ние: диктор по радио разыскивает нас,
диспетчер  сажает  на  грузовой  самолет,  мы  летим,  как  настоящие  герои
приключенческого фильма...
     - Зачем все это? - спросил Андрей.
     - Как  зачем?  -  опешил Ваня.  Секунду он  молчал,  потом отвернулся и
совсем другим голосом сказал:  -  Я ведь тебе говорил - помалкивай. Чуть все
дело не испортил.
     - Никогда больше не говори,  что я болел менингитом. Это все равно, что
дураком обозвать!
     - А кто же ты еще?
     - Я дурак? А ну еще раз повтори!
     - Могу сто раз сказать, что ты сегодня вел себя, как последний...
     Если бы  не  подошел Костя,  они тут же у  ограды,  где ждали вагончики
пассажиры,  и подрались.  Сначала он пробовал урезонить их, потом неожиданно
командирским голосом рявкнул:
     - Смирно!  Сейчас же  подать друг  другу  руки  и...  поцеловаться!  Я,
товарищ Рыбаков Константин Васильевич, вам приказываю!
     Смешно было слышать такие слова от тихого большеглазого Костика. Лица у
распетушившихся приятелей стали мягче,  злость ушла из глаз. Однако, все еще
не глядя друг на друга,  Ваня и  Андрей послушно пожали руки,  а целоваться,
конечно, не стали...
     Где он сейчас,  добрый Костик?  Маленькая точка на земле. Ваня приник к
иллюминатору и  увидел внизу зеленые и коричневые прямоугольники,  квадраты,
трапеции полей, маленькие и чуть побольше серые коробочки; некоторые из них,
будто лазер,  пускали в глаза яркие солнечные вспышки.  Ваня догадался,  что
коробочки -  это  здания,  а  зайчики пускают новые  цинковые крыши.  Тонкая
блестящая полоска -  шоссе,  две  черные ниточки -  железнодорожное полотно,
зеленый пушистый ковер,  изрезанный вдоль и поперек ровными просеками -  это
уже  лес...  Костик  остался в  аэропорту у  ограды.  Его  даже  не  пустили
проводить друзей,  хотя диктор по радио и  назвал его уважительно по имени и
отчеству...  Интересно,  помахал Костя  им,  когда  небольшой,  но  мощный и
красивый АН-24 оторвался от земли?..


10. УМБА

     Мальчишки сидели  на  рюкзаках  и  смотрели,  как  бородатые геологи  в
одинаковых брезентовых куртках  с  капюшонами выгружали ящики  из  самолета.
Ящики были разные:  плоские,  длинные, квадратные, продолговатые. Их ставили
на попа, переворачивали и складывали в кучу.
     Летчики ушли в здание аэропорта -  небольшой деревянный дом с мудреными
антеннами на  крыше.  На  высоком шесте,  указывая узким  концом направление
ветра,  трепыхалась туго  надутая  полосатая  колбаска.  Прямо  в  лицо  дул
холодный упругий ветер.  Он низко пригибал редкую блеклую траву, посвистывал
в подрагивающих крыльях самолета.
     Если  в  Ленинграде мальчишки чувствовали себя  в  толстых  свитерах  и
ватниках неуютно,  то  здесь было  в  самый раз.  Они  даже шапки надели.  В
Ленинграде -  плюс 23 градуса, а в Умбе - об этом сказал бортмеханик - всего
плюс 7.
     Все  здесь другое и  незнакомое:  смешанный лес,  окружающий аэродром с
трех  сторон,  непривычно низкий,  приземистый;  на  зеленом бугре  сразу за
домиком разбросаны замшелые глыбы гранита. Будто их нарочно высыпали с неба.
Одни  торчком воткнулись в  землю,  другие  наискосок,  третьи припечатались
плашмя.  И небо здесь не такое,  как в Ленинграде: высокое, светлое с синими
прожилками. И не поймешь - облака на нем или просто затянуто серой дымкой. И
солнца не видно на привычном месте.  Где-то в  стороне,  низко над вершинами
деревьев, разлилось тусклое желтое свечение.
