есть, и ноги сами привели меня в то просторное кафе, где
три раза в день кормились, если не все, то уж наверняка почти  все  герои,
отдыхавшие в городе.
     Внутри кафе было непривычно спокойно. Только несколько столиков  были
заняты посетителями, да и то, посетители эти, вопреки уже утвердившейся  в
городе традиции, ели молча, и, казалось, как-то сосредоточенно.
     Я присел за свободный столик и  принял  позу  нетерпеливо  ожидающего
клиента: уперся  локтями  в  полированную  поверхность  стола  и  покрутил
головой, нащупывая взглядом следы официантки.
     Она не заставила себя долго ждать. Но вместо того,  чтобы  предложить
мне меню, она опустила на столик поднос  и  поставила  молча  передо  мной
тарелку овсянки, два кусочка хлеба и стакан чая.
     Я поднял на нее вопросительный взгляд, но она устояла и только  перед
тем, как развернуться, проговорила  тем  же  глуховатым  голосом,  которым
однажды произнесла "слонятина...": "Если бы  не  объявили  ночью  о  своей
независимости, то и продукты бы вовремя прислали..."
     Вкус овсянки напомнил мне о моем недавнем прошлом и я,  еще  не  доев
ее, уже забеспокоился - нынешнее меню пахло приближающейся войной.
     Я поискал среди посетителей кафе знакомые лица, но никого  из  друзей
не увидел.
     Вышел на улицу, вспотевший после чая.
     Город был тих и ласков. Он лежал, расслабившись под лучами солнца, на
относительно пологом спуске. В мареве, испаряемом  землей,  линии  стен  и
крыши домиков теряли правильность и ровность,  они  пульсировали,  дышали,
тяготясь, возможно, этой влажно соленой жарою.
     Этот город за пару минут успокоил мои нервы  лучше  валерьянки  и  я,
поначалу медленно, а потом все свободнее и раскованнее  зашагал  назад,  к
своей гостинице с надеждой встретить там Айвена или Вацлава и разузнать  у
них, что происходит.
     В гостинице было безлюдно. Деревянный пол  коридора  потрескивал  под
моими ногами, и из-за того, что кроме своих шагов я ничего не  слышал,  на
душе снова стало немного тревожно.
     В моих дверях торчала записка и, взяв ее, я заметил, что  пальцы  мои
дрожат.
     "Очень жаль, что вы не застали меня. Если возможно,  придите  сегодня
вечером. Адель".
     Я зашел в комнату, перечитывая на ходу эти два предложения.
     Конечно, это было больше, чем неожиданностью.
     Убрав ширмочку, я присел на кровать и задумался.
     В голове не укладывалось, что сегодняшний день, такой  до  странности
обычный, должен был изменить мою жизнь.
     Я встал с кровати и выглянул в  окно.  И  увидел  Айвена,  Вацлава  и
других ребят, деловитою походкой  двигавшихся  по  другой  стороне  улицы.
Держа в руках какие-то бумаги, они на ходу о чем-то спорили.
     Оставив записку на кровати, я выбежал из номера. Догнал всю компанию,
остановил их и потребовал, именно потребовал сообщить мне: что происходит.
     - Самое интересное ты проспал! - сразу ошарашил  меня  Айвен.  -  Еще
ночью мы взяли телеграф, радиостанцию и все остальное.
     - Как "взяли"?! - вырвалось у меня.
     - Совершенно спокойно... - ответил Айвен.
     - И без единой капли крови! - добавил Тиберий.
     - А телеграфист  даже  поздравил  нас  с  независимостью  и  в  нашем
присутствии  отстучал  на  своей  машинке  текст  декларации,  который  мы
направили во все основные информационные агентства мира...
     - Только арабы нас подвели... - чуть грустновато произнес  Вацлав.  -
Ушли все ночью...
     - Черт с ними! - махнул рукой Айвен.
     - Не черт, а Аллах! - поправил его кто-то.
     - Прошли ночью маршем через весь город! Напугали всех! Те, кто спал -
подумали, что войска вводят! -  сказал  коренастый  парень  с  татуировкой
якоря на предплечье.
     - А в остальном - все в порядке! - подытожил Айвен.  -  Теперь  ждем,
когда нас начнут признавать другие державы... Вечером приходи  на  площадь
святого Лаврентия - будем праздновать День Независимости.  Будет,  кстати,
первое исполнение нашего гимна!
     - Ну, а сейчас вы куда?! - спросил я, поняв, что самое важное к этому
часу уже произошло.
