностью
ушедшие под воду,  как подводные лодки.  Их  вообще можно не увидеть.  Лодка
проскакивает над таким топляком, а крыльчатка мотора может зацепить. И тогда
стой и  меняй шплинт.  Самый опасный топляк -  это тот,  который то  немного
выглянет из воды,  то снова спрячется.  Не отвернешь вовремя -  такой топляк
может  пропороть дно  лодки.  Валентина Гавриловна говорит,  такие случаи на
этом озере были.  Поэтому Ваня не  дает полный газ и  внимательно смотрит на
воду.  Прямо по курсу что-то мелькнуло в  волнах и  пропало.  Ваня отводит в
сторону румпель,  и  лодка плавно меняет направление.  Так  и  есть -  самый
коварный топляк!  Когда  набегает волна,  его  не  видно.  Потом выглянет на
секунду - и снова под воду. Да-а, тут гляди в оба!
     Сегодня  Ваня  не  радуется  живописным  берегам,   озеру,  интересному
путешествию. У него плохое настроение. Светлые пронзительные глаза сощурены,
губы сжаты.  Не ожидал от Андрея такого!  Где он сейчас?  Машина ушла в  три
утра.  Валентина Гавриловна еще вечером дала ему деньги на билет.  Наверное,
уже к Ленинграду подлетает...  Разве можно так?  Вместе приехали -  вместе и
назад.  Будто одного Андрея кусают комары и мошка... Что и говорить, Север -
это не Крым.
     Нет, дело не в комарах и мошках. И даже не в осе. Ваня знал приятеля не
один год.  Андрей умеет терпеть. Не это вынудило его уехать... Что же тогда?
И Ваня вспомнил их первую поездку с Галиной Алексеевной и Леной. Вспомнил то
необыкновенное чувство свободы, радости, когда мотор заработал и лодка пошла
по ламбе к перемычке. Глаза Андрея тоже сияли гордостью и радостью... Потом,
уже  на  Вял-озере,  с  Андреем  произошла какая-то  перемена:  глаза  стали
отсутствующими, лицо непроницаемым, он старался не смотреть на Ваню...
     Мотор  взревел,  лодка вздрогнула и  рванулась вперед,  -  это  Ваня  в
сердцах крутанул румпель.  Он увидел повернутые к себе лица девушек и тотчас
сбавил газ...  Зачем  он  обманывает самого себя?  Ведь  отлично знает,  что
произошло с приятелем:  Андрей обиделся. И обиделся за дело. Ведь Ваня, хотя
и  не  слышал,  что тогда на  лодке говорил ему Андрей,  но прекрасно понял:
приятель просил уступить ему место на корме. Андрей хотел сам повести лодку.
Но Ваня сделал вид,  что ничего не понял.  И это было большое свинство. Даже
не свинство,  а предательство.  Не мог тогда Ваня оторваться от румпеля. Это
было свыше его сил. Казалось, он и мотор - единое целое. До чего удивительно
приятное чувство,  а  вот Андрею не довелось испытать этого.  Из-за Вани.  И
потом,  когда Ваня попытался передать Андрею румпель, а Галина Алексеевна не
разрешила, было уже поздно...
     Андрей не простил ему.  Не из-за комаров и мошки уехал Андрей,  а из-за
него - Вани.
     Ледяные брызги окатили лицо,  тоненькой струйкой проникли за  воротник.
Ваня зябко передернул плечами и еще больше съежился.
     Утром после завтрака Георгий Васильевич Назаров подошел к нему и, пожав
руку, как взрослому, сам попросил доставить микробиологов на дальний остров,
где разбили свой лагерь ихтиологи.
     - Я,  признаться, не верил, что вы разбираетесь в моторах, - сказал он.
- В  общем,  спасибо за помощь.  И еще одно:  из лагеря не гоню.  Нравится -
живи.
     В  другое время от этой похвалы сурового начальника Ваня так и  расцвел
бы, а сейчас лишь кивнул.