     В  ушах все еще стоял ровный гул моторов,  голова побаливала.  Сразу за
Ленинградом облака без конца и  края плотно обложили землю,  и  мальчишки до
самой  Умбы  почти  ничего и  не  увидели.  Редко-редко  в  разрывах облаков
неожиданно  показывалась  далекая  и   незнакомая  земля,   будто   покрытая
вытершейся местами  до  желтой  кожи  зеленой  шубой.  Круглые,  овальные  и
вытянутые озера ртутно поблескивали.
     На  облака  тоже  было  смотреть  интересно.  Под  крылом  самолета они
казались плотными,  слежавшимися.  Казалось,  спрыгни с  самолета и шагай по
облакам,  как  по  снежному полю,  куда  хочешь.  Однако,  когда АН-24  стал
снижаться,  облака  расступились  и  превратились в  обыкновенный дым,  пар.
Клочки этого  пара  отрывались от  кончиков крыльев,  стремительно пролетали
мимо иллюминаторов и  исчезали.  И все-таки облака обладали какой-то массой,
потому что самолет,  окунувшись,  стал подрагивать,  поскрипывать,  а крылья
мелко-мелко задрожали.  Сумрачно стало и тревожно.  Самолет пробкой выскочил
из облаков у самой земли и сразу пошел на посадку.
     Наискосок через  летное поле,  лязгая бортами,  мчался крытый брезентом
грузовик.  Резко  остановился возле  горы  белых,  обитых  железными лентами
ящиков.  Из  кабины выскочил молодой кудрявый шофер без  шапки,  с  грохотом
распахнул задний борт.  Геологи затоптали в  землю  окурки и  стали  грузить
ящики в машину.
     - Куда мы теперь?  -  поежился на пронизывающем ветру Андрей.  Ему и  в
ватнике стало прохладно.
     - Дай оглядеться, - сказал Ваня.
     Если там,  в  аэропорту,  Андрей Пирожков еще и пытался отстаивать свою
независимость,  то лишь самолет поднялся в воздух,  он безоговорочно признал
Ванино старшинство.  И  теперь покорно поглядывал на него,  ожидая,  что тот
скажет.
     Как следует оглядеться им так и не удалось:  откуда-то прилетел сначала
один комар,  потом сразу несколько,  и  не успели мальчишки опомниться,  как
туча больших жгучих изголодавшихся комаров набросилась на них.
     Друзья  устремились  к  спасительному  зданию  аэропорта.  С  противным
нарастающим зудением комары проводили их до самой двери,  успев основательно
искусать шеи и лица, а дальше не полетели.
     Вскочив в зал ожидания, мальчишки свободно вздохнули. Здесь не зудел ни
один комар.
     - Комарики тут серьезные,  -  сказал Ваня,  почесывая шею.  -  Жалят до
волдырей.
     Андрей  снял  со  скулы  прихлопнутого  комара  и   стал  с   интересом
разглядывать.
     - Раза в два больше наших родных ленинградских, - сказал он. - И на вид
противнее. Посмотри, какой хобот! Насквозь протыкает.
     - Оно и чувствуется, - произнес Ваня, расчесывая шею.
     - Комары что, - сказал Андрей. - Вот мошка - эта даст нам жизни!
     - А как же местное население? - сказал Ваня. - Живут и ничего.
     - У местного населения или кожа толстая, или... - Что "или", Ваня так и
не услышал: Андрей стал втягивать воздух ноздрями и морщиться.
     - Чего ты? - Ваня тоже принюхался.
     - Тебе не кажется...
     - Кажется, - сказал Ваня. - Нас окружают.
     Какой-то сладковатый,  тяжелый запах постепенно заполнял все помещение.
