х наедине. Время от  времени  Матильда
дотрагивается до букв, означающих, что она всегда будет любить Манеша.  На
открывшемся во время отлива песчаном берегу, не обращая внимания на людей,
собираются чайки.
 "А почему, собственно, нет?" - после долгого разговора  с  самим  собой
восклицает Матье Донней. Вернувшись к Матильде,  он  сообщает,  что  решил
построить тут  большой  дом,  где  смогут  счастливо  жить  она,  Сильвен,
Бенедикта и кошки. Если она не возражает, он отдаст  "Поэму"  Полю  и  его
семье. Матильда согласна, но  пусть  не  трогает  мимозы  и,  естественно,
тополь. Пожав  плечами,  отец  говорит:  "Иногда,  дочь  моя,  ты  бываешь
настоящим чудиком".
 Рассмеявшись,  она  спрашивает:  "Откуда  ты  знаешь  это  слово?"   Он
отвечает, что среди его рабочих есть выходцы из  Прованса.  Они  объяснили
ему, что "чудик" - это маленький краб, не слишком храбрый, - что вообще-то
не очень присуще  нашим  отдаленным  предкам,  -  а  в  Марселе,  Бандоле,
Сент-Мари-де-ля-Мер так называют недалекого человека.
 Затем зовет Сильвена и сообщает ему, что намерен  построить  тут  новый
дом, но так, чтобы серебристый тополь и мимозы остались  нетронутыми.  Что
думает на сей счет опытный садовник? Сильвен  отвечает:  "Мимозы  можно  и
пересадить. А тополь никому не мешает". Матье Донней крепко жмет ему руку.
Матильда говорит: "Спасибо,  Папа.  Так,  по  крайней  мере,  летом  и  на
Рождество я буду избавлена от общества жены брата и их  чудовищ-детей".  А
Сильвен без всякого лукавства  добавляет:  "Матти  права.  Бенедикта  тоже
будет довольна".
 На другой день Матильда и Сильвен  провожают  на  парижский  поезд  всю
семью. А 6 января на машине отправляются в Перонн, на Сомме, самый близкий
город к военному кладбищу в Эрделене, где похоронен Манеш. С тех  пор  как
пять месяцев назад она приезжала сюда вместе с Пьером-Мари Рувьером, следы
войны стали еще менее отчетливы. Но зато, может  быть  из-за  зимы,  война
ощущается в каждом элементе пейзажа.
 Ночуют они в таверне "Оплот", куда их в августе привел Пьер-Мари. Утром
7 января, памятный день, который  Матильда  поклялась  не  забывать,  пока
жива, что, впрочем, не исключает других посещений, на Перонн и бывшие поля
битвы обрушивается мокрый  снег.  В  Эрделене,  где  восстановленные  дома
соседствуют с разрушенными, дорога напоминает грязевой поток.  Над  входом
на кладбище повисли бесславные и бесцветные знамена.  Почти  напротив,  по
другую  сторону  дороги,  разместилось  немецкое  военное  кладбище,   оно
выглядит не лучше.
 В прошлом году при ярком солнечном свете,  пробивавшемся  сквозь  ветви
свежепосаженного ивняка, четкие аллеи,  безупречно  подстриженные  газоны,
трехцветные кокарды, прикрепленные к крестам, пышные национальные цвета на
фоне лжеантичной декорации, казались Матильде  полными  такого  лицемерия,
что хотелось кричать от отвращения.  Дождь,  ледяной  ветер  из  Фландрии,
своеобразное оцепенение, давящее на все вокруг, лучше подходят  Несчастным
Фронтовым Мудакам. Кто из покоящихся здесь станет ей возражать?