     - Выбираем дома для правительства, штаба и т.д., - объяснил Вацлав, -
потом будем выбирать дома для себя...
     - Не бойся, о тебе тоже не забудем! - пообещал Айвен бодрым голосом.
     - Ага, - кивнул я сам себе, переваривая новости.
     - Ну до вечера! - крикнул мне Вацлав и вся компания будущих министров
и просто жителей вольного города, отвлекшись от меня, направилась дальше.
     Я еще постоял минут пять, пытаясь  разложить  по  полочкам  несколько
сумбурные мысли, возникшие в моей голове после разговора с ребятами.
     Наконец, начав привыкать, а главное  -  уже  твердо  поверив  во  все
происшедшее, я вспомнил о той неожиданной записке, оставшейся на кровати в
моем номере.
     - Ну, - подумал я, - если происходят чудеса, то обязательно  много  и
сразу!
     Записка была для меня чуть ли не официальным приглашением, и я, перед
тем, как пойти вверх на авеню Цесаря, вернулся в  гостиницу  и  так  долго
мылся под душем, словно старался "очистить" себя не только снаружи,  но  и
изнутри.
     Наконец, я даже погладил свою цивильную  одежду  -  дар  Айвена  -  и
только после этого снова вышел на улицу.
     Поднялся к уже знакомому особняку (интересно, а  не  выберут  ли  его
ребята  под  какое-нибудь  административное  здание?!)  и  дернул  цепочку
колокольчика. Затем услышал легкие спешащие шаги.
     - Хорошо, что вы меня застали! - вздохнула, увидев меня,  девушка  по
имени Адель. - Я же просила вас прийти вечером!
     Я стоял перед открытой калиткой и  чувствовал  себя  полным  идиотом.
Ведь в записке действительно шла речь о вечере, а я  сорвался  и  прибежал
сюда, совершенно забыв об этом.
     -  Проходите!  -  девушка  сделала  шаг  в  сторону,  таким   образом
освобождая для меня аккуратную,  посыпанную  золотистым  песком  тропинку,
ведущую к ступенькам крыльца.
     Тропинка была узкая,  я  шел  впереди,  а  Адель,  сопровождая  меня,
неслышно ступала за моей спиной, но все-таки не  след-в-след,  потому  что
иногда, повернув голову, я мог видеть ее загорелое округлое плечико.
     Я старался идти как можно медленнее,  растягивая  это  расстояние  во
времени. Но как я ни старался, а через минуту мы уже  входили  в  особняк,
потом поднимались по широкой винтовой лестнице и в конце концов  оказались
на той самой террасе, возвышавшейся над городом и морем.
     - Присаживайтесь! -  мягко  произнесла  хозяйка.  -  Я  через  минуту
вернусь!
     Я присел за красный  столик,  посмотрел  по  сторонам,  словно  хотел
проверить: на месте ли  те  четыре  пальмы,  потом  оглянулся  и  разыскал
глазами извилистую тропинку, по которой я забирался на вершину  одного  из
предгорий, на мусульманское кладбище и, найдя эту тропинку, вскочил. Я  не
знаю, что за сила подбросила меня, но, подавив дрожь, возникшую в руках  и
коленях, я понял, что причиной этому было то, что  я  сидел  не  на  своем
месте. Ошибиться я не мог:  у  округленного  треугольника  красного  стола
стояли всего лишь три маленьких стульчика и только сидя на одном  из  них,
можно было отвлечься от города и моря, только один из них позволял  сидеть
спиной ко всем, кроме сидящих за этим же столиком. Именно на этом месте  и
сидел тогда тот мужчина, сидел и писал что-то, даже  не  догадываясь,  что
кто-то, кто-то совсем ему неизвестный,  готов  был  испепелить  его  своим
взглядом. За что? Почему? Эти вопросы я задавал себе несколько  раз  и  ни
разу не смог на них ответить  вразумительно.  И  вот  сейчас,  вскочив  со
стульчика и, успокоившись, присев на другой, я не мог себе объяснить корни
собственного поведения. Эта ревность была сродни глупости...
     - Извините, - спешащей походкой Адель вошла на террасу. - Я никак  не
могла найти Софью, а она, оказывается, убирала в саду. Сейчас она  сделает
кофе...
     Девушка присела рядом, но тоже не  на  тот  стульчик,  с  которого  я
вскочил.
     - Меня зовут Адель... - сказала она. - Я знаю, Софья сказала, что  вы
приходили сюда... Вы видели мою собачку?!.
