вое место и становилось незыблемым, как фундамент египетской пирамиды.
     "Не от хорошей жизни покойный согласился на убийство своего  младшего
брата,  в  руки  к  которому  случайно  попал  список  акционеров  еще  не
приватизированного завода  стиральных  машин.  Но  памятник,  поставленный
покойным в память о брате, стал настоящим украшением кладбища. Часто жизнь
заставляет убивать, а смерть близкого  человека  заставляет  жить  дальше,
жить не смотря ни на что... Все взаимозависимо. Все в этом мире объединено
кровеносными сосудами. Жизнь всех - это одно целое и потому  смерть  одной
малой части  целого  все  равно  оставляет  позади  себя  жизнь,  так  как
количество  живых  частей  целого  всегда  превышает  количество   умерших
частей..."
     Участковый Фишбейн-Степаненко пришел  на  ужин  в  джинсах  и  черном
свитере поверх фланелевой полосатой рубашки. Он пришел с бутылкой  конъяка
и кульком мороженной трески для пингвина.
     Ужин еще не был готов и они  вместе  с  Виктором  дожаривали  карпов,
освободивших наконец ванну. Тем временем в ванной, в свежей холодной  воде
плескался пингвин. Виктор и Сергей слушали  сквозь  шипение  жарящейся  на
сковородке рыбы плеск воды в ванной и оба улыбались.
     Наконец еда была готова.
     Выпив по рюмке коньяка, хозяин и гость принялись за рыбу.
     - Костлявая! - сказал, словно извиняясь от имени этой рыбы, Виктор.
     - Это ничего, - кивнул участковый. -  За  все  приходится  платить...
Она, рыба, чем костлявее, тем вкуснее. Я, помню, мясо кита пробовал - тоже
ведь рыба! Никаких костей и никакого вкуса...
     Они  запивали  рыбу  коньяком,  поглядывали   на   летящий   в   едва
подсвеченной  чужими  окнами  темноте  снег.  Что-то  было  в  этом  ужине
новогоднее.
     - А ты чего один живешь? - спросил после брудершафта Сергей.
     Виктор пожал плечами.
     - Так получилось, - ответил он. -  Не  везет  мне  с  женщинами.  Все
какие-то  потусторонние   попадаются.   Тихие,   незаметные.   Поживут   и
исчезают... Надоело. Вот пингвина взял, и как-то сразу легче стало. Но  он
почему-то грустный все время... Может, было бы лучше взять  собаку...  Они
все-таки эмоциональнее, лаем встречают, облизывают, хвостом машут...
     - Чего! - махнул рукой Сергей. - Собак надо два раза в день на  улицу
выводить, запах от них на всю квартиру... Пингвин  лучше.  Ты-то  сам  чем
занимаешся?
     - Писатель, - ответил Виктор.
     - Детский?
     - Почему детский? - удивился хозяин. - Нет. Я для газеты пишу.
     - А-а... - кивнул  Сергей.  -  Я  газеты  не  люблю.  От  них  всегда
настроение портится.
     - Я тоже не люблю, - сказал Виктор. - А кстати, откуда у  тебя  такая
фамилия? Фишбейн...
     Сергей тяжело вздохнул.
     - Понимаешь, - сказал он. - Скучно было  очень,  а  у  меня  тетка  в
паспортном столе работала. Вот как-то и решил  стать  евреем  и  уехать  к
чертовой матери. Евреем стал, просто написал заявление о потере паспорта -
так тетка научила - а она потом мне новый с  новой  фамилией  выписала.  А
потом посмотрел, как эмигранты за границей живут. Не  позавидуешь.  Вот  и
решил остаться, а чтобы при оружии быть - в участковые пошел.  В  принципе
работа безопасная, бытовые  скандалы  и  всякие  глупые  жалобы  разбираю.
Конечно, не то, о чем мечтал.
     - А о чем ты мечтал?
     Неожиданно дверь на кухню открылась и в проеме  показался  совершенно
мокрый пингвин Миша. С него продолжала стекать вода. Постояв в проеме,  он
прошел мимо стола к своей миске, потом вопросительно посмотрел на хозяина.
Миска была пустой.
     Виктор полез в морозильник, отломал от смерзшегося пласта камбал  три
рыбины, порезал их на кусочки и положил в миску.
     Миша опустил на мерзлую рыбу свою голову и так застыл.
     - Глянь! - с интересом сказал Сергей. - Размораживает, как пить  дать
размораживает!..
