ившиеся в мастерстве  убивания  врагов  своей  страны,  своего
правительства  или  племени,  со  светлых  просторных  кафе   на   широкой
набережной,  с  полного  отсутствия  стариков  и  старух,  в  ином   месте
заполнивших бы скамеечки, с которых так приятно и успокоительно  наблюдать
за приближением морских волн и их  постоянным  единоборством  с  песком  и
камнями этого южного берега.
     Начиналась иная жизнь и единственно во что я  не  верил  и  не  хотел
поверить, так это в то, что жизнь эта продлится всего лишь двадцать дней.
     Зайдя в первое попавшееся мне кафе, я присел за столик к русоволосому
парню.
     Молодая девушка подошла ко мне почти  балетной  походкой  -  принесла
кофе и спросила: не желаю ли я пирожного или взбитых сливок.
     Я усмехнулся сам себе: меня никогда еще не спрашивали: не желаю ли  я
чего-либо! Только в самом раннем детстве  бабушка  могла  побаловать  меня
подобным вопросом.
     - Сливок с орехами и шоколадом!  -  произнес  я,  чувствуя  некоторую
неловкость,  словно  собирался  съесть  чей-то   военный   паек,   оставив
неизвестного мне человека голодным.
     - Минуточку! - каким-то удивительно певучим голосом пропела девушка и
той же почти балетной походкой прошла к стойке.
     Мы разговорились с русоволосым парнем. И интересно то, что лишь после
начальной стадии разговора, из которой мы  узнали,  что  взгляды  наши  на
многие вещи и материи совпадают,  решили  представиться  друг  другу.  Его
звали Вацлав. Да, первый мой знакомый по этому городу наверно  не  мог  не
оказаться поляком. Эта нация, к которой я  сам  частично  причисляю  себя,
повторяет историю еврейского народа, только при полном отсутствии  гонений
со стороны фараона или иных египтян.
     Девушка принесла  заказанные  мною  сливки  и  совсем  повергла  меня
вопросом относительно последующих моих желаний. Я чуть было не признался в
желании поцеловать ее.
     Прекрасный крепкий кофе, взбитые сливки, прозрачная стеклянная  стена
кафе, улица, собранная из средневековых домов, краешек моря, выглядывающий
из-за невысокой магнолии, и вдруг: статный  старик  в  генеральской  форме
появляется перед стеклянной стенкой кафе и смотрит на нас, нет больше  чем
смотрит: он разглядывает нас  в  полевой  бинокль,  потом  переводит  свой
увеличенный многократно взгляд на мои еще недоеденные сливки.
     - Генерал Казмо, - негромко сообщает мне Вацлав, кивая на старика.
     Так вот  он  каков,  человек,  имеющий  право  нарушать  все  правила
проживания в этом городе. Интересно, за  что  ему  такая  честь?!  Чем  он
заслужил ее?
     Старик опустил полевой бинокль и смотрел уже "невооруженным" взглядом
на меня и Вацлава.
     Вацлав кивнул ему приветливо, на что генерал улыбнулся и решительным,
если не сказать - военным, шагом направился ко входу.
     - Только не перебивай его и не спрашивай ни о чем!  -  шепотом  успел
предупредить меня мой новый друг.
     Генерал  уселся  за  наш  столик.  Тут  же  возникла  наша  "кофейная
балерина", как я ее окрестил, и застыла в ожидании желаний нового, судя по
всему именитого посетителя.
     - Кофе с водкой  и  кусочек  наполеона!  -  довольно  мягким  голосом
произнес он и только после этого перевел свой взгляд на нас.
     - Привет героям! -  с  явно  выраженным  сарказмом  в  голосе  сказал
генерал. - Хотя пусть мне вырвут все здоровые зубы, если в каждом  из  вас
не сидит по скрытому пацифисту!
     Я бросил быстрый взгляд на Вацлава, но выражение его лица было  более
чем спокойным - вполне дружелюбным по отношению к генералу.
