Вот, думаю, когда Виктор спасет.
 - Виктор!  -  зову я его,  но голову не поворачиваю,  не спускаю глаз с
Афанасьевых.  - Тебе приказ. Надевай лыжи - и на заставу. А я тут пока наших
приятелей постерегу.
 И если за что я Виктора уважаю, так за то, что в решительные моменты он
всегда точно выполняет приказания: сказано - и конец.
 Слышу - зашелестели лыжи, побежал Виктор.
 А я стою против Афанасьевых и секунды отсчитываю.
 Узнал меня старик.
 - Как вам мое маслице понравилось? - спрашивает.
 - Не распробовал еще, - отвечаю. - Больно дорожишься.
 - Дешево отдавать - проторгуешься, - говорит он.
 Так вот стояли и  перекидывались словами,  покуда не  заскрипел за моей
спиной снег и не подошел к нам красноармеец.  Легче мне стало. Покосился я -
парень ладный, статный, но понимаю - нельзя спускать глаз с Афанасьевых, они
только и ждут, как бы я отвернулся.
 - Что тут такое? - спрашивает красноармеец.
 - А вы уже с заставы?  -  спрашиваю его в свою очередь.  -  Скоро!  Вам
небось объяснили там.
 - Нет, не с заставы, - говорит красноармеец. - Я тут в обходе был.
 - А  к  вам мой паренек побежал,  -  говорю.  -  Задержали мы тут с ним
белогвардейских пособников.
 - Да вот и мои товарищи,  кажется,  идут!  - говорит красноармеец. - Вы
присмотрите еще немного за ними, а я побегу, потороплю товарищей.
 Действительно, слышу - доносится хруст валежника, идут какие-то люди.
 Афанасьевы стоят, слушают наш разговор, молчат.
 Красноармеец крикнул мне что-то на прощание и так же стремительно,  как
и появился,  скрылся за деревьями.  Не очень-то понравился мне его поступок,
не  по-товарищески было  оставлять меня  опять  одного,  но  извинил я  его,
сгоряча все сразу не сообразишь.
 Вскоре  прибежали красноармейцы,  человек десять,  и  начальник заставы
вместе с Виктором.  Забрали и отца и сына,  обезоружили их, и я мог спокойно
расправить плечи.
 Подошли мы  с  начальником заставы к  застреленной собаке,  и  при виде
убитого мною великолепного пса еще раз сжалось у  меня сердце.  Как нес он в
зубах кость,  так и не выпустил ее. Разжали мы у пса челюсти, взяли кость, и
все нам стало понятно: служила эта кость как бы футляром для бумаг.
 Затем отправились мы в Соловьевку.
 - Рассердился я  было на вашего красноармейца,  что одного меня с этими
бандитами оставил, - говорю я по дороге начальнику заставы.
 - Какого красноармейца? - спрашивает тот.
 - Да вот,  который в обходе был,  -  объясняю.  - Он же к вам навстречу
побежал.
 - Да тут никакого красноармейца быть не могло,  -  говорит начальник. -
Чудно что-то...
 И  тут  я  догадался,  что  это был тот самый человек,  который на  той
стороне собаку дожидался и, не дождавшись, пришел выяснить причину задержки.
Представил я себе мысленно его обличье,  вспомнился мне его бархатный голос,
и  сообразил я,  что всего час назад разговаривал не с  кем иным,  как с тем
самым племянником госпожи Борецкой,  который так  ловко когда-то  надо  мной
посмеялся.
 - Да ведь это же оттуда!  - принялся я объяснять начальнику и указывать
в сторону границы. - Не мог он далеко уйти.
 Рассыпались красноармейцы по лесу. Нет, не нашли.
 В  Соловьевке сделали мы  у  Афанасьевых обыск.  Старик был  потверже и
поупрямее,  ничего бы,  пожалуй,  не  указал,  но сын струсил,  привел нас в
коровник там мы и нашли под навозом жестянку с частью документов.
 Позже,  когда  Афанасьевых привезли  в  Петроград,  он  и  указал,  где
хранился в особняке архив.
 В дровяном сарае, посреди всякой рухляди, запрятан был врытый в землю и
засыпанный мусором ящик с  бумагами.  Никто бы и не подумал заглянуть в этот
угол.
 Часть архива старик Афанасьев успел переправить за  границу,  но и  то,
что  осталось,  сослужило нам  службу и  поведало о  деятельности лейтенанта
Роджерса,  назвавшегося  при  знакомстве  со  мной  племянником  Борецкой  и
примерно год назад ночевавшего у меня в комнате.