     Виктор, вернувшись на свое место, тоже посмотрел на пингвина.
     - Ну ладно, - отвлекся Сергей, взял в руку рюмку. - Все  мы  достойны
лучшей рыбы, но едим ту, что есть... За дружбу!
     Чокнулись  и  выпили.  И  легко   стало   Виктору.   Всякое   прошлое
недовольство собой и другими забылось, и "крестики" свои забылись.  Словно
и  не  работал  он  нигде,  а  просто  жил  и  придумывал  роман,  который
когда-нибудь запишет. Он смотрел  на  Сергея  и  ему  хотелось  улыбаться.
Дружба? Это то, чего у него, должно быть, никогда не было.  Также,  как  и
костюма-тройки и настоящей страсти. Жизнь была бледна и болезненна, она не
приносила с собой радости. Даже пингвин Миша, и тот был какой-то грустный,
словно и он  познал  лишь  бледность  жизни,  без  красок  и  эмоций,  без
радостных всплесков души, без восторга.
     - Слушай, - предложил вдруг Сергей. - Давай еще  по  одной  и  пойдем
прогуляемся. Втроем!
     На улице было тихо и поздно. Все дети уже спали.  Уличные  фонари  не
горели и первый снег освещался лишь случайными огнями, случайными горящими
окнами.
     Виктор, Сергей и Миша неспешно шли от  дома  к  пустырю,  на  котором
стояли три голубятни. Хрустел снег под ногами. Морозный воздух колол щеки.
     - О, гляди! -  сделав  несколько  быстрых  шагов  вперед,  проговорил
Сергей, остановившись у лежавшего под голубятней на снегу человека в синем
потертом пальто. -  Твой  сосед!  Поликарпов.  Квартира  тринадцать.  Надо
оттащить его в ближайшее парадное и прислонить к батарее, а то примерзнет!
     Вместе они взялись за  воротник  синего  пальто  и  потащили  пьяного
Поликарпова по снегу к ближайшей пятиэтажке. За  ними  неуклюжей  походкой
шел пингвин Миша.
     Когда Виктор и Сергей вышли из парадного, они увидели Мишу,  стоящего
нос к носу с большой дворнягой. Они словно  принюхивались  друг  к  другу.
Увидев вышедших из парадного людей, собака убежала прочь.



                                    16

     Утром Виктора разбудил телефонный звонок.
     - Алло! - хриплым спросонок голосом сказал он в трубку.
     - Виктор Алексеевич! -  прозвучал  знакомый  голос.  -  Поздравляю  с
зачином! Я вас не разбудил?
     - Все равно уже пора  вставать!  -  проговорил  Виктор,  узнав  голос
главного. - А что произошло?
     - Первая публикация! Кстати, как самочувствие?
     - Уже лучше, - сказал Виктор.
     - Тогда приезжайте в редакцию! Обсудим ваши успехи.
     Умывшись, Виктор позавтракал, выпил чаю. Проведал  своего  питомца  -
тот еще стоя спал в любимом закутке за темнозеленым диваном.
     Вернувшись на кухню, Виктор положил в мишину миску  мороженую  рыбину
трески. Оделся и вышел.
     На улице лежал свежевыпавший снег. Сизое небо висело низко, почти над
крышами пятиэтажек. Было спокойно и не очень холодно.
     Перед тем, как сесть в автобус, Виктор купил свежий номер  "Столичных
вестей". Развернул уже в автобусе,  удобно  усевшись  на  мягкое  сиденье.
Пробежав глазами заголовки, он наконец наткнулся на поставленный в  высоту
прямоугольник текста, обведенный жирной черной рамкой. "Не стало  писателя
и депутата Александра Якорницкого. Опустело кожаное кресло в третьем  ряду
парламентского зала. Это место вскоре займет другой человек, но в  сердцах
многих,  знавших  Александра  Якорницкого,  поселится  ощущение   пустоты,
ощущение глубокой потери..."
     - Ну вот, - подумал Виктор, - первая публикация...
     Но  ему  не  было  особенно  радостно,  хотя  откуда-то  из   глубины
проклевывалось давно забытое  чувство  -  чувство  самоудовлетворения.  Он
дочитал текст до конца - все слова были на своих  местах,  никаких  следов
редакторских ножниц.
     Глаза  остановились  на  подписи,  на  этом  почти   фразеологическом
псевдониме, способном скрыть за  своими  двумя  словами  любое  количество
людей - Группа Товарищей. Забавно, что именно так - оба слова с  заглавной
буквы - написал Виктор в  оригинале.  И  даже  это  редактор  не  изменил.
