ноги - мне их раздвинули силой.
  - Становись! - скомандовал бородатый.
  Это не нам он скомандовал, а казакам.
  - Заряжай!
  Затворы щелкнули.
  "Неужели уже расстреливают? А допрос?" - подумал я.
  - Залп! Пли!
  Грохнуло.
  Я качнулся вперед, но устоял на ногах. "Жив, что ли?" - спрашиваю сам себя
и не верю. Щупаю руками живот, грудь, плечи. Думаю, в крови у меня все.
Нет. Руки сухие. И не болит ничего. Может, это вгорячах не чувствую?
Может, у меня нога не действует? Двигаю правой ногой, поднимаю левую.
Значит, жив и не ранен. Промахнулись. А как, думаю. Илья Федорович и
Васька? Может, лежат оба? Ведь рядом Васька стоял, когда нам глаза
завязывали. Дай-ка его ногой пощупаю.
  Протянул ногу вправо, - а Васька тоже меня ногой толкает.
  - Ну и стрелки! - говорит бородатый. - Под самым носом человека убить не
могут. Значит, счастье ваше, товарищи деповские! Перед второй смертью,
может, еще поговорите?
  Сняли у нас с глаз повязки и стали опять допрашивать.
  Опять никакого толку от нас не добились.
  - Расстреляем! - кричит нам бородатый. - Ей-богу, расстреляем! Первый раз
мы вам, по совести сказать, промеж ног стреляли, а теперь прямо в лоб
метить будем. Сознавайтесь лучше загодя.
  Долго еще морочил нам голову казак. Уговаривал, пугал. То к стенке опять
ставил, то полено в руки хватал и грозил Илье Федоровичу раскроить темя.
Мы ко всему привыкли.
  Ясно было - пугают они. Кабы в самом деле собирались расстрелять, давно бы
расстреляли.
  А то так - волынка какая-то. Стращают, выпытывают. Только не дождаться им
от нас ни черта. Ничего такого они про нас не знают, а сознаться - мы ни в
чем не сознаемся.
  Держимся все трое крепко.
  - Ну черт вас забери, - сказал бородатый. - Поживете денек в тюгул„вке, а
завтра расстреляем.

  Прожили мы в тюгул„вке день, и два, и три, и четыре.
  Про нас будто забыли.
  У Ильи Федоровича рана под глазом оказалась неглубокая. Аким Власов
отодрал от своей старой рубахи рукав и перевязал ему глаз.
  А Васька совсем переменился. Нервный стал. Чуть что не по нем - дергается
весь и плачет, как маленький.
  - Чего ты тут слезу пускаешь? - подтрунивал над ним Илья Федорович. - Под
винтовками стоял - не ревел, а тут из-за коня соломенного расстраиваешься.
Эх ты, герой!
  На пятый день после пытки вызвали нас к атаману.
  Атамана самого на этот раз в правлении не было.
  Черноусый моложавый казак сидел за его столом.
  Когда мы вошли, он протянул Илье Федоровичу бумагу и сказал:
  - Распишись о невыезде со станции и ступай себе домой. Да смотри, чтоб в
мастерских все в порядке было. Говорят, ты мастер хороший, а нам такие
люди пока что нужны. А этих хлопцев дома на привязи держи. Если что - ты
за них отвечать будешь. Ну, до свиданьица.
  Казак приподнялся и протянул Илье Федоровичу руку с бирюзовым перстнем на
пальце.
  Мы вышли из правления и минуту постояли у крыльца. Не верилось даже, что
нас вправду отпускают домой.
  - Ай да хлопцы! - сказал Илья Федорович. - Теперь, значит, сто лет
проживем - расстрелянные. А этим гадам я наработаю в мастерских. Уж
поблагодарят!


                                  Глава XXIII

  СТРЕЛЯНЫЙ ЖАВОРОНОК

  Дня три после тюрьмы просидели мы дома. Матери и за порог нас не пускали,
плакали. Зато кормили нас вовсю. Лепешки всякие пекли нам, чуреки из
кукурузы, молоком нас поили. Да я этих дней и не помню: проспал я их.