Только сейчас ребята обратили внимание, что, кроме них, в зале никого нет. И
окошко кассира в  стене задернуто розовой занавеской.  Запах волнами плыл из
длинного пустого коридора; оттуда же доносился негромкий угрожающий звук. Он
становился все громче, настойчивее.
     - Жужжит, - сказал Ваня.
     - Может, уйдем отсюда?
     - А комары?
     Андрей не  успел ответить:  из коридора показалось невиданное чудовище.
Желтая роба, высокие сапоги, вместо лица вытянутая резиновая харя с круглыми
стеклянными  глазами  и  пампушкой  вместо  носа.  В  руках,  спрятавшихся в
огромных резиновых перчатках, длинный черный шланг с шипящим распылителем.
     Мальчишки  вскочили  со  скамьи  и  попятились  к  двери.  Заметив  их,
резиновое чудовище покачало зеленой  резиновой головой,  сердито  захрюкало,
затрясло шлангом из которого тотчас брызнула светлая вонючая струя.
     - Клопомор! - сообразил Андрей. - Травят разных вредителей...
     - А на людей тоже действует? - спросил Ваня, не спуская глаз со шланга.
     - В два счета можно окочуриться!
     Схватив рюкзаки,  они выскочили на крыльцо.  Не успели отдышаться,  как
подоспели первые  экскадрильи заждавшихся их  комаров.  Отплевываясь,  тряся
головами,  приятели сосредоточенно шлепали себя по шее,  щекам, лбу, голове.
Наконец Ваня  догадался опустить уши  на  шапке и  поднять воротник.  Андрей
немедленно последовал его примеру.
     - Действительно,  клюв у них железный,  -  сказал Ваня.  - В первый раз
встречаю комаров, которые в голову кусают.
     - В голову! - усмехнулся Андрей. - Меня через брюки жалят.
     Стало полегче,  но комары кусали лицо и  руки.  Кусали свирепо.  Вместо
каждого убитого прилетали десять.
     - Психическая атака...  - пробормотал Андрей и тут же закашлялся: в рот
влетел комар.
     - Как они на вкус,  лучше наших?  -  засмеялся Ваня и вдруг умолк. Лицо
его стало озадаченным,  а  нос сморщился.  Немного погодя раздалось громкое:
"А-а-пчхи!"
     - Будь здоров, - сказал Андрей, прикрыв рот рукой. - Комар в нос попал?
     - Что же делать?  -  сказал Ваня,  озираясь. - Шутки шутками, а они нас
живьем сожрут.
     - Это Умба - город. А что будет в лесу, у озера?
     - Придумал!  - воскликнул Ваня. - Комары боятся хлорофоса, поэтому и не
залетают в дом... Давай попросим этой гадости и намажемся?
     - Где ты соображаешь,  а сейчас такое сморозил...  Хлорофос -  страшный
яд!  От него можно и загнуться.  Видал,  как человек со шлангом одет? Весь в
резине.
     - Давай станем в дверях и будем держать нос по ветру, - предложил Ваня.
- Страшный яд до нас не достанет, а комары побоятся ближе подлететь... Нужно
найти такую точку...
     Точку они  нашли.  Нельзя сказать,  чтобы она  была во  всех отношениях
удобная:    из   помещения   крепко   тянуло   хлорофосом,    а    отдельные
самоубийцы-комары нет-нет и  наскакивали на  них.  Здесь,  между дверьми,  и
обнаружила  через  час  заскучавших мальчишек  Евдокия  Ивановна  Рожкова  -
работница  районной  санэпидстанции.  Без  защитного  костюма  и  маски  она
выглядела совсем  по-другому:  темноволосая,  с  полным добродушным лицом  и
светлыми добрыми глазами.
     - Вы чего тут потеряли? - удивилась она.
     - Мы прилетели из Ленинграда,  -  стал объяснять Ваня.  -  А тут никого
нет...
     - Одни?
     - Мы уже в седьмой класс перешли, - сказал Андрей.