Действительно, к нему отнеслись как к уважаемому  писателю,  а  не  как  к
журналисту.
     Опустив газету на колени, Виктор посмотрел в окно, на проезжающий  на
встречу автобусу город.
     - Смотри, птичка! - показала пальцем вверх  сидевшая  впереди  мамаша
своему ребенку. Виктор машинально проследил за направлением  ее  пальца  и
увидел метавшегося под потолком автобуса воробья.



                                    17

     Редактор встретил Виктора так радушно,  будто  год  не  видел.  Кофе,
коньяк  и  сто  долларов  в  длинном  элегантном  конверте   -   настоящая
аттрибутика праздника.
     - Ну вот, - сказал Игорь Львович, поднимая рюмку с коньяком. - Начало
положено. Будем надеяться, что остальные "крестики" тоже не залежатся.
     - А как он умер? - спросил Виктор.
     - Выпал из окна шестого этажа. Вроде, мыл стекла, только почему-то не
у себя дома. К тому же - ночью.
     Они чокнулись и выпили.
     - Знаешь, - продолжал  откровенничать  главный.  -  Мне  уже  звонили
несколько коллег из других газет. Завидуют, паразиты! Говорят,  я  изобрел
новый жанр! - Главный  самодовольно  ухмыльнулся.  -  Это,  конечно,  твоя
заслуга! Но ты у нас засекречен, поэтому все хорошее и плохое я буду брать
на себя! Хорошо?
     Виктор кивнул, но в мыслях огорчился невозможности показаться в свете
прожекторов пускай хоть и журналистской, но все-таки славы. Видно, главный
заметил что-то во взгляде Виктора.
     - Не переживай, когда-нибудь все узнают настоящее имя автора, если ты
захочешь... А пока для тебя же  лучше  быть  никому  неизвестной  "Группой
Товарищей". Через несколько дней ты поймешь почему.  Кстати,  не  забывай,
что надо использовать все подчеркнутые факты из тех досье, что ты берешь у
Федора. Я же не обрезаю твои философские рассуждения, которые,  по  правде
говоря, никакого отношения к покойникам не имеют...
     Виктор кивнул. Пригубил кофе и его горьковатый вкус напомнил вдруг  о
гостиничном баре в Харькове.  Вспомнилось  то  утро,  когда  беспорядочная
стрельба разбудила его раньше времени.
     - Игорь, - заговорил Виктор, - а что тогда случилось в Харькове?
     Главный  налил  в  рюмки  коньяка,  вздохнул,   поднял   на   Виктора
заторможенный, словно остановившийся взгляд.
     -  "И  боец  молодой,  вдруг  поник  головой,  -  тихо  запел  он.  -
Комсомольское сердце пробито..." Газета понесла потери... Это уже  седьмой
из наших. Скоро можно будет зал славы открывать... Ну да  тебе  это  ни  к
чему! Меньше  знаешь  -  дольше  живешь!..  -  проговорил  главный,  потом
посмотрел в глаза Виктору и уже совсем другим, каким-то  уставшим  голосом
добавил. - И это к тебе уже не относится.  Ты  знаешь  побольше  других...
Ладно...
     Виктор уже пожалел о своем любопытстве  -  вся  атмосфера  маленького
праздника "тет-а-тет" испарилась.



                                    18

     Ноябрь под конец переметнулся от глубокой осени к такой же зиме. Дети
играли в снежки. Колючий морозный воздух пробирался за воротник. Машины по
дорогам ездили медленно, словно боялись друг друга, и  сами  дороги  стали
намного уже.  Все  под  воздействием  холода  уменьшалось,  укорачивалось,
съеживалось. И только сугробы снега на обочинах росли благодаря трудолюбию
и широким лопатам дворников.
     Виктор, поставив точку  во  втором  из  заказанных  Мишей-непингвином
"крестиков", глянул в окно. Не было никакого желания, да  и  необходимости
выходить в этот день на улицу.
     Чтобы рассеять тишину квартиры, Виктор включил  радиоточку,  стоявшую
на холодильнике.
     Беззаботный шум парламента с шипением вырвался  из  динамика.  Виктор
прикрутил громкость. Поставил на огонь чайник. Посмотрел на часы -  ранний
вечер, полшестого. Для окончания дня рановато, подумал Виктор.
     Сходил в комнату и позвонил Мише-непингвину.