 Наступил Новый  год.  Я  зашел  навестить Железновых.  Виктор сидел  за
книжкой.  Зинаида Павловна варила на керосинке кашу.  Мы поговорили с  ней о
сыне,  и  он  не вмешивался в  наш разговор.  Но когда она зачем-то вышла из
комнаты,  он  быстро подошел ко мне и  заговорил вполголоса,  потому что при
матери никогда со мной о делах не разговаривал.
 - Я вот все думаю,  - сказал он. - Напрасно ты меня тогда услал. Я даже
не понимаю, как этот белогвардеец тебя не убил.
 - Потому и не убил,  что я тебя на заставу послал,  -  сказал я,  ероша
мальчишеские  вихры.   -  Он  услышал  приближение  красноармейцев  и  ушел.
Рискованно было напасть на меня,  он бы к себе внимание привлек. Вот он меня
и не тронул, бесполезно было. Предпочел скрыться.
 - А  товарищей спасти?  -  спросил Виктор.  -  Ведь Афанасьевы ему были
товарищи?
 - Видишь ли,  -  сказал я,  - эти люди товарищество понимают по-своему.
Афанасьевы для него свое дело сделали,  вот он  ими и  пожертвовал.  А  сами
Афанасьевы не  решились его  выдать,  а  может быть,  надеялись,  что он  их
спасет.
 Заблестели у Виктора глаза.
 - А как ты думаешь, этот... не ушел за границу?
 - Поручиться не могу,  но вполне возможно,  что он находится где-нибудь
среди нас.
 Прижался ко мне Виктор.
 - Поедем? - говорит. - Поедем искать этого человека?
 Взял я его за плечи, подтолкнул к столу, посадил.
 - Сиди,  -  говорю.  -  Может быть,  и поедем.  Но пока об этом забудь.
Вспомни, что ты матери обещал? После каникул учиться лучше всех.


СКАЗКА О ТРУСЛИВОМ ЧЕРТЕ

 Кончилась гражданская война. Начиналась мирная жизнь Надо было засевать
землю,  восстанавливать фабрики  и  заводы.  Везде  оставила  следы  военная
разруха.  Многое предстояло сделать,  чтобы навести в стране порядок.  Враги
повели  себя  хитрее,   действовали  исподтишка,  и  не  всегда  легко  было
распознать, кто враг, а кто друг.
 Меня перевели на  работу в  Москву,  и  Виктор переехал вместе со мной.
Зинаида Павловна вышла замуж за  соседа по  квартире,  у  нее появились свои
заботы, и я уговорил ее отпустить сына.
 С Виктором мы, понятно, ни о чем не уславливались, но как-то само собою
подразумевалось,  что закончив образование, он будет работать вместе со мной
- уже с тринадцати лет он начал считать себя чекистом.
 Летом 1922  года  на  Урал  отправлялась комиссия для  осмотра железных
рудников.   Комиссия  состояла  из  инженеров  и   работников  хозяйственных
учреждений,  и я включен был в нее в качестве представителя Государственного
политического управления.
 Комиссии поручено было  наметить меры для  восстановления и  расширения
железных  рудников.  Руководители некоторых  советских учреждений предлагали
сдать в  аренду иностранным капиталистам важные отрасли народного хозяйства,
и доклад комиссии о состоянии рудников мог иметь немаловажное значение.
 Выехать следовало в начале июня,  вся поездка была рассчитана месяца на
три.  Точный маршрут в  Москве установлен не  был.  По приезде на Урал члены
комиссии должны были связаться с местными организациями,  наметить совместно
с ними план работы и объехать крупнейшие рудники.
 Виктор просил меня  взять его  с  собой,  и  я  ничего не  имел против.
Неплохо было использовать ему лето для того,  чтобы познакомиться с  Уралом.
Сначала я  решил  было,  что  Виктор будет  сопутствовать мне  самым обычным
образом,  но потом в голову пришла идея использовать поездку для тренировки,
которая могла пригодиться парню в будущем.
 - Хорошо,  я тебя возьму, - сказал я. - Но поедешь ты самостоятельно. Я
должен и не видеть тебя,  и не слышать. Но время от времени, через день-два,
ты будешь находить способы встретиться со мною наедине.
 Виктор не сразу понял.
 - Это что же такое? - спросил он. - Игра?
 - Скорее  экзамен,   -  сказал  я.  -  Вскоре  тебе  придется  работать
самостоятельно и, возможно, заниматься крупными делами.
 Виктор задумался.
 - Хорошо,  -  сказал он  наконец.  -  Я  попытаюсь.  Ты скажешь,  когда
начинать?
 Нетрудно было догадаться,  что озадачило Виктора,  но  мне понравилось,
что сам он не промолвил об этом ни слова.
 - Успокойся, испытание не будет таким жестоким, как ты предполагаешь, -
сказал я  мальчику.  -  Тебе не придется добывать средства к существованию и
изворачиваться перед каждым встречным.  Ты получишь и деньги,  и предлог для
поездки,  чтобы не  возбуждать подозрений.  Игра  идет  между нами двумя,  и
больше никого не надо в нее вмешивать.
 - Тогда я  со всем согласен!  -  воскликнул Виктор.  -  Ты двадцать раз
будешь находиться рядом и не сумеешь меня заметить!
 - Но смотри, никаких глупостей, - предупредил я его.
 Я  не боялся за Виктора.  Парню исполнилось шестнадцать лет,  он сильно
возмужал и был достаточно благоразумен.
 Незадолго до  отъезда члены комиссии собрались на  заседание.  Это были
инженеры-геологи   и   один   металлург,   хозяйственники  и   представитель
профессионального союза  горнорабочих.  Комиссию возглавлял профессор Савин,
известный геолог,  подвижной и  говорливый толстяк,  больше всего,  кажется,
боявшийся не выполнить в жизни все, что предположено было им сделать. Явился
на заседание и видный в то время советский деятель...  Ну,  назовем его, что
ли, Базаров.
 Мы  поздоровались,   расселись  за  круглым  столом,  стоявшим  посреди
просторной комнаты, и потом как-то невольно склонились все над картой Урала,
лежавшей на столе, перебирая возможные варианты нашего маршрута.
 - Уважаемые коллеги!  - скороговоркой сказал Савин, открывая заседание.
- Мы  должны действовать энергично и  не  теряя времени.  Надо так осмотреть
рудники,  чтобы взять на учет каждую вагонетку. В результате обследования мы
создадим план  восстановления бездействующих рудников,  развертывания горных
работ, увеличения добычи...
 - Вы  несколько...  углубляете  задачи  комиссии,  -  очень  вежливо  и
спокойно  вмешался  в  разговор Базаров.  -  Комиссия должна  беспристрастно
обрисовать нам состояние рудников,  а уж как поступать дальше - вопрос будет
решаться в Москве, с точки зрения общих государственных интересов...
 Савин возразил,  и  они с  Базаровым поспорили,  но Базаров,  пользуясь
своим  видным  положением,   очень  уверенно  оборвал  профессора,  и  Савин
смутился, что-то забормотал и смолк.
 Тогда  я  не  придал  этому  разговору  значения,  и  легкая  перепалка
запомнилась,  правильнее,  вспомнилась мне  значительно позже,  спустя много
лет, когда враждебная деятельность Базарова была разоблачена, - в те дни я и
предположить не мог, насколько умело и ловко могут маскироваться предатели.
 Вечером я  дал  Виктору денег,  удостоверение о  том,  что он  является
агентом по распространению каких-то журналов -  в те годы по нашей провинции
разъезжало множество всяких торговых посредников и агентов, - и сказал:
 - Ты ведь Уэллса читал - "Человека-невидимку"?
 - Ну читал, - ответил Виктор.
 - Так вот,  ты тоже становишься невидимкой.  Единственное, о чем я могу
поставить тебя в известность,  так это о своем отъезде: завтра, восемь часов
вечера, Ярославский вокзал.
 У Виктора дрогнули губы.
 - Ну что ж, - сказал он, - постараюсь не осрамиться.
 Выехала наша комиссия в положенное время,  никто не отстал, не опоздал,
- в общем, как говорится, тронулись с места легко.
 От  Москвы до  Урала не близко,  но скучать в  поезде не пришлось.  Чем
дальше  мы  отъезжали  от  Москвы,  тем  сильнее  чувствовалось возбуждение,
испытываемое моими попутчиками.  Предстояла работа, имевшая большое значение
для  всей  нашей  промышленности.  За  годы  войны  инженеры изголодались по
работе, требовавшей размаха и творческой выдумки, Савин высказывал различные
предположения и  сочинял проекты реконструкции рудников,  и  все  охотно ему
вторили.  Конечно, не все вначале одобряли радужные проекты профессора, но в
разговоре он  как  бы  случайно  напомнил  старое  суждение о  превосходстве
иностранных инженеров над русскими,  задел больное место своих спутников,  и
их невозможно уже стало унять.
 Пожалуй,  среди всей компании я  один был несведущим человеком.  Но  не
стеснялся  задавать  вопросы,  и  спутники  терпеливо делились  знаниями.  В
течение трех суток я прослушал целый курс горного училища!
 Меня интересовало,  едет ли в этом поезде Виктор. Не один раз обходил я
вагоны,  заходил  к  проводникам в  служебные отделения,  заглядывал даже  к
машинисту на  паровоз,  но  усилия мои оказались тщетными:  Виктора нигде не
было.  Однако выходя на какой-то остановке на платформу и  накидывая на себя
шинель, я нашел в кармане записку: "Не ищи меня, я тут".
 Прибыв к  месту назначения,  мы устроили несколько совещаний,  и  затем
началось наше путешествие по уральским городкам и поселкам. Мы передвигались
на поездах,  на лошадях,  на пароходах и, стараясь осмотреть возможно больше
рудников,  знакомились с участками, лазили по карьерам и отвалам, спускались
в  шахты,  брали на  учет  годные и  негодные машины и  подолгу беседовали с
тамошними рабочими и служащими.  Настроение у них всех было одинаковое:  все
соскучились по  работе,  все охотно нам помогали,  жаловались на неполадки и
ждали помощи от нас.
 Пример нам  подавал Савин.  Тучный старик,  точно  мальчик,  взбегал по
уступам  открытых разработок и  нырял  в  забои  шахт,  все  ему  надо  было
обязательно увидеть самому, никому не давал покоя, каждый день заставлял нас
составлять десятки отчетов, описей, актов.
 - Будем действовать с умом,  - любил повторять он, - не понадобится нам
никакая помощь от иностранцев.
 Но  далеко не  все  шло так,  как хотелось Савину.  Многие рудники были
заброшены,   разработка  других   велась  хищническим  способом,   рудничное
оборудование было разворовано,  и,  самое главное, мы то и дело, к удивлению
местных работников,  находили затопленные шахты,  обвалы и оползни. Никто не
знал,  когда произошли эти бедствия,  ничего о  них не было известно,  и эти
печальные открытия все чаще и чаще портили наше настроение.
 - Позвольте,  почему же эта затопленная шахта числится у вас исправной?
- сплошь и рядом ворчал профессор на местных работников.
 - Но  мы  были  здесь месяца четыре назад,  и  все  было в  порядке,  -
оправдывались те.
 - Врете-с,  врете-с,  -  ворчал профессор. - Не любите вы свой край, не
изучаете его, бумажкам доверяете.
 Такие открытия нам  приходилось делать чуть  ли  не  на  каждом большом
руднике,  и  они  лишь подтверждали сообщения о  тяжелом положении уральской
горной  промышленности.   Что   ж,   с   этим  приходилось  мириться  как  с
естественными последствиями гражданской  войны.  Удивительным  было  другое.
Местные работники,  казалось бы,  обязанные знать состояние рудников в своих
районах,  выражали не  меньшее изумление по поводу этих обвалов,  оползней и
затоплений,  чем  мы,  впервые  приехавшие сюда  люди.  Странным казались их
заверения в том, что они не знали о происшедших на рудниках бедствиях.
 Однако не могут же быть все ротозеями, слепцами и обманщиками, думал я.
Слишком много неожиданностей.  И  тогда я  подумал о  том,  что мы  начинаем
наступление против  капитализма и  враг  оказывает нам  сопротивление.  Наша
комиссия  была  разведкой.   Мы  должны  были  донести  о  состоянии  горной
промышленности на Урале. Не связаны ли все эти оползни и наводнения, подумал
я,  с  приездом  комиссии?  Не  заинтересован ли  кто-нибудь  в  том,  чтобы
преувеличить трудности восстановления уральских рудников?
 Как следовало мне поступить? Продолжать ездить с Савиным и вместе с ним
находить затопленные и разрушенные шахты?
 Если бы  даже я  предположил,  что кто-либо из  членов комиссии заранее
предупреждает кого-то  на  рудниках о  нашем приезде,  все  равно подготовка
обвалов  и   затоплений  требовала  времени  и  они  происходили  до  нашего
появления.
 Маршрут поездки был намечен и опубликован в статье Савина, напечатанной
в местной газете накануне отправления комиссии по рудникам.  В конце поездки
комиссия должна была посетить Крутогорск и осмотреть знаменитые крутогорские
рудники,  одни из самых больших и  богатых в  крае.  Вот я  и  решил поехать
навстречу комиссии, с другого конца. Мое отсутствие вряд ли могло отразиться
на ее работе.
 Савин не стал меня задерживать.  Он несколько удивился,  услышав о моем
намерении,   но  я  объяснил,  что  хочу  получше  подготовить  крутогорские
организации к  приезду  комиссии,  и  в  конце  концов  профессор меня  даже
одобрил. Больше того, я даже уговорил его написать небольшую статейку о том,
что комиссия разбилась на две группы,  решив немедленно заняться подготовкой
к  осмотру  крутогорских  рудников,   обследование  которых  имеет  решающее
значение для  выводов комиссии.  Статья  эта  нужна  была  для  того,  чтобы
поторопить преступников,  если  такие  только  существовали,  перенести свои
действия в Крутогорск.
 Отправляясь туда, я решил предупредить Виктора о своем отъезде.
 В поезде я его тогда так и не нашел,  и,  когда он неожиданно остановил
меня в  коридоре гостиницы,  я прежде всего поинтересовался,  где он от меня
прятался.  Он хотел было ничего не говорить до возвращения в  Москву,  но не
удержался и признался.  У сестры своего приятеля он выпросил платье, и в нем
совершил все путешествие в поезде. Оказывается, я раз пять проходил мимо, но
мне, конечно, и в голову не пришло, что он переоденется девчонкой.
 - Это уж какой-то балаган, - сказал я.
 - Однако ты меня не узнал? - обидчиво возразил Виктор.
 - Все равно это нелепо и неостроумно,  -  сказал я. - Я-то не узнал, но
десятки людей могли легко уличить тебя в обмане.
 Но Виктор упорствовал.
 - Однако цель достигнута?
 Я  действительно был  им  недоволен,  потому что  хотя  Виктор и  сумел
провести меня,  но в своем маскараде переборщил,  казалось мне,  и превратил
серьезное дело в игру.
 Поэтому дальше он следовал за мной в более естественном обличье, иногда
подбегал в  виде  мальчишки,  желающего поднести вещи  и  заработать немного
денег,  иногда сопутствуя мне на улице в  виде случайного прохожего.  Раз он
остановил меня в  темном забое,  и  я  просто не  мог  понять,  как  он  там
очутился, в другой раз днем столкнулся со мной носом к носу на улице, и даже
я  не сразу узнал его в  растрепанном и  неряшливом оборванце.  Хотя нередко
бывало и так,  что я замечал Виктора еще издали, и он всегда злился, когда я
сообщал ему об этом.  Но,  во всяком случае, никто из моих спутников ни разу
не заметил, что мы с ним знакомы.
 Уезжая  в   Крутогорск,   я  пожалел  парня.   Наблюдая  за  мной,   он
ориентировался,  конечно,  по  местонахождению комиссии и  теперь легко  мог
потерять меня из  виду,  а  мне  не  хотелось расставаться с  ним.  Поэтому,
высмотрев его в толпе на улице, я незаметно проследовал за ним до городского
садика и, дождавшись момента, когда он, присев на садовую скамейку, принялся
с  увлечением наблюдать за  игрой  каких-то  двух  старичков в  шашки,  тихо
подошел сзади и, не глядя на него, сказал:
 - Сегодня я уезжаю в Крутогорск.
 Он  вздрогнул от  неожиданности,  повернулся ко мне и  сердито зашипел,
смотря прямо в мое лицо:
 - А зачем ты мне об этом сообщаешь?
 Я сделал вид, что ничего не слышу, и равнодушно проследовал дальше.
 Через день мы уже находились в Крутогорске.
 Старинный небольшой городок  раскинулся на  обоих  берегах медлительной
многоводной реки,  запруженной плотиной.  Здесь было найдено одно из  первых
месторождений железа  на  Урале  и  чуть  ли  не  двести  лет  назад  возник
железоделательный завод.
 При въезде в  город бросаются в глаза старинные здания первых заводских
контор и каменных палат прежних заводовладельцев,  на холмах высятся церкви,
тянутся широкие и неровные улицы. У реки виднелись потухшие доменные печи, а
еще  ниже  чернели  высокие трубы  и  закопченные крыши  заводских корпусов.
Широкий пруд  уходил вдаль,  а  пологие холмы  вокруг него  тонули в  лесах.
Только крутых гор не  было в  Крутогорске,  и  лишь от  усталости или спьяну
могли первые поселенцы дать такое название здешней местности.
 В  Крутогорске