     - Да, - я кивнул, глядя девушке в глаза. Потом опустил свой взгляд на
ее плечи и руки.
     На ней было блекло-пурпурное короткое  платье,  державшееся  на  двух
тесемочках.
     - Расскажите... - попросила она.
     "Неужели ей действительно хочется услышать о том, где и когда я видел
ее собачонку?!" - подумал я.
     - Вы ее видели в городе?! - снова прозвучал ее негромкий голос.
     - Да... Она бежала по улице и, кажется, кого-то  искала.  Я  сидел  в
кафе...
     - В каком кафе? - перебила меня Адель.
     - Я даже не знаю, есть ли у этого кафе название... Оно  находится  на
углу улочки,  ведущей  вниз  к  набережной.  В  этом  кафе  еще  полностью
стеклянная стенка и вся улица хорошо видна...
     - А-а... - выдохнула Адель, по-видимому припомнив это место.
     - И вот она бежала по этой улочке, очень  медленно  бежала,  а  потом
вдруг остановилась у открытых дверей кафе и заглянула внутрь.
     Я следил за выражением лица хозяйки, ожидая, когда же она прервет мой
рассказ и спросит что-нибудь более  существенное  или,  может  быть,  сама
расскажет мне что-то...
     - А кто в это время был в кафе? - спросила девушка.
     Я задумался, припоминая.
     - Я, Ирина...
     - А кто это?
     - Официантка... Потом еще подошли ребята, но собака  к  тому  времени
уже убежала.
     - А эта Ирина видела ее?!
     - Не думаю... - я замотал головой.
     К столику подошла уже знакомая мне пожилая женщина, поставила  передо
мной чашечку кофе, сахарницу и маленький, кажется серебряный, кувшинчик со
сливками.  Из  кармана   жесткого   фартука,   одетого   поверх   светлого
комбинезона, торчали ручки больших садовых ножниц.
     - Софья, не уходи пока! - попросила ее Адель. -  Этот  человек  видел
Эсмеральду...
     - Прошло уже четыре дня, - девушка смотрела на меня  и  в  ее  глазах
блестели слезы. - Я даже не знаю: жива ли она?! Это так  тяжело,  потерять
самое близкое существо...
     Наступила тишина, и в тишине этой вдруг всхлипнула Софья.
     Я глотнул кофе и, ставя чашечку на блюдце, чуть не уронил ее.
     - Это  я  виновата...  -  зашептала  Софья.  -  Я  оставила   калитку
открытой... только на минутку... и вот...
     - Самое близкое существо... - повторил я  в  мыслях  слова  Адели.  -
Значит тот, чью спину я видел с тропинки  -  не  самое  близкое  существо!
Значит он кто-то еще, кто-то менее близкий Адели, чем рыжая Эсмеральда.
     - Я уже два раза обошла весь город, - заговорила  снова  Адель.  -  Я
осмотрела все дворы, все закоулки... Ведь в городе почти нет собак...
     - А вы ходили в ботанический сад?! -  неожиданно  спросил  я  и  едва
сдержал себя, чтобы не описать красоту этого места и не предложить себя  в
спутники.
     - А где это?! - в глазах девушки засветилось удивление.
     - Как, вы действительно не знаете?! - удивился  я.  -  Надо  идти  по
загородной аллее в сторону виллы генерала Казмо...
     Адель кивнула. Неужели она знает, где расположена вилла генерала?!
     - А дальше? - спросила она.
     - В самый конец этой аллеи, а там сама аллея упирается в ботанический
сад...
     - Странно, - произнесла Адель. - Я никогда не слышала об этом саде...
Надо будет обязательно пойти туда,  может  бедная  Эсмеральда  заблудилась
там...
     Софья снова всхлипнула.
     Я допил кофе.
     О ее собачонке я больше ничего не знал, а другие темы  ее,  казалось,
не  интересовали.  Конечно,  теперь  я  понимал,  что  для   нее   значила
Эсмеральда, но то, что меня позвали сюда только  как  человека,  видевшего
эту собачонку, не могло не огорчить.
     - Ну вот, - я заговорил с предпрощальной интонацией. - Пожалуй больше
мне вам нечего рассказать...
     - Может выпьете еще кофе?! - спросила она.
     Наверно целую минуту я боролся между "да" и "нет" и  все-таки  сказал
"нет".
