ег по ее линии.
     Ветер ударил мне в лицо.
     С обрыва, по краю которого бежала дальше эта тропинка, я посмотрел на
море.
     Волны неровными шеренгами наступали на берег.
     На горизонте дымил большой корабль.
     На террасе виллы Казмо  перед  бортиком  на  табурете  сидел  Феликс,
закинув свою деревянную ногу на здоровую.
     Перед вырезанными в  каменном  спуске  ступеньками  я  остановился  и
перевел дух.
     И тут же заторопился вниз к черному чугунному мостику.
     Под  ногами  что-то  зашуршало;  оглянулся  и  увидел  свой  след  на
сброшенной с вертолета листовке. Значит и здесь они сыпались с неба.
     Зашел в дом. Закрывшись за мной, громко хлопнула дверь.
     - Кто там?! - крикнул кто-то сверху.
     Я, не ответив, перепрыгивая через ступеньки, поднялся на второй этаж.
     И все понял по выражению лица встретившего меня там Тиберия.
     - Это ты... - сказал он. - Что там в городе?
     - Ничего... - ответил я. - Тихо и жарко.
     - Иди умойся, ты весь мокрый! Потом поднимайся к нам.
     Он показал мне на дверь в ванную  комнату  и,  не  спеша  преодолевая
ступеньки, исчез наверху.
     Минут пять спустя мы все молча сидели за столом  в  маленькой  тесной
полукомнате-полукоридоре, ведущей на террасу.
     На столе стояли две бутылки вина, но никто не пил.
     - Надо быть решительней... - негромко  произнес  Казмо,  не  поднимая
глаз. - У нас есть оружие.
     - Осталось сорок пять минут, - совершенно спокойным  голосом  сообщил
Айвен, положив перед собой на стол снятые  с  руки  часы.  -  Если  что-то
делать, то делать надо сейчас.
     Казмо поднялся.
     - Хорошо, - сказал он. - Пошли в подвал!
     Мы встали из-за стола и спустились  в  арсенальную  комнату  генерала
Казмо, где хранилась коллекция его именного оружия.
     - Я знал, что оно мне еще послужит, - улыбнулся  генерал,  с  любовью
оглядывая свое огнестрельное собрание. - Сколько нас?
     - Здесь шесть, не считая Феликса, - заговорил Айвен.
     - Да, Феликса считать не надо! - кивнул Казмо.
     - И в городе еще человек тридцать, - продолжил Айвен. - Я им  сказал,
где ждать...
     - Хорошо, - снова кивнул генерал. - Здесь  должно  на  всех  хватить.
Сначала выбирайте себе, а потом возьмем для тех тридцати...
     Тиберий подошел к стене и взял  в  руки  казавшееся  странным  ружье,
ствол которого был украшен чернью.
     Айвен снял со стенки многозарядный карабин.
     Коренастый парень с татуировкой якоря на предплечье - к сожалению,  я
до сих пор не знал его имя, - закинул на плечо тяжелый огнемет.
     - Ну, а вы что?! - обратился ко мне и Вацлаву генерал.  -  Берите,  у
нас мало времени.
     Я протянул руку к винтовке с оптическим прицелом, а Вацлав, еще чуток
помедлив, повесил себе на шею короткоствольный автомат.
     - Все?! - спросил Айвен, оглядывая  нас.  -  Теперь  надо  взять  еще
тридцать единиц для ребят.
     - Берите все подряд! - сказал Казмо.
     Мы снимали оружие со стен и складывали его в ряд на полу.
     Генерал затягивал на  поясе  ремень  с  кобурой  и  карманчиками  для
патронов.
     - Вы считаете? - спросил он, бросив взгляд  на  разложенное  по  полу
оружие.
     - Да, - четко ответил Айвен. - Ровно тридцать.
     Генерал вдруг наклонился, поднял с пола  обычный  с  виду  автомат  и
снова повесил его на стенку.
     - Этот я не дам, - сказал он. - Возьмите другой!
     Казалось, что все посмотрели на Казмо с некоторым удивлением, но  он,
как ни в чем не бывало, открыл дверцу в соседнюю  комнату,  зашел  туда  и
через минуты две вышел, волоча по полу тяжелый рюкзак.
     - Боеприпасы! - объяснил он.
     Обвешанные оружием, мы вышли из особняка.
     - Феликс! - закричал генерал, задрав голову.
     С террасы выглянул одноногий слуга.
     - Ужин сегодня не готовь! - приказал ему генерал.
     - Слушаюсь! - донеслось сверху.