Только после узнал, что Андрей ко мне два раза заходил, но моя мать его и
в коридор не пустила.
  А потом отъелся я, отоспался и сам пошел к Андрею за новостями.
  Весна уже на полном ходу. Пыль туманом стоит, деревья над заборами
шелестят крупными, жирными листьями.
  Ребятишки по всей нашей улице носятся, подбирают сбитые альчики, ищут в
пыли свинцовый биток. Я и сам в прошлом году такими же делами занимался, -
у нас лет до семнадцати парни в альчики играют, - ну, а нынче мне не до
того.
  Шел я к Андрею и думал: не свернуть ли сперва в плавники, на Кубань,
окунуться разок или лучше уж потом с ребятами всем хороводом отправиться?
  Да нет, раньше сбегаю к Андрею.
  Расспросить его надо, как тут без нас ребята жили, где Порфирий, что про
Красную Армию слышно. Да и мне самому есть что рассказать: про тюрьму, про
атамана, про конюшню. Не всякий ведь из-под расстрела жив выходит.
  Толкаю калитку, а она закрыта. С чего это Андрейка днем запираться стал?
Может, и его куда увели? Или, чего доброго, он на фронт махнул и бросил
нас?
  Стукнул я кулаком раза три, поворочал железное кольцо. Наконец слышу -
дверь хлопнула, шаги.
  - Кто там? - спрашивает Андрей.
  - Свои, - говорю. - Чего запираешься?
  - Гришка! - кричит Андрей и выбивает изо всех сил железный засов.
  Калитка распахнулась настежь. Выскочил ко мне Андрей, втащил меня во двор,
хлопает меня по плечу, по спине, руку мне трясет.
  А потом вдруг оглянулся на калитку и давай скорей засов задвигать.
  - Да что ты все запираешься? - спрашиваю.
  - Потише, - говорит Андрей, - у меня там Порфирий...
  - У тебя? Что же он делает?
  - Живет у меня. Третий день уже.
  - А почему с тупика ушел?
  - Там народу много стало болтаться. С разбитых вагонов тормоза снимают,
рессоры снимают, муфты. Чинить вагоны будут. Видать, в далекую
собираются...
  - Что, отступают уже?
  - Да нет, еще не отступают, а как будто приготовляются. Красные ведь уже к
Ростову подходят. Деповские все настороже, чуть что - и готово... Одни мы
зеваем. С тех пор как вас засадили с Васькой, Порфирий как на вожжах нас
держит, никуда не пускает.
  - Что же, вы так ничего и не сделали без нас?
  - Кое-что сделали. С Иван Васильевичем да с Гавриком винтовки обрезали. И
Сенька помогал, и Мишка Архоник.
  - А зачем обрезали?
  - Да как зачем? С длинной винтовкой никуда показаться нельзя. А обрез под
полой носить можно. Я тебе потом свой покажу.
  Мы поднялись на крылечко и постучали в дверь. Открыл нам сам Порфирий. Он
был теперь в синей ситцевой рубахе, побритый, молодой, прямо не старше
Андрея. Он вышел в коридор, шлепая по дощатому полу босыми ногами.
  Мы с ним обнялись и поцеловались.
  - Ну, как, - спрашивает, - теперь ты уже стреляный жаворонок? Мне Илья
Федорович все рассказал. Прямо герои-парни, вы с Васькой.
  Мне и рассказывать Порфирию ничего не осталось. Все уж он знал и про
старого Полежая, и про атамана, и даже про соломенных коней.
  Мы посидели часок на сундуке в Андрейкиной комнате. Про фронт поговорили.
Красная Армия уже близко, на Ростов нажимает, у Белой Глины прорыв
готовит. Об этом деповские рассказывают да путейские передают - от будки
до будки. А третьего дня Гаврик на станции болтался и видел, как из поезда
вылезли четыре обтрепанных офицера. Они вынесли из вагона знамя,
завернутое в черную клеенку.
