„ это неспроста.
   - Но ведь я сам рассказал вам о письме! - оторвался Залесский от
протокола.
   - После предъявления вам заключения экспертизы, - сказал я.
   Залесский вяло пожал плечами: мол, если вы настаиваете, мелочиться не
буду.
   Он расписался где полагается, вернул протокол, вопросительно посмотрел
на меня. Я намеренно медлил. Залесский не выдержал, спросил:
   - Я могу идти?
   - Нет. Мы закончили с одним вопросом. Перейдем к другому.
   Он молча кивнул. Снова полез за платком в левый карман джинсов, забыв,
что от волнения положил его в правый.
   - Вот еще одно заключение. Ознакомьтесь.
   Я дал ему заключение Яшина, судмедэксперта, проводившего эксгумацию
трупа Залесской.
   Говорят-опрокинутое лицо. Вот такое было сейчас у Залесского. Это - как
смотреть на жуткое зрелище, не в силах оторваться от него, но и не в силах
больше видеть...
   Он страдал. Но от чего? Если убил он-воспоминание о содеянном? А если
не он - ведь это его жена...
   Кончив читать, Залесский глухо произнес:
   - Это ужасно! Стае писал мне, что ходят слухи... Но я не мог поверить в
это!
   Красивый лоб его побелел, как-то сразу обозначились глазницы, зрачки
неестественно расширились. Мне показалось, что он близок к обмороку.
   - Я всю ночь был у Коломойцева... Стае подтвердит, тетя Дуня...
Матюшина... Товарищ следователь, чесчное слово, я не отлучался ни на
минуту. Утром я пришел домой, она уже была неживая, - заговорил он
лихорадочно. И мне врезалось в сознание слово "неживая". Он, видимо,
боялся сказать "мертвая". - Клянусь сыном, - продолжал Залесский
истерично, - я не убивал. До сих пор, вот до этой минуты, был уверен, что
она покончила с собой... Думал, все это сплетни...
   Я испугался за него. Мне вдруг показалось, что Залесский сейчас сползет
со стула, распластается на полу, потому что он стал говорить все тише,
тише, его голос перешел в бормотание, сквозь которое я различал лишь
отдельные слова: "...за что... бедная Аня... злой рок..."
   - Валерий Георгиевич, - сказал я твердо, - выпейте воды.
   Он машинально взял стакан и, когда пил, залил водой свитер и джинсы.
Да, натура не из сильных. В довершение всего он, неловко, ставя стакан на
место, уронил его, и тот разбился. Залесский бросился собирать осколки. Я
тоже принялся помогать ему, отобрал (именно отобрал, а не взял) остатки
стакана и кинул в корзину для бумаг.
   - Простите, ради бога, - сказал Залесский. - Прямо как обухом по
голове... Аня до сих пор часто снится мне...
   Такая красивая, теплая... Вам, конечно, этого не понять.
   Он притих, отрешенно глядя в окно.
   Меня кольнуло слово "теплая". Очень понятное, человеческое слово. И мне
вспомнилось, что он приезжал в Крылатое поставить памятник. Может быть,
внутренний его мир, который я представляю себе, мало чем похож на
настоящий? Кто-то сказал, что человек может быть и великим и ничтожным...
   Жалость сдавила мне грудь. И тут же возникла досада на самого себя:
расслабился.
   - Продолжим, - сказал я. Залесскии печально кивнул. - Как вы думаете,
кто мог убить вашу жену?
   - Не знаю... Не могу себе даже представить кто...
   - Когда вы написали письмо, куда вы его дели?
   - Кажется, в тумбочке валялось... Знаете, решиться на такой шантаж...
   - Кто-нибудь помимо вас с Аней знал о существовании письма?
   - Нет, - подумав, ответил Залесскии.
   - Коломойцеву не говорили о нем?
   - Нет.
   - А Ципову?
   - Ни в коем случае... Может, Аня кому-нибудь сказала? Теперь не
узнаешь...
   - Когда вы зашли утром девятого июля домой, где лежало письмо?
   - На столе.
   - В вашем доме часто бывали друзья, знакомые?
   - Ну как часто? Бывали. Так ведь какие развлечения в совхозе? Ко мне
люди тянулись. - Это он произнес не без гордости. - Молодежь в основном.
   - Из района кто-нибудь бывал?
   - Из района? - задумался Залесскии. - Инспектор отдела культуры.
   - Юрий Юрьевич?
   - Да. Раза два был сотрудник районной газеты Шапошников. О клубе писал.