     - Не маленькие, - прибавил Ваня.
     - И  никого  родственников  у  вас  тут  нет?  -  допытывалась  Евдокия
Ивановна.
     - Мы ведь не в гости, а на работу в экспедицию, - гордо сообщил Ваня.
     - Мы - мотористы, - сказал Андрей.
     - Ну  и  родители пошли...  -  расстроилась Евдокия Ивановна.  -  Малых
детишек отпускают на край света...
     - Отчего  у  вас  тут  вредители-то  развелись?  -  попытался перевести
разговор на другое Ваня.
     - Мы каждый год дезинцифируем общественные помещения.
     - И все погибают? - спросил Андрей.
     - Кто все?
     - Ну, вредители.
     - Все  до  единого,  -  подтвердила Евдокия Ивановна.  Она взглянула на
мальчишек и спросила: - И ночевать небось негде?
     - Нам нужно быстрее на Вял-озеро, - сказал Ваня. - Там нас ждут...
     - Лучше  бы  здесь ждали,  -  покачала головой Евдокия Ивановна.  -  До
Вял-озера, родные, верст шестьдесят будет. А дорожка - не приведи господь...
Кто же  на ночь глядя туда поедет?  Таких умников нету.  Утром на сплав надо
идти, там лесхозовские машины разгружаются. Может, какой шофер и подвезет...
А где эта ваша экспедиция-то?
     - На озере.
     - Тоже сказанул -  на озере...  Озеро-то, сынки, на сотню верст окрест.
Поди сыщи вашу экспедицию!
     Мальчишки приуныли.  Где расположилась ленинградская экспедиция, они не
знали.  Может,  туда и  машины не  ходят.  Одни вертолеты летают.  Однако на
аэродроме вертолетов не видать!  Женщина покачала головой,  повздыхала,  еще
раз недобрым словом помянула "нонешних" безответственных родителей. Да разве
бы она пустила своего Саньку одного в Ленинград? Ни в жизнь! Огромный город,
тыща улиц, толпы народа - и все куда-то торопятся. Потеряется мальчонка, как
иголка в  сене.  Там  машин одних видимо-невидимо,  трамваев-троллейбусов...
Долго ли мальчонке несмышленому до беды?..
     - Приезжают люди  в  Ленинград со  всего  света,  и  ничего с  ними  не
делается, - сказал Ваня.
     - У нас даже бывают африканцы,  -  поддержал Андрей.  - Они всю жизнь в
джунглях жили и на слонах ездили. И ничего, ходят по улицам, посещают музеи.
     - В лесу можно заблудиться, а в городе не заблудишься, - сказал Ваня. -
Любой милиционер покажет нужную улицу и скажет, на чем лучше доехать.
     - И не только милиционер - любой ленинградец, - сказал Андрей.
     - Нет уж,  я  своего сына никуда не  отпущу,  -  твердо заявила Евдокия
Ивановна. - У меня бы все сердце изболелось.
     - Вы все преувеличиваете, - сказал Ваня.
     - Забирайте ваши шалгуны пузатые -  и  ко мне,  -  скомандовала Евдокия
Ивановна.  -  Изба  большая,  переночуете,  а  как  говорится,  утро  вечера
мудренее...


     Не уехали они и на следующий день. К кому ни обращались мальчики, никто
и не слышал про экспедицию, изучающую водный и тепловой режим Вял-озера. Про
геологическую слышали.  Это всего от Умбы верст тридцать. Тетя Дуся сказала,
чтобы ребята жили  у  нее  сколько захотят.  Изба просторная,  харчей тоже в
достатке.
     Ее  сын  Санька,  тот  самый,  которого она  в  жизнь не  пустила бы  в
Ленинград, очень обрадовался приезжим.
     Санька родился и вырос в Умбе.  Он знал все про этот большой живописный
поселок на берегу Белого моря.  Сразу же после завтрака -  жареного морского
окуня и крепкого чая -  потащил знакомиться с городом,  как он гордо называл
Умбу.