     - Спасибо, - произнес я как можно более доброжелательным тоном. -  Но
у меня еще есть планы на сегодня... Надо идти.
     - Я провожу вас,  -  Адель  поднялась  и  мы  вместе  прошли  в  дом,
спустились по винтовой лестнице и остановились только у калитки.
     - Если я увижу ее или что-нибудь узнаю,  обязательно  сообщу  вам,  -
пообещал я.
     - Благодарю, - кивнула Адель и подала мне руку.
     Она подала руку слишком высоко для рукопожатия, и я прикоснулся к ней
губами.
     Ожидал услышать хотя бы еще пару дающих надежду слов, все  еще  держа
ее руку в своей. Но Адель молчала, и я, отпустив руку, попрощался и  пошел
вниз по авеню Цесаря.
     Конечно, все мои мысли и чувства были так перепутаны, как может  быть
перепутана не смотанная в клубок шерстяная  нить.  Привязанность  Адели  к
своей собачонке хоть и казалась мне немного странной, но в то же время  не
могла не  вызвать  уважения.  И  опять  же  эта  привязанность  заставляла
задуматься об отношении Адели к людям и, конечно, о том мужчине,  сидевшим
спиной к городу на ее террасе. Кто он? Откуда? Она вела себя  так,  словно
была единовластной хозяйкой  особняка.  Может  это  был  гостивший  у  нее
родственник? Брат? Дядя? Даже не знаю: так  ли  уж  было  важно  для  меня
узнать что-нибудь о нем?! Но думаю, он не был очень близким ей  человеком,
иначе бы она хотя бы раз, но упомянула его.
     Город к этому времени уже основательно  прогрелся,  и  находиться  на
солнце было довольно тяжело. Хотелось в тень, но  как  назло  вдоль  авеню
Цесаря росли только кипарисы, а так как солнце зависло в  этот  полуденный
час прямо над городом, то, естественно, никакой тени они  дать  не  могли.
Единственное, что я мог сделать - это идти быстрее.
     Желудок, в штыки воспринявший утреннюю овсянку, требовал полноценного
обеда, и я решил, не заходя в гостиницу, сразу пойти в кафе.
     Внутри было прохладно и пусто. Я присел за угловой столик подальше от
окон и наслаждался ощутимой в этом месте сыростью.
     - Извините, - прозвенел за моей спиной голосок официантки. - Но  обед
у нас сегодня невкусный...
     Я обернулся и видимо выражение моего лица было настолько  удивленным,
что она поспешила добавить еще несколько слов:
     - Машина не привезла продукты,  и  мы  можем  вам  предложить  только
перловую кашу и чай...
     - Какая машина?! - заторможенно спросил я.
     - Ну которая дважды в день привозит продукты... - пролепетала девочка
в белом фартуке и такой же белоснежной  шапочке-панамке.  -  Говорят,  это
связано с объявлением независимости...
     В голосе ее не было ни огорчительных ноток, ни  раздражения.  Похоже,
она была не меньше моего озадачена отсутствием машины.
     - Ну хорошо... - голосом припертого к стенке человека произнес  я.  -
Давайте то, что есть.
     - Минутку! - сказала она.
     Что можно сказать о перловой каше,  особенно,  если  она  сварена  до
состояния дробинок, которые легко катаются на языке, но никак не  лезут  в
глотку?! Этот вид еды может быть тоже причислен  к  холодному,  а  впрочем
даже и к горячему орудию, потому что любая попытка  съесть  перловую  кашу
сопряжена с борьбой, с огромной тратой энергии, которую такая еда вряд  ли
компенсирует. Обед напомнил мне глотание таблеток, при этом роль  таблеток
исполняли крупинки, и почти каждую из них приходилось запивать  глотком  к
тому времени уже остывшего чая. Но официантка была  добра  и  терпелива  и
даже слова не сказала, когда я  попросил  ее  принести  четвертый  стакан.
Может быть, она даже сочувствовала мне?!
     В кафе зашло еще несколько человек, но большинство из  них  сразу  же
вышли. Только двое остались позаниматься этим пищевым мазохизмом.
     После обеда я направился на поиски Вацлава и Айвена.  Причина,  из-за
которой я их искал, была, может быть, смехотворной, но все-таки я хотел им
сообщить о том, что машины с продуктами не  прибыли,  и  это  значит,  что
жители уже свободного  города  могут  остаться  голодными.  Мне  почему-то
казалось, что никто из ребят, собиравшихся совсем недавно на мусульманском
кладбище, чтобы обсуждать сегодняшний день, не знает об этом.  Может  быть
они едят у генерала, а с сегодняшнего дня - у президента Казмо, может быть
где-нибудь еще...
     Но чем дальше я шел, тем меньше оставалось у меня надежды  найти  их.
Улицы были пустынны. Среди немногочисленных  загорающих  и  купающихся  на
городском пляже я не увидел ни одного знакомого  лица.  Оставалось  только
пойти на виллу генерала, но  по  такой  жаре  туда  идти  не  хотелось,  а
вечером, когда станет прохладнее, они сами  появятся  на  площади  Святого
Лаврентия,  чтобы  отпраздновать  первый  в  истории  этого  города   День
Независимости.
     Утомившись от бесплодных поисков, я повернул  к  гостинице,  и  вдруг
воздух завибрировал  в  моих  ушах.  Сначала  слабо  и  едва  ощутимо,  но
буквально с каждой секундой  эта  вибрация  нарастала,  и  я  остановился,
пытаясь понять: что происходит. Остановился  и  интуитивно  задрал  голову
вверх. И  тут  же  по  мне  прошлась  тень  низко  летящего  вертолета,  и
встревоженный воздух растрепал волосы.  А  сверху  уже  сыпались  какие-то
листки бумаги, белые как снег. И падали они вокруг меня, и на крыши домов,
и на ветви деревьев. А я стоял в оцепенении то ли оттого, что за прошедшие
недели отвык от шума, то ли просто от испуга.
     Один листок лег мне прямо на плечо, и я взял его в руки.
     "Всем   военнослужащим,   находящимся   в   кратковременном   отпуске
приказывается срочно покинуть  город  и  вернуться  в  расположение  своих
армий.  В  18:00  в  город  будут  введены  войска  и  военнослужащие,  не
покинувшие к этому времени  город  или  оказывающие  сопротивление,  будут
расстреляны на месте".
     Дочитав, я выронил листок, и он упал мне под ноги.
     Неужели моя свобода снова  оказалась  кратковременной?!  Неужели  мне
никогда не дано найти себе постоянное пристанище, в котором меня никто  не
будет трогать, никто не будет приказывать, и  я,  естественно,  никого  не
буду слушаться?! Где же ты, моя родина, которую я еще не знаю, но  которая
никогда не потребует моей крови? Где мне тебя искать?!
     Я стоял, беспомощно опустив руки, а мимо кто-то бежал и  кричал  мне:
"Сматывайся! До шести осталось два часа!"
     И воздух был спокоен и недвижим: вертолет  улетел,  оставив  город  в
безветрии.
     Затихли  шаги  бежавшего  парня,  и  я  почувствовал,   как   изнутри
охватывает меня нервная дрожь. Я сцепил руки в "замок", напрягся, словно в
ожидании удара, и от  этого  напряжения,  от  окружавшей  меня  враждебной
тишины, чуть не закричал, чуть не заметался  из  стороны  в  сторону,  как
волк, окруженный охотниками. Так захотелось быть  не  здесь,  быть  где-то
далеко, вдали от всех и вдали от самого себя,  оставив  свой  человеческий
облик и свою  причастность  к  человечеству,  под  какой-нибудь  кирпичной
стеной ожидать расстрела, а второй, звериной своей  половиной,  мчаться  в
мир, где царствуют инстинкты, и хищнику не известно, что он - хищник!
     И, с опаской посмотрев по сторонам, я понял вдруг, что бегу, что бегу
так, как бегут преследуемые  собаками,  едва  успевая  выбрасывать  вперед
ноги, постоянно отстающие от туловища.
     А по обе стороны улицы навстречу  мне  неслись  дрожащие  приземистые
домики, и были они, казалось, не  меньше  моего  напуганы,  и  прижимались
стенами и краешками крыш друг к другу, словно ожидали друг от друга помощи
и спасения.
     Ноги несли меня дальше. Проскочившие мимо домики остались  позади,  и
теперь мне навстречу неслись деревья. А я все еще не чувствовал усталости,
и дыхание мое очистилось, но глаза заливал холодный  пот,  и  даже  ладонь
правой руки никак не могла остановить его.
     С аллеи  я  бросился  в  знакомый  проем  меж  двух  деревьев  и,  не
рассчитав, ударился левым  плечом  о  крепкий  ствол  магнолии.  Следующие
несколько метров я пролетел пьяным зигзагом, но благо, теперь  под  ногами
была узкая тропинка, и я смог выровнять свой б