  "Вот, - сказали они офицерам-станичникам, - все что от нашей части
осталось. Черт его знает, - говорят, - как оно получилось. Еле знамя из
огня вынесли."
- Значит, бьют их? - спрашиваю я Порфирия. - Значит, скоро у нас красные
будут?
  - Будут-то будут, а кто их знает, скоро ли? От Ростова до нас еще триста
шестьдесят верст и каждую версту красным с бою брать придется. А нам здесь
дело подвигать надо. Когда подойдет момент, мы дорогу поковыряем, поезда
остановим, в затылок ударим. Как в мышеловку, беляков поймаем, не дадим
уйти.
  Я соскочил с сундука и закричал:
  - Вот теперь и наш отряд начнет орудовать! Знаешь, Андрей, давай на
стрелках накладки поснимаем, крушений понаделаем.
  Андрей посмотрел на Порфирия.
  - Брось это, - сказал Порфирий строго. - Ты хоть и герой, а раньше времени
не суйся. Без меня ни шагу. Вы |и так уж много тут делов наделали, еле
выпутались, а если и теперь без спросу выскочите - все загубите.
  Я опять сел на сундук и замолчал. Порфирий посмотрел на меня искоса,
улыбнулся хитро и сказал:
  - Не расстраивайся, Гриша, на все время бывает. Брал же я вас с собой на
семнадцатую да на Киян, еще куда-нибудь возьму.
  Когда я уже собрался домой, Андрей тронул меня в коридоре за плечо и
шепнул:
  - Пойдем, штуку покажу.
  Мы вышли с ним из дверей и направились налево к плетеному сарайчику.
  На двери висел замок. Андрей отомкнул его без ключа и ввел меня в темный
сарай.
  В углу Андрей встал на какой-то ящик, засунул руку под стреху и вытащил
из-под крыши короткую винтовку с обрезанным стволом и спиленным прикладом.
Вся винтовка была не длиннее ножки от стула.
  - Видишь, какая ловкая, - сказал Андрей и засунул обрез под штаны. Потом
вытащил из-под штанов и сунул под рубаху - под самое плечо. Если бы не при
мне он прятал, я бы никогда не догадался, что там у него винтовка.
  - Вот бы и мне такой? - сказал я.
  - Давно приготовлено, - ответил Андрей. - У Гаврика под черепицей. Там и
для тебя и для Васьки есть. Мы в первую же ночь после вашего ареста из
Васькиного сарая все винтовки унесли и по разным местам рассовали. Работы
было? Теперь если одну найдут, так, по крайней мере, другие останутся.
  - Дай-ка поглядеть, - попросил я. Я повертел обрез в руках. Посмотрел в
дуло. - Обрез ничего. Только мушка маловата - как горошина.
  - А мороки-то сколько с этой горошиной было! - сказал Андрей. - Сперва
пилили, потом обтачивали, потом паяли, а она все набок сползает. Два дня
мучились, пока ко всем обрезам мушки припаяли. Теперь зато пристрелку
можно устроить.
  - Пристрелку? Вот это здорово! Только где же это мы пристреляем их?
  - В балках. Оттуда ничего слышно не будет. А пойдем мы туда по двое, по
трое, будто так, на прогулку вышли. Время теперь весеннее, никто ничего и
не подумает на нас. А винтовочки у нас такие, что и в голенище носить
можно.
  Андрей перевернул свой обрез стволом вниз и сунул в сапог. Голенище так и
оттопырилось с одной стороны.
  - Нет, уж лучше под штанами носить, - сказал я, - а то ноги получаются
разные.
  - Ладно, - сказал Андрей и опять запрятал свой обрез под крышу.


                                  Глава XXIV

  ПРИСТРЕЛКА

  В тот день, когда я был у Андрея, отец не вернулся с работы. Вечером мать
побежала к Илье Федоровичу спросить про отца, но Ильи Федоровича тоже не
оказалось дома. Тогда она совсем забеспокоилась.
