астоящую жирную
русскую  селедку,  с хрустом  закусывал луком и московским  заварным хлебом,
макая все эти вкусные вещи в уксус. Начальник ел с таким завидным аппетитом,
что Супрун долго не мог оторвать свой взор от стола.
     -- Что,  на селедочку потянуло? -- заметив  взгляд  Супруна, усмехнулся
начальник. -- Парочку могу уступить, у меня их с десяток.
     Он  оторвал  кусок  промасленной бумаги,  положил  на нее  две  большие
рыбины, пяток крупных луковиц, отрезал полбуханки  хлеба, все это  аккуратно
завернул и подал Супруну:
     -- Бери. Вполне пригодится на закуску!
     Окончив  доклад и получив указания, летчик чеканным шагом направился  к
выходу, но как только вышел из палатки, пустился домой таким шагом, будто за
ним гналась стая волков. Он  мчался, глотая слюну, заранее  представляя себе
то впечатление, которое произведет  этот подарок на его комэсков. Но палатка
была  пуста. Командиры  ушли на  самолетную стоянку.  Супрун решил  отрезать
маленький, совсем  крошечный кусочек  селедки,  чтобы, как  говорится,  хоть
немножко отвести душу. Как назло, куда-то запропастился нож.
     Летчик стал его всюду искать,  и в тот момент, когда нож нашелся, вдруг
пронзительно и тревожно заревела сирена боевой тревоги.
     Летчик в сердцах выругался, швырнул заветный сверток в тумбочку, сорвал
с гвоздя шлем и очки и одним прыжком выскочил за дверь.
     Он увидел, как в небе медленно опускалась зеленая ракета и  две пятерки
дежуривших машин  одна  за другой взметнулись  вверх. Подбежавший к  Супруну
начальник  штаба доложил, что к охраняемому объекту идут двенадцать японских
бомбардировщиков и десять истребителей.
     -- Хорошо!.. Вы остаетесь за меня! -- бросил ему Супрун, сел в машину и
во главе звена поднялся в воздух.
     Его тройка, летя  на восток, круто  набирала высоту и  через пять-шесть
минут оказалась над небесным полем брани. Бой в разгаре.
     Десяток  бомбардировщиков  (два  уже  горели  на  земле),  преследуемые
шестеркой  наших истребителей, удирали и,  облегчая себе  бегство, сотрясали
горы взрывами впустую сбрасываемых бомб.
     Четверка наших истребителей яростно сцепилась с девяткой вражеских.
     -- Что ж, -- вслух подумал Супрун, -- мы прибыли вполне вовремя!
     Он   настороженно  поглядел  по   сторонам   и  вниз,  удерживая   свое
преимущество  в высоте.  Самолеты,  короткие, как  жучки, гонялись  друг  за
другом, и  то и дело из  носовой  части  машин выскакивали  то короткие,  то
длинные голубовато-красные лучи трасс.
     Супрун положил машину в глубокий вираж, чтобы лучше осмотреться вокруг,
вдруг бросил в эфир несколько слов команды прикрывавшим его сзади летчикам и
ринулся по вертикали вниз.
     Два вражеских самолета зашли  в  хвост  одному нашему  и, зажав  его  в
огненные клещи, яростно клевали, пытаясь сбить.
     Супрун еще издали поймал врага в прицел и, когда расстояние сократилось
до семидесяти-восьмидесяти метров, нажал на гашетку всех пушек и пулеметов.
     В  следующее мгновение  он увидел,  как  этот  самолет  внезапно задрал
правое  крыло,  клюнул на  нос и,  нелепо  кувыркаясь, пошел к земле. Другой
резко  отвернул  в сторону.  Супрун взял  ручку на  себя,  но,  по  привычке
оглянувшись, снова перешел в резкое пике.
     Три вражеских истребителя  заходили  ему  в  хвост,  и  голубые  стрелы
трассирующих  пуль заканчивались не  так уж далеко от  крыльев  его  машины.
Выждав несколько секунд, он повернул  голову. Истребители еще хоть и гнались
за ним, но заметно отстали.  Супрун с  силой  потянул  к  себе ручку.  Будто
многотонный груз свалился на его голову,  стараясь вдавить ее в плечи. Перед
глазами заплясали темные  круги,  но преимущество в высоте  снова  перешло к
нему. Взглянув вниз,  летчик увидел, что гнавшиеся за ним  машины проскочили
далеко вперед.