     Володя  Кузнецов -  он  тащил  в  лодку  канистру с  горючей  смесью  -
остановился и, подмигнув, продекламировал:
     - "Гарун бежал быстрее лани,  быстрей чем заяц от орла..." А ты чего же
остался, юный пионер?
     - У него хроническая ангина,  - соврал Ваня. - Каждый вечер температура
поднимается.
     - Ангина -  это ужасно...  -  засмеялся Володя.  -  Ты покрепче обмотай
горло шарфом, а то, чего доброго, и тебя прихватит...
     - Мне бы такую шляпу, как у вас, - подковырнул в свою очередь Ваня.
     - Если  через неделю не  сбежишь -  подарю!  -  громко,  чтобы услышали
микробиологи, заявил Володя.
     Высматривая топляки,  Ваня  и  не  заметил,  как  прямо по  курсу вырос
большой  лесистый остров.  Один  берег  крутой,  с  вывороченными деревьями,
другой пологий,  с  узкой песчаной косой.  Туда Ваня и направил лодку.  Валя
покивала,  -  мол,  все правильно.  Когда "Казанка" с выключенным мотором по
инерции проскрежетала днищем по песку, Ваня заметил в осоке большую лодку со
стационарным мотором,  установленным посередине.  Нос  лодки был  вытащен на
берег.
     Девушки,  оставив в лодке задубевшие плащи,  вышли на берег. На острове
ветра не  слышно.  Лишь где-то  далеко в  подветренной стороне тихо плещет в
берег  волна.  Перекрыв  бензоподачу,  Ваня  тоже  выбрался  на  берег  и  с
удовольствием распрямился.  По  узкой тропинке из  глубины острова спускался
высокий  бородатый парень  в  штормовке.  Голенища подвернутых сапог  звучно
шлепали.
     - Что  я  вижу?  Наш суровый и  неприступный остров посетили прекрасные
амазонки... Ура! - еще издали сказал он.
     - Вера, Галя, мы амазонки! - засмеялась Валентина Гавриловна.
     В  ватниках,  брюках  и  резиновых  сапогах  девушки  уж  если  кого  и
напоминали сейчас, так это рыбачек-поморок.
     Услышав голос,  Ваня поднял голову - он привязывал веревкой лодку к пню
- и уставился на парня.
     - Ихтиологи искренне рады  приветствовать на  берегу  этого  пустынного
острова своих  дорогих коллег микробиологов...  -  балагурил парень и  вдруг
увидел Ваню.  Лицо  у  него смешно вытянулось,  рука машинально стала щипать
закудрявившуюся бороду.  -  Девочки,  ущипните меня,  кого я вижу?!  Вот это
встреча... Ваня... Ваня Пирожков!
     - Мельников, - улыбаясь, поправил Ваня.
     - Вот  так  встреча...  -  повторил парень.  -  Мой дорогой ученик Ваня
Мельников на  диком острове...  Девочки,  ну стукните меня,  пожалуйста,  по
спине! Это галлюцинация.
     - Сейчас палку потолще найду, - пообещала Галя Летанская.
     - Я  вас тоже сразу не узнал,  -  сказал Ваня.  -  Вы в  школе были без
бороды.
     Парень сделал скорбное лицо и приложил руку к сердцу.
     - Покорнейше прошу меня извинить,  Ваня Мельников.  Я уже краснею... На
этом прекрасном и благоустроенном острове почему-то до сих пор не установили
электростанцию,   а  даровую  комариную  энергию  -  ее  здесь  изобилие,  к
сожалению,  мы  еще не  научились превращать в  электрическую...  Но поверь,
бьемся над этой серьезнейшей проблемой - и уже кое-какие успехи есть...
     Девушки рассмеялись.
     - А где же твой лучший друг... вспомнил! Андрей Пирожков?
     - Далеко, - сказал Ваня. - Наверное, уже в Ленинграде.


