ль
левого берега Иленги, тем более что течение здесь было потише. Но на этом
берегу стояло множество домов, откуда ребят могли увидеть, а тот берег был
безлюден: там зеленели только пойменные луга, а за ними на холмах с
обрывами чернела тайга. В этом месте ширина Иленги достигала полутораста
метров, и едва ли с такого расстояния кто-либо мог увидеть из города, что
за люди плывут там в лодке.

Приблизившись к этому берегу, Хмелев круто свернул направо, и они
двинулись, поглядывая на домишки на том берегу.

Но вот городок кончился. На том берегу потянулись тоже луга, потом, вместо
лугов, появились веселые молодые деревца, потом деревья стали выше и
темней, а за ними пошел настоящий лес.

А к правому берегу как-то незаметно подполз отвесный известковый обрыв, над
которым тоже корежилась тайга. Нижняя часть обрыва размывалась весенними
половодьями, поэтому он слегка нависал над рекой, верхняя часть хоть
медленней, но разрушалась дождями да ветрами, и большие деревья, которые
подступали к обрыву вплотную, уже накренились, цепляясь за землю лишь
половиной своих корней, а другая их половина страшными растопыренными
когтями висела в воздухе. Некоторые деревья уже рухнули, уткнувшись комлем
в край обрыва и выставив мертвые сучья из воды.

- Нетушки! - сказал Ленька. - Давай лучше к тому берегу, а то еще напоремся
на чего.

Левый берег оказался приветливей, чем правый. Здесь вместо деревьев и
страшных обрывов над водой свисали кустарники, да и течение тут было
послабей, лодка пошла шибче, и движок застучал веселей. К тому же солнце,
садившееся над тем берегом, стало пригревать ребят последним теплом.

С Леньки спало напряжение, и он блаженно размяк. Луиза повеселела и
заулыбалась.

- Ленька, мы, правда, совсем как из книжки: искатели приключений?!

- Ага, - отозвался Хмелев. - Вот Акимыч удивится, когда нас увидит! Ты
давай перелезай сюда, а то говорить трудно.

Бочком, цепляясь за борт и стараясь не задеть горячий движок, Луиза
перебралась на корму и села рядом с Хмелевым.

- Закусим? - предложила она.

Перед погрузкой ребята переложили сахар и хлеб в пластиковый мешок, который
Хмелев сунул под свое сиденье. Банки с консервами лежали тут же на дне.
Леня попросил Луизу подержать руль и открыл ножом банку судака в томате.
Затем он снова взял на себя управление, а Луиза принялась хозяйничать.
Нарезав хлеб прямо на досках широкого сиденья, она постелила себе на колени
старую газету и стала готовить бутерброды, выковыривая куски рыбы из банки
и укладывая их на хлеб. Первый бутерброд она передавала Леньке, у которого
одна рука была занята, следующий готовила для себя.

Так они долго, не торопясь, ужинали, восхищаясь собственной отвагой и
продолжая сравнивать себя с героями книг и кинофильмов. Закончив трапезу,
Луиза переложила оставшиеся консервы из банки в эмалированную кружку, в
другую кружку зачерпнула забортной воды (Ленька утверждал, что выше города
вода в Иленге совершенно чистая), дала запить ужин Хмелеву и напилась сама.
Сполоснув кружку и протерев газетой нож и вилку, Луиза обхватила руками
колени и притихла. Притих и Ленька. Луиза молча любовалась на солнце,
которое медленно спускалось к противоположному берегу, постепенно краснея и
увеличиваясь в размерах. Хмелев тоже поглядывал на это солнце, но лишь
одним глазом. Он знал, что течение у берегов всегда слабее, чем на стрежне,
поэтому старался держаться ближе к земле, но знал также, что у берега легче
всего напороться на какую-нибудь корягу, и это заставляло его нервничать.

Когда красное солнце коснулось слева черной зубчатой стены тайги, у Луизы в
голосе появились деловитые нотки;

- Ленька, а ты знаешь, который теперь час?

- Откуда мне знать? Часов нет.

- Сын охотника, а не умеешь по солнцу определять время.

- Мой отец тоже не умеет определять, потому что у него часы. А вот мой дед,
говорят, определял время и по солнцу и по звездам, да еще хоть зимой, хоть
летом.

Через несколько минут солнце и вовсе скрылось, оставив только зарево над
тайгой.