 В первый раз она сначала искала белый  крест  девятнадцатилетнего  Жана
Этчевери, погибшего за то, что она отказывается  отныне  произносить,  ибо
это ложь. Такая же ложь написана и на обнаруженном  кресте  Клебера  Буке,
тридцати семи лет. А еще несколькими  рядами  дальше  и  Анжа  Бассиньяно,
двадцати  шести  лет,  марсельского  подонка.  К  его  кресту  приставлена
цветочная чаша с разноцветными искусственными  жемчужинами,  составляющими
имя Тина, и доказывающая, что девица из Бель де Мэ опередила ее. На другой
аллее повис опрокинутый ненастьем  крест  Бенуа  Нотр-Дам,  тридцати  лет.
Пьер-Мари отправился за сторожем, который уже сообщил об этом, и  обещает,
что крест поставят на место.
 Сильвен катит кресло Матильды по кладбищу в поисках могилы  Си-Су.  Тот
покоится возле стены, в тени. На могиле  ни  венка,  ни  цветов,  типичная
могила человека, погибшего ради  все  того  же,  на  омерзительной  войне,
затеянной ради корысти, эгоизма, лицемерия и тщеславия некоторых  людишек.
Именно так, а не иначе.
 Сидя под большим зонтом в коляске напротив Манеша, Матильда видит,  что
кокарда на кресте слегка  выцвела,  в  остальном  Сильвен  выполняет  свои
обязанности исправно. Жан Этчевери, девятнадцати лет.  Теперь  она  старше
своего возлюбленного. С берега озера Оссегор она привезла  букет  мимоз  и
разворачивает бумагу, в которую они завернуты. Сильвен бурчит:  "Намерение
понятно". Матильда отвечает: "Я хочу, чтобы намерение оказалось  в  земле,
как раз перед крестом". Своими большими рыжеволосыми руками этот  человек,
который не любит, чтобы его называли рыжим, роет ямку и осторожно опускает
туда мимозы. Пока он не успел ее засыпать,  Матильда  передает  ему  пачку
сигарет с золотым ободком и говорит: "Положи это тоже, его  мать  была  бы
довольна. Кто знает, может, там, где он теперь, ему будет приятно услужить
другим".
 Затем Сильвен под дождем в старой, промокшей кепке, которая была у него
еще до женитьбы и которая его отнюдь не молодит, тяжелой походкой  куда-то
уходит. Он оставляет Матильду одну, он деликатный человек.
 Она рассказывает Манешу, что происходит. Во-первых, Жермен Пир не нашел
ни Тины Ломбарди, ни Селестена Пу. Нить, которую она до сих пор держала  в
руке, похоже, оборвалась, а возможно, и вообще  никуда  не  вела,  но  это
неважно, она не сложила руки. Родители его, Этчевери,  живут  хорошо.  Она
ездила их проведать, они оба расцеловали ее.  Мать  приготовила  омлет  на
молоке, как прежде, когда Манеш возил ее к  ним  на  Катапульте.  А  также
сообщает, что купила участок Буки на берегу озера, на свои средства, и что
отец построит там дом с двумя террасами - одной в сторону океана, другой -
на озеро. Она продолжает: "Наша комната будет выходить  на  озеро.  Каждое
утро через окно я  буду  смотреть  на  наш  тополь".  После  долгой  паузы
добавляет: "Я упрямо продолжаю думать, что один из вас не  погиб.  Я  верю
тому, что написала мать Юрбена Шардоло. Но доказательств у меня нет,  надо
непременно  отыскать  одного  из  солдат,  бывших  в  Угрюмом   Бинго,   а
единственное имя, которое мне известно: Селестен Пу".
 Склонившись под зонтом, который все время раскачивается, она  не  хочет
ничего скрывать от Манеша. И говорит: "Есть еще одна  вещь,  которая  меня
смущает. Тина Ломбарди и ее Нино, а может быть, и другие, в  переписке  со
своими женщинами пользовались шифром.  Я  много  раз  перечитывала  письма
Эскимоса, Си-Су и Этого Парня. Но никакого шифра  не  обнаружила.  Даже  в
письме Нино. Прости меня, Манеш, за то, что я - только я".