     Перешли через мостик и, только преодолев несколько вырезанных в камне
ступенек, я ощутил всю тяжесть висевшего на спине металла. Плечевые  ремни
тянули назад,  заставляли  пригибаться,  чтобы  сохранить  равновесие,  но
впереди с рюкзаком, набитым боеприпасами, поднимался Тиберий и походка его
была настолько нетвердой, что, казалось, подует ему сейчас в лицо ветер, и
свалится он на меня, придавив так, что я и не встану.
     - Быстрее, быстрее! - подгонял всех идущий сзади  Айвен.  -  Осталось
полчаса!
     До города мы умудрились дойти за двадцать минут, но этот  марш-бросок
сразу дал о себе знать - ныли плечи а в руках я не  ощущал  никакой  силы,
даже коробок спичек показался бы мне тяжестью в тот момент.
     Айвен теперь бежал впереди - ему  было  полегче,  ведь  кроме  своего
карабина он тащил только три автомата.
     - Сюда! Сюда! - на ходу кричал он.
     За ним следом мы забежали во двор ничем не приметного домика, где  он
постучал условным стуком в ворота гаража.
     Ворота открылись и оттуда выглянули напряженные лица парней.
     - Выходи и стройся в шеренгу по одному! - скомандовал Казмо.
     Ребята высыпали из гаража и прямо в этом дворике построились.
     - Раздайте оружие! - крикнул нам генерал и тут же снова повернулся  к
шеренге.
     -  Приказываю  вам  сражаться  до  последнего  патрона!  Наша  святая
обязанность отстоять город! Свобода или смерть!!!
     Я удивленно посмотрел на Казмо. Но он был  совершенно  серьезен,  его
глаза блестели и этот блеск вполне мог вызвать дрожь у любого из нас.
     Казмо подождал, пока каждый в шеренге получил оружие, потом самолично
раздал боеприпасы.
     - У нас еще пять минут, - уже несколько нервозно произнес Айвен.
     - Смирно! - Скомандовал генерал.  -  Вацлав!  Ты  с  первым  десятком
занимаешь позицию в конце набережной! Вперед!
     Вацлав отсчитал десять человек, стоявших  в  начале  шеренги,  и  они
побежали вслед за ним на улицу.
     Как только топот их ног утих, вторая  десятка  во  главе  с  Тиберием
помчалась к главному въезду в город.
     - Георгий!  -  крикнул  генерал  и  парень  с  татуировкой  якоря  на
предплечье вытянулся как струна. -  Ты  с  третьей  десяткой  возьмешь  на
прицел площадь святого Лаврентия!
     Через минуту в этом южном, заросшем виноградом дворике,  мы  остались
втроем.
     - Ты, - генерал посмотрел на меня  в  упор.  -  Выбери  крышу  повыше
где-нибудь в центре, и оттуда будешь уничтожать неприятеля! Исполняй!
     - Слушаюсь! - выдохнул я и, держа винтовку в руке, выбежал со двора.
     На улице никого не было, и снова единственное, что  я  слышал  -  это
собственные шаги. Все еще  ныла  спина,  но  короткая  передышка  в  южном
дворике пошла на пользу, и я шел все быстрее и  быстрее  в  сторону  своей
гостиницы, время от времени бросая взгляд на спокойное безоблачное небо.
     Первым делом зашел к себе в  номер,  опустил  винтовку  с  оптическим
прицелом на кровать Айвена, а сам присел на свою. И  на  минутку  забылся,
заслушался тишиной. Захотелось закрыться изнутри  и  переждать  весь  этот
грядущий ужас, но двери в гостинице замков не имели.  Захотелось  хотя  бы
что-нибудь сделать перед тем, как лезть  на  крышу  и  стрелять,  хотя  бы
что-нибудь, не  имеющее  смысла!  И  я,  достав  свой  спортивный  костюм,
переоделся в него, а брюки и футболку, подаренные  Айвеном,  положил  себе
под подушку. Больше я ничего не мог сделать и, взяв винтовку и  полученные
от генерала Казмо тридцать патронов, вышел из номера и поднялся на плоскую
крышу гостиницы.
     На крыше аккуратными рядами стояли топчаны,  а  в  центре  возвышался
небольшой шахматный столик, на котором лежал ящичек с фигурами.
     Я подошел к столику, вытащил из ящика несколько фигур и расставил  их
на нарисованной шахматной доске.
     Потом перевернул ящик, высыпав все фигуры на доску,  расставил  их  и
обнаружил отсутствие двух черных офицеров и белого ферзя.
