ся, разыскивая взглядом Мишу, но в гостиной его не было.  Виктор
прошел в спальню и увидел пингвина там. Он стоял  на  своей  подстилке  за
темнозеленым диваном. Стоял  неподвижно,  как  скульптура.  Виктор  присел
около него на корточки.
     - Ну что ты? - спросил он, прикасаясь к его черному плечику.
     Миша посмотрел хозяину в глаза, потом опустил голову  и  уставился  в
пол.
     Виктор задумался о Пидпалом.  Вспомнил,  как  его  брил.  Вспомнил  и
просьбу старика, которую он обещал выполнить. Вспомнил  и  тут  же  словно
оттолкнул от себя это воспоминание, хотя  дрожь  все  равно  пробежала  по
спине.
     - Наверно, я сильно промерз сегодня на  кладбище,  -  подумал  Виктор
вслед дрожи.
     И  снова  вспомнил  старика-пингвинолога,  так  легко  и   без   позы
ожидавшего скорой смерти.  "У  меня  нет  неоконченных  дел..."  -  память
вынесла на поверхность слова Пидпалого. Виктор мотнул  головой,  удивляясь
этим словам. Пингвин испуганно отшатнулся, отошел на шажок и посмотрел  на
своего хозяина.
     - У меня тоже нет  неоконченных  дел,  -  подумал  Виктор  и  тут  же
виновато сам себе улыбнулся, почувствовав фальш собственной мысли.
     Нет, у него были неоконченные дела, но даже если бы  их  и  не  было,
вряд ли бы он так легко отнесся к приближающейся  смерти.  "Тяжелая  жизнь
лучше легкой смерти" - написал он когда-то в своей записной книжке и потом
долго гордился этой фразой, произнося ее к месту и не к месту. Потом фраза
как-то забылась и вот сейчас, много лет спустя, тоже вынырнула  из  памяти
вслед за потрясшими Виктора словами старика. Два человека,  два  возраста,
два отношения...
     Миша, наблюдавший за задумавшимся хозяином,  застывшим  на  корточках
рядом с ним, подошел к Виктору и ткнулся холодным носом в его шею.  Виктор
вздрогнул. Холодная нежность пингвина отвлекла его от  мыслей,  пробудила.
Он погладил своего питомца, вздохнул и поднялся на ноги. Подошел к окну.
     В заоконной темноте горел кроссворд окон дома напротив.  В  нем  было
много слов.
     Виктор смотрел на эти окна, на эти доказательства обыденности  жизни.
Было грустно, но тишина смягчала грусть,  успокаивала  ее.  И  спокойствие
постепенно охватило Виктора. Странное и немного  болезненное  спокойствие,
похожее на затишье перед грозой. Упершись ладонями в холодный  подоконник,
а ногами  прислонившись  к  теплой  батарее,  он  стоял  и  пережидал  это
спокойствие, ощущая его временность.
     Через  какое-то  время  Виктор  услышал  за  спиной  мягкое  дыхание.
Обернулся и в полумраке комнаты увидел Нину.
     - Все готово, - прошептала  она.  -  Соня  уже  спит,  заснула  перед
телевизором...
     Они прошли через гостиную, в которой тускло горел огонек стоявшего  в
углу торшера.
     На кухне  пахло  чесноком  и  жаренной  картошкой.  Закрытая  крышкой
сковородка стояла на подставке посредине стола.
     - Я там у тебя нашла водку... - осторожно произнесла Нина,  показывая
взглядом на навесной шкафчик. - Достать?
     Виктор кивнул. Нина достала бутылку и две стопочки.  Потом  разложила
по тарелкам жаренную картошку с мясом. Сама наполнила рюмки.
     Виктор сел на свое место. Нина села напротив.
     - Ну как похороны? - спросила она, взяв стопку в руку.
     Виктор пожал плечами.
     - Тихо, - сказал он. - Никого, кроме нас с Мишей...
     - Ну, за упокой! - Нина приподняла стопку перед тем, как поднести  ко
рту.
     Он тоже сделал глоток. Наколол вилкой кусочек мяса. Посмотрел на Нину
- на ее щеках появился пьяный румянец, но он  только  придал  ее  круглому
личику очаровательности.
     Виктор вдруг подумал, что ничего о ней толком не знает:  откуда  она,
кто? Ну да, племянница Сергея, но и про Сергея он знал немного, хотя легко
с ним сдружился. Ему было достаточно  знать  о  "происхождении"  еврейской
фамилии Сергея, чтобы почувствовать его.  Эта  история  с  фамилией  сразу
словно поставила Сергея на невидимый  пьедестал,  на  тот  уровень,  когда
восхищение человеком оказывается достаточным для того, чтобы полностью ему
доверять.