     Одна из них, окутанная дымом, резко снижалась, тянула на посадку. Слева
и чуть позади себя Супрун заметил комэска 2, бросившегося к нему на выручку.
Бой утих. Враг, потеряв четыре машины, бежал.
     Все  наши  машины   благополучно  возвратились  на   аэродром.  Супрун,
приземлив  самолет,  соскочил  с  крыла  и  быстро осмотрел  машину.  В  ней
оказалось около сорока пробоин.
     -- Осмотрите внимательно самолет и доложите, -- приказал он технику.
     Осмотрев  вместе с  комэсками  другие самолеты,  летчики  направились к
себе, по дороге горячо  обсуждая бой. У самого  входа  в  палатку их  нагнал
техник.
     -- Посмотрите, товарищ командир, -- обратился  он к Супруну и  протянул
небольшую металлическую трубку.
     Это была очень важная трубка, и Супрун, взяв ее  в  руки, почувствовал,
что ему даже немножко не по себе.
     Трубка  соединяла  штурвал  управления  с рулем высоты. Попавшая  в нее
разрывная  пуля рваным  зигзагом  почти  поперек  перебила  трубку.  Две  ее
половинки едва держались на узкой, случайно уцелевшей полоске металла.
     --  На таком  волоске  висела моя жизнь!  --  шутя  воскликнул  Супрун,
поднимая и показывая всем трубку.
     -- Да, товарищ командир, -- сказал ему в тон комэск 2. -- Не иначе, как
в рубашке родились!
     --  Действительно,  вам  повезло,   --  произнес  комэск  1.  --  Такой
счастливый случай  положено  могарычом  отметить.  К тому же  и  бой неплохо
провели, -- весело заключил он.
     -- Что ж, можно, --  ответил  Супрун.  -- Водочки  у нас  немножко  еще
осталось...
     -- А закусывать все той же кашей? -- погрустнев, спросил комэск 1.
     -- Нет. Есть кое-что получше! -- загадочным тоном сказал Супрун, быстро
вошел в палатку и развернул сверток с селедкой.

        Летчик и его жена
     "Як-6", пилотируемый Ковалевым, сел  и подрулил к  указанному  месту на
стоянке.  Винты  последний  раз  качнулись и остановились.  Люди  вылезли из
кабины  на крыло и  спрыгнули на  снег.  Отражая солнце, снег  слепил глаза.
Жмурясь, летчики пошли погреться и поесть в зимний аэродромный рай: в буфет.
Вместе с  другими Ковалев приплясывал в прихожей, отряхивая снег с унтов.  В
эту минуту на него вдруг навалилась коренастая фигура. Со свету кажется, что
в прихожей  темно. Ковалев  напрягает  глаза  и  узнает Жору,  или,  точнее,
Георгия Николенко.  Они с ним были  большие  друзья, четыре с лишним года не
виделись, и были  оба рады встрече. Пока они  усаживались  за стол,  Ковалев
убедился, что Жора  внешне почти не изменился. Такой  же румяный,  курносый,
задорный. Только теперь он военный  летчик-испытатель. Его работа состоит  в
том,  что он  проверяет  качества  разных типов  истребителей,  предлагаемых
конструкторами на вооружение наших воздушных сил.
     Друзья пьют горячий кофе, греют руки о стаканы и вспоминают прошлое.
     Раньше Жора  работал  инженером  на  самолетном  заводе. Он был по  уши
влюблен  в  авиацию. Все свои  свободные часы  он  проводил  за городом,  на
аэроклубном  аэродроме.  Там  он  окончил  летную  школу  и  остался  в  ней
инструктором. По воскресным дням Жора учил летать без отрыва от производства
таких же энтузиастов, как он сам.
     Среди десяти его  учеников были две девушки. Одна из них, Зина, ткацких
дел  мастер, обладала  довольно приятной внешностью. Особенно хороши были ее
светлосерые смеющиеся глаза и шелковистые, каштанового цвета  локоны. Короче
говоря, она нравилась не одному только Жоре. И это последнее обстоятельство,
как многим казалось, не совсем хорошо влияло на ее  характер. Но Жора этого,
по-видимому, не замечал. Он с явным пристрастием обучал ее  полетам. Он стал
как-то изящнее одеваться и употреблять в разговоре ласковые и уменьшительные
словечки, чего раньше за ним не водилось.  Дело кончилось  тем, что примерно
через год они поженились.
     Свой месячный летний  отпуск молодожены провели в аэродромных  лагерях,
расположенных  в  живописном  месте,  в  сосновом  бору,  на  берегу  канала
Москва--Волга. Жора был уже командиром звена, Зина -- в его звене летчиком.
     Командиром второго звена был  Тимофей Гаев. Это был невысокий  человек,
со смуглым,  как у цыгана,  лицом. Он  отличался также и тем,  что мастерски
летал и не любил разговаривать. Выжать из него слово считалось событием.
     В один из погожих  жней были  устроены для  инструкторов  тренировочные
полеты.
     Зина  была  финишером  и  взмахом  белого  флажка   разрешала   посадку
самолетам.
     Когда Гаев сел на своем "У-2", Зина  обратила внимание, что он  сидит в
задней кабине, хотя, взлетая, находился в передней. Она не поверила глазам и
подошла поближе.
     -- Это  вы, Гаев?  Мне  показалось, что  вы,  взлетая,  были в передней
кабине.
     Гаев  взглянул на нее, по своему обыкновению ничего  не ответил, кивнул
головой -- мол, отчаливай -- и дал газ.
     Минут через двадцать он приземлился, сидя опять в передней кабине. Зину
разбирало  любопытство.  Перед  вечером,  заметив,   что  у   Гаева  хорошее
настроение, она спросила:
     -- Скажите, Гаев, каким это колдовством вы оказываетесь при  посадке не
на том месте, на котором бываете на взлете?
     Гаев вынул изо рта небольшую, насквозь прокуренную трубку, с которой он
и во сне не расставался, и буркнул:
     -- В  воздухе перелезаю.  Тренируюсь  по  своему  плану.  Может,  когда
понадобится.
     -- Трудно?
     -- Нет, ничего.  --  и он  взял трубку в  рот, давая этим  понять,  что
затянувшийся разговор окончен.
     В конце следующего  дня Жора и Зина полетели  потренироваться  в  зону.
Выйдя из  петли  в горизонтальный  полет, Жора  вдруг почувствовал, что  его
сердито  и  нетерпеливо  колотят  по спине. Он повернул голову влево: задняя
кабина  была пуста.  В  ужасе  он  глянул вправо и  похолодел: изо  всех сил
вцепившись в борт кабины, Зина  стояла на крыле. Ветер  яростно  хлестал  по
ней, пытаясь сдуть ее с крыла. Сквозь пулеметный треск мотора Жора разобрал,
что его приглашают поменяться местами -- на лету перелезть в заднюю кабину.
     -- Ты что, в своем уме, что ли? -- гневно закричал Жора.
     Зина  в таких случаях  не  оставалась в долгу и  ответила мужу в том же
духе.  В воздухе  завязалась  горячая семейная  сцена, так  как у  обоих был
неуступчивый характер.
     Даже  с земли  было  видно,  что самолет  делает какие-то  ненормальные
эволюции.
     Зина  топала ножкой по крылу, а сквозь дымчатые стекла ее  летных очков
будто проскакивали грозные молнии. Жора долго не сдавался, но потом вспомнил
(как он сам после рассказывал) прочитанную недавно заметку в "Вечорке":
     "Гражданка такая-то,  поспорив со  своим  мужем, выплеснула  ему в лицо
пузырек   с   азотной   кислотой.   Пострадавший   доставлен   в    институт
Склифассовского".
     Жора  посмотрел  через крыло:  внизу  колыхался  лес. Летчику вовсе  не
хотелось  повиснуть с машиной на деревьях и прославиться через службу скорой
помощи. Он  уступил и,  с трясущимися коленками, освободил жене место. Когда
супруги благополучно  сели, он назвал  ее  по  фамилии и  чужим, официальным
тоном сказал:
     --  Отставляю  вас  от  полетов на  пять  суток  за  ваше  недопустимое
поведение в воздухе.
     -- Ладно, -- сквозь зубы процедила жена, -- дома потолкуем.
     Эту ночь Жора не ночевал дома. Он остался у Ковалева.
     После того как они, смеясь, вспоминали этот случай, Жора буйно атаковал
друга вопросами, на которые сам же отвечал:
     -- Ты знаешь, какая у нас чудная дочь? Не знаешь!  Ты знаешь, что у нас
припасено для  таких гостей, как  ты? Не знаешь!  А то,  что  Зина  вчера  с
Кавказа прилетела и  привезла оттуда  разных  гостинцев  южного сорта? Так и
знал, что ты  ничего  этого  не  знаешь! Сегодня ты мой гость и остаешься  у
меня.
     Ковалеву ничего не оставалось делать, как согласиться.

        Русская сметка
     -- Не трите глаза, --  сказал Супрун одному из своих летчиков. -- Они у
вас и так красные.
     При этом Супрун  забыл,  что у него глаза  такие же  воспаленные, как у
всех  летчиков его группы, сидящих  здесь, на разборе недавнего боя. Вот уже
пятые сутки они не смыкают глаз, отбивая ожесточенное  воздушное наступление
Японцев. Днем,  а  в последнее время и ночью враг остервенело рвется к  тому
важному объекту, охрана которого возложена на группу Супруна.
     Противник имеет преимущества. Он  обладает близко расположенными базами
и  многократным  численным  превосходством  в самолетах. Его части действуют
раздельно: одни днем, другие ночью. В то же время Супруну приходится круглые
сутки отражать атаки одними и теми же наличными силами. В  самом начале боев
враг чаще действовал днем. Его самолеты летали обычно  в два этажа. Верхний,
состоявший из нескольких машин, управлял  боем нижнего -- основной дравшейся
группы.  Среди  "верхних" летчиков преобладали ассы. Они,  как  стервятники,
набрасывались на отставшие почему-либо  от строя наши машины. Тактике  врага
Супрун противопоставил  свою.  Сильный  отряд наших летчиков  связывал  боем
верхнюю командную группу  противника.  Нижняя  оставалась  без руководства и
подвергалась избиению. Вражеские самолеты падали в  горы как "сверху", так и
"снизу".
     Так  произошло  несколько  раз,  и противник,  понеся  большие  потери,
отказался от дневных налетов, перешел к ночным.
     Напомнив во время  разбора  боя некоторые тактические  тонкости, Супрун
сказал:
     -- Теперь  нам  большей  частью  придется  драться  ночью. Это труднее.
Однако надо будет научиться бить врага ночью  так же  успешно,  как  мы  это
делали днем.
     Ночью  на  подступах  к  городу,  расположенному  в  горах,  разгорелся
ожесточенный  воздушный бой.  Рев моторов  смешался с  треском  пулеметов  и
грохотом авиационных пушек. Голубовато-розовые струи  от трассирующих пуль и
снарядов молниями  из  конца в  конец рассекали  небо. Огромными  дымящимися
факелами,  кувыркаясь,  полетели  вниз  три  японских  бомбардировщика.  Три
взрыва,  один  за  другим,  осветили и  потрясли  окрестности, а горное  эхо
гулкими перекатами унесло этот грохот вдаль.
     Супрун  целился и стрелял. Супрун управлял  боем. Он видел, как яростно
его летчики атакуют врага.  В разных местах то и  дело прорывались  огненные
линии и, подобно магниевым вспышкам,  вырывали куски темного  неба,  освещая
находившиеся там машины.  Одна  из таких вспышек, особенно яркая,  вызвала у
Супруна  мысль,   как  ему  показалось,  довольно  удачную.  Утром  он   дал
оружейникам  команду оставить  трассирующие заряды лишь в одном  самолете, а
боекомплекты остальных машин сменить. Летчикам Супрун пояснил:
     -- Преимущество в бою на стороне того, кто нападает внезапно, кто видит
врага, сам оставаясь незамеченным. Пусть противник пользуется  трассирующими
снарядами, а мы попробуем обойтись без них.
     Следующий   ночной  бой  прошел,   как  по-писанному.  Один  из   наших
истребителей,  мечась в  разные  стороны, короткими трассами вызывал на себя
огонь  вражеских  бомбардировщиков.  А  на  них  из  темноты, с  максимально
короткой дистанции  падали меткие, разящие  удары. В  эту  ночь в горах было
светло и шумно. Пять самолетов врага долго горели на земле, озаряя неверным,
дрожащим светом окрестность. Так прошло еще несколько боевых ночей, и как-то
утром Супрун сказал своим командирам частей:
     --  "Гости", должно быть, очень недовольны нами. Надо ожидать налета на
аэродром.  Напомните  своим  летчикам,   как  приземляться   на  затемненную
площадку.  Сегодня,  как  только  стемнеет,  начните  тренировки  небольшими
группами. Всему остальному  составу принять  участие  в  подготовке  ложного
аэродрома.
     Весь день техники, мотористы,  каптерщики, повара и  шоферы  свозили на
соседнюю поляну остатки битых неприятельских машин, связывали и подпирали их
кольями, расставляя в определенном порядке.
     Когда работа  подходила к концу, Супрун поднялся в воздух. Сверху можно
было подумать, что здесь аэродром.  Две ночи прошли  спокойно.  В  третью, в
первом часу, наземные посты сообщили, что большая  группа японских самолетов
движется  к  аэродрому.  Сейчас  они в  таком-то  квадрате.  Петляют.  Хотят
незаметно подойти...
     Супрун поднял  пятнадцать истребителей и во главе  их полетел навстречу
врагу.
     В это же время на ложном аэродроме началась возня.  Загорались  и гасли
фонари, вспыхивали фары автомашин, изредка взлетали ракеты.
     Противнику уже мерещился успех. Его летчики убрали газ, чтобы, бесшумно
планируя,   напасть  внезапно.   Бомбардиры  положили   пальцы   на   кнопки
бомбосбрасывателей.  И  в  это  время  сверху, из  тьмы,  на  них  обрушился
нежданный  удар.  Погасли  ложные  огни  на поляне.  Их сменили  новые:  два
бомбардировщика  горят на земле. Остальные  поспешно  бегут.  Два  вражеских
летчика спрыгнули на  парашютах и неудачно пытались спрятаться в кустарнике:
их поймали. На другой день они сообщили на допросе, что их начальство сильно
обеспокоено большими потерями. Значительная часть самолетов разбита. Штабные
генералы крайне недовольны этим и собираются делать какие-то перестановки.
     -- Поможем  им! -- повеселев  от таких  известий,  сказал Супрун и  дал
команду готовиться к штурмовке вражеского аэродрома.
     Командир  поднял свои самолеты еще в предутренней  темноте. Он разделил
весь отряд на три части и повел  их извилистым  кружным путем, чтобы сбить с
толку  вражеские  наземные  посты.  Самолеты  Супруна  появились  над  целью
одновременно с разных  сторон.  Внезапность налета удалась. Через  несколько
минут  горели  подожженные  штурмовкой  самолеты, бензосклады,  ангары.  Два
склада с боеприпасами взлетели на воздух.
     День  спустя  воздушная  разведка сообщила Супруну,  что  враг  покинул
атакованную базу и отходит на другое место.
     Окруженный своими  помощниками,  Супрун  листал страницы журнала боевых
действий и  щелкал костяшками на  счетах.  В своем донесении  начальству  он
сообщал,  что за  короткий срок  сбито тридцать  шесть вражеских  самолетов,
своих потеряно пять. Далее он  вкратце  сообщал о том, что наши самолеты  во
всех формах боя качеством лучше вражеских.
     Профессиональный летчик-испытатель, Супрун подробно  изложил  большие и
малые недостатки, которые надо устранить, чтобы еще более улучшить машины.
     Что касается  людей, то он дал им очень высокую  оценку:  они  умело  и
самоотверженно дрались с захватчиками. В то  же время он изложил  свои мысли
относительно  того,  на что,  по его  мнению,  надо  обратить  внимание  при
подготовке новых кадров летчиков.
     Недели две спустя радист  принес радостную телеграмму:  многие  летчики
Супруна правительством Советского Союза награждены орденами, а их  командиру
присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

        Письмо на родину
     Еще утром здесь был аэродром врага. Теперь повсюду чернеют его разбитые
самолеты.  На  стоянках  и  в  укрытиях  появляются  машины  новых, с  боями
пришедших сюда хозяев -- летчиков Супруна.
     Техники  быстро  обживают  незнакомое  место  и даже  пытаются  создать
комфорт. Они  ухитряются электрифицировать  палатки с помощью аккумуляторов,
снятых со сбитых вражеских машин.
     День быстро прошел в  работе,  и ночь незаметно накинула свое покрывало
на  эти  унылые скалы  и зажатый  между ними  горный аэродром. Стало темно и
прохладно.
     Супрун  пришел  в палатку позже  всех. Одна лишь его койка  пустует, на
других уже спят. Он соединяет  согнутые крючками  концы двух  проволок, и  в
палатке вспыхивает  небольшая, но яркая  лампочка. Он прикрывает ее бумажным
колпачком, чтобы не мешать сну своих помощников.
     Завтра один из них улетает на родину, в Москву. Надо приготовить письмо
домой.
     Супрун  садится  за  ящик  из-под  макарон,  заменяющий  стол.  Достает
авторучку  и с удовольствием  прочитывает на  ней надпись: "Главканпром". Он
задумывается над началом письма, и мысль незаметно уносит его далеко-далеко.
Вот он, получив специальное  задание, выходит из Кремля на Красную  площадь.
Медленно идет вниз к Охотному ряду.  Здесь кипит и грохо