   - А из других городов?
   - Кто поедет в такую глушь? Впрочем, ребята из стройотряда заходили в
гости...
   - Что за гость был у вас двадцать пятого июня?
   - Двадцать пятого июня? - удивился 5алесский.
   - Да, Генрихом зовут.
   - Нет, не было у нас никакого Генриха... Я точно помню, - ответил
Залесскии.
   - И друзей у вас с таким именем нет?
   - Есть. В "Вечерней Одессе" работает. Но я знаком с ним всего три
месяца... Постойте, какого, вы говорите, числа?
   - Двадцать пятого -июня, - повторил я.
   - Так меня в этот день не было в Крылатом, Ездил в Североозерск... Да,
в отдел кинофикации... Откуда мне знать, были у нас гости или нет? Думаю,
Аня сказала, если бы были...
   Он спокойно выдержал мой взгляд. Был Залесскии двадцать пятого июня
дома или нет, я в данный момент проверить не мог. И продолжать разговор
без убедительных фактов не имело смысла. Приезжал же Генрих в Вышегодск в
отсутствие Залесского. Из показаний Завражной, к которой приходила в тот
вечер Аня за иконой, на этот счет нет особой ясности. Залесская сказала,
что опять приехал какой-то "тип". О муже, кажется, речи не было. Он мог и
отсутствовать.
   А если бы даже Аня сказала, что Валерий был? Мы не знаем, какие
отношения у нее с Генрихом. Соврать недолго...
   - А восьмого июля вы никого не ожидали в гости?
   - Нет, не ожидал... Ожидал бы, так не отправился к Коломойцеву.
   - Свидетели показывают, что восьмого июля Генрих приезжал в Крылатое.
Около десяти часов вечера. Может, вы что-нибудь заметили утрем девятого
июля дома? Окур"н, например, или еще что?
   Залесскии сдвинул брови, напрягая память. Посмотрел в пол, в окно, на
меня. И покачал головой:
   - Нет, не заметил. Да и не до этого мне было.
   Не знай, что с ним произошло. Он вдруг совершенно потерял интерес к
тому, о чем я его спрашивал. Углубился в себя, о чем-то тихо, упорно
скорбя. После перенесенного потрясения Залесскии или не мог, или
отказывался со мной разговаривать. "Нет... не знаю... не видел..." - сит
рго ответы.
   Я решил оставить вопрос о Генрихе на следующий день.
   Залесскии подписал протокол не читая, молча взял повестку на завтра и,
отрешенно попрощавшись, вышел из кабинета.
   Подождав несколько минут, я позвонил в опорный пункт охраны порядка
ожидавшему звонка участковому инспектору, на чьем участке проживал
Залесскии. И тут же выехал на машине прокуратуры произвести в доме
Залесских обыск. Если Генрих дружил с Валерием, то вполне вероятно могло
отыскаться письмо или еще что-либо, подтверждающее их знакомство. И если
бы Залесскии захотел уничгожить эти доказательства, то не успел бы: я
опередил бы его.
   Через двадцать минут-мы стояли с понягыми (два соседа) и участковым
инспектором перед массивной высокой - дверью с медной табличкой "Адвокат
Г. С. Залесскии".
   Звук звонка еле пробивался на лестничную площадку.
   Дверь приоткрылась, и в проеме показалось недоуменное лицо женщины,
холеное, с яркими звездочками бриллиантов в мочках ушей. Не знаю почему,
но такие сережки. - в тонкой оправе, простые и строгие-казались мне всегда
верхом аристократизма.
   - Вам кого? - спросила женщина, тоном давая понять, что мы ошиблись
адресом.
   - Залесский Валерий Георгиевич здесь проживает? - спросил я.
   - Проживает... Но его нет дома... Не знаю, где сын... - Залесская
удивленно оглядывала всю группу.
   - Разрешите войти. Вот постановление на обыск... Вот мое удостоверение.
   Залесская отступила в коридор, все еще не понимая, а вернее, не желая
верить в реальность такого визита. Помоему, она даже взглянула на медную
табличку на двери с витиеватой надписью.
   Понятые - смесь любопытства и смущения - зашли в коридор. Хозяйка
предложила нам снять пальто, сменить обувь на домашние туфли, несколько
пар которых стояло в нижнем отделении вешалки.
   Я попросил Залесскую проводить нас в комнату Валерия.
   Просторная квартира в доме постройки начала века была обставлена
красиво и дорого.