- Ну его! - сказал Хмелев. - Давай ночлег искать, а то еще напоремся.

Скоро он заметил что-то вроде бухточки и, сбавив газ, осторожно вошел в
нее. Но это оказалась не бухточка, а устье маленькой речушки, берега
которой сплошь поросли нависшим над водой кустарником. Ленька выключил
движок, но течение в речке было такое слабое, что лодка по инерции
продолжала двигаться вперед.

- Бери багор! Лезь на нос! Цепляйся за что попало! - скомандовал Хмелев.

Луиза быстро исполнила приказание и стала шарить багром по кустам, но вдруг
лодка стукнулась обо что-то, остановилась и стала медленно подаваться
назад. Речушку перегородила упавшая лесина. Луиза успела зацепить ее
багром, подтянуть лодку вплотную к лесине и ухватиться руками за влажный
ствол.

- Ленька, держу! Быстрей давай! Комары жрут!

Хмелев от самого Иленска был в одних плавках, поэтому страдал от комаров
еще сильнее. Он перелез через борт. Вода оказалась чуть выше колен.
Пробравшись к бревну, за которое цеплялась Луиза, он понял, что лучшего
причала не найдешь.

- Все! Тут ночевать будем. - Он выбрал веревку, привязанную к кольцу в носу
лодки, и надежно примотал ее к лесине. Не вылезая из воды, он покопался в
своем мешке и достал флакон с антикомариной жидкостью.

- На "Репудин"! Намажься и иди в кусты. - Взяв свой мешок, он прошлепал с
ним к корме.

- Костерок бы развести, - вздохнула Луиза, слезая в воду.

- Кой шут тебе костерок! Устали как собаки.

Луиза промолчала. Для нее сидение ночью у костра было романтикой, а для
Леньки, которого отец нередко брал с собой в ночь на рыбалку, заготовка и
уборка корявого валежника да и возня с самим костром была обыденной работой.

Когда путешественники побывали по очереди в кустах, Луиза уже не думала о
романтическом сидении у костра. Вернувшись в лодку, она быстро вытерла ноги
полотенцем, надела старенький красный свитер, теплую юбку и, завернувшись в
старое одеяло, улеглась в самом носу. Ленька зарядил ружье двумя
единственными патронами с жаканами и сунул мокрые ноги в брюки отцовской
ватной стеганки. Штаны были так длинны, что Ленькины ступни не высовывались
из них, а куртка этой стеганки была для него такой просторной, что он не
стал надевать ее в рукава, а просто завернулся в нее с головой, как Луиза в
свое одеяло.

Думаю, что, если бы через минуту медведь подошел и зарычал у них над ухом,
это их не потревожило бы.

Придя домой в начале одиннадцатого, Полина Александровна прочитала
оставленную Ленькой записку. С этой запиской она хотела было побежать к
Мокеевым, но тут пришла Инна, сказала, что она хочет рассчитаться и забрать
свои вещи. Полина Александровна отнеслась к этому совершенно равнодушно.
Она двигалась как автомат. Машинально достала из комода Паспорт,
машинально, не пересчитывая, взяла деньги... И лишь когда Инна собиралась
уходить, вдруг сказала:

- А вы знаете, мой Ленька-то... Из дому сбежал. Вот записку оставил. - И
она протянула Инне записку.

Инне нравилось простое и красивое лицо Полины Александровны. Она
чувствовала, что такая женщина не могла быть замешанной в проделках ребят.
Она поведала о том, что случилось во время обеда, сочувственно пожала
Полине Александровне руку, сказала, что ее Леня славный мальчик, только
попал под дурное влияние.

Когда Инна ушла, Полина Александровна всплакнула, потом, вытерев слезы,
побежала с запиской к Мокеевым.

Мать Луизы - Мария Васильевна, такая же энергичная, коренастая и
золотоволосая, как ее дочь, уже больше часа находилась в тревоге. Она то
подходила к калитке и выглядывала на улицу, то возвращалась в дом и
приближалась к окну передней комнаты, под которым читал газету ее супруг,
сидя в пижаме на своей любимой лавочке над рекой.

- Паш!.. Скоро десять, а Луизы все нет.

- Вернется - сделаю выговор, - отвечал товарищ Мокеев, не отрываясь от
газеты.

Но вот появилась Хмелева и показала Марии Васильевне записку. О разговоре с
Инной она предпочла умолчать.

- На, истукан! Читай! - рыдая, крикнула Мокеева, протягивая через окно
супругу Ленькино послание.

Ознакомившись с ним, Павел Павлович встал, взглянул на лодочную гавань и
убедился, что моторка Хмелева отсутствует. Но хладнокровия он не потерял.
Вернувшись в дом, он предложил обеим женщинам посмотреть, какие вещи дети с
собой захватили. Скоро ему было доложено о пропаже старых, но теплых вещей,
значительного количества продуктов, двух канистр с горючим, не говоря уж о
веслах и багре.

Трое взрослых устроили совет в большой парадной комнате Мокеевых. Павел
Павлович сидел на диване, расставив ноги, держась толстыми пальцами за
колени. Обе женщины поместились напротив возле большого круглого стола,
накрытого зеленой плюшевой скатертью.

- В общем, таким образом, - заговорил Мокеев. - Нигде по реке Большой ни у
нас, ни у Хмелевых знакомых нет. Горючего захватили достаточно, чтобы
добраться до Луканихи. Отсюда какой вывод? Они к своим дружкам махнули: к
Бурундуку и его воспитанникам. Так называемым.

                                  [Image]

Все населенные пункты в этих местах издавна располагались только по берегам
рек, поэтому каждая районная организация имела свой катер, чтобы летом
руководящие товарищи могли общаться с работниками на местах. Обе женщины
вскочили и стали уговаривать Мокеева немедленно взять катер райпотребсоюза
и ехать в погоню. Но тот выставил вперед ладонь.

- Спокойно! Садитесь! - Женщины покорно сели, а он продолжал: - Скоро
одиннадцать, а они не позднее шести уехали. Наш катер побыстрей их лодки,
но ведь Ленька-то парень с головой, хоть и дурак. Он ночью не пойдет, и они
где-нибудь под кустами спрячутся. Где их там искать?

- Ладно, - согласилась Мария Васильевна. - Только я всю ночь не засну.

- Я тоже глаз не сомкну, - вздохнула Полина Александровна.

- А я буду спать, - сказал Мокеев. - Ленька как-никак сын охотника. На
Иленге бывал, с лодкой управляется. Луиза с ним не пропадет. Сейчас
переоденусь и схожу к Петру, к мотористу. Попрошу поработать в субботний
день. Надеюсь, войдет в положение.

Глава XXVI

Муж тети Вали, Михаил Никандрович, любил поспать подольше в выходной день,
а тетя Валя и Демьян проснулись как обычно, в восемь часов. Демьян понес
Ядвиге Михайловне на блюдце стакан с крепким чаем без сахара, каким старая
учительница привыкла начинать свой завтрак. Демьян приоткрыл дверь, которая
никогда не запиралась, и увидел, что Ядвига Михайловна спокойно лежит на
боку, подсунув руку под подушку. Он вернулся к матери и доложил:

- Спит еще.

- Спит, ну и пускай поспит. Может, ночью плохо спала.

Однако примерно через час тетя Валя забеспокоилась и пошла сама к Ядвиге
Михайловне. Она пробыла там минуты две и вдруг ворвалась в квартиру,
отчаянно крича:

- Мертвая! Она мертвая лежит! Мишка, проснись, она мертвая!

Михаил Никандрович к этому времени уже проснулся, поэтому сразу понял, в
чем дело, и быстро оделся. Начались хлопоты. Ключи от всех помещений школы
хранились у тети Вали. Из директорского кабинета она позвонила в больницу.
На счастье, прибыл врач, который не только давно наблюдал Ядвигу
Михайловну, но и учился у нее лет двадцать тому назад. Он не стал требовать
вскрытия, а просто написал заключение о том, что Ядвига Михайловна
Полонская в возрасте восьмидесяти девяти лет скончалась во сне в результате
остановки сердца. Он же пообещал позаботиться о том, чтобы на местном
кладбище быстрей приготовили могилу. Жара стояла сильная, и с похоронами
надо было торопиться.

Муж тети Вали - столяр промкомбината - уже делал гроб в мастерской "зимнего
клуба". Учительский дом стоял пустым, если не считать семьи тети Вали, но
люди, жившие рядом со школой, узнав о случившемся, быстро пришли на помощь.
Между тем Демьян обежал с мрачной вестью знакомых ребят, те сообщили другим
ребятам, а через них о смерти Ядвиги Михайловны узнали и взрослые. Узнал об
этом и редактор районной газеты - тоже бывший ученик покойной. Он позвонил
в местный радиоузел, и скоро весь город был оповещен о смерти старейшей
учительницы Иленска.

К трем часам дня гроб с телом Ядвиги Михайловны стоял перед ступеньками
"летнего клуба". Цветов в Иленске специально не выращивали, но поверх
черного платья учительницы лежали ветки пихты да ели, и среди хвои горели
ярко-оранжевые жарки, сорванные в ближайшем лесу. На ступеньках стояли тетя
Валя и Надя. К ним жались Альбина и дразнильщики, все какие-то особенно
пришибленные. Рядом с крыльцом поместились другие школьники, в том числе
Иванов и Зырянова. Никто из них не обратил внимания на отсутствие Хмелева,
Мокеевой и Чебоксарова. Точнее - все подсознательно считали, что они где-то
здесь, но никому не пришло в голову поискать их глазами.

По ту сторону двора, а также и справа, и слева тоже стояли ребята и
взрослые. Взрослых было человек полтораста. Хмуро глядя на них, тетя Валя
негромко сказала Наде:

- Ишь!.. Как померла - вон сколько их набралось, а пока жива была - ни один
не навестил.

На крыльцо поднялся редактор. Он предложил считать траурный митинг открытым
и произнес небольшую речь. Он сказал, что именно Ядвига Михайловна научила
его любить литературу и это привело его к профессии журналиста. Потом
несколько теплых слов сказала тетя Валя, потом от имени школьников
выступила Надя, которая успела записать свою речь на бумажку. Когда
редактор спросил, кто еще желает выступить, все молчали.

- Ну что ж, товарищи... Вот мы и попрощались с Ядвигой Михайловной, -
сказал директор и спустился с крыльца.

Стоявший поодаль грузовик с траурными полотнищами на бортах, пятясь, стал
приближаться к гробу. Вдруг тетя Валя крикнула: "Погодите маленько!",
исчезла в доме и тут же вернулась. В руке у нее была мелкая тарелка с
волнистыми краями. Дно ее украшал большой цветок розы, а по краям были
рассыпаны розочки помельче. Подойдя к гробу, тетя Валя чуть сдвинула
хвойные ветки и под сложенные руки покойной подсунула вверх дном тарелку.

- Ну что вы делаете?! Что делаете?! - громко прозвучал в тишине
раздраженный женский голос.

- Она знает, что делает, - так же громко и резко и в той же тишине
откликнулась Надя.

Больше никто не говорил.

Гроб поставили в кузов грузовика, и тот двинулся со двора. В Иленске не
было принято хоронить умерших со скоростью шестьдесят километров в час, как
это поневоле делается в больших городах. Машина двигалась не быстрее
пешехода, а за ней нестройной толпой шли провожающие. Из самодеятельных
музыкантов Дома культуры удалось отыскать только четверых: трубача,
барабанщика и двух баянистов. Когда процессия вышла на улицу, этот
маленький оркестр заиграл траурный марш Шопена. Но скоро трубач понял, что
его инструмент звучит как-то не в лад с баянами, и умолк. Марш продолжали
играть два баяна да барабан, который мягко, но гулко отбивал такт.

Первой проснулась Луиза. Сначала она удивленно разглядывала висящую над ней
зелень, вместо привычного белого потолка, потом все вспомнила и выпуталась
из своего одеяла.

- Ленька, вставай! Утро ведь!

Ленька выбрался из своих ватников (он был мокрый от пота) и взглянул на
небо. Тут без векового опыта его дедушки можно было понять, что они поспали
неплохо. Солнце уже так грело, что Хмелеву не было противно лезть в
холодную воду. Но он с этим и не торопился. Каким-то прутиком он замерил
уровень горючего в бачке, добавил туда из канистры и только тогда вылез из
лодки, отвязал ее от лесины и, придерживаясь за борт, вернулся на корму.
Слабым течением лодку вынесло в Иленгу, а та подхватила ее и понесла
обратно к городу.

                                  [Image]

- Цепляйся! Цепляйся за что-нибудь! - закричал Ленька, нажимая ногой на
рычаг, которым заводился движок. Луиза без всякого багра уцепилась за
какой-то куст и стала удерживать лодку. Это ей удавалось, потому что у
самого берега течение было слабее. Ленька что-то подвинчивал, что-то
подкручивал, затем топал пяткой по кикстартеру. Движок только фыркал да
чихал, вдруг начинал тарахтеть, но через две секунды умолкал. Ленька
бормотал что-то о зажигании, которое барахлит. Это бормотание вызывало у
Луизы еще большее уважение к Леньке как к великому мастеру своего дела, но
сдвинуться с места лодке не помогало.

И вдруг, когда Ленька уже без всякой надежды топнул пяткой по рычагу,
движок заревел и лодка двинулась так быстро, что Луиза чуть не осталась
висеть на кусте, за который цеплялась. Скоро она сидела рядом с Ленькой на
корме и удивлялась, как сильно изменилась река. Вчера, когда оба смотрели
на берег, выискивая место для остановки, они не обращали внимания на то,
что делается по другую сторону лодки, а вот теперь они увидели, что река
стала раза в три шире, чем была у Иленска, но не потому, что сделалась
полноводней, а потому, что ее загромоздил длинный архипелаг островов с
бесчисленными протоками между ними. От некоторых островов тянулись уютные
песчаные отмели. Вот где можно было бы развести костерок, да напиться
сладкого чая, да поваляться на теплом песке, но путешественники не думали
об этом.

Они ругали себя за то, что проспали так долго. Луиза правильно догадалась,
что ее отец не пустится в погоню ночью, но она была уверена, что он сделает
это рано утром. Катер райпотребсоюза был намного быстроходнее лодки
Хмелева, значит, они каждую минуту могут увидеть его у себя за кормой. И у
Леньки возник хитроумный план. Он вспомнил, как отец говорил, что все суда
идут вверх по Иленге вдоль ее низкого левого берега (вдоль которого шли они
сейчас), потому что здесь течение слабей, а вниз спускаются вдоль правого,
где течение такое, что хоть выключай двигатель да только подгребай веслами.

- Лизка, слушай и понимай, какая у меня голова! Мы с той стороны спрячемся
за каким-нибудь островом, лодку привяжем, а сами заляжем и будем наблюдать
за этим фарватером. Увидим, как твой папаша проедет, - костер разожжем,
поедим горячего... Потом вернемся к тихому бережку и поплывем дальше к
Акимычу. А твой папаша пусть себе едет! Приедет к Луканихе, найдет, где
наши табором стали, и начнет орать: "Где эти самые, такие-рассякие?!" А ему
- в ответ: "Извините-пардон, никаких таких-сяких мы и в глаза не видели".
Он, конечно, поколбасится и - назад, и, конечно, по быстрой воде... А мы за
островами, за островами... и опять мимо него! Ну? Есть у Хмелева голова или
нет?

Луиза признала, что у Леньки есть голова да притом еще "мировецкая".

- Сворачивай! - сказала она, увидев ближайшую протоку.

Ленька свернул налево, прошел небольшую протоку, затем повернул направо.
Лодка сразу замедлила ход, такое сильное здесь было течение, а движок все
чаще чихал и работал с перебоями. Островок, мимо которого они плыли,
ребятам не понравился. Он был низкий, поросший лишь кустарником, над
которым не возвышалось ни одного деревца.

- Тут, однако, и дров не найдешь, - пробормотал Ленька.

Они миновали островок. Перед ними метров на двести потянулось открытое
пространство, а там, впереди, ребята увидели солидный, с настоящим лесом
остров. Хмелев двинулся к нему. Течение становилось все сильнее, движок
работал все хуже, явно выбиваясь из последних сил.

- Не! Надо к бережку, - сказал Хмелев и направил лодку не к тому берегу, у
которого они ночевали, а к более близкому теперь - скалистому, с торчащими
лишь у самой воды редкими кустиками. Он вел лодку наискосок против течения,
держа на один из тех кустиков, однако чувствовал, что их постепенно сносит
назад. Ленька понял, что так дело не пойдет. Он решил не идти больше
наискосок, а направить лодку прямо поперек стремнины, чтобы скорей
проскочить ее и попасть в нечто похожее на бухту - большое округлое
углубление в скалистом обрыве. Там уж, надеялся Ленька, течение будет
послабее. Через несколько секунд он с ужасом понял, куда угодил.

- Крюк! - выкрикнул он страшное для иленчан слово.

- Водоворот! - отозвалась Луиза не менее страшным в этих местах словом.

Движок, хоть и с перебоями, еще работал,