14. БУРЯ НА ВЯЛ-ОЗЕРЕ

     Виктор  Викторович  шагает  впереди,   Ваня  немного  отстал.  Ему  все
интересно на этом холмистом диком острове.  Будто сказочные великаны свирепо
дрались здесь друг  с  другом.  Палицами служили им  вывороченные с  корнями
толстенные деревья,  камнями -  вот эти огромные позеленевшие глыбы,  а там,
где  исполины  схватились врукопашную,  остались  их  беспорядочные следы  -
глубокие неровные ямы с  затянутой ряской гнилой водой на дне.  Бросишь туда
камень,  зеленая муть неохотно расступится,  жирно блеснув черной водой,  и,
звучно чмокнув, снова сомкнется.
     Таких буйных первобытных лесов Ваня не  видел.  Еще в  детском саду его
воображение поразила  известная  картина  Васнецова "Иван-царевич  на  сером
волке".   Дремучий  непроходимый  лес,  оскаленная  волчья  морда  и  бедный
Иван-царевич...   Эту  картину  вспомнил  Ваня,   продираясь  сквозь  чащобу
северного леса.
     Все здесь, на Севере, поражало своей необузданностью, размахом и мощью.
Пусть  сосны,  ели,  березы здесь  не  такие  высокие и  стройные,  как  под
Ленинградом,  но  зато  они  кряжистые,  могучие.  И  растут вплотную друг к
дружке. Если буря здесь пронесется, так выворачивает деревья с корнями, если
разыграется Вял-озеро,  то  даже буксиры-водометы спешат поскорее укрыться в
бухте,  засвистит ветер  -  ушам  больно,  зарядит  проливной дождь,  так  в
несколько часов все вокруг затопит.
     Оно и  понятно:  зима здесь суровая и длинная.  Сплошная полярная ночь.
Семь-восемь месяцев мертво стоят  большие и  малые озера подо  льдом.  А  уж
пришла весна,  все сразу оживает,  буйно зацветает,  спешит в  этот короткий
отпущенный природой срок взять свое.  Уж если солнце в зените, то печет так,
что от земли испарина поднимается к самым облакам.  За три-четыре месяца все
успевает  распуститься,  отцвести  и  принести  обильные плоды.  Морошку  на
болотах собирают ведрами, грибы можно косить, рыбу ловить руками.
     Неожиданно прямо  перед  ними  на  заросшей кустарником опушке возникла
странная  деревянная  постройка,  чем-то  напоминающая  церковь.  До  самого
крыльца  поднялась  длинная  тонкая  трава  с  грустными сиреневыми цветами.
Постройка давным-давно заброшена,  в  окнах нет стекол,  крыша в  нескольких
местах  провалилась.  Немного  в  стороне  стоят  толстенные трухлявые  пни.
Поблизости даже деревьев таких не  видно.  Да и  пни необычные:  высокие,  в
человеческий рост.
     - Настоящая избушка на курьих ножках, - сказал Ваня.
     - Это  монашеский  скит.   -   Виктор  Викторович  остановился.   Здесь
отшельники жили.
     У студента густая черная борода. К воротнику прицепилась сухая ветка.
     - Заберись-ка на столб, - предложил Виктор Викторович.
     - Зачем? - удивился Ваня. - Никогда таких длинных пней не видел.
     - Эти пни интересные,  -  сказал Виктор Викторович и  подошел к столбу.
Покачав  его,   осторожно  взобрался.   Ване  пришлось  подкатить  еще  один
растрескавшийся чурбан, и только тогда он залез на соседний пень.
     - Смог бы ты простоять вот так весь день? - спросил Виктор Викторович.
     - А вы?
     - Я твой бывший учитель, - улыбнулся Виктор Викторович. - Я спрашиваю -
ты отвечай... Ты случайно не в Одессе научился отвечать на вопрос вопросом?
     - Я в Одессе не был, - сказал Ваня.
     - Монахи,  жившие в  прошлом веке в этом ските,  наложили на себя обет.
Вон  видишь в  кустах две  могилы?  Там похоронены молчальники.  Один молчал
восемь лет,  другой - девятнадцать. Представляешь себе, за все это время они
не произнесли ни одного слова!  А на этих самых столбах стояли столпники.  И
стояли не так,  как мы с тобой, а обнаженные. И ничем не мазались от комаров
и мошки.