 Сильвену надоело бродить под дождем, и он возвращается.  "Они  сдержали
слово, - говорит он. - Бенуа Нотр-Дам  поставили  новый  крест".  Матильде
хотелось бы, как и в августе, объехать кладбище, но она не  смеет  просить
об этом Сильвена. Он говорит ей: "Знаешь, Матти, пока ты думала о  Манеше,
я  осмотрел  другие  могилы.  На  могиле  Бассиньяно   по-прежнему   стоит
цветочница с жемчужинами. На других нет ничего. Если хочешь  убедиться,  я
могу тебя отвезти". Матильда  знаком  показывает,  что  не  хочет.  Только
просит: "Пожалуйста, вернись на могилу Анжа Бассиньяно. Пошуруй там -  нет
ли следов того, что Тина была тут снова".
 Ей приходится долго ждать.  Дождь  переходит  в  снег  Ей  холодно  под
пледом. Она говорит Манешу "Вечно ты противоречишь, нам было бы куда лучше
в Ландах". В августе, во время первой поездки, она спросила у  Пьера-Мари,
можно ли перезахоронить гроб на кладбище в Соортсе  или  Кап-Бретоне.  Тот
ответил: "Это займет много времени, но добиться можно" Он  еще  не  кончил
фразы, а она уже почувствовала непонятный страх и у нее так  сжало  горло,
что нельзя было произнести ни слова. Словно Манеш откуда-то из глубины  ее
существа кричал - нет, нет, он этого не  хочет  Едва  придя  в  себя,  она
сдавленным голосом сказала: "Нет, не надо.  Я  должна  подумать"  И  страх
постепенно стал отпускать ее. Теперь  ей  хотелось  бы  спросить  у  него:
может, он передумал? Но говорит: "Ладно, не буду на тебя давить. К тому же
всякая поездка сюда - это встряска, я знакомлюсь со страной"
 Но тут как раз в сдвинутой на затылок кепке возвращается Сильвен.  Руки
у него в грязи. Он  подставляет  их  под  дождь,  чтобы  вымыть.  У  него,
смирившегося с фантазиями Матильды, вид военнопленного. Приблизившись,  он
говорит: "Я не нашел никаких следов того, что она тут была" И  продолжает:
"Не знаю почему, но я все же думаю, что она приезжала.  Я  порылся  вокруг
креста, ведь эта женщина так похожа на тебя. Там  ничего  нет.  Я  сдвинул
цветочницу Она мраморная, весит тонн десять. Поэтому никто  ее  не  украл.
Под ней тоже нет ничего  такого,  что  позволило  бы  понять,  откуда  она
приезжает. Но я вот что придумал.  Я  переставил  вазу  на  другую  могилу
Может, узнаем что-нибудь в следующий раз?"

 "Жермен Пир
 (остальное вычеркнуто)
 Понедельник, 13 июня 1921 года
 Дорогое дитя!
 Я никогда не испытывал такого унижения. Приходится, однако,  признаться
в полном провале моих поисков и отказаться от  гортензий,  которые  должны
были украсить мою комнату. Видите ли, Валентина Ломбарди  оказалась  столь
неуловимой, что я подумал, существовала ли она вообще. Я слышал о  ней  от
состоятельных людей в Марселе, Тулоне и Ла Сиота, но говорили  они  сквозь
зубы. Я мог бы узнать кое-что важное от людей ее окружения, но они-то  как
раз предпочитают молчать. Поскольку вы меня настойчиво просили, я не  стал
обращаться ни к мадам Конте, ни к  ее  подругам  -  мадам  Изола  и  мадам
Сциолла. Все равно я мало что узнал бы о ней.
 Нередко при расследовании у меня возникает такое чувство, будто я лично
знаю тех, кого разыскиваю. Но это не относится к Валентине  Ломбарди.  Это
не  просто  темная  лошадка,  отмеченная  несчастьями  своего  детства   и
уверовавшая, что ее первая любовь превыше всего. Лишившись ее,  она  стала
куда более жестокой и опасной для всех, кто имел отношение к тому побоищу.