     Оставив фигуры в ожидании игры, отошел на край крыши и заглянул вниз.
     Привычная  картина  открылась   моему   взгляду:   безлюдная   улица,
украшенная тянущимися в небо стрелами кипарисов.
     С другого края крыши можно было легко  обозревать  ту  часть  города,
которая примыкала к морю. И само море лежало  как  на  ладони,  украшенное
ползущими к берегу линиями волн.
     Прозвучала автоматная очередь и эхо тут  же  повторило  ее  несколько
раз.
     Я напряженно смотрел на город, но никакого движения там не  видел,  а
стрельба снова зазвучала, и снова эхо подхватило звуки выстрелов и понесло
их вверх, к вершинам гор.
     Я крутил головой, не понимая, в какой части города идет бой.
     И вдруг увидел в море, совсем недалеко от берега, небольшую яхту, под
надутым ветром парусом легко разрезающую волны.
     Поднял винтовку.  Не  для  того,  чтобы  выстрелить,  а  чтобы  через
оптический прицел рассмотреть эту яхточку.
     В узком окуляре прицела увидел спину мужчины, тянущего шкант на себя.
     Парус переметнулся на другую сторону,  яхта  грациозно  развернулась,
сделав правый галс, и на какое-то мгновение я увидел лицо яхтсмена.
     Это был Феликс.
     Закрыв глаза, я легко представил себе эту яхточку  под  обстрелом.  И
это уже был не плод больного воображения: со всех сторон звучали выстрелы,
а солнце ласкалось лучами о море; звенели  разбитые  стекла,  осыпаясь  на
булыжниковые мостовые, а теплый ветер заставлял яхточку нестись  вперед  с
бешенной скоростью, сделав парус похожим на живот завсегдатая пивной.
     Зажужжали моторы далеких машин.
     Но горизонт был чист.
     У  набережной  грохнули  два  взрыва  и  я   безошибочно   определил:
осколочные гранаты.
     Я снова  поднес  окуляр  прицела  к  правому  глазу  и  посмотрел  на
набережную.
     У бетонной лестницы, спускающейся на пляж, лежал убитый.
     Промелькнул кто-то в военной форме и спрятался  за  бортиком  причала
для прогулочных катеров.
     Я смотрел на этот  бортик,  ощущая  указательным  пальцем  неприятный
холод курка.
     - Не высовывайся! - просил я мысленно этого солдата.
     А по причалу медленно прошлась тень и  я,  опустив  винтовку,  увидел
военный вертолет, летевший над набережной.
     - Сопротивление  бессмысленно!  -  вещал  с  вертолета  металлический
голос. - Вы воюете против собственных армий! Приказываю вам сложить оружие
и выйти на улицы с поднятыми руками!
     И  тут  я  заметил,  как  после  нескольких   раздавшихся   выстрелов
разлетелось вдребезги стекло кабины вертолета и  сама  машина  вздрогнула,
остановилась на мгновение и стала  медленно  и  неуклюже  разворачиваться.
Когда она повернулась  другим  боком,  в  глаза  мне  бросился  человек  в
штатском с такой же, как и у меня, винтовкой в руках. Ствол  его  винтовки
был направлен куда-то вниз и, не отрывая глаза от оптического прицела,  он
медленно повел ладонью  вниз,  показывая  пилоту,  что  надо  еще  немного
опуститься. И вертолет стал снижаться.
     Будь этот человек в форме, я, может быть, не  взбесился  бы  так.  Но
своим видом  и  самоуверенными  жестами  напомнил  он  мне  хладнокровного
наемного убийцу из одного фильма, который нам показывали во Вьетнаме, и я,
рывком подняв винтовку и почти не целясь (целиться было бесполезно, потому
что я чувствовал, как дрожат мои руки), нажал на курок.
     Честно говоря, я не ожидал попасть, просто состояние мое было таково,
что если бы я не выстрелил, пришлось  бы  долго  еще  в  себе  носить  эту
возбужденную злость. Но после выстрела мне мгновенно  стало  легче  и  уже
совсем другим, не ненавидящим взглядом, я увидел,  как  дернулся,  вскинув
руки к голове, пилот вертолета, резко обернулся к нему стрелок в штатском.
А машина, завалившись на бок, летела вниз,  к  земле,  и  через  мгновение
высекла искры из асфальта набережной все еще крутящимися лопастями  винта,
перед тем, как взорваться, покрыв город грохотом. Куски железа,  вырванные
взрывом из тела машины, долетели и до моей гостиницы - зазвенели  разбитые
окна и посыпалось вниз стекло.