     - А как же они спали? Тоже стоя?
     - Они стояли по пять-шесть часов в сутки.
     - Чудаки, - сказал Ваня. - Зачем они накладывали на себя такие обеты?
     - Религиозные фанатики;  возможно,  в  молодости много нагрешили,  а  к
старости вот таким варварским способом решили свои грехи искупать.
     - Целый день простоять голым на столбе!  - содрогнулся Ваня. - И веткой
не обмахивались от гнуса?
     - Терпели.
     - Вот это сила воли! - восхищенно сказал Ваня.
     - Сила воли,  -  повторил Виктор Викторович.  -  Это верно.  Отшельники
обладали огромной силой воли, а какой смысл был в этом? Людям какая от этого
польза?  Когда  человек жертвует собой,  готов  на  любые  страдания во  имя
высоких идеалов,  это понятно.  А стоять день на столбе или молчать годами -
это глупое самоистязание.  Кто вспомнит этих и тысячи других великомучеников
добрым  словом?  Пройдет  еще  несколько  лет,  разрушится  скит,  а  могилы
сравняются с землей.
     Ваня  задумался и  помрачнел.  Стоя  на  столбе,  снова вспомнил Андрея
Пирожкова.  Эх,  Андрей,  Андрей!  Так хорошо жили в палатке, спали в теплых
мешках,  ели  жареную рыбу,  а  какая тут рыбалка!  Комары кусали,  так ведь
всегда можно этой дрянью намазаться... Не из-за комаров удрал Андрей...
     - Теперь, наверное, нет таких людей, чтобы смогли свои обеты выдержать?
- с грустью сказал Ваня.
     - Давай попробуем?  -  с серьезным видом предложил Виктор Викторович. -
Разденемся и хотя бы часик постоим, а?
     Ваня взглянул на него и стал стаскивать куртку.
     - Час простою, - сказал он, намереваясь снять и свитер.
     - Вот обида! Придется в другой раз устроить нам себе такое испытание, -
засмеялся Виктор Викторович. - Сюда идут женщины.
     Никто здесь не запрещал Ване брать лодку и ловить рыбу. Лишь просили не
отплывать  далеко  от  острова.   Вял-озеро  очень  коварное:  сейчас  тихо,
спокойно,  а через час-два может настоящая буря разыграться.  Сорвет лодку с
якоря и унесет бог знает куда.  Волны,  как в море,  гуляют. Ничего не стоит
лодку опрокинуть.  Все это говорила Валентина Гавриловна.  Виктор Викторович
не пугал и ни о чем не предупреждал. Он считал, что настоящий мужчина должен
во всем быть самостоятельным и иметь трезвый ум.  Там, в школе, Ваня по сути
дела  два-три  раза  и  видел-то  практиканта.  Виктор  Викторович  оказался
веселым,  жизнерадостным человеком.  Ваня ни  разу еще не видел его мрачным.
Вечером,  когда солнце зайдет за  Сень-гору,  в  бревенчатом рыбацком доме с
почерневшим потолком собирались ихтиологи, микробиологи и, поужинав, просили
Виктора Викторовича сыграть что-нибудь и спеть.  Он хорошо играл на гитаре и
пел про бродяг-геологов,  студентов.  Ваня готов был слушать до  утра,  если
можно назвать утром все  тот же  полярный день.  Только солнце появлялось не
из-за Сень-горы,  а с противоположной стороны, где в туманной дымке виднелся
вытянутый в длину остров, который почему-то называли Дураком.
     Когда Ваня  не  ездил с  микробиологами,  Виктор Викторович брал его  с
собой.  Они проверяли капроновые сети. Почти каждый раз вынимали по десять -
двадцать килограммов разной рыбы.  Живую щуку и окуней отпускали,  а сигов и
плотву  вытаскивали  из  сети  и   потом  тщательно  обмеряли