Ощущая это чисто инстинктивно, я прошу вас, милое дитя, забыть о ней и  не
предпринимать ничего такого, что могло бы разозлить зверя.
 Следы ее обрывались в деревне Сарзо, в Морбийане, в феврале этого  года
я сам отправился туда. Оказалось, она была проездом. Там  запомнили  ее  с
трудом сдерживаемую ярость и мрачный вид. А уж коли я там потерял ее след,
не исключено, что она умерла, о чем лично я сожалеть не стану.
 Что касается  Селестена  Пу,  розысками  которого  занимался  мой  брат
Эрнест, то и тут нам приходится отказаться от дальнейших поисков, хотя это
совсем другой  человек.  На  острове  Олерон  о  нем  рассказывали  как  о
жизнерадостном, умеющем крутиться, услужливом парне, ужасном фантазере.  В
последний раз он приезжал туда осенью 1919 года. До этого служил за Рейном
в оккупационных войсках. Потом ему  дали  должность  смотрителя  шлюзов  в
местечке Ле Дуэ, в коммуне Сен-Жорж.  Он  ночевал  на  рабочем  месте.  Из
родственников у него остались лишь двоюродные братья, тоже урожденные  Пу,
которые сообщили только, что не общаются с ним.  Во  всяком  случае,  ясно
одно: из войны этот Пу вышел невредимым. Как утверждают, он покинул Олерон
в январе 1920 года, чтобы купить гараж в  Дордони.  Область  эта  огромна.
Брат мой изъездил ее вдоль и поперек, но ничего не нашел.  Однажды  кто-то
видел его возвращающимся на континент на пароме с морским мешком на  одном
плече и с сумкой, набитой устрицами, - на другом. Устрицы  предназначались
какому-то психу, поспорившему с ним на мотоцикл, что съест двадцать дюжин.
 С прискорбием и  стыдом,  милое  дитя,  прилагаю  счет  моих  расходов.
Поверьте, он составлен как с учетом ваших, так и моих интересов. Вы можете
убедиться, что я останавливался в самых  скромных  отелях,  ездил  третьим
классом и ничего более. Считайте, что я питался мыслью об удовольствии  от
знакомства с таким художником, как вы.
 Оставляю вас с надеждой, что случай или время позволят  мне  обнаружить
что-либо стоящее, чтобы возобновить розыски. Как бы то  ни  было,  остаюсь
вашим другом и верным почитателем.
 Жермен Пир".

 Это письмо застало Матильду в Нью-Йорке, куда  она  приехала  -  в  той
части ее жизни, которая не приносит ей никакой радости и заставляет терять
много времени, - чтобы сделать операцию у молодого  еврейского  профессора
Арно Фельдмана, частично вернувшего возможность двигаться  трем  таким  же
инвалидам, как она. Но и тут ее постигла неудача. Правда,  врачам  удалось
снять боли в бедре, да еще она едва не влюбилась в хирурга, но, оказалось,
он женат, отец двух круглолицых конопатых девочек. Был он даже некрасив, а
если исключить незнакомцев, чьи лица  ей  никогда  не  удается  увидеть  и
которые подчас вторгаются в ее печальные сны, Матильда никогда не изменяет
своему жениху.
 К тому же здесь Мама, которую выворачивало все время, пока они плыли, и
которая, страдая от жары, скучает теперь, бродя по Центральному парку и по
магазинам Пятой авеню. Матильде не хотелось бы усугублять ее  переживания.
Поэтому она лишь посматривает, вся такая далекая  и  отрешенная,  на  Арно
Фельдмана, когда его фигура отражается в оконном стекле.