     Они  шагают по  просторной бревенчатой мостовой.  Шаги непривычно гулко
отдаются.  В Умбе нет асфальтированных улиц.  Здесь вместо асфальта - ровный
бревенчатый настил,  а  к  домам от  главной магистрали ответвляются дощатые
дорожки.
     - Чудно!  - удивился Андрей. - Бревна... Я еще никогда в жизни не ходил
по улицам из бревен.
     - Мы привыкшие и не замечаем, - говорит Санька.
     Утро нынче солнечное.  Кажется,  солнце большое,  яркое,  а  все  равно
прохладно.  Особенно это  чувствуется,  когда станешь лицом к  невидимому за
домом морю.
     - И комаров вроде не видно, - говорит Ваня.
     - Днем они спят, - замечает Андрей.
     - Комары-то?  -  смеется Санька.  -  Они  никогда тут  не  спят.  Здесь
возвышенность и ветер тянет с моря, а спустимся вниз, комарики объявятся...
     - А ты не боишься их? - спрашивает Ваня.
     - Комаров-то? - удивляется Санька. - Что их бояться?
     - Может,  они здешних не кусают?  -  говорит Андрей. - Или у тебя шкура
толстая?
     Санька  громко  хохочет и  даже  топает спортивным ботинком на  толстой
подошве по гудящему настилу.
     Бревенчатая мостовая спускается вниз  к  реке,  которую  тоже  называют
Умба. Река впадает в Умбинскую губу. Тут же рядом Кандалакшский залив Белого
моря.
     Обо  всем  этом обстоятельно,  не  торопясь рассказывает Санька.  Когда
необходимо,  он  останавливается и  плавным жестом руки показывает.  По  обе
стороны  мостовой  стоят  крепкие  деревянные  дома.   Есть  большие,  двух-
трехэтажные и тоже из бревен. Таких домов в других городах не увидишь.
     Умба   расположена  на   огромных   каменистых   холмах.   Тысячелетние
камни-валуны,  обросшие мшистыми лепешками,  разлеглись на холмах,  торчат в
желтых обрывах.  Камней много везде.  Больших и маленьких.  Среди них растут
редкие ели, сосны, чахлые, с искривленными стволами березы.
     - Это  гостиница,  -  плавно  показывает рукой  Санька.  -  А  это  наш
президиум...
     - Президиум? - удивляются Ваня и Андрей. - Какой президиум?
     Санька показывает на небольшую дощатую трибуну.
     - Президиум никогда не видели?  Отсюда наши начальники речи в  праздник
произносят...
     - Трибуна это, чудак, - разъясняет Андрей. - Президиум совсем другое...
     - Президиум за  длинным столом сидит,  а  на трибуне стоят,  -  говорит
Ваня.
     - У вас в Ленинграде,  может, и трибуна, - упорствует Санька. - А у нас
президиум. Все так называют.
     На  широком мосту  с  покосившимися перилами остановились.  Никогда еще
мальчишки не  видели сразу столько бревен!  Вся  широкая река до  краев была
заполнена бревнами.  Тысячи, миллионы бревен. Связанные в длинные плоты, они
медленно плыли по  течению.  Не  связанные торкались в  берега,  гигантскими
щуками выскакивали на сушу,  собирались в беспорядочные стада в заводях.  На
бревнах приплясывали в  резиновых сапогах до пояса сплавщики.  В руках у них
длинные   багры,   которыми   они   ловко   туда-сюда   распихивали   тяжело
покачивающиеся бревна.
     - Мой батя в низах сплавляет лес.  Школу кончу, тоже буду сплавщиком, -
сказал Санька. - Знаете, сколько они в месяц сплавляют? Ого-го!