     - Как все-таки жизнь нас меняет! - продолжал  после  короткой  паузы,
сопровождавшейся громким вздохом, генерал Казмо. - Я раньше терпеть не мог
пребывания в мирных условиях, а оказался единственным  постоянным  жителем
этого города. Точно в ссылку сослали! А вы вот  все  войну  ненавидите,  а
здесь  -  только  в  гостях!  И  наверняка,  чтоб  сюда  угодить   героями
притворились: кому-нибудь в спину стреляли! Была б моя воля  -  собрал  бы
вас в одну армию и таким вот  ограниченным  контингентом  прошелся  бы  по
европам и азиям, освобождая народы  друг  от  друга  и  от  диктатур.  Как
приятно, когда ты на коне или на танке... по дорогам чужой страны, а  тебе
девушки цветы подносят, старушки -  яблоки,  яйца  и  молоко,  несмышленые
ребятишки рученками машут, а цыгане  и  евреи  на  скрипках  играют.  Нет,
только в армии человек может почувствовать себя человеком.  Но  для  того,
чтобы почувствовать себя человеком с большой буквы - надо не в одной армии
послужить! Как можно успешно воевать против немцев, если до  этого  ты  не
воевал с немцами против французов или  каких-нибудь  еще  врагов  великого
рейха?! Как можно сражаться против армии, а  которой  ты  не  служил  и  о
порядках которой ты ничего не знаешь?! Конечно,  офицерам  полегче...  они
армии как перчатки меняют. Но ведь и вам ничего не стоит  вернуться  после
отдыха в любую другую армию.  Какая  разница,  где  подвиги  совершать:  в
Африке или в Азии?! Подвиг везде подвиг, если он, конечно,  не  липовый!..
Эй, где мой кофе с водкой?!
     Генерал повернул голову в сторону буфета.
     - Господин генерал, - донесся  певучий  голосок  "балерины".  -  Ваша
водка еще не нагрелась до нужного градуса.
     - А до какого нагрелась? До ненужного?! - генерал оглянулся  на  нас,
словно проверял: оценили ли мы его шутку.
     Вацлав улыбался. Я подхватил его инициативу.
     - Только двадцать семь по Цельсию, - оправдывалась "балерина".  -  Мы
же ее в холодильнике держим.
     - Да ладно, неси! - махнул рукой генерал.
     "Балерина" почти подлетела к нашему столику с подносом на одной руке.
Поставила на столик перед Казмо заказанный им кофе, рюмку  водки,  кусочек
наполеона на блюдечке.
     - Ты глянь! - удивился в мыслях я,  заметив,  что  блюдечко  было  не
одноразовое, а из настоящего фарфора.
     - Ты знаешь, почему я обожаю "наполеон"?! - старик-генерал  уставился
в упор на Вацлава.
     Вацлав дернулся, словно готовясь к побегу, но потом взял себя в  руки
и сказал:
     - Многие пожилые люди в Европе любят сладкое из-за недостатка  сахара
в крови...
     Прозвучало убедительно и вполне научно.
     - Что за чушь?! - Казмо так широко раскрыл глаза, что мне  показалось
они вот-вот выпадут. В моей жизни мне довелось однажды наблюдать за  одним
майором, вставлявшим себе каждое  утро  искусственный  глаз.  Иногда  даже
приходилось  помогать  ему  вдавливать  эту  мерзкую  пластмассовую  копию
человеческого органа в пустую, смазанную  гигиеническим  кремом  глазницу.
Так вот в этот момент мне показалось,  что  Казмо  просто  собирался  дать
своим пустым глазницам отдохнуть от искусственных глаз  и  именно  поэтому
раскрыл глаза до физического предела.
     - Да я просто люблю этого полководца! - рявкнул  он,  словно  заранее
зная, что мы не оценим по достоинству эту любовь.
     Я пожал плечами и тут же понял, что совершил ошибку.
     - Ты! - гаркнул генерал, глядя на мои замершие плечи. - Ты что,  меня
за маразматика принимаешь?!
     - Никак нет! - испуганно вякнул я.
     - Отставить! - скомандовал генерал.  -  Только  я  здесь  имею  право
говорить по-военному!
     - Извините! - произнес  я,  вспомнив  о  правилах  поведения  в  этом
городе.
     - Черт с тобой! - вдруг смягчился Казмо и вновь обернулся к Вацлаву.
     Вацлав глядел через стеклянную стенку на улицу, где  в  это  время  с
маленькой рыжей собачкой на  поводке  прогуливалась  молодая  женщина.  Ее
черные как смола волосы  были  собраны  в  косичку,  торчащую  вверх.  Под
спортивным серым костюмом угадывалась неплохая фигура.
     Генерал тоже повернул голову в ту сторону.
     - Хм?! - загадочно произнес он, допил одним глотком водку, запил  ее,
а если быть точнее - закусил ее кофейной гущей, остававшейся  на  дне  его
чашки и, не сказав ни слова, вышел из-за столика.
