ворить маму. Было решено, что родители уедут
с шестичасовым поездом, а я встану, как обычно, в восемь, сам уберу
квартиру, сам приготовлю себе чай, сам накормлю и выведу погулять таксу
Шумку, сам (то есть без понуканий) решу десять примеров и сам разогрею себе
обед. Я был на седьмом небе. Для меня все это было так ново, так радостно,
как иному мальчишке возможность пожить на необитаемом острове.

Весь вечер мама мне давала наставления. Ночью я долго не мог уснуть, а
когда проснулся солнечным утром, в квартире стояла необычная тишина. Только
Шумка, чесавшая себя за ухом, мягко постукивала лапой по полу. Я был один!
Я был полным хозяином квартиры. Я мог как угодно распоряжаться самим собой.
Я вскочил с постели и в одних трусах, уперев кулаками в бока, громко
насвистывая какой-то марш, отправился обозревать свои владения. Я тут же
наметил себе огромную программу действий. Убирая квартиру, я не просто
подмету паркетный пол, а заново натру его воском; я даже вычищу и повешу в
шкаф папин старый мундир, оставленный им на спинке стула. Примеров я решу
не десять, как мы с мамой уговорились, а все двадцать штук. Вечером, если
папа с мамой задержатся, я разогрею для них ужин, заверну его в старое
одеяло, как это иногда делала мама, а сам лягу спать, оставив на столе
записку: "Котлеты и картошка горячие, в кухне, на табурете". Словом, теперь
мама узнает, как глупо было с ее стороны бояться оставить меня одного.

Я быстро оделся, умылся и собрался было вывести Шумку, которая уже скулила
у двери, но тут меня осенила такая мысль: а что, если заодно пойти в
магазин и купить чего-нибудь себе к завтраку? Ведь одно дело, когда в
магазин тебя посылает мама, и совсем другое, когда ты сам захотел
чего-нибудь, пошел и купил. Ради такого удовольствия не жалко было
истратить трешку из пятнадцати рублей, скопленных на аквариум.

Хлеб, масло и колбаса у меня к чаю были. Подумав немного, я решил, что мне
хочется сыру.

Через минуту, держа Шумку на поводке, я шел по двору, шел неторопливо,
степенно, поглядывая на окна квартиры в нервом этаже, где жила Аглая. Вдруг
как раз из ее окна вылетела и шмякнулась к моим ногам дохлая ворона. Шумка
тявкнула от неожиданности.

- А ну, чтоб духу вашего здесь больше не было! - послышался из окна
сердитый женский голос. - Ишь нанесли всякой дряни! Репетировать им надо!
На то клуб есть, чтобы репетировать, там и ходите на головах, а людям покой
надо дать. Ну! Сколько раз мне говорить? Марш отсюда!

Вслед за этим из подъезда выскочил и подхватил на бегу ворону рыжий
мальчишка с лицом, казалось, состоявшим из одних веснушек. За плечами у
него в виде мантии болталось синее одеяло, на котором были нашиты узоры из
серебряной бумаги от чая, на голове сидела корона, обклеенная той же
бумагой. За ним, прижимая к груди ворох цветных тряпок, выскочила такая же
рыжая девчонка, за девчонкой - Антошка Дудкин, одетый как обычно, а за
Антошкой выбежала Аглая. Я взглянул на нее, да так и застыл.

Аглая мне правилась даже в самой затрапезной своей одежде, даже тогда,
когда она выбегала во двор в старом материнском жакете, доходившем ей до
колен, и в драных валенках на тонких ногах. А тут... она предстала предо
мной в наряде сказочной принцессы. На ней было платье из марли,
раскрашенной голубой, розовой и желтой красками; на шее блестело ожерелье
из разноцветных стеклянных бус, какими украшают елки; два крупных шарика от
этих бус болтались на ниточках под ушами, надо лбом в темных волосах
блестела мохнатая елочная звезда, а две такие звезды, но поменьше, украшали
стоптанные тапочки.

Заглядевшись на всю эту красоту, я даже палец сунул в рот от восхищения.
Пробегая мимо, Аглая едва кивнула мне, но вдруг остановилась и спросила
через плечо:

- Ну что, уехали твои?

Я быстро вынул палец изо рта и сказал как можно небрежней:

- Конечно, уехали.

- И тебя одного оставили?

- Конечно, одного. Вот еще!.. Не знаешь, магазин открыт? Хочу сыру купить
себе к завтраку.

- Открыт, - сказала Аглая, о чем-то думая. - Ты потом домой придешь?