   Полина Модестовна-так звали мать Валерия-держалась с большим
достоинством. Во всяком случае, выдержки у нее куда больше, чем у сына.
Она сообщила, что ушла утром в магазин, а когда вернулась, Валерия уже не
было. Муж в отъезде, во Львове, на судебном процессе в качестве защитника
(это, видимо, предназначалось мне:
   такой известный адвокат, что приглашают из других городов), а внук
гуляет с няней на улице.
   В комнате Залесского-младшего одна стена-сплошные стеллажи с книгами.
Добротный диван, письменный стол. При обыске книжные шкафы и стеллажи
всегда вызывали у меня уныние. Я приступал к ним обычно в последнюю
очередь.
   Первое, что бросилось в глаза, - вместительный кожаный чемодан с
молниями и ремнями. Он лежал раскрытый на диване, заполненный до половины.
Были видны только летняя мужская сорочка и шорты. На диване, письменном
столе, стульях-всюду были разложены вещи, приготовленные, видимо, в
дорогу. Стопка выглаженных носовых платков, электробритва в футляре
("Ремингтон", английского производства), рубашки, носки, портативная
пишущая машинка, любительская кинокамера "Киев", замшевая курточка, новые,
еще не надеванные, мужские босоножки (импортные), пачка конвертов с
надписью ".Par avion" для международных отправлений, дорогая гитара с
инкрустированным грифом. Беглого взгляда было достаточно, чтобы
определить: собирались куда-то надолго. Куда же - понять было трудно.
Шорты и теплый свитер, светлый летний костюм и мохнатая меховая шапка,
разобранное удилище спиннинга и ракетка бадминтона с запечатанной коробкой
воланов...
   Видя, что я несколько озадачен, хозяйка квартиры сказала:
   - Валерий завтра утром уходит в загранплавание, а еще столько дел...
   Она давала понять, что приход мой - недоразумение, которое нужно
поскорее разрешить.
   - Какой обыск, если сын едет за границу? - продолжала Залесская,
искренне недоумевая. - На три часа заказано такси. Они ведь за день должны
прибыть на корабль...
   Звонили уже, беспокоятся...
   - Кто звонил? - вырвалось у меня.
   - Генрих. Приятель сына. Они отправляются вместе...
   Я посмотрел на часы. Без четверти два. Мой мозг работал лихорадочно.
Что-то надо было предпринять. Куда направился из прокуратуры Валерий
Залесский? После того, что я сообщил ему о Генрихе...
   - Как фамилия Генриха, где он живет? - спросил я у хозяйки.
   - Глазков, Генрих Васильевич, - удивленно посмотрела она на меня. - А
вот где живет, право, не знаю. Можете узнать у сына...
   - Кто он, чем занимается? - У меня было слишком мало-времени для всяких
формальностей.
   - Он устроил Валерия в плавание... Где работает? Даже затрудняюсь
сказать.
   - Давно они знакомы?
   - Порядком... Лет восемь-десять назад мой муж вел дело Глазкова. Как
адвокат. Генрих случайно попал в какую-то нехорошую историю... Муж дело
выиграл. Глазкова оправдали. И, представьте себе, сейчас это
положительный, культурный... - она не закончила мысль. В коридоре раздался
телефонный звонок. - Это, наверное, он.
   Залесская двинулась к двери, но я остановил ее:
   - Постойте, я возьму трубку сам.
   Я бросился в прихожую, схватил трубку.
   - С кем я говорю? - спросил грубоватый женский голос.
   - Это квартира Залесских, - ответил я.
   - Хозяин сам, что ли?
   У меня мелькнула мысль: не попросил ли кого-нибудь Валерий или Генрих
разведать, что происходит в квартире.
   - Слушаю вас, - ответил я нейтрально.
   - Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, - сказала женщина.
   В сочетании с хрипловатым голосом эта фраза прозвучала задушевно и
искренне. - Это вам из больницы звонят...
   Ваш сын у нас. Вы, папаша, на самом деле не переживайте сильно...
   - Да говорите же, что случилось? - Я прикрыл трубку рукой, потому что
на меня смотрела Залесская, выйдя из комнаты Валерия в коридор.
   - Ему наложили гипс, уколы сделали. Вот попросил позвонить домой. Сам
попросил... Машина его задела.
   - Где он лежит?
   - Вторая городская больница, травматологическое отделение,
шестая"палата.
   - Спасибо, - машинально поблагодарил я.
   - Что-то случилось с Валерием, да? - бросилась ко мне Залесская. -
Прошу вас, скажите правду!
   Я растерялся:
   - Полина Модестовна, пожалуйста, не волнуйтесь...
   Да, Валерий в больнице, но он жив и... В общем, как будто ничего
страшного...
   Она заметалась по коридору, зовя какую-то Машу, видимо няню внука. И,
вспомнив, что той нет, сорвала с вешалки пальто.
   - Я должна быть с ним, понимаете, с ним! - чуть ли не схватила она меня
за пиджак. Куда девался ее апломб!
   Наверное, в такие минуты все матери ведут себя одинаково.
   Хорошо, что нашлась одна из понятых, женщина средних лет.
   - Полина Модестовна, возьмите себя в руки... Где у вас аптечка? - Она
конечно же знала Залесскую хорошо-соседи, и теперь в ней заговорили
простые человеческие чувства.
   - Ольга Павловна, голубушка, - взмолилась Залесская, натягивая на ноги
лаковые сапожки, - там, в кухне, справа в шкафчике капли Вотчала...
Двадцать капель...
   Я.решил прервать обыск и ехать вместе, с ней в больницу.
   Как это угораздило Валерия Залесского попасть под автомобиль? Я
вспомнил его совершенно подавленное состояние, с которым он уходил после
допроса. Неужели сам?..
   Соседка принесла Залесской рюмку с мутной жидкостью и чашку с водой. В
коридоре резко запахло лекарством.
   - Полина Модестовна, - предложил я, - поедемте на нашей машине.
   - На чем угодно, только скорей.
   Понятых я отпустил. Участковый инспектор остался ждать няню с внуком. Я
отвел его в сторону и дал указание, что отвечать, если будет звонить
Генрих. В машине передал Полине Модестовне разговор с санитаркой, пытаясь
смягчить его еще больше. Залесская молча прикладывала платочек к глазам,
но, в общем, держалась.
   Только когда врач подвел нас к палате и она увидела сына, лежащего на
больничной койке с поднятой вверх загипсованной ногой, Залесская
расплакалась, бросилась к Валерию.
   Мы с хирургом прикрыли дверь, оставшись в коридоре.
   - Как он? - спросил я.
   - Он-то что, - вздохнул врач. - Перелом. Ну, шок был небольшой. А
водитель... - Хирург покачал головой и посмотрел на часы. - До сих пор
оперируют. Сам завотделением.
   Тяжеленная черепная травма. Раздроблен весь левый плечевой сустав... У
мужика трое детей, жене кто-то сообщил, сидит возле операционной... На ее
лицо глянуть невозможно...
   - Вы знаете, как это произошло?
   - Рассказывают, что этот парень сам бросился под машину. Шофер чудом
успел свернуть и-в угол дома. Наверное, опытный водитель. Самосвал!
   - Я могу побеседовать с Залесским?
   - По вашей линии, хотите сказать?
   - В общем, да... Допросить.
   - Это срочно?
   - Срочно.
   - Ну хорошо, недолго-можно. Только и я там буду.
   За него в ответе, как говорится...
   - Пожалуйста.
   Хирург заглянул в палату и довольно бесцеремонно произнес:
   - Мамаша, повидались, достаточно... Мы и так сделали для вас исключение.
   - Иди, мама, все будет хорошо, - услышал я голос Валерия.
   Послышался звук поцелуя. Залесская вышла.
   - Что с шофером? - спросил Залесский у врача, когда мы вошли в палату.
   - Плохо, - хмуро ответил хирург, и мне показалось, что он хотел крепко
выразиться. Наверное, выразился бы, не присутствуй я. Понять его можно: он
знает, что сейчас делается в операционной, помнит, что у дверей сидит
убитая горем женщина, которой, возможно, не суждено увидеть мужа живым.
Да, атмосфера была тягостной.
   - Голова не кружится? - спросил у Залесского врач.
   - Нет.
   - Не тошнит?
   - Нет.
   Хирург подумал минуту и бросил:
   - Вы начинайте, а я сейчас вернусь. - И вышел из палаты.
   Я сел на единственный стул.
   - Игорь Андреевич, - начал Залесский вполне твердым голосом, - я вам
сказал неправду насчет Генриха... Когда вы мне сообщили, что он был
восьмого июля в Крылатом, я понял все... Почему он посоветовал
шантажировать Ильина, звонил специально из Североозерска, написали ли мы с
Аней якобы предсмертное письмо... Какой же я был слепец! Но я никогда не
мог предположить, что Генрих способен на убийство. Знал, что он деляга, не
чист на руку, беспощаден... Но поднять руку на женщину! И таким ужасным
способом!
   - Он был двадцать пятого июня у вас дома?
   . - Как снег на голову свалился. Я думал, что он не найдет меня в
Крылатом. Недооценивал его...
   - А теперь, пожалуйста, по порядку. Откуда вы знаете друг друга, что
вас связывало, о его визите двадцать пятого июня...
   - Как познакомились? Отец был защитником по делу, по которому приходил
Генрих. Полностью-Генрих Васильевич Глазков... Я не знаю точно, что было
на процессе, кажется, кто-то изменил показания или еще что. Короче говоря,
отец дело выиграл. Генриху вынесли оправдательный приговор. Я учился тогда
в десятом классе. В благодарность, что ли, но он стал меня опекать. Водил
в рестораны, подкидывал кое-что из вещей. Куртку там, джинсы - это особый
дефицит, - стильный плащ... В Одессе я в институт не поступил, срезался.
Знакомые отца написали из Вышегодска, что там легко поступить в
сельскохозяйственный институт. Мне было все равно. Диплом на самом деле
нужен был родителям. Как же, сын обязан иметь диплом.
   Короче, я уехал в Вышегодск, потерял Генриха из виду...
   После третьего курса приехал на каникулы домой, встретил его на
Дерибасовской. Он сказал, что перебирается в Таллин. Дал адрес... Когда у
нас с Аней все началось, я вспомнил о нем. Поехали с ней к Генриху, как бы
в свадебное путешествие... Он устроил нам такую жизнь, о! - у Залесского
неожиданно прорвались одесские нотки.
   - На такси в Тарту, - кивнул я, - обеды в "Паласе".
   Записи Армстронга, Хампердинка...
   Валерий посмотрел на меня с опаской: и это мне известно?
   - И все бескорыстно, - продолжил он. - По дружбе...
   Вы знаете, что произошло в то лето, когда я уехал в Одессу и не
вернулся? Пристроиться мне было некуда, в голове романтика, жажда дальних
странствий... Я написал Генриху, что хочу в загранку-это у нас так
говорят. Он устроил меня на рыболовную флотилию в Атлантику... - Залесский
замолчал, наверное, подходил к самому трудному.
   - Тоже бескорыстно, по дружбе? - спросил я не без иронии.
   - Нет, - ответил он с какой-то решимостью. - С Канарских островов-там у
нас по договоренности с Испанией была база для отдыха и смены рыболовецких
экипажей-я ему привез чемоданчик. Небольшой такой. Передали...
   - Кто передал? Из наших?
   - Да. Что было в чемоданчике, я не знал.
   - Сколько вы получили за эту операцию?
   - Около двух тысяч рублей... Через год Генрих снова устроил меня в
плавание. И снова я привез ему чемоданчик...
   - Вознаграждение?
   - Три с половиной тысячи...
   - Кто был отправитель?
   - Я могу подробно все написать...
   - Хорошо, вы это потом сделаете... Дальше?
   - Генрих меня опять стал уговаривать в загранку. Честно говоря, я
испугался. Таможня... Поймают с товаром - пиши пропало... Тогда по его
поручению я стал разъезжать по городам, возить разное барахло
   - Контрабанду?
   - А черт его знает, где он доставал...
   - Что вы возили?
   - Лучше спросите, чего я не возил! - опять по-одесски воскликнул
Валерий. - И часы японские, и жевательную резинку, и женские сапоги...
когда платформа появилась...
   Я постараюсь все вспомнить...
   - Куда и кому и сколько, - подчеркнул я.
   Залесский кивнул и продолжал:
   - Был я как-то в Москве...
   - Жили у Палий, - подсказал я.
   - У Палий, - подтвердил он, - и встретил однажды на улице парня с
нашего курса, Олехновича... Он мне про Аню рассказал. Что у нас,
оказывается, ребенок растет и так далее... И все во мне словно
перевернулось. Я понял, как запутался... Нет, вы представляете, узнать,
что у тебя есть сын! Вспомнил Аню, светлую нашу любовь... Как я по утрам
приносил ей полевые цветы... И махнул в Вышегодск. Подальше от суеты,
Генриха, темных дел... Да, кстати, он меня в Москве надул, оставил без
денег...
   - И вы заняли у Ирины Давыдовны...
   Залесский смущенно хмыкнул.
   - Как раз бы