 В  октябре  они  возвращаются   в   "Поэму".   Стоят   прекрасные   дни
затянувшегося лета, все в добром здравии, животные и  люди.  У  них  новый
автомобиль "делаж" с более  мягкими  подвесками  и  более  комфортабельным
салоном. Машина выкрашена в  черно-желтые  цвета,  пожалуй,  единственные,
которые ей подходят.  Почти  каждый  день  Сильвен  отвозит  ее  на  озеро
Оссегор, чтобы посмотреть, как  продвигается  строительство  новой  виллы.
Папин архитектор Бруно Марше  находит  ее  невыносимой.  Она  обсуждает  с
рабочими детали, никогда не бывает довольна, ей кажется, что ее терпеть не
могут, и обещает отцу, что приедет теперь только к концу работ.
 Когда  в  январе  1922  года  она   отправляется   в   свое   очередное
паломничество на кладбище Эрделен, небо голубое, холодно, цветочная  ваза,
переставленная Сильвеном, опять на месте под крестом Анжа  Бассиньяно,  но
это, считает Матильда, вовсе не значит, что Тина Ломбарди приезжала  сюда.
Сторож, который не всегда бывает на месте и перед которым проходит столько
людей, ничего не может вспомнить. В Перонне, куда Сильвен  завозит  ее  по
дороге домой, хозяин отеля "Бельгийский принц" рассказывает,  что  прошлой
осенью у него останавливалась молодая женщина с южным акцентом, была одна,
много пила, курила, сидя  за  столиком,  маленькие  сигары,  оскорбительно
отзывалась о тех, кто в тот день обедал,  и  те  были  крайне  недовольны.
Хозяин обрадовался, узнав, что она останется только на  одну  ночь.  Утром
она уехала, даже не рассчитавшись. Назвалась Эмилией Конте из Тулона,  так
значится в регистрационной карточке Это было 15 и 16 ноября 1921 года.
 Вернувшись в Париж, Матильда  сообщает  полученную  информацию  Жермену
Пиру, однако тот  вежливо  отклоняет  предложение  продолжить  поиски.  За
полтора года он очень сдал. По-прежнему носит котелок, галстук, завязанный
бантом, и белые гетры. Он тяжело переживает траур, о  котором  не  считает
нужным распространяться, но сердце уже отошло.
 В том же 1922 году Матильде тоже суждено  пережить  траур.  В  июньскую
жару один за другим, с трехнедельным интервалом умирают родители Манеша  -
мать во сне от сердечного приступа, а  отец  -  утонув  в  озере  рядом  с
устричным хозяйством. Чтобы кюре согласился поставить гроб в  церкви,  ему
говорят, что это  несчастный  случай.  Он  оставил  Матильде  запечатанный
конверт, который вручает ей доктор Бертран из Соортса, первый, кто приехал
на место происшествия. Там всего несколько  строк,  написанных  химическим
карандашом трудноразличимым почерком:

 "Моя Малышка, Матти!
 Я больше не имею сил жить. Сначала у меня отняли одну  половину  жизни,
теперь - другую. Единственным утешением в  моем  несчастье  было  то,  что
благодаря тебе мы с бедной Изабеллой смогли в прошлом году посетить могилу
нашего сына. Дела мои в порядке. Я оставил нотариусу для тебя все,  что  у
нас осталось от Манеша. У меня не хватает  мужества  убить  собаку,  прошу
тебя взять ее себе. Она тебя знает и не будет ни в чем нуждаться
 Целую тебя, как свою дочь,
 Этчевери Амбруаз".

 У  бедняги  осталась   единственная   сестра,   почтовая   служащая   в
Сен-Жан-де-Люц. Она продает дом и  устричное  хозяйство,  чтобы  вместе  с
мужем открыть лавку трикотажных изделий Сильвен привозит на "делаж"  Кики,
разные вещи Манеша - старую одежду, учебники и  школьные  тетради,  книжки
"Фантомасов", которые тот читал до отправки на фронт, самодельные игрушки,
пресловутый купальник с синими полосами и без герба,  отсутствие  которого
теперь уже совсем не заметно.