- Ага. Вот только сыру куплю. Сыру чего-то захотелось.

- Эй! Идите-ка! - крикнула Аглая своим приятелям и, когда те подошли,
обратилась ко мне: - Тебя Лешей зовут, да? Леша, можно мы к тебе придем? А
то нам репетировать надо, а нас отовсюду гонят и клуб закрыт... а ты один в
квартире. Ладно?

- Пожалуйста, конечно! - обрадовался я. - Я вот только квартиру уберу,
примеры сделаю, и приходите. Лицо Аглаи стало каким-то скучным.

- У-у! Примеры. А тебя что, заставляют с утра заниматься? Меня, например,
никто не заставляет. Когда хочу, тогда и занимаюсь.

- А меня разве заставляют? Меня вовсе никто и не заставляет, это я сам
хотел, - заторопился я. - Пожалуйста! Хоть сейчас пойдемте! Я и квартиру
могу не убирать... Когда захочу, тогда и уберу. Пожалуйста! Шумка, домой!

Большими уверенными шагами я зашагал впереди артистов к своему подъезду,
поднялся вместе с ними на второй этаж, открыл ключом дверь и широко
распахнул ее.

- Пожалуйста! Вы в какой комнате хотите? В этой или в той? В какой хотите,
в той и репетируйте. Пожалуйста!

Артисты прошли в большую комнату, служившую столовой и одновременно моей
спальней. Я из кожи лез, чтобы показать, какой я независимый человек и
гостеприимный хозяин.

- Аглая, ты не стесняйся, говори, что нужно. Стол мешает? Стол можно
отодвинуть, и очень даже просто. Шумка, на место! Не путаться под ногами!
Как нужно, так и сделаем, как захотим, так и устроим. Да, Аглая?

Принцесса разглядывала себя в большом зеркале, стоявшем у стены.

- У тебя губная помада есть? - спросила она.

- Помада? У! - воскликнул я, совсем как Аглая. - Я тебе не только помаду
могу дать, я и пудру могу, и краску для бровей, и одеколон даже...

Удалившись в другую комнату, я взял там большую коробку с парфюмерным
набором "Белая сирень", захватил еще коробочку с краской для бровей и
притащил все это Аглае.

- Вот! Пожалуйста! Выбирай что хочешь. Очень даже просто!

Аглая напудрила себе лоб и нос, накрасила губы и подрумянила щеки. То же
самое проделала Зина - рыжая девчонка, игравшая пожилую королеву. Кроме
того, ей густо напудрили волосы, чтобы она казалась седой.

- Антошка! - сказала Аглая. - Давай теперь ты загримируйся. Знаешь, как
артисты делают, чтобы красивей быть? На носу белую черту проводят, а под
бровями розовой краской мажут. И губы тоже.

Но Дудкин, скрестив руки на груди, повесив голову, с угрюмым видом бродил
по комнате.

- А ну тебя! "Загримируйся"! Мне козел покоя не дает, а ты -
"загримируйся"...

- Какой козел? - спросил я.

Мне объяснили, что Дудкин играет Иванушку-дурачка и по ходу пьесы должен
приехать к принцессе верхом на козле и с дохлой вороной в руках. Вот этим
козлом, наскоро выпиленным из фанеры, Антошка был очень недоволен.

- Дохлую ворону и ту настоящую достали, а козла курам на смех сделали.
Надо, чтобы он на четырех ногах был, чтобы я мог сесть на него и меня бы на
нем за веревочку и втащили. А на фанерного разве сядешь! Волочи его между
ног, а сам топай на своих на двоих. Публика только смеяться будет.

Король уныло кивнул:

- Ага. Я говорил Наталье Петровне, что надо другого козла, а она свое: "Мы,
говорит, сказку ставим, а в сказке и фанерный сойдет".

Артисты замолчали в раздумье. Я тоже молчал и все поглядывал на Аглаю. Мне
очень хотелось узнать, что она думает обо мне, убедилась ли наконец, что я
человек, достойный ее уважения. Но Аглая не смотрела на меня. Как назло,
она обратила внимание на стоявшего у кровати большого коня из папье-маше,
на котором я еще недавно ездил верхом по квартире, гоняясь за Шумкой и
стреляя в нее из жестяного пистолета.

- Это твой конь? - спросила она. Я очень любил своего скакуна, относился к
нему как к живому существу, но теперь я отрекся от пего:

- Нет, не мой... То есть мой, но я в него давно не играю. Он просто так
стоит. Что я, маленький, что ли!

Ковыряя в носу, принцесса задумчиво смотрела на коня.