  - Вот, - сказала она, - верно, опять в депо случилось что-то. Пойдем,
Гришка, узнаем.
  Мы побежали на станцию в мастерские. Ворота были наглухо заперты.
  - Ну, где же теперь искать будем? - спросил я у матери.
  Она ничего не ответила. Постояли мы с ней у ворот и молча пошли домой.
  "Вот тебе и пристрелка, - думал я по дороге. - Если отца и Илью Федоровича
арестовали, значит, по всему поселку с обысками пойдут. Никуда и не
выберемся".
  Дома мать накрыла на стол, и мы вдвоем сели ужинать. Только еда не лезла
нам в рот. На столе так и остался недопитый чай и нетронутые кукурузные
лепешки.
  Я улегся на полу возле окна, а мать задула лампу, но так и осталась сидеть
в темноте у стола.
  Под утро кто-то постучал в окно.
  "Обыск", - подумал я спросонья.
  Нет, это вернулся отец.
  - Где пропадаешь? - спросила мать, открывая дверь.
  - Не шуми, может, кто следом идет, - сказал отец, прикрывая дверь. Потом
еле слышно зашептал: - У Рулева на выгоне собрание было. Все деповские. Я
было уходить собрался - нельзя, говорят, дела серьезные, вроде как
мобилизация.
  Отец вздохнул и, не раздеваясь, сел есть.
  Мать подогрела чай и поставила на стол миску с вчерашними лепешками.
  Отец медленно отламывал кусок за куском, тянул из блюдца чай и, как бы про
себя, бормотал:
  - Скорей бы кончилось все. А то совсем пропадешь. Тот говорит: не чини, а
этот говорит: чини. И против своих не пойдешь, и пулю в лоб заработать
неохота.
  В это время протяжно завыл деповский гудок. Отцу пора было опять на работу.

  Когда солнце показалось уже во весь рост, мы собрались у Гаврика во дворе.
  Андрей скомандовал:
  - Ремни под рубахи! Карабины в штаны!
  Мы разом скинули с себя рубахи, перекинули через плечо ремни, а самые
обрезы засунули в штаны. Потом опять накинули рубахи.
  - Патроны в карманы!
  Мы набили карманы патронами. Острые пули кололи нам ноги, но мы не
обращали на это внимания.
  - Через степь к Зеленой балке! - скомандовал он.
  Командиром первой четверки был сам Андрей, второй - Гаврик, а третьей -
Семен. Третья четверка была у нас особенная - из трех человек.
  Пока дорога шла через поселок, мы нарочно валяли дурака. То камни швыряли,
то гонялись друг за другом. А как вышли в степь, построились по два и
военным шагом дошли до самой балки.
  - Снять карабины! Приготовить патроны! - опять скомандовал Андрей.
  Мы вытянули из-под штанов обрезы и выгрузили из карманов патроны. У всех
был серьезный боевой вид. Только Ванька Махневич вдруг встал на голову и
заболтал в воздухе ногами. Обрадовался, что на зеленую травку попал.
  - Ну, ты, очумелый, брось выламываться, - сказал Андрей. - Нашел время
цирк разводить. Мишень-то захватил?
  - У меня мишень, - сказал Гаврик и показал дощечку с наклеенным бумажным
кружком.
  - Так, - сказал Андрей, - теперь отсчитаем двадцать шагов и поставим
мишень. А ну-ка, Гаврик, считай!
  - Слушаю! - крикнул Гаврик и, подумав, добавил: - Товарищ командир.
  Пока Гаврик пристраивал мишень, мы уселись на траву. Кругом нас в зеленой
балке стлалась пырей-трава, а из самой низины, где блестело порыжевшее
болото, торчал камыш. Ветер колыхал камышовые стебли. Они цеплялись друг
за друга и чуть слышно скрипели.
  - Ребята, давайте в кобылку играть! - крикнул Ванька Махневич.
  - Крой!