     Девушка  уже  исчезла  из  виду,  тут  же  в  ее  направлении  прошел
старик-генерал, а еще через минуту на всю улицу  растявкалась  собака,  но
вдруг ее тявканье потонуло в отборной  ругани,  загремевшей  тоже  на  всю
улицу. Голос принадлежал генералу Казмо. И Вацлав, и я рассмеялись.


     Вернувшись в гостиницу, я обнаружил, что у  меня  появился  сосед  по
комнате. Звали его Иван, но он предпочитал, чтобы его  окликали:  "Айвен".
Был он типичным русским парнем: голубые глаза, русые волосы, толстые губы,
густые брови соединяющиеся над переносицей. Узнав, что  я  прибыл  в  этот
город из Афганистана, он обнял меня и расцеловал трижды, назвав  при  этом
"братишкой"! Я был озадачен. Но вскоре он поведал  мне,  что  свой  подвиг
совершил в одной из  стран  Африки,  выполняя  интернациональный  долг,  и
поэтому, мол, мы с ним можем быть полностью откровенными в отношениях друг
с другом. Хорош повод быть откровенным! Потом он достал из своего чемодана
военную полевую форму, погладил ее и спрятал на место. Все это  он  делал,
как мне показалось, только из расчета, что я увижу то, чем он  дорожит.  В
этот момент он дорожил военной формой, пистолетом "ТТ" и энциклопедическим
справочником по птицам Африки на венгерском языке. Правда, чуть  не  забыл
упомянуть хороший бинокль, кажется даже еще более мощный, чем  бинокль  на
груди у генерала Казмо. Я рассказал Айвену-Ивану о  правилах  поведения  в
этом городе, на что он ответил: "Эту  чушь  я  уже  прослушал!"  Ей  богу,
кажется мне, что между этим русским героем и генералом Казмо  было  что-то
общее.
     Потом, в знак дружбы, Айвен вытащил бутылку водки с красным перцем  и
одновременно включил в сеть странный прибор, именуемый  в  русском  народе
"кипятильник". С помощью этого прибора он за две минуты заварил крепчайший
чай. Попытался  разлить  его  по  пластмассовым  стаканчикам,  стоявшим  в
ванной, но они почему-то  обмякли  и  опустились  бесформенными  кусочками
пластика на стол. Пришлось вытирать стол полотенцем и еще раз  включать  в
сеть  "кипятильник".  Вторая  заварка  чая  была  более  удачна  -   Айвен
использовал вазу, выкинув из  нее  заботливо  поставленные  кем-то  свежие
розы.
     Полчаса спустя мы оба были пьяны.
     Пошли на набережную.
     По дороге Айвен бросился на шею какому-то герою из африканской армии.
Потом  извинился.  Сказал,  что  обознался.  Наверно  в   такой   ситуации
действительно легко обознаться.
     Море немного штормило. Заунывно кричали  чайки.  На  пристани  висело
объявление об отмене рейсов прогулочных катеров.
     Айвен чуть не прослезился с досады.
     - Я, - сказал он, - потратил полтора года, чтобы совершить  подвиг  и
попасть сюда, а здесь из-за всякого  пустяка  отменяют  рейсы  прогулочных
катеров!
     - Полтора года?! - удивился я.
     - Ну да! - подтвердил он. - У нас же это страшно  сложно!  Надо  было
записаться в очередь желающих совершить  подвиг.  Я  был  в  этой  очереди
тысяча восемьдесят третьим. А у нас ведь совершение подвига или  двух  еще
не  делает  тебя  героем...  Сначала  надо   написать   рапорт   командиру
подразделения о твоем желании совершить подвиг,  заполнить  бланк  в  трех
экземплярах с приблизительным описанием будущего подвига и если  документы
утвердят, тогда ты получаешь звание под-героя и все уже обязаны  создавать
тебе условия и возможности стать настоящим героем...
     У меня не было слов, чтобы выразить свое отношение  к  этой  странной
русской системе.
     -  Так-то!  -  Айвен  кивнул  головой,  осознав,  должно  быть,   мое
усилившееся уважение к нему.
     Я был более, чем поражен, но вскоре  мой  дар  речи  вернулся  и  наш
дальнейший разговор был посвящен уже другому - возможной войне с  военными
силами инопланетян.
     - Инопланетяне не пройдут! - под конец разговора твердо заверил  меня
Айвен, подняв кулак над головой.
     Утром мой новый друг чувствовал себя неважно и на прогулку по  городу
я отправился в одиночестве. Без труда нашел вчерашнее кафе, но завтрак там
не подавали. Вместо "балерины" за стойкой  стояла  женщина  лет  тридцати.
Тоже симпатичная,  но  не  настолько  приветливая.  Довольно  безразличным
голосом она объяснила  мне,  где  можно  позавтракать  и  я  направился  в
указанном направлении. В том, более  просторном  кафе,  увидел  Вацлава  и
множество незнакомых ребят. Присел  за  свободный  столик  и  тут  же  мне
принесли  овсянку  с  изюмом,  две  гренки,  вареное  яйцо   и   стаканчик
апельсинового сока. Господи! Должно быть это единственное место на  земле,
побывав в котором можно понять, что такое РАЙ!
     Уже допивая утренний кофе, заметил за  одним  из  столиков  вчерашнюю
черноволосую  девушку.  Рядом  с  ней  сидел  генерал  Казмо,  но  они  не
разговаривали. Потом она встала из-за стола и  вышла,  а  генерал  остался
сидеть. Вид у него был довольно удрученный. Захотелось его  утешить  и  я,
взяв еще одну чашечку кофе, подошел.
     - Можно присесть? - вежливо поинтересовался я у генерала.
     Он поднял на меня показавшийся мне усталым взгляд.
     - Да, если ты честный солдат! - сказал он после короткой паузы.
     Считая себя честным, я присел к нему за столик и тут же  на  мои  уши
обрушился  его  громогласный  голос.  Странно,  что   умные   изобретатели
ограничились изобретением глушителей только для оружия.
     - Вы мне несомненно симпатичны! - неожиданно признался генерал.  -  И
поэтому я исполню свое обещание, я расскажу вам то, о чем вы просили...
     О чем я просил?! Ей-богу, не было этого!  В  лучшем  случае,  генерал
меня с кем-то перепутал, в худшем - у него явные признаки всех психических
аномалий стареющего человеческого организма.
     - Шел тысяча девятьсот седьмой год, - уже начал  рассказывать  он.  -
Как раз после моего славного участия в Балканской  компании  я  отдыхал  у
себя дома в Женеве и вдруг - телефонный звонок  от  принца  Фердинанда  из
Сербии. Оказалось, пруссы захватили небольшую деревушку на востоке  страны
и  арестовали  всех  ее  жителей.  Он  спросил:  могу  ли  я  помочь?   Он
поинтересовался: соглашусь ли  я  командовать  национально-освободительной
армией? И что вы думаете? Конечно, я согласился! Не успел я  собрать  свой
вещмешок,  как  раздался  второй  звонок.  Звонил  прусский  канцлер.   Он
жаловался, на сербов, захвативших у пруссов землю и быстро построивших там
деревню. Канцлер сказал, что землю они отвоевали, но теперь сербы объявили
всеобщую мобилизацию и предстоит серьезная война. Он спросил: соглашусь ли
я помочь им? Конечно, я согласился! Просьба  звучала  искренне,  претензии
казались мне вполне справедливыми. Разве я мог отказать?! Конечно мог!  Но
тогда надо было отказывать и сербам!
     Слушая эту историю, я проникался все большим уважением к  генералу  и
уже даже в мыслях не сетовал на  его  громкий  голос  и  другие  не  столь
приятные черты характера. Да, передо мной сидела воистину великая личность
и то, что эта личность и сама  себя  считала  великой,  придавало  ей  еще
больше величия.
     - Конечно, я понимал, что возникнут некоторые тактические  трудности,
- говорил генерал Казмо. - Но все эти люди боролись за справедливость,  за
свои исторические права... Я приказал построить  мне  командный  пункт  на
верхушке холма, как раз посередине  между  позициями  двух  армий.  Должен
отметить, что командный пункт строили рука об  руку  прусские  и  сербские
военные инженеры и никакой взаимной ненависти у них я не заметил. Связисты
обеих армий наладили великолепную связь, так что я мог командовать  обеими
армиями, не выходя из укрепления.  В  девятнадцать  ноль-ноль  я  приказал
храбрым пруссам начать  подготовку  к  утренней  атаке  на  нижний  лагерь
сербов. Атаку назначил на пять  часов  утра,  но  уже  в  полвторого  ночи
великолепно подготовленная сербская разведка донесла мне о том, что в пять
утра пруссы собираются  атаковать  сербские  позиции.  Я  приказал  сербам
тщательно подготовиться к  прусской  атаке,  укрепить  позиции,  выставить
четыре новые линии заграждений. Через час я получил от  прусской  разведки
планы новых сербских укреплений. Время атаки приближалось и  меня  охватил
настоящий воинский азарт! Единственный раз в жизни я был  так  взволнован!