     Нужно  быть  очень смелым и  ловким,  чтобы вот  так  легко и  небрежно
прыгать с одного скользкого бревна на другое. Малейшее неосторожное движение
- и ты в ледяной воде, кишащей тяжелыми, рвущимися вперед бревнами.
     - Через  мост  пойдем или  по  бревнам?  -  кивнул на  клокочущую речку
Санька.
     - По бревнам через речку? - переспросил Андрей.
     - Главное, на одном бревне долго не стоять. Чуть притонет - сразу нужно
прыгать на другое... Пробежитесь как по тротуару.
     - Как-нибудь в  другой раз,  -  сказал Ваня.  -  И потом,  у нас багров
нет...
     - С баграми на плотах стоят, - сказал Санька и быстро спустился вниз по
обрыву к реке. Желтые комья земли с булканьем просыпались в воду.
     Вот он с  разбегу вспрыгнул на огромное,  недовольно чмокнувшее бревно,
стрельнул глазами туда-сюда и  в  мгновение ока  очутился на  другом бревне.
Сопревшая кора  расползлась под  его  ботинками.  Однако Санька ни  разу  не
поскользнулся.  Движения его были точными и  расчетливыми:  не успеет бревно
уйти под воду,  как Санька уже стоит на другом.  Не дошли Ваня и Андрей и до
середины моста,  как отчаянный Санька уже выпрыгнул на  тот берег.  Стряхнул
брызги со штанов, пополоскал в воде ботинки и как ни в чем не бывало подошел
и  стал рассказывать про своего одноклассника -  Ваську Кривошеева.  В школу
приехал инспектор из Москвы и  на уроке географии задал Ваське такой вопрос:
"Назови самый замечательный город нашей Родины?" Васька,  не долго думая,  и
ляпнул: "Умба!".
     - Патриот своего края, - заметил Ваня.
     - А  что  бы  сказала твоя мать,  если бы  увидела,  как  ты  сейчас по
бревнам? - спросил Андрей.
     - Ничего,  -  беспечно ответил Санька.  -  Когда весной в  ледоход мост
повредило, она сама по бревнам на тот берег перебиралась. Да и не одна она -
все.
     - Я бы не смог, - сказал Андрей. - Чуть поскользнулся - и в воду, а там
бревном по башке.
     - Первый раз,  может, и страшновато, а потом привыкнешь. У нас, в Умбе,
даже первоклассники могут по бревнам ходить.
     - А что, попробую-ка и я? - задумчиво глядя на речку, сказал Ваня.
     - На обратном пути, - сказал Санька.
     Андрей Пирожков вдруг рассмеялся.
     - Хохотунчик напал? - удивленно взглянул на него Санька.
     - Вспомнил, как твоя мать говорила, что ни за что тебя одного в большой
город не отпустит. Потеряешься...
     - Хоть бы своими глазами поглядеть на большой город, - сказал Санька. -
В кино только и видел-то ваш Ленинград.
     - Все-таки я попробую, - сказал Ваня. - Босиком, наверное, лучше?
     - Успеешь еще...  -  остановил его  Санька.  -  Я  вам сейчас наш залив
покажу... Белое море!
     Санька  не  только  залив  показал,  где  стояло  у  причала  небольшое
пассажирское судно "Рулевой",  но  и  познакомил с  шофером лесовоза Кузьмой
Васильевичем.  Шофер посадил на судно свою жену, которой нужно было по делам
в  Кандалакшу,  и задумчиво стоял у причала,  посасывая папиросу.  "Рулевой"
громко крякнул и отвалил от берега.
     Небритый,  с густой черной шевелюрой Кузьма Васильевич,  сопровождаемый
ребятами,  подошел к  своей забрызганной грязью "Колхиде" с длинным прицепом
и, прежде чем забраться в кабину, спросил:
     - На озере, говорите, работают?
     - У них лодок много, - сказал Андрей.
     - На озере без лодок делать нечего, - усмехнулся шофер. - А что они там
делают, на Вял-озере?
     - Дно измер