     Виктор сам наполнил стопки и первым поднял свою.
     - Ты его хорошо знал? - спросила Нина.
     Виктор сначала выпил.
     - Кажется, хорошо... - ответил он.
     - А кто он был?
     - Ученый... работал в зоопарке...
     Нина кивнула, но по ее лицу было видно, что ее интерес к покойному на
этом закончился.
     Они ели и пили.  Пили,  как  и  положено,  без  чоканья.  Потом  Нина
положила грязные тарелки в раковину и поставила чайник.
     Пока чайник закипал, она смотрела в  окно.  Смотрела,  скривив  губы,
словно ощущала боль.
     - Ты чего? - спросил Виктор.
     - Терпеть не могу этот город...  -  сказала  она.  -  Все  эти  толпы
незнакомых людей... расстояния...
     - Почему? - удивился Виктор.
     Нина засунула руки в карманы джинсов. Пожала плечами.
     - Мать моя - дура, бросила все, переехала сюда... А я бы никогда сюда
не приехала! Лучше всего - это свой дом, садик, все свое...
     Виктор вздохнул. Он родился в  городе  и  каких-то  особых  чувств  к
деревне не питал.
     Вскипел чайник.
     Они снова сидели друг напротив друга.  Тишина  разделяла  их.  Каждый
думал о своем.
     Виктору захотелось спать. Он поднялся из-за стола, удивляясь  тяжести
своих ног.
     - Я пойду лягу... - сказал он.
     - Иди, я посуду помою, - сказала Нина.
     В спальной он забрался под одеяло и сразу заснул.
     Проснулся ночью оттого, что ему стало жарко. И,  проснувшись,  ощутил
чужое тепло, тепло лежавшей рядом Нины. Она  спала,  повернувшись  к  нему
спиной.
     Виктор положил руку ей на плечо и снова  заснул.  Заснул  с  чувством
удовлетворения, словно что-то развеяло его сомнения, словно  своей  рукой,
лежавшей теперь на ее плече он обеспечил замкнутое движение  живого  тепла
между собой и Ниной. Это тепло теперь не беспокоило его сон, оно было  его
драгоценной собственностью.



                                    52

     И снова наступило утро. Виктор  проснулся  с  тяжелой  головой.  Нины
рядом не было. Часы показывали полдевятого.
     Пройдя мимо еще спящей Сони, он зашел  на  кухню.  Из  ванны  донесся
плеск воды.
     Виктор постоял, прислушиваясь.
     Решив сварить себе кофе, подошел к плите и вдруг краем глаза  заметил
на столе конверт. Взял его в руки - конверт был заклеен, но  не  подписан.
Виктор разорвал его и  вытащил  оттуда  свернутый  лист  бумаги  и  восемь
стодолларовых купюр.
     "Возвращаю долг. Спасибо. Дела идут на поправку. Скоро вернусь.
     Игорь."
     Виктор опустил листок бумаги на стол, оставив в руке доллары.
     Заглянул в ванную комнату - там под душем стояла Нина. Вода лилась по
ее телу, подчеркивая плавность линий. Нина не смутилась, только  удивленно
посмотрела на Виктора, застывшего в дверном проеме.
     - Кто-то приходил? - спросил он.
     - Нет, - сказала Нина, глядя на зажатые в его руке купюры.
     - А письмо на кухне? На столе?..
     - Я еще не  заходила  на  кухню...  -  Нина  пожала  плечиками  и  ее
маленькие "яблочные" груди вздрогнули.
     Виктор закрыл дверь  в  ванную  и  остался  в  коридоре.  Плеск  воды
отвлекал  его,  но  он  все-таки  попробовал   сосредоточиться.   Вспомнил
вчерашний вечер - память сохранила все. Даже, казалось, Виктор помнил все,
что Нина говорила за столом. Потом он лег спать.  И  вот  утром  -  чьи-то
следы... Нет, не грязь на полу, а следы визита...
     Тут Виктор включил свет  в  коридоре  и  осмотрел  пол,  думая,  что,
возможно, на полу он тоже увидит следы ночного гостя или  гостей.  Но  пол
был чист.
     Вернувшись на кухню, Виктор  сварил  себе  кофе  и  присел  за  стол.
Вспомнил, как перед новым годом обнаружил записку от Миши и  подарки.  Все
происходило так же - кто-то ночью зашел  и  оставил,  в  этот  раз  кто-то
оставил письмо  от  главного...  "Дела  идут  на  поправку..."  -  написал
главный. Значит, скоро снова будет работа? Значит он  скоро  увидит  Игоря
Львовича. Увидит и спросит, что это за почтовая  служба,  у  которой  есть
ключи от его квартиры?