  Володька Гарбузов выбежал вперед и наклонил голову. Ванька Махневич
разбежался, перескочил через него и сам стал, упершись руками в колени.
Через Ваньку прыгнул Мишка, через Мишку Пашка Бочкарев, потом Иван
Васильевич, потом Васька. Да так разошлись, что и не услышали команды
Андрея:
  - Становись!
  - Эй вы, прыгуны голопузые, становись же! - заорал Сенька.
  - Товарищи, - сказал Андрей, когда мы наконец выстроились, - стрелять
будем на расстоянии двадцати шагов, гремя патронами. Предупреждаю кто не
стрелял раньше или по разным каким причинам боится стрелять, пусть сам
скажет по-честному. Ну кто?.. Выходи...
  Никто, конечно, не вышел.
  Андрей обратился к Семену:
  - Ну, Сенька, ты у нас фронтовик. Покажи нам первый свою стрельбу.
  Семен молча лег на живот впереди шеренги и начал целиться. Целился,
целился, минут десять целился.
  - А еще на фронте был... - не выдержал Мишка. - Пока ты собираешься
выстрелить, тебя самого ухлопают.
  - Отстань, сам знаю! - огрызнулся Семен и стал целиться снова.
  Мы ждали-ждали выстрела, а потом и ждать перестали - надоело. Вдруг что-то
резко хлопнуло, будто у самого уха стегнул арапник. Сенька выстрелил.
  Мы кинулись к мишени. Андрей нагнулся и стал искать пробоину.
  - Промазал, - сказал он.
  - Нет, не промазал, - заспорил Сенька, - гляди, пуля у доски край
поцарапала.
  - Мало ли царапин на доске! - сказал Иван Васильевич. - И с этой стороны
царапина и с той тоже...
  - Да ты что понимаешь? - перебил его Сенька. - След от пули сразу отличить
можно. Видишь выемку?
  - Бросьте спорить, ребята, - сказал Андрей. - Если в круг не попал,
значит, не считается. Стреляй, Сенька, остальные. Да не целься долго, а то
обязательно промахнешься, - глаз устанет.
  Сенька лег, вытянул руку с обрезом вперед и замер.
  Раз, два! - грянули один за другим выстрелы.
  - Ну, и здорово же отдает, так и бросает назад, - сказал Сенька, потирая
плечо.
  Мы опять побежали к мишени.
  - Есть, - сказал Андрей.
  На бумаге в кругу были две пробоины. Края их торчали наружу, будто мишень
пробили с другой стороны.
  Сенька улыбался. Ребята один за другим наклонялись к мишени и разглядывали
пробоины.
  - Сразу видать, на фронте побывал, - сказал Гаврик.
  - Да что там на фронте! - отозвался Ванька Махневич. - Два раза подряд
попасть - штука нехитрая. Это все равно что один раз.
  - А ты попробуй хоть один раз попасть, - сказал Сенька.
  - Я и все три попаду. Мы на охоту ходили, так семь штук горлинок домой
принесли.
  - Ну ладно хвастать, - сказал Андрей. - Иди ложись.
  Ванька долго ждать себя не заставил. Прилег и - трах! - выстрелил.
  Посмотрели - мимо.
  Ванька опять - трах, трах! - еще два выстрела. Нам не пришлось и к мишени
бежать. Одна пуля в двух шагах землю ковырнула, - так и брызнула земля. А
другая завыла где-то высоко и пропала в степи.
  - Три подряд мимо, - сказал Андрей.
  Ванька Махневич заморгал глазами:
  - Да у меня спуск никуда не годится. Только приложил палец, а он и
щелкнул. Я и прицелиться не успел.
  - Дай-ка сюда винтовку, - сказал Андрей.
  Ванька протянул ему обрез. Андрей несколько раз пощелкал затвором,
попробовал спуск, - все было в порядке.
  Но Ванька и сам видел, что спуск ни при чем. Он отошел в сторону и
пробурчал:
  - В бумажку стрелять у меня и охоты не было. Вот когда птица или волк -
это другое дело.
  За Ванькой стрелял Иван Васильевич. Этот, прежде чем стрелять, нагреб кучу
земли и сделал перед собой бугорочек.
  - Зачем это тебе? - спросил Васька.
  - Винтовку положить, чтобы не вертелась, - объяснил Иван Васильевич.
  - Обстоятельный ты парень, - сказал ему Андрей. - Только возишься больно
долго, дольше Семена.
  - А вы куда торопитесь? - спросил Иван Васильевич и сделал в бугорке
канавку.
  В эту канавку он уложил ствол карабина и начал целиться.
  - Стреляй тремя сразу! - крикнул Андрей.
  Иван Васильевич выстрелил. Попал двумя.
  - Ну, у этого тоже выходит, - сказал Андрей. - Стрелок не хуже Сеньки.
Только винтовку наводит, как трехдюймовое орудие.
  После Ивана Васильевича никто из ребят и двух раз не попал.
  Мишка Архоник, Шурка Кузнецов, Пашка Бочкарев и Васька попали по одному
разу.
  Последними стреляли я, Андрей и Гаврик. Я совсем промазал, Андрей дал два
раза мимо, а один раз попал сбоку.
  - Вот тебе и командир! - сказал Ванька Махневич.
  Андрей нахмурился и промолчал.
  - Это ничего не значит, - сказал Сенька, - в другой раз попадет. У нас на
фронте лучшие стрелки мазали. Сам Саббутин иной раз так промажет, аж
стыдно за него становится.
  - Прекратить разговоры! - сказал Андрей. - Ложись, Гаврик!
  Гаврик лег, нацелился и всеми тремя пулями попал в мишень. В самую
середину бумажного кружка.
  - Ну и стрелок! - ахнули ребята. Гаврик сам удивился.
  - Это ему повезло, - сказал Сенька. - А ну, в четвертый попробуй.
  - В четвертый нельзя, - сказал Андрей. - Уговор был по три стрелять.
  - Чего там уговор! - загалдели ребята. - Пусть стреляет!
  Гаврик выстрелил еще раз и опять попал в цель. Весь кружок был уже
истыкан, как решето. Но дырки были все больше по краям, а в середине
чернели только четыре пробоины, и все Гавриковы.
  - Стрелок отличный! - сказал Андрей, разглядывая мишень. - Ну, если вы
Гаврику в четвертый раз разрешили, так и мне можно еще раз пальнуть.
  - И мне, - сказал Ванька Махневич.
  Вдруг Иван Васильевич замахал руками.
  - Чего ты? - спросил Андрей.
  - Ка-за-ки... Ка-за-ки... На дор-рог-е...
  Мы повернулись. Далеко в степи мы увидели цепочку верховых.
  - Заряжай всеми пятью патронами! - скомандовал Андрей. - Не бойся, ничего
не будет до самой смерти.
  Андрей побежал на гору. Мы защелкали затворами и побежали за ним.
  - Ложись! - опять скомандовал Андрей.
  С бугра мы видели, как, загребая копытами, скакали к нам галопом казачьи
кони. Слышен был равномерный глухой топоток.
  - Дело дрянь, братцы мои, - шепнул Иван Васильевич.
  - Не трусь, главное - не трусь, - сказал Андрей. - Пусть только подъедут
поближе...
  Вот уже слышно, как храпят лошади. Они вытягивают головы и отбрасывают
копытами назад пересохшую землю. Вот они спускаются в балку, вот опять
поднимаются в гору прямо на нас.
  У казаков на папахах болтаются белые ленты.
  - Стреляй! - закричал Андрей. - Стреляй поверху. Может, сдрейфят.
  А казаки - вот они.
  - Залп, пли!..
  Нас затянуло дымом. Почти в ту же минуту открыли огонь и казаки. Пули
зазвякали по камням, зацарапали землю, брызгали пылью в глаза. Мы поползли
на животах вниз, цепляясь ру