     - Все готово! - доложил он ему. - Можешь приезжать.
     Миша приехал не один. С ним в  квартиру  вошла  маленькая  девочка  с
круглыми любопытными глазками.
     - Моя дочка, - сказал Миша. - Не с кем было ее дома оставить... Скажи
дяде Вите как тебя  зовут!  -  он  наклонился  к  ней,  стал  расстегивать
пуговицы маленькой рыжей шубки.
     - Соня, мне уже четыре года - проговорила девочка, глядя снизу  вверх
на Виктора. - А правда, что у вас пингвин живет?
     - Ну вот, не успела зайти, а уже... - Миша снял с нее шубку, помог ей
стащить с ног сапожки. - Ну, пошли!
     Они прошли в большую комнату.
     - А где пингвин? - снова спросила она, оглядываясь по сторонам.
     - Сейчас, - сказал Виктор. - Сейчас я его найду!
     Сначала  он  сходил  на  кухню.  Принес  Мише   оба   свеженаписанных
"крестика". Потом направился в спальню.
     - Миша! - позвал он, заглядывая за темнозеленый диван.
     Миша стоял на своей подстилке - на сложенном втрое старом  верблюжьем
одеяле, уставившись в стену.
     - Ты чего? - спросил, наклоняясь, Виктор.
     Пингвин стоял с открытыми глазами.
     - Заболел, что ли? - подумал Виктор.
     - Что с ним? - спросила неслышно подошедшая к дивану Соня.
     - Миша, у нас гости!
     Соня подошла к пингвину и погладила его.
     - Ты заболел? - спросила она.
     Пингвин дернулся, повернул голову, посмотрел на девочку.
     - Папа! - крикнула Соня. - Он повернулся!
     Оставив Соню с пингвином, Виктор вернулся в  большую  комнату.  Миша,
сидя в кресле, дочитывал второй некролог. По  выражению  его  лица  Виктор
понял, что текст заказчику понравился.
     - Порядок! - сказал Миша-непингвин. - Трогательно пишешь! Видно,  что
люди дерьмовые, а все равно их жалко,  когда  читаешь...  Ну  что,  чайком
угостишь?
     Они перешли на кухню, где сели за стол  и,  пока  нагревался  чайник,
говорили о погоде и о других неважных предметах. Когда же чай был  заварен
и разлит по чашкам, Миша-непингвин протянул Виктору конверт.
     - Гонорар, - сказал он. - Скоро еще заказик будет.  Да,  помнишь,  ты
про Серегу Чекалина писал?
     Виктор кивнул.
     - Выздоровел пока... Я ему по факсу твое произведение сбросил... Ему,
вроде, понравилось... Во всяком случае он был под впечатлением!
     - Папа, папа, - донесся из комнаты голос девочки, - он кушать хочет!
     -  Он  у  тебя  что,  говорящий?  -  усмехнулся,  глядя  на   Виктора
Миша-непингвин.
     Виктор достал из морозильника рыбину трески, положил в миску.
     - Соня, скажи ему, что кушать  подано!  -  шутливым  голосом  крикнул
Виктор.
     - Слышишь? - донесся из  комнаты  негромкий  голос  девочки.  -  Тебя
кушать зовут!
     Пингвин первый зашел в кухню, за ним следом - Соня. Она проводила его
до миски и с интересом наблюдала, как Миша-пингвин кушал.
     - А почему он один? - спросила вдруг Соня, подняв голову.
     - Не знаю, - ответил Виктор. - Вообще-то он не один, мы с ним  вдвоем
тут живем...
     - И мы вдвоем с папой живем... - сказала Соня.
     - Болтушка! - выдохнул Миша-непингвин. Глотнул чаю.  Снова  посмотрел
на дочь. - Собирайся, пора домой!
     Понурив голову, Соня вышла из кухни.
     - Надо будет ей щенка или кошку купить... - сказал, глядя  ей  вслед,
Миша-непингвин.
     - Приводи ее еще, пусть с пингвином играется! - предложил Виктор.
     За окном все было залито тушью зимнего вечера.  Едва  слышимый  голос
радиоточки вещал о событиях в Чечне. Виктор сидел за кухонным столом перед
печатной машинкой. Ему было одиноко, хотелось написать рассказ или сказку,
хотя бы даже  для  Сони.  Но  в  голове  звучала  грустная  проникновенная
мелодика еще ненаписанного "крестика".
     - Уж не заболел ли я? - думал Виктор, