тварь такая,  да  и  я
тоже: Будешь говорить?
      К  своему  несказанному удивлению,  Мазур  понял,  что
странная  гримаса  на  физиономии Лао -  это  нечеловеческое
изумление, и никак иначе:
      Ффф-шшш-уууххх!  Он  оглох и  ослеп  на  миг,  яростно
отплюнулся  - это высоченная волна неожиданно обрушилась  на
палубу,   промочила   людей  до  нитки   и   уползла   через
подветренные шпигаты.
      На Лао это не произвело ни малейшего впечатления -  он
все   так  же  таращился  на  них  в  величайшем  изумлении,
победившем обычную бесстрастность.
      -  Вы  серьезно? - спросил он громко,  перекрывая  шум
ветра. - Нет, вы серьезно? Вы и в самом деле затеяли все это
ради той бочки?
      И  на его лице заиграла откровенная, многозначительная
улыбочка.  Все трое обменялись быстрыми взглядами.  Ситуация
становилась  предельно  ясной: чертов  пират,  для  которого
находка,  по всему видно, не представляла никакой  ценности,
сообразил  вдруг, что для этих большеносых дело обстоит  как
раз наоборот: <Большеносыми в Китае называют европейцев>.
      -  Боюсь, господа, нам все же придется вернуться  и  к
психологии,  и  к словесным поединкам, - сказал  Лао,  глядя
исподлобья все с той же улыбочкой. - Боль мне не  по  нутру,
как  любому  человеку, но не кажется ли вам, что  вы  можете
невзначай  переусердствовать, и я умру  раньше,  прежде  чем
развяжу язык?
      - Клиент хочет жить, - хмуро сказал Морской Змей. -  И
весьма.
     - А вы разве нет? - молниеносно отпарировал Лао. - Судя
по тому, что эта скотина Ма живехоньким разгуливал по Катан-
Пандангу,  вы  с  ним сумели как-то достичь  приемлемой  для
обеих сторон договоренности. Я правильно понял?
     - Правильно, - сказал Герберт. - Готовы к торгу?
     - Почему бы и не попробовать? Нельзя ли перенести нашу:
беседу в более комфортные условия? Здесь становится неуютно,
говорю  вам,  как  человек, всю жизнь  ходивший  по  здешним
морям:
      -  Извольте.  -  Герберт  почти  бережно  поднял  его,
поставил  на ноги и цепко подхватил под локоток. - Кое-какой
комфорт  можно обеспечить. - Он обернулся к Мазуру с Морским
Змеем. - Вы свободны, господа, я, пожалуй, справлюсь сам:
      И  оба  двинулись к надстройкам чуть ли не в  обнимку.
Мазур хмуро посмотрел им вслед, пожал плечами:
     - Ну да, теперь он сам справится:
      -  Работа наша такая, - бесстрастно отозвался  Морской
Змей, расставив ноги пошире. - Мы ловим, они сливки снимают:
Тайфун, а?
      -  Пожалуй, - признал Мазур. - Сейчас накатит, того  и
гляди:
     Рядом затрещало, ожили динамики бортовой трансляции:
      -  Внимание!  Вахте  на  палубу!  Шлюпки  перевернуть,
штормовые найтовы наложить!
      "Серьезные  дела, - оценил Мазур.  -  Коли  уж  начали
крепить:"
      Палуба  ушла из-под ног, а в следующий миг вздыбилась,
подбросила  его,  казалось, выше  клотика,  и  он  увидел  в
штормовом  море  туземную лодочку под  серым  парусом,  лихо
накренившуюся  меж двумя водяными стенами, а вдали,  гораздо
дальше, - верхушки пальм: Что за черт?!
      Верхушки  плыли.  Плыли  по  воздуху,  как  диковинные
аэростаты, сорванные налетевшим ураганом и гонимые в сторону
"Нептуна".  Ну, коли уж на деревьях кроны рвет:  Мать  твою,
оно ж сейчас и на нас накатит!
      Морской Змей издал сдавленный рык. Мазур тоже увидел -
как   Лао,  воспользовавшись  моментом,  очередным  провалом
корабля  в  самые, казалось, бездны, ударом  ноги  опрокинул
Герберта  и,  как был, со скованными руками, пригибаясь  под
ветром,  кинулся к борту, неожиданно напомнив, что восточная
психология все же существует на белом свете:
     - Держи его, суку!
       Мазур  кинулся  наперехват  по  вздыбившейся  палубе,
отчаянными рывками сохраняя равновесие:
      Палуба  ушла  из-под ног, что-то  твердое,  почти  как
железо, ударило сбоку, сбило, поволокло, швырнуло: И не было
больше опоры ни для ног, ни для рук, Мазура взметнуло вверх,
обрушило вниз, накрыло с головой:
      Задыхаясь, он инстинктивным рывком метнулся  в  нужном
направлении  -  должно  быть, осознал звериным  чутьем,  что
именно там светлее всего, а значит:
      И  оказался  на  поверхности, жадно  глотнул  воздуха,
словно  кусок  зубами  отхватил от  чего-то  густого,  почти
твердого.   Замолотил  руками  по  воде.   Его   качало   на
великанских качелях с невообразимой амплитудой, голова то  и
дело  оказывалась под водой, но первый шок прошел,  и  Мазур
стал  трезво бороться за жизнь - посреди тяжелого  рокота  и
воя  ветра,  посреди  колышущихся водяных  гор,  то  и  дело
швырявших  в  лицо  невообразимую  смесь  соленой  влаги   с
жестким, как шерсть, воздухом:
      Двумя  сильными гребками перевернулся на спину, сорвал
туфли,  отчаянно выгибаясь, избавился от парусиновых брюк  и
рубашки. Вокруг грохотало и выло, но это была еще не смерть:
Прямо  над  ним,  казалось, пролетела взъерошенная  верхушка
пальмы - шизофреническая бабочка юрского периода. Выплевывая
соленую горечь, воспользовавшись тем, что оказался на гребне
волны, Мазур свечкой взлетел над водой насколько мог высоко.
      И  не  увидел  корабля в обозримой  близости.  Зато  в
зверином  обострении  воли к жизни разглядел,  откуда  летят
сорванные  тайфуном  раскосмаченные  вершины  пальм.  В  той
стороне  была земля, а значит - дохленький шанс на спасение.
Это  было  реальнее,  чем  высматривать  в  волнах  корабль,
находившийся сейчас не в лучшем положении. Все равно они  не
смогут  спустить  шлюпку при таком волнении:  да  какое  там
волнение, это:
     В следующий миг он перестал думать. Совершенно. Не было
-(  сил, ни времени оставаться разумным существом. Неразумно
сейчас оставаться разумным:
      Все силы, вся жажда жизни были брошены на то, чтобы не
просто держаться на воде - двигаться в том направлении,  где
он  предполагал  землю. Продолжай он  думать  и  рассуждать,
непременно в какой-то миг стал бы прикидывать, что земли там
может   и  не  оказаться,  что  направление  он  выбрал   не
правильное  и  удаляется от спасительной суши,  вместо  того
чтобы  рваться  к ней. Думать было еще и страшно,  а  потому
инстинкты отключили мозг.
      Крохотное  существо  барахталось  посреди  вселенского
катаклизма,  посреди  тяжело  колыхавшихся  водяных  гор   и
облаков невесомой, влажной пыли. Сознание туманилось, редкие
глотки  воздуха обжигали легкие, перед глазами вспыхивали  и
кружили   непонятные  огненные  фигуры  -  но  он   боролся,
проламываясь сквозь стены воды, невероятно медленно,  как  в
кошмаре, когда хочешь стремглав убежать от жуткой опасности,
но двигаешься невероятно медленно:
      Его  тошнило все сильнее, тело окоченевало, начиная  с
кончиков    пальцев,   колючий   холодок   протягивался    к
позвоночнику,  и некая часть сознания еще могла  этому  вяло
удивиться - как же так, дело-то происходило в жарких  морях,
при обжигавшем зноем ноябрьском солнце:
     Он уже не помнил, кто он такой, не смог бы думать, даже
если   бы   захотел,  мир  состоял  из  соленой   горечи   и
пронизывающего холода, и больше не было суши, все континенты
потонули  в  одночасье,  мир,  как  в  невообразимо   давние
времена, состоял из бескрайнего океана, прямо перед  глазами
вынырнула  оскаленная морда динозавра  и  гулко,  раскатисто
захохотала, поодаль маячил скелет:
     Самое скверное, что крохотное существо теряло сознание,
так  и  не в состоянии понять - в самом деле тело вытянулось
на чем-то твердом или это не более чем предсмертный бред:

                         ГЛАВА ПЯТАЯ
           СИНЬОР РОБИНЗОН И СЕМЬ ПЯТНИЦ НА НЕДЕЛЕ

      Когда  он разлепил веки, тяжело-тяжело, что твой  Вий,
прошло не так уж мало времени, прежде чем удалось привести в
порядок  мысли  и  чувства, - все еще  не  покидало  мерзкое
ощущение,  будто  ему взбалтывают мозги огромной  холоднющей
ложкой.
     Он откашлялся, брызгая слюной на грудь, - омерзительный
горько-соленый привкус во рту остался, но уже  не  заставлял
кишки,  слипшиеся  в плотный ком, пытаться  покинуть  утробу
через глотку. В общем, бывало и похуже:
      Приподнявшись на локтях, Мазур тем самым тут же вызвал
взрыв  воплей на незнакомом языке - пожалуй что,  в  них  не
было ничего враждебного, один веселый азарт.
      Ни  следа  серых  туч  -  небо вновь  сияло  чистейшей
голубизной, и светило жаркое ноябрьское солнце,  и  сверкало
море.  Он  лежал совершенно голый в тени убогонькой  хижины,
хлипкого   сооружения,  сквозь  стенки  коего   можно   было
прекрасно  рассмотреть  внутренний  интерьер,  заключавшийся
+(hl  в  циновках  и каком-то баке из оцинкованного  железа.
Хижина  -  и  десяток  других  -  располагалась  на  пологом
возвышении  метрах в пятистах от морского берега,  в  этакой
котловине  меж  двух  отлого  сходившихся  склонов.  Пальмы,
прозаически росшие там и сям десятками, выглядели ничуть  не
пострадавшими от промчавшегося тайфуна - должно быть,  место
было  выбрано  с  большим знанием местной географии,  склоны
защищали от порывов ветра.
     У берега покачивалось с полдюжины одномачтовых лодок со
спущенными  парусами, а неподалеку, на бережку, великанскими
рыбьими  скелетами уныло гнили останки пары-тройки таких  же
немудрящих  суденышек, видимо, отслуживших свое и  списанных
без  бумажной  возни. Ну, так: Изволите ли  видеть,  порт  и
населенный пункт:
      Сделав  над собой некоторое усилие, Мазур приподнялся,
сел,  привалившись  спиной к хлипкой стене  хижины.  Оглядел
аборигенов, в количестве этак дюжины, в своею очередь, жадно
его  рассматривавших  с  видом провинциалов,  совершенно  не
избалованных зрелищами, а так же приезжими.
     На первый взгляд, народец был простой и незамысловатый,
как  и  следовало  ожидать,  -  Азия-с,  глушь  несусветная:
Холщовые  рубахи, майки, некоторые в потрепанных шортах,  но
большинство облачены в разноцветные куски материи, обернутые
вокруг  тела самыми разными способами, и у каждого на голове
- черная бархатная шапочка.
       Пора   было   сконцентрироваться.  Мазур  старательно
припомнил  вс„,  чему  его учили, -  антропологический  тип,
одежда:
      Нельзя сказать, что он был на седьмом небе от счастья.
Эти  лица  эти  саронги, шапочки: Мусульмане.  Индонезийские
мусульмане.   Которая-то  из  многочисленных   индонезийских
народностей,  который-то  из тысяч  индонезийских  островов.
Таковы уж здешние места: шаг вправо - Малайзия, шаг влево  -
Индонезия, шаг назад - еще что-нибудь не менее экзотическое:
      Скверновато.  К первому в мире государству  рабочих  и
крестьян  в  этой  стране относятся без  всякого  радушия  -
учитывая  события  двадцатилетней  давности,  резню  местных
коммунистов,  форменную  гражданскую  войну:  Впрочем,   это
касается   более   цивилизованных  районов  Индонезии.   Эти
простодушные  пейзане, надо полагать, не знают  разницы  меж
Советским   Союзом   и   княжеством   Монако,   потому   что
представления  не имеют, поспорить можно, ни  о  том,  ни  о
другом.
      Его  разглядывали с простодушным любопытством,  толкая
друг  друга  локтями,  пересмеиваясь  и  громко  обмениваясь
непонятными мнениями.
      В  конце  концов  вперед  выскочил  шустрый  худощавый
мужичонка, присел рядом с Мазуром, извлек из складок саронга
ржавую  тупую  вилку  с  потемневшей  деревянной  рукояткой,
легонько  ткнул  ею Мазура в ляжку, устрашающе  оскалился  и
облизнулся  с  видом  заправского каннибала.  Грозно  вращая
глазами  и  поглаживая  себя  по  животу,  всеми  средствами
пантомимы  пытался  дать понять нежданному  гостю,  что  его
собираются  незамедлительно использовать в  гастрономических
f%+oe.   Судя   по   его  мимике  и  одобрительному   ржанью
односельчан,  этот субъект был чем-то вроде  общепризнанного
местного шута.
        Мазур    стоически    перенес    эту    демонстрацию
гастрономических поползновений. Слишком хорошо помнил, что в
Индонезии людоедов нет. Южней, ближе к Австралии,  на  Новой
Гвинее  и  прилегающих  архипелагах, в  тех  самых  красочно
описанных Джеком Лондоном местах, каннибалы попадаются  даже
сегодня. Но только не здесь.
       Подумав,  он  решился.  С  помощью  нехитрых   жестов
попытался  донести  до  деревенского  потешника   столь   же
нехитрую  мысль:  эк  тебя раскатило, людоед  хренов,  а  не
хочешь  вместо  лангета  из белого  пришельца  пососать  его
мужское достоинство?
     Смысл пантомимы моментально дошел до собравшихся, и они
все с той же первобытной непосредственностью заржали уже над
незадачливым  шутом,  раскачиваясь,  молотя  друг  друга  по
спинам, фыркая. Ближайший, правильно истолковав жест Мазура,
протянул ему зажженную сигарету. В общем, народ был вроде бы
не  вредный.  Жадно  затягиваясь паршивой сигареткой,  Мазур
задумался над животрепещущим насущным вопросом: ну, а дальше-
то что? Какие планы строить?
     Как отсюда выбираться? Нет, нужно подождать дальнейшего
развития  событий, должно же даже в этой глуши быть какое-то
начальство  или  нечто аналогичное. Судя по  всему,  это  не
мимолетный  приют  рыбаков, а настоящая деревня,  оседлость,
населенный пункт - вон женщина вдали прошла, детишки  бегут,
буйволы валяются в тенечке:
      -  По-английски  кто-нибудь  понимает?  -  спросил  он
громко.
     Добрые пейзане стали переглядываться, ожесточенно треща
на своем родном наречии, - но ответа Мазур не дождался, что-
то не наблюдалось среди них полиглотов и лингвистов:
      Ага!  Настроение  собравшихся вдруг изменилось  -  они
притихли,  малость съежились. Ну да, понятно - в их  сторону
направлялись двое субъектов, резко отличавшихся от  жилистых
островитян,    несомненно    принадлежавших    к    местному
пролетариату.
      Один  был  несомненный китаец,  пожилой,  упитанный  и
золотозубый,  в  чистой полосатой пижаме. Второй  внешностью
ничем   не  отличался  от  собравшихся,  но  был  опять-таки
поупитаннее,  гораздо  старше, держался  с  неким  спокойным
превосходством, саронг на нем был безукоризненно чистым,  из
разноцветной ткани. "Вот оно, местное руководство, - подумал
Мазур  настороженно.  - Прямо-таки первый  секретарь,  право
слово, номенклатура везде одинакова:"
     И остался сидеть в прежней позе - не честь же отдавать,
прикладывая руку к пустой голове?
      Сидевшие  проворно  подвинулись,  освобождая  пожилому
место  на толстом поваленном стволе, отшлифованном ветром  и
временем.  Тот  величаво уселся, не глядя, взял  из  чьих-то
пальцев   почтительно   протянутую   сигарету   и   принялся
разглядывать   Мазура  -  опять-таки  без   враждебности   и
недоброжелательства, скорее уж с видом рачительного хозяина,
/`(*($k"   ni%#.,   какое  применение  можно   будет   найти
неожиданной находке и выйдет ли от нее польза. "Ну,  ничего,
-   подумал  Мазур.  -  Главное,  не  сожрут.  И  не  видать
поблизости ни пиратов, ни шпионов. Выкарабкаемся:"
      -  Как  тебя  зовут,  белый?  -  спросил  пожилой  по-
английски.
     Собственно говоря, звучало это совершенно иначе. "Какое
имя  тебе принадлежать, белый-парень-человек?" Примерно так.
Это  и  был  знаменитый пиджин-инглиш,  примитивный  вариант
английского,  очень распространенный в здешних  местах,  где
процветали десятки, если не сотни разнообразнейших языков  и
наречий,   и  на  пиджине,  Мазур  помнил,  даже  издавалось
несколько газет в разных странах.
     Подумав, он ответил, стараясь изъясняться попроще:
     - Меня смыло с корабля. Меня зовут: Джим Хокинс.
      Вряд ли хоть кто-то из присутствовавших здесь туземцев
читал  бессмертный роман Стивенсона или вообще умел  читать.
Китаец разве что, хотя кто его знает: Китаец - это легонькая
заноза.  Тот  самый  мазок,  что портит  картину.  Их  здесь
тысячи, на тысячах островов, таких вот китайцев, хуацяо, как
их  еще  называют,  торговец, ростовщик, коммивояжер  и  бог
знает  кто  еще  в  одном  лице - и любой  из  них,  памятуя
инструктаж, может работать на пекинскую разведку, а если  не
на  пекинскую,  то на тайваньскую непременно:  Ладно,  авось
обойдется, в чем можно заподозрить морячка, случайно смытого
волной с проходящего судна?
      -  Ты  плыл  на  корабле,  Джимхокинс?  -  невозмутимо
осведомился пожилой.
      -  Ну да, - сказал Мазур. - Когда начался шторм,  меня
смыло за борт. Еле выплыл.
     - Ты хорошо плыл, - одобрительно кивнул пожилой. - Даже
сам  на  берег  почти выполз. Я смотрю, ты  сильный  парень:
Мазур  чуточку  обеспокоился - нет,  вроде  бы  ни  один  из
инструкторов  не  упоминал  о привычке  местных  обращать  в
рабство таких вот случайных путников.
     - Меня зовут Абдаллах, - сообщил пожилой.
     - Ты здесь вождь? - поинтересовался Мазур.
      -  Вожди  бывают  только у дикарей, -  с  достоинством
ответил  старина  Абдаллах. Если он  и  был  обижен,  то  не
показал этого. - У нас культурная страна. Цивилизованная.  Я
- староста острова. Всего острова, - значительно добавил он,
подняв палец. - Какая твоя вера?
     Помедлив, Мазур признался:
     - Да знаешь ли, никакой.
      -  Это  плохо - совсем без веры, - сказал  Абдаллах  с
непроницаемым  видом.  -  Мы  -  мусульмане.   Ты   уважаешь
мусульманскую веру?
      - Уважаю, - сказал Мазур, решив, что с него не убудет.
-  Пророк  Мохаммед,  да  святится имя  его,  был  почтенным
человеком.
      На  пиджине это, конечно, звучало не столь  красиво  и
гладко.  Скорее уж так: "Этот парень-человек,  имя  которому
быть  Мохаммед, имя ему принадлежать-быть святое, был очень-
крепко уважаемый:"
      Однако  господину  старосте вполне этого  хватало.  Он
расплылся в дружелюбной улыбке, спросил:
     - Может быть, ты знаешь, и как молиться?
     - Нет, к сожалению, - быстро ответил Мазур.
     "Уж столько-то я о вас, мусульманах, знаю, - подумал он
трезво. - Брякнешь "Ля илля иль Алла, Мохаммед расуль  Алла"
- и ты уже мусульманин, поскольку при свидетелях прозвучало.
А где мусульманство, там и обрезание: Не дождетесь!"
      - Хорошо, Джимхокинс, - кивнул староста. - Ты вроде бы
неплохой человек. Значит, моряк?
     - Ага, - сказал Мазур.
     - Пойдем ко мне в дом, - неожиданно предложил староста,
вставая. - Поговорим, как приличные люди.
      -  А  это ничего, что я: - сказал Мазур, обеими руками
указав на свою откровенную наготу.
      Староста что-то громко приказал - и ближайший туземец,
шустро  сдернув с плеч саронг, протянул его Мазуру. Встав  и
немного  подумав, Мазур обернул синюю ткань вокруг бедер  на
манер  юбки  -  и по здешним меркам был отныне  одет  вполне
прилично.  Абдаллах с непререкаемым видом произнес несколько
фраз  и  двинулся вперед. Все остальные остались  на  месте,
хотя по лицам было видно, как им хочется и дальше общаться с
заезжим странником.
      Они  бок о бок шагали по деревне. Любопытно таращились
голые детишки, побрехивали тощие собаки.
      По  шаткой бамбуковой лестнице поднялись в  хижину  на
сваях  -  столь же хлипкую на взгляд привыкшего  к  рубленым
избам   русского  человека,  но  отличавшуюся  от  остальных
известной  добротностью.  Пожалуй,  именно  так   и   должно
выглядеть  жилище  здешнего первого секретаря  -  крыша  без
единой  прорехи, крепко сколоченный бамбуковый  пол,  вместо
циновок   -   яркие  хлопчатобумажные  коврики,   начищенная
керосиновая  лампа  в углу, старенький японский  транзистор,
алюминиевая посуда на низком ящике в углу.
       "Ох   ты!  -  восхищенно  подумал  Мазур,  откровенно
разглядывая возившуюся у ностальгического примуса девушку. -
Есть женщины в здешних селеньях:"
      Она  была чертовски симпатичная и ничуть не напоминала
женщину  первобытного  племени - в  синем  саронге  и  белой
блузке  с  квадратным вырезом, позволявшим не  так  уж  мало
разглядеть,   с   пышными,  ухоженными   черными   волосами,
спускавшимися ниже пояса. Зубки, улыбка, ресницы:
      Спохватившись  - вдруг он ненароком оскорбил  какие-то
местные   обычаи?  -  Мазур  поспешил  отвернуться.   Однако
девушк