     - Ключи... - подумал Виктор.
     Поднялся, вышел в коридор и проверил дверь - закрыта. Вернулся.
     Мысль о замене замка его успокоила.  Замки  уже  давно  были  ходовым
товаром. Можно было купить замок с сигнализацией, с кодом, с электрическим
блокиратором... Можно будет купить даже два  замка  с  секретами,  которые
будут надежно охранять его квартиру, его личную жизнь и сон...
     Успокоившись, он сварил кофе для Нины и уже выносил  его  в  коридор,
когда столкнулся с ней в дверях. На Нине был его халат.
     - А я как раз тебе кофе сварил, - сказал он.
     - Спасибо, - улыбнулась Нина, взяла чашечку и села за стол.
     - Витя, - она посмотрела на него  полусерьезно-полупросительно.  -  Я
хотела сказать... - она замялась,  словно  подбирая  слова.  -  Ну  насчет
нас... Как-то получилось, что мы с тобой вместе...
     И она замолчала.
     - Что ты хочешь сказать? - спросил Виктор. Возникшая пауза  заставила
его занервничать.
     - ...я про зарплату... - наконец продолжила Нина. - Мне  очень  важно
получать деньги... за Соню...
     - Конечно, будешь получать...  -  удивился  Виктор.  -  А  почему  ты
подумала об этом?
     Нина пожала плечиками.
     - Понимаешь, как-то неловко, ведь мы с тобой теперь как бы... вместе.
И одновременно я у тебя работаю...
     Виктор  снова  почувствовал  тяжесть  в  голове,   тяжесть,   которая
только-только исчезла после первой чашки кофе.
     - Все в порядке, - сказал он Нине, но на его лице уже не было улыбки.
- Не беспокойся... Это не я тебе плачу, это деньги Сони... ее отца...
     Нина сидела, сама смутившись от разговора.  Смотрела  на  стол  перед
собой, на чашку с кофе.
     - Успокойся, - Виктор поднялся, подошел к ней и  погладил  ее  мокрые
волосы. - Все в порядке...
     Она кивнула, не глядя на Виктора.
     - Я сегодня приду поздно, - сказал Виктор. - Никому  не  открывай.  А
это тебе вперед... - он положил перед ней две зеленых  сотки  и  вышел  из
кухни.



                                    53

     Побродив  недолго  по  городу,  Виктор  сел  на  метро  и  приехал  в
Святошино. Февраль после нескольких,  видимо  случайных  оттепелей,  снова
засуровел. Светило солнце,  сверкал  под  ногами  снег  и  руки  мерзли  в
карманах короткой дубленки. Правая рука сжимала в ладони  холодную  связку
ключей от квартиры Пидпалого.
     Дорога от метро до дома, где жил старик,  заняла  в  этот  раз  минут
десять - видимо холод подгонял Виктора. Не мешкая  перед  дверьми,  Виктор
быстро вошел в квартиру. Постучал ногами по полу в коридоре,  струшивая  с
сапог снег. Прошел на кухню. Там было чисто и только воздух - одновременно
сырой и спертый - сразу напомнил  о  том  дне,  когда  вызванная  Виктором
скорая увезла отсюда Пидпалого. Увезла навсегда.
     Воздух защекотал в ноздрях и Виктор чихнул.
     - Лучше было бы ему умереть дома,  -  подумал  он,  глядя  на  старую
кухонную  мебель,  на  остановившиеся  настенные  часы,  на   терракотовую
пепельницу на подоконнике, которую старик видно никогда не использовал, то
ли забыв о ней, то ли из бережливости.
     Прошел в комнату. Вокруг широкого круглого стола так же стояли старые
стулья. Люстра с пятью матовыми  плафонами  свисала  с  середины  потолка.
Напротив  входа  в  комнату  стоял  комод,  на  котором  ближе  к   стенке
громоздились друг на  друге  три  книжные  полки.  Фотографии  и  газетные
вырезки заслоняли корешки книг. На стенах тоже висели фотографии в  рамках
- от них веяло прошлым. Вся обстановка квартиры принадлежала другой эпохе.
     Виктор вспомнил квартиру своей бабушки, воспитывавшей его после того,
как его родители развелись и разъехались в разные стороны. Та  квартира  в
старом доме на Тарасовской тоже была в чем-то старомодной, но тогда Виктор
об этом не задумывался. Там тоже стоял комод, только  поменьше  этого.  На
комоде - стеклянная горка, где бабушка выставляла напоказ свою гордость  -
фарфоровые вазы, которыми ее награждали на работе за очередные достижения.
Этих ваз было пять или шесть  и  на  каждой  из  них  аккуратно,  золотыми
чернилами были выведены ее фамилия и инициалы, дата и  краткое  объяснение
"за что". И такие же фотографии в рамках - та же эпоха, то же недавнее, но
такое уже далекое прошлое, прошлое страны, которой уже нет.
     Виктор подошел к комоду. На фотографиях,  заслонявших  корешки  книг,
узнал Пидпалого - вот Пидпалый с какой-то женщиной на фоне пальм - и внизу
надпись "Ялта, лето 1976 г." Виктор всмотрелся в фотографию - Пидпалому на
ней было лет сорок - сорок пять, и  женщине  с  завитыми  волосами  видимо
столько же. На другой фотографии Пидпалый стоял один на краю бассейна,  из
которого выглядывала голова дельфина. "Батуми, лето 1981"  -  подсказывала
подпись внизу.
     Прошлое верило в даты. И жизнь  каждого  человека  состояла  из  дат,
придававших жизни ритм, ощущение ступенчатости, словно с высоты  очередной
даты можно было оглянуться и, посмотрев вниз, увидеть само прошлое. Ясное,
понятное прошлое, поделенное на квадраты событий и линии дорог.
     В этой квартире, не смотря на присутствие в воздухе книжной сырости -
может из-за первого этажа, Виктор почувствовал себя уютно и защищенно. Эти
стены  с  полинявшими  обоями,  покрытые  пылью  плафоны  люстры  и   ряды
фотографий словно загипнотизировали его.
     Он сел за стол. Опять вспомнил бабушку, Александру Васильевну,  когда
была она уже старой и  выходила  с  табуреткой  посидеть  на  улице  около
парадного. "Не дай бог лежать мне парализованной, - говорила она. - Я тебе
всю жизнь испорчу, и жены у тебя  не  будет!"  Виктор  тогда  смеялся,  но
бабушка, не смотря на всю  свою  дряхлость,  выведала  у  соседей  телефон
квартирного маклера  и  уже  через  пару  месяцев  у  Виктора  была  новая
двухкомнатная квартира, а бабушка переехала в  однокомнатную  хрущовку  на
первый этаж. И уже в ней умерла, тихо и незаметно. Хоронил ее  "Собес",  а
соседи, собрав по три рубля, купили венок.  Обо  всем  этом  Виктор  узнал
полгода спустя, вернувшись из армии.
     Захотелось чаю и Виктор прошел на кухню. За окошком уже  темнело.  Он
включил свет и  услышал,  как  забурчал  старый  холодильник.  Удивленный,
Виктор открыл  холодильник  и  заглянул  внутрь.  Позеленевшая  колбаса  и
открытая банка сгущенного молока. Он достал банку. Нашел в кухонном пенале
пачку чая, заварил.
     К ощущению уюта, чужого уюта, примешалась тревога. Виктор пил  чай  и
заедал его сгущенкой, затвердевшей  от  времени.  С  улицы  доносились  то
разговоры проходивших под домом людей, то шум проехавшей машины.
     В горле почему-то першило и Виктор налил себе вторую чашку чая. Выпил
и вернулся в комнату. Включил там свет. Заглянул в  кабинет,  заставленный
книжными шкафами и полками. Подошел к письменному столу. Зажег  настольную
лампу - тоже старую, на мраморной ножке. Сел на стул, обитый черной кожей.
     На столе лежали какие-то тетради, записные книжки. Возле лампы Виктор
заметил толстый ежедневник и взял его в руки.  Пролистал  -  на  страницах
метался  бисерный  спешащий  почерк,  вразброс  лежали   бумажки-закладки.
Ежедневник сам раскрылся на одной такой  закладке  -  вырезке  из  газеты.
Виктор придвинулся поближе к  лампе.  В  вырезке  сообщалось  о  том,  что
Великобритания подарила Украине Антарктическую станцию. В конце информации
ее автор обращался за помощью к потенциальным спонсорам, без денег которых
невозможно  было  отправить  украинских  ученых  в  Антарктиду.   Тут   же
приводился телефон для справок и номер банковского счета  для  спонсорской
помощи.
     - Зачем Украине Антарктида? - подумал Виктор и пожал плечами.
     На этой же странице заметил какую-то квитанцию о  почтовом  переводе.
Поднес к глазам и ошалел - Пидпалый отправил на этот "антарктический" счет
пять миллионов купонов - должно быть все свои сбережения...