- Антон! Вот бы из этой лошади козла сделать... У нее даже колесики есть.
Леша, одолжи нам этого коня. А?

- Конечно, одолжу! Пожалуйста! Что мне, жалко? Я в него вовсе и не играю...
Он просто так стоит...

Присев на корточки, Дудкин внимательно осмотрел коня.

- Этот, факт, лучше фанерного, - сказал он. - А хвост куда девать?.. Ты
козлов с такими хвостами видела? И тут я окончательно предал своего старого
друга.

- А хвост... а хвост можно отрезать! - звенящим голосом выпалил я и
завертел головой, глядя, какое это произведет на всех впечатление.

- Тебе от матери попадет, - пробасила Зинаида.

- Что? Попадет? Вот еще!.. "Попадет"! Это моя лошадь: что хочу, то и делаю.
Сейчас отрежем, и все! И очень даже просто!

Я снова сбегал в другую комнату, вернулся оттуда с ножницами и присел перед
конем. Через минуту пышный мочальный хвост лежал на полу, а я поднялся,
мокрый от испарины.

- Вот и все! Вот и пожалуйста! И ничего тут такого нет...

Сделать из лошади козла оказалось работой сложной и трудной. Мне пришлось
искать, где у папы лежат плитки сухого столярного клея, потом толочь его,
чтобы он быстрее размок, потом варить его в маленькой кастрюльке
(подходящей банки в доме не оказалось). Потом мы принялись делать рога.
Сначала Аглая свернула из бумаги узенькие фунтики, и мы приклеили их к
лошадиной голове, но Антошка сказал, что таких прямых рогов у козлов не
бывает. Тогда мы стали делать их плоскими, вырезая из картона, и извели
кучу всяких коробок от настольных игр, прежде чем Дудкину понравилась форма
рогов.

Для бороды мы, конечно, использовали часть отрезанного мной хвоста, но и
тут пришлось помучиться, потому что руки у нас были все в клею и мочалка
больше прилипала к пальцам, чем к лошадиной морде. Когда борода была
наконец готова, Дудкин заявил, что лошадь надо перекрасить из
светло-коричневого в другой какой-нибудь цвет, хотя бы в белый. Зубной
пасты оказалось мало, и Зина предложила покрасить мукой. Я достал муки, и
мы разболтали ее в тазике, так что получилось нечто вроде теста для блинов.
Чем дольше мы работали, тем больше у меня скребли кошки на сердце, когда я
смотрел на паркетный пол, заляпанный клеем, жидким тестом и облепленный
кусочками мочалки.

Пробило два часа. Королева заторопилась:

- Васька, пойдем, обедать пора. Антон, кончай скорей. В пять часов
спектакль, а мы и не репетировали сегодня из-за твоего козла.

Только теперь я вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера. В животе у
меня бурчало, в голове неприятно шумело.

Держа в левой руке тазик с тестом, а в правой - старую кисточку для бритья,
Дудкин мазнул по коню еще разок, отошел шага на два и склонил голову набок.
Потом он бросил кисточку в таз, а таз поставил на стол и вздохнул:

- Зря только коня испортили. Аглая передернула плечами:

- У, какой-то!.. Тебе все плохо! Фанерный ему плох, этот тоже плох...

- А по-твоему, хорош, да, хорош? - закричал Дудкин. - Ты посмотри на него:
у тебя мурашки по спине не бегают? Ведь он на черта похож, с которого
содрали шкуру, а ты - хорош!

Я не представлял себе, как выглядит черт без шкуры, но то существо, которое
у нас получилось, и правда имело вид жутковатый.

Непросохшее тесто блестело скользким блеском, один картонный рог надломился
и свесился набок, куцый хвост, испачканный клеем, превратился в какую-то
сосульку, а рыжая борода, наоборот, была слишком пышна и топорщилась во все
стороны.

Как видно, и Аглае стало не по себе, потому что она больше не возражала
Антону. На некоторое время в комнате воцарилось унылое молчание.

- Аглая! - закричали вдруг за окном сразу несколько голосов. - Эй, Аглая!
Дудкин!

- Мы здесь! - отозвалась Аглая, подбежав к окну.

- "Здесь! Здесь"! Мы вас два часа ищем. Ушли куда-то и не предупредили.
Хотите спектакль сорвать?

- Идите сюда. Мы здесь репетируем, в двадцать второй. - Аглая отошла от
окна. - Леша, поди открой, это еще артисты идут... Антошка, мы Сене
Ласточкину козла покажем. Он староста кружка: пусть как хочет, так и решает.