     Потом восстановилась на минуту тишина - видимо и наши,  и  нападавшие
приходили в себя после гибели вертолета.
     И в этой тишине я почти услышал, как дрожат  мои  руки,  как  стучит,
словно в истерике бьется, мое сердце. И я бросил винтовку перед  собой,  а
сам отошел к шахматному столику.
     - Влип! - думал я, массируя пальцами надбровные дуги, чтобы  сдержать
слезы. - Снова влип! Опять разделил этот мир  на  "наших"  и  "ненаших"!..
Нет, хватит! Пошли они все к черту! Это был самый последний раз  и,  пусть
хоть четвертуют меня, хоть акулам скормят, но никакого стреляющего  железа
я в руки больше никогда не возьму!
     А шахматные фигуры стояли на положенных квадратах и, глядя на них,  я
чувствовал все более усиливающееся  раздражение,  теперь  это  раздражение
относилось к ним. И, подойдя вплотную к столику, я занес  над  ним  правую
руку, готовый смести все эти молчаливые фигуры, но в  этот  момент  замер,
подумав о том, что глупо злость на самого себя  вымещать  на  ком  угодно,
пусть даже на шахматах. Но все равно меня что-то не устраивало на доске и,
чуть-чуть успокоившись, я понял, в чем дело. И  уже  более  спокойным,  но
сильным жестом, я освободил доску от офицерского  воинства,  и  белого,  и
черного, оставив на доске только пешки. Теперь пешки противостояли  пешкам
и было это более жизнеподобно.
     А внизу снова стреляли. И  по  улицам  ехали  какие-то  машины,  рыча
моторами, и что-то они везли в своих,  закрытых  маскировочным  камуфляжем
кузовах, но я уже не играл в эту игру.
     Я спустился в свой номер, бросил прощальный взгляд на удобную кровать
и побежал вниз по лестнице.
     Выйдя из гостиницы,  я  сразу  повернул  за  угол,  избегая  открытых
пространств, и пошел по тропинке, петлявшей  между  кустов  и  деревьев  и
ведущей к набережной.
     На  пересечении  тропинки  с  улицей  пришлось  остановиться,   чтобы
пропустить три грузовика, два  из  которых  не  были  военными.  Это  меня
удивило  -  на  открытых  кузовах  машины  везли  кирпичи,   металлические
строительные леса и, кажется, мешки с цементом.
     Оглядевшись по сторонам, я перебежал улицу  и  нырнул  в  продолжение
этой тропинки.
     Перестрелка еще продолжалась, но очевидно дело шло  к  концу.  Вместо
автоматных очередей звучали одиночные выстрелы, да и  они  тонули  в  шуме
моторов въезжавших в город машин.
     И вдруг совсем рядом раздался знакомый голос:
     - Стоять! - по-командирски рычал на кого-то генерал Казмо. - Смирно!
     Я осторожно пробирался на голос и внезапно остановился, пораженный.
     На улочке перед генералом  выстроились  в  шеренгу  семь  или  восемь
солдат. Все они были в военной форме,  которую  я  сам  однажды  носил  во
Вьетнаме.
     - Сержант! - рявкнул генерал. - Ваше отделение должно  прочесать  все
постройки в конце набережной! Пленных не брать!
     - Слушаюсь! - в свою очередь рявкнул  сержант  и  побежал  со  своими
подчиненными выполнять приказ.
     Мне захотелось убить генерала, но тут же я  вспомнил  о  данном  себе
пять минут назад обещании.
     А в это время снова зазвучал его голос.
     - Ко мне! Быстро! - кричал он, но я не видел, к  кому  он  обращался,
пока перед ним не остановился Тиберий и еще один парень из его десятки.
     - Где остальные? - строго спросил генерал.
     - Там! - Тиберий показал рукой на небо.
     - Патроны остались? - спросил Казмо.
     - Нет, - сказал Тиберий.
     - Хорошо! - генерал выглядел очень самоуверенно. - Быстро  на  виллу,
передайте Феликсу приказ: выдать еще боеприпасов. Уйдете в горы! В плен не
сдаваться! Исполняйте!
     Тиберий и второй парень побежали за угол двухэтажного  домика,  стены
которого радовали взгляд ласковым розовым цветом. Бежали  они  медленно  и
видно было, как Тиберий припадает на правую ногу, а второй парень пытается
поддержать его, не дать ему упасть.
     Генерал тем временем посмотрел по сторонам  и  пошел  себе  спокойной
походкой прямо по середине улицы в сторону моего любимого кафе.
     Я, наплевав на осторожность, пересек дорогу прямо за его  спиной,  но
он не обернулся.
     Тропинка вывела меня в задний дворик какого-то домика и  там,  увидев
сарай и вход в погреб, я решил спрятаться.
     Двери в сарай оказались наглухо забитыми, но зато погреб был открыт и
я спустился по мокрым бетонным ступенькам вниз, аккуратно прикрыв за собой
крышку. Все сразу погрузилось в полную темноту и я застыл на предпоследней
ступеньке, боясь сделать следующий шаг. Но очень быстро  глаза  мои  стали
привыкать к темноте и уже через минуту  или  две  я  смог  отличить  самое
светлое место в погребе - рядом  с  винными  бочками  из  потолка  торчало
отверстие вентиляционной трубы, выходящей наружу, но,  по-видимому,  из-за
того, что там, сверху, эта труба была прикрыта  зонтиком-колпачком  против
дождя, яркий свет в погреб не проникал. Но все равно под  этим  отверстием
темнота была  более  разряженной  и  я  подошел  туда,  еще  раз  осмотрел
небольшой погреб, пытаясь найти табуретку или хотя бы что-нибудь,  на  чем
можно  было  сидеть,  но  ничего  не  увидел,  и  прислонился  к   бочкам,
прислушиваясь к жизни наверху, в городе. Но там было тихо, или, что вполне
возможно, никакие звуки просто не проникали в погреб.
     Я стоял в этой тишине и сырости, и  ощущал  своей  кожей,  как  холод
обволакивает меня, как зябнут пальцы на ногах.
     А там  на  город  сейчас  опускается  вечер,  и  покрасневшее  солнце
готовится покинуть небосвод.
     Я смотрел на стоявшие на полках бутыли с вином и, отвлекая свои мысли
от холода, удивлялся, что даже в  такой  темноте  стекло  может  порождать
блеск, матовый, но заметный для глаз блеск.
     Как раз, наверное, в это время на площади  святого  Лаврентия  должен
был бы звучать выбранный мною гимн города, который так и не стал  вольным.
Странно думать, что именно сегодня должен быть  отпразднован  первый  День
Независимости...
     Все-таки это была прекрасная мечта! И вот только там,  в  погребе,  я
смог  по-настоящему  ее  оценить.  Даже  обидно  стало,  что,  наслаждаясь
собственной свободой и мечтая о том, чтобы она продлилась  до  конца  моей
жизни, я практически ничего не сделал для этого.  Даже  проблема  создания
или поиска гимна была для меня довольно обременительной, а о чем-то еще  я
и думать не хотел: каждому свое - мне был поручен гимн,  Тиберию  -  герб,
остальным - бескровная или "кровная" революция  и  последующее  построение
свободного  города-государства.  Еще  одна  утопия   окончилась   приказом
"Пленных не брать!"
     Это была прекрасная мечта. Наверно, единственная в своем роде.
     И именно за ее неудавшееся осуществление отдали  свои  жизни  ребята,
получившие из рук генерала Казмо боеприпасы, а из уст  его  -  весь  набор
призывающих   к   подвигу   слов.   "До   последнего   патрона...   святая
обязанность... свобода или смерть..." Ферзи никогда не погибают. В крайнем
случае, они сдаются. Погибают пешки...
     Но все-таки это была прекрасная мечта.
     Я провел рукой по торцевому кругляшу бочки - гладко обтесанный дуб  -
потом опустил ладонь на деревянный краник, находившийся  почти  на  уровне
днища. "Интересно, - подумал я, - неужели вино в бочках не дает осадка?!"
     А холод уже огрубил кожу моих рук, лишив ее гладкости.
     Но ведь никто не отменял сегодняшний праздник. Никто  не  объявлял  о
том, что он не состоится. Просто те, кто знал  о  нем,  или  погибли,  или
убежали, или, как я, где-то прячутся... И  никто  не  может  мне  помешать
отпраздновать этот день здесь, в чьем-то погребе... Никто?!  Это  я  опять
преувеличиваю. Могут, очень даже могут помешать, обнаружив  меня  здесь  и
помня о приказе: "пленных не брать".
     Но я не собираюсь лишать себя этого, может быть последнего  для  меня
праздника!
     И я открыл краник и услышал, как зажурчал ручеек вина, проливаясь  на
пол погреба. Я подставил сложенные лодочкой  ладони,  подождал,  пока  они
наполнились почти "до краев". Потом п