 В сентябре, несмотря на все заботы о нем, Кики  умирает,  а  за  ним  в
течение одной ночи от  кашля  Терца  и  Беллиссима.  В  ноябре  в  Лабенне
похоронили мадемуазель Клеманс, бывшую учительницу  Матильды.  А  в  конце
года пропадает кот Бенедикты Камамбер. Три дня спустя Сильвен находит  его
на  дороге,  в  пяти  километрах  от  Кап-Бретона,  раздавленным   и   уже
разъеденным червями.
 Год 1923-й начинается не лучше. В письме, присланном  из  Марселя,  она
узнает о смерти мадам Паоло Конте. Ее  верная  подруга  -  мадам  Изола  -
пишет, что та угасла без страданий, сдало сердце. Так  она  и  не  увидела
крестницу.
 Строительство  виллы   "МЛМ"   в   Оссегоре   с   большим   запозданием
заканчивается к весне. Матильда перебирается туда  вместе  с  Сильвеном  и
Бенедиктой,  из  окна  она  видит  тополь,  в  саду   вместе   с   розами,
рододендронами и камелиями растут  мимозы.  Пол  в  доме  выложен  гладким
мрамором, чтобы ей было легко передвигаться на коляске. Во дворе для  этой
же цели заасфальтированы дорожки. Летом, по утрам,  она  пишет  маслом  на
восточной террасе, выходящей на озеро, а  после  полудня  -  на  западной.
Пишет много, чтобы не вспоминать печальное, да и время  проходит  быстрее,
не принося в ее шкатулку  из  красного  дерева  ничего,  что  помешало  бы
забыться.
 Зимой она устраивает выставки своих картин сначала в Биаритце, а  затем
в Париже, снова в галерее "Письма с моей мельницы". Туда опять приходит та
же  шустрая  дама,  любительница  пирожных.  Книга   отзывов   обогащается
приятными  записями.  Какая-то  дама  записала:  "Ваши  цветы  говорят"  А
посетитель следом за ней добавил: "Скорее лепечут".
 Используя свое пребывание в Париже, Матильда снова помещает  объявление
в "Иллюстрасьон" и "Ла Ви паризьенн", а также в журналах бывших участников
войны, вычеркнув из него имена Горда, Шардоло и Сантини и  оставив  одного
Селестена Пу, а также дав свой новый адрес в Ландах.
 Весной в "МЛМ" происходит счастливое событие, в котором, будучи,  когда
ее это устраивает, суеверной, она видит знак близкого выхода из туннеля  -
1924 год должен принести ей удивительные открытия и залечить раны.  Уже  в
достаточно зрелом возрасте, как говорят о некоторых женщинах, Дюрандаль, в
прошлом весьма высокомерная кошка Сильвена, вдова Камамбера,  пускается  в
настоящий загул. Не зная, кого выбрать - Уно, Дуэ, Вора или Метр-Жака, она
решает облагодетельствовать всех четверых, возможно  потому,  что  они  не
удовлетворяют ее по отдельности, или потому, что не хочет склок в доме. Но
она умудряется  еще  уходить  погулять  в  город  и  даже  в  лес,  откуда
возвращается вся расслабленная, так что нет ничего  удивительного,  что  в
субботу, 26 апреля, приносит сразу пятерых очаровательных  котят  тигровой
породы. Как раз в этот день Бенедикта,  которая  старше  Сильвена  на  два
года, празднует свое пятидесятилетие  и  тридцать  лет  совместной  жизни.
Распределение  подарков  происходит  незамедлительно:  Матильда   получает
д'Артаньяна и Миледи, Сильвен  -  Портоса,  Бенедикта  -  Атоса,  которого
упорно станет называть Камамбером, а Маме достается Арамис. Излечившись от
любовных страстей, Дюрандаль всецел