     Отложив квитанцию и вырезку из газеты на стол,  Виктор  всмотрелся  в
записи  старика,  но  смог  разобрать  только  отдельные  слова  -  почерк
Пидпалого словно кодировал его записанные  мысли,  делая  их  недоступными
постороннему.
     Опять Виктор ощутил тревогу. И кончики пальцев зачесались, словно  от
прикосновения к чему-то непонятному, необъяснимому.
     Виктор помнил о своем обещании старику. Помнил, но не хотел сейчас об
этом думать. И хотя он пришел сюда, не думая о причине, но ведь именно это
обещание и привело его в квартиру Пидпалого. И холодные  ключи  в  ладони,
спрятанной от мороза в кармане - они вели его сюда, как компас.
     И  вот  он  сидел  среди  вещей  и  бумаг,  которые  уже  никому   не
принадлежали. Среди  целого  мира,  оставшегося  без  своего  создателя  и
хозяина. Старик не хотел, чтобы к этому миру прикасались  посторонние,  он
не хотел, чтобы кто-то видел разрушение  этого  маленького  уютного  мира,
календарь которого словно запаздывал на три - четыре десятка лет.
     Виктор тяжело  вздохнул.  Ему  захотелось  вдруг  что-то  забрать  на
память, выдвинуть ящики письменного стола, открыть комод,  искать  что-то,
чтобы это что-то забрать себе. Вроде бы спасти. Но застывшая целостность и
неподвижность  этого  маленького  мира  останавливала  его.  И  он  сидел,
оцепенев, за столом. Сидел  и  смотрел  на  газетную  вырезку  и  почтовую
квитанцию, на ежедневник и другие тетради, лежавшие рядом.
     Уличный шум затих и тишина улицы, объединившись с  тишиной  квартиры,
словно пробудили его. Он взял газетную вырезку и сунул в карман дубленки.
     Провел  взглядом  по  стенам  кабинета,  но  больше  ни  к  чему   не
притронулся. Сходил на кухню и взял с  газовой  плиты  спички.  В  стенном
шкафчике в коридоре нашел бутылку оцетона и вернулся в  кабинет.  Стараясь
ни о чем не думать, он разбрызгивал оцетон на книги,  стоявшие  на  нижних
полках, на пачку старых газет под письменным столом. Потом  взял  полпачки
этих газет и отнес в комнату, где положил их под обеденный стол.  Туда  же
бросил белую  в  чайных  пятнах  скатерть.  Потом  прошелся,  дотрагиваясь
спичечными огоньками до газет, до всего, что могло привлечь  пламя.  Огонь
уже шипел в кабинете  и  в  комнате,  но  был  он  слишком  слабый,  чтобы
наброситься со всей своей яростью на обреченный мир вещей. Виктор нашел  в
комоде пачку простыней, наволочки, полотенца и все  это  бросил  в  огонь.
Бросил туда и плащ Пидпалого, висевший на вешалке в коридоре.
     В воздухе заметались черные пылинки. Воздух согрелся и стал  медленно
кружиться по комнате, наполняясь дымом и искорками огня. Виктор отступил в
коридор.
     Треск  огня  становился  все  громче.  Пламя  уже  пробивалось  через
столешницу и лизало ноги стола.
     Виктор нащупал в кармане ключи от квартиры Пидпалого. Отошел к двери,
потом быстро вернулся и выключил свет в комнате. Огонь  сразу  побагровел,
стал красивее и страшнее.
     Выйдя на площадку, Виктор закрыл за собой двери на ключ.
     На улице он обошел дом и остановился напротив окон квартиры  старика,
наблюдая за поднимавшимися к потолку комнаты языками пламени.  Взгляд  его
ушел вверх, на второй этаж. Свет там не горел - люди или спали, или еще не
пришли домой.
     Виктор снова посмотрел на окно, за которым плясало пламя.
     - Ну все, - думал он, - обещание выполнил...
     А пальцы рук дрожали и холод толкал в спину.
     Обернувшись, Виктор увидел на углу соседнего дома  телефон.  Подошел,
вызвал пожарных.
     Донесся  звон  стекла,  словно  огонь  пробивал  себе  выход  наружу.
Какая-то женщина закричала. А минут через  пять  зазвучали  приближающиеся
сирены пожарных машин.
     Когда две машины подъехали и пожарники засуетились, разматывая шланги
и перекрикиваясь, Виктор последний раз  посмотрел  в  сторону  обреченного
пламени и неспеша пошел в сторону метро.
     На языке ощущался привкус дыма. Легкие снежинки  опускались  на  лицо
Виктора и тут