Сколько было крови! Сербы и пруссы погибали тысячами, но  погибали  смело,
героически, ведь обе стороны сражались за  справедливость,  каждый  солдат
умирал во имя своей славной родины. Битва продолжалась три дня. Обе  армии
были настолько упорными, армии были просто великолепны и я не мог  выбрать
из них лучшую,  более  достойную  победы,  чем  другая.  Это  было  просто
невозможно...
     - И чем же это закончилось? - нетерпеливо спросил я.
     - Закончилось? Закончилось, можно сказать, случайно. Сербский  снаряд
попал в склад динамита,  расположенный  в  той  деревушке,  за  которую  в
основном все и воевали. От деревушки ничего  не  осталось.  Видно  поэтому
пруссы и сербы и решили закончить битву.  Оставшиеся  в  живых  офицеры  и
солдаты пожали руки своим достойным противникам и все возвратились на свои
позиции, а я -  в  Швейцарию.  Я  вернулся  непобежденным!  Да,  это  была
настоящая битва!!! Потом уже меня наградили правительства обеих стран.  От
сербов я получил орден Серебряного орла, а от пруссов - золотой  крест  за
смелость...
     Он замолчал и с  удовлетворением  наблюдал  за  застывшим  выражением
моего лица. Да, должен признаться, рассказ действительно произвел на  меня
неизгладимое впечатление. Оттаял я минуты через три.
     Генерал был доволен собой.
     Я заметил, что в кафе кроме нас никого больше нет.
     За окном моросил дождь.
     Донесся шепот падавшей с неба воды и я почувствовал  себя  участником
той битвы между сербами и пруссами. И даже дрожь прошлась по  моей  спине,
настолько реально представил я себя в  грязных  траншеях,  пригибающегося,
вынужденного в спешке перебегать, наступая на раненых и  убитых  бойцов...
Онемела рука. Так со мной уже бывало на одном из фронтов...
     - Эй!  Кофе  с  водкой  и  наполеон!  -  проорал  генерал  в  пустоту
обезлюдевшего кафе.
     - Секундочку! - ответил откуда-то из недр помещения писклявый женский
голос.
     - Спасибо за рассказ, - я поднялся  из-за  стола  и  кивнул  головой,
стараясь таким образом вежливо откланяться.
     - Что за спешка?! - спросил генерал.
     - Мне душно, пройдусь немного... - сказал я и, чувствуя, что мой уход
не огорчит старика, развернулся и пошел к выходу.
     Мокрые булыжниковые мостовые тускловато поблескивали. На  покрашенных
стенах домов красовались подтеки воды. Слабый ветер сушил листья деревьев,
струшивая с них капли. Я шел не спеша. Шел к морю, как к  самому  близкому
человеку, которому я мог  сказать  все,  мог  открыть  свою  душу  и  свои
сомнения.
     Набережная была пустынна. Море - спокойно. Волна, не  выше  комнатной
собачонки ростом, мирно лизала песчаный берег.  На  расстоянии  одной-двух
миль от берега солнце, пробившись сквозь ослабевшие тучи, запускало в море
свои лучи.
     Я оглянулся на город,  на  две  горы,  поджимавшие  его  к  морю.  На
вершинах обеих гор вовсю старался ветер, совершенно неощутимый здесь -  он
перепихивал  через  каменные  хребты   облегченные   после   дождя   тучи.
"Давай-давай! - подбодрил я его мысленно. - Нам здесь не нужен дождь".
     А город, заметив отсутствие дождя, стал понемногу оживать. На улочках
появились люди. Долетел  до  меня  чей-то  смех.  Еще  пару  минут  и  мое
одиночество будет растворено в звуках шлепающих по мокрому булыжнику  ног,
в разноязыких разговорах, в пении птиц и криках чаек.
     Солнечный луч вошел в самую середину города.
     В другом конце набережной я  увидел  медленно  идущую  мне  навстречу
девушку с маленькой рыжей собачкой на поводке.  Черные  волосы  собраны  в
косичку, торчащую вверх. Я уже видел ее. Видел дважды.
     Я отошел от воды и тоже, выйдя  на  набережную,  пошел  не  спеша  ей
навстречу. Мне кажется, она не будет против того, чтобы улыбнуться