Я открыл входную дверь, и в квартиру ввалились еще человек шесть ребят.
Среди них выделялся плечистый мальчишка с самоуверенной физиономией.

- Сеня, гляди! - сказала ему Аглая. - Мы вот какого козла вместо фанерного
сделали, а Дудкину и этот не нравится.

Мальчишка посмотрел на наше страшилище маленькими, узкими глазками.

- Халтура! - проворчал он и добавил: - Я вам получше козла достану. Живого.
Настоящего.

- Вот! Настоящего! - обрадовались артисты. - Конечно, хорошо бы настоящего,
только где ты его возьмешь?

- У моего дяди есть козел. В сарайчике живет. Только бодливый, черт!

- Это ничего, что бодливый, - сказал Дудкин. - Лишь бы дядя позволил взять.

- А мы его и спрашивать не будем. Потихоньку возьмем, а потом обратно...
Вот где бы его спрятать до спектакля? А то дядя скоро вернется, тогда
ничего не получится.

Все помолчали, обдумывая этот вопрос.

- В закоулке каком-нибудь привязать, и все.

- В закоулке украсть могут.

- Сторожить по очереди будем. Сеня качнул головой:

- Не годится. Дядя увидит, что козла нет, и пойдет его искать по дворам да
закоулкам. - Он помолчал. - У Юрки спрячем. Юра, у тебя отец с матерью по
воскресеньям работают и квартира отдельная. В квартирах козлов не ищут.

Мальчик, которого звали Юрой, попятился от него:

- Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, что мне за это будет! На Юру напали со
всех сторон:

- Не хочешь помочь товарищам, да?

- Вот Сеня наверняка знает, что от дяди попадет, а и то не боится для
общего дела.

- Ругайтесь себе сколько хотите, - ответил Юра. - Я лучше из кружка совсем
уйду, а козла в квартиру пускать не буду. У меня голова на плечах еще есть.

- А я знаю, где козла спрятать! - воскликнула Аглая. - Леша, мы к тебе его
приведем. Хорошо?

Тут уж я оторопел. Я почувствовал, что козел в квартире, да еще почти что
краденый, - это уж слишком.

- Я... ко мне козла...

У меня пересохло в горле, я поперхнулся. Аглая этим воспользовалась. Быстро
поглядывая на меня, она заговорила с воодушевлением:

- К Леше поставим. Леша не такой нюня, как Юрка. Правда, Леша? Он мальчишка
самостоятельный, не какой-нибудь маменькин сынок - да, Леша? Мы к нему
поставим козла в прихожую и все пойдем обедать. Он часочка два всего
постоит, а перед спектаклем заберем. И никто даже ничего и не узнает. Леша,
верно я говорю? Ты не забоишься, как Юрка, да, Лета?

- Я... мне...

Я снова запнулся. Все ждали моего ответа, ждала и Аглая. Она раскраснелась,
маленькие черные глаза ее блестели, цветные зеркальные шарики покачивались
под розовыми ушами. И я не смог отказаться. Я посмотрел на Юру, которому
Аглая ставила меня в пример, и слегка расправил плечи:

- Я... Пожалуйста, конечно... Мне, конечно, ничего не стоит... Только...
только он, наверное, будет кричать, а соседи...

- У! Кричать? Зачем ему кричать? А соседям ты не открывай. Это твоя
квартира, ты хозяин, и пусть они не суются. - И, как видно испугавшись, что
я пойду на попятный, Аглая снова принялась меня хвалить: - Ну, что я
говорила? Говорила, что Леша по забоится, - он и не забоялся. Он не то что
Юрка, он знаете какой отчаянный!

- Ладно! Пошли тогда, - сказал Сеня и кивнул мне: - Ты жди, значит. Мы
скоро...

Артисты повалили к выходу. В передней королева сказала, что ей с Васькой
давно пора обедать.

- После пообедаешь, - отрезал староста. - Нам рабочая сила нужна. Он знаешь
какой здоровый? Вот такущую собаку насмерть забодал.

Услышав эту фразу, я совсем расстроился, но было уже поздно: артисты ушли.

Я принялся слоняться по квартире. Я понимал, что следует привести в порядок
комнату, попытаться хотя бы соскрести тесто с коня, а в первую очередь
чего-нибудь перекусить, но от тревоги у меня ни к чему не лежали руки. То и
дело я забирался на подоконник.

Наш дом был первым многоэтажным зданием, построенным в этом районе. Его со
всех сторон обступили деревянные дома и домишки, в свою очередь окруженные
многочисленными сарайчиками и клетушками. В одной из таких клетушек,
па-верное, и жил этот проклятый козел.

Прошло двадцать минут, потом полчаса. Артисты не возвращались. Я стал
подумывать, что, пожалуй, не так уж легко протащить чужого козла в летний
воскресный день по проходным дворам. Может, на мое счастье, артистов еще и
застукают на месте преступления. Когда часы пробили три, у меня совсем
отлегло от сердца, и я направился на кухню разогревать себе обед.

- Леша! Леша! Открывай! - донесся в этот момент всполошенный Аглаин голос.

Остановившись на полдороге, я подбежал к окну, но во дворе уже никого не
было. В отвратительном настроении побрел я в переднюю и открыл дверь.
Артистов я не увидел. Я только услышал, что под моей площадкой идет
приглушенная, по, как видно, отчаянная борьба. Там сопели, пыхтели,
кряхтели и шаркали ногами. Временами кто-то яростно фыркал. Иногда что-то
шмякалось не то об стену, не то о ступеньки.

- Рога! Рога держите! Рога не отпускайте! - хрипло шептали внизу.

- Ыть!.. Еще немного! Ыть! Еще разок!..

- Ой! У-юй!

- Тише! Услышат!

- Подымай ему ногу! Подымай ему ногу! Подымай ногу... Уп!.. Есть!

- Чего - есть?

- По губе копытом!

- Ыть! Еще разок! Ыть!.. Мне за штаны влетит. Ыть!.. Не починишь теперь.

Но вот на лестнице, ведущей к площадке, показалась куча рук, ног, стриженых
затылков и растрепанных кос. Она шевелилась, судорожно дергалась и
постепенно приближалась ко мне.

Полумертвый от страха, я отступил и переднюю, однако двери не закрыл. Вот
куча артистов показалась на площадке. С минуту они трепыхались перед
дверью, потом что-то случилось, и в переднюю разом влетели Дудкин, с
окровавленной губой, еще два артиста и козел. Он был черный с белыми
пятнами. Одного глаза на белой половине морды у него не было, а глаз на
черной половине был открыт и смотрел безумным взглядом, каким смотрит с
картины Иван Грозный, убивший своего сына. На нравом роге его, как чек в
магазине, был наколот квадратный кусочек синей материи.

- Двери! - закричал мне Дудкин, устремляясь к выходу. - Закрывай все двери!
А то пропадешь!

Козел повернулся, красиво встал на дыбы, Дудкин ойкнул и захлопнул за собой
дверь. В следующий момент рога так треснули по ней, что сверху побелка
посыпалась.

Я оцепенел. Секунд пять я не двигал ни рукой, ни ногой. Как сквозь вату, я
услышал, что в дверь слабо застучали кулаком.

- Мальчик! Мальчик! - запищал топкий девчачий голосок. - У него на роге мой
карман от передника остался. Мальчик, а мальчик, у него на роге мой
карман...

Мне, конечно, было не до кармана. Козел снова повернулся, опустил рога и
мелкими шажками потопал ко мне. Я шмыгнул в комнату и запер дверь на крючок.

- Черта с два я на такого сяду! - донесся со двора голос Дудкина. - Я уж
лучше на фанерном. Что мне, жизнь не дорога?

Я не расслышал, что ему ответили. Шумка, которая до сих пор лишь нервно
тявкала в соседней комнате, вдруг закатилась отчаянным лаем. Я сунулся было
туда и отскочил назад. Козел был уже в комнате родителей. Он проник туда
через другую дверь, которую я не догадался закрыть. Он медленно вертелся,
подставляя Шумке рога, а та, захлебываясь от ярости, прижимаясь грудью к
полу, в свою очередь, вертелась вокруг козла и норовила схватить его за
пятку. Крючка на двери в эту комнату не было. Я забаррикадировал ее тяжелым
плюшевым креслом.

И началась катавасия! Лай, топот, фырканье постепенно удалились в кухню,
причем там загремело что-то железное, потом шум битвы снова переместился в
соседнюю комнату. Я был отрезан от всей квартиры. Я не мог взять из кухни
продукты. Мне была недоступна даже уборная, куда я стремился всей душой.
Ломая себе пальцы в тоске, я слонялся по комнате и думал о том, как же я
открою артистам, когда они придут за козлом, и придут ли они вообще до
спектакля, если Дудкин отказался на нем ездить.

Шумка была из тех собачонок, которых называют "заводными". Обычно стоило
кому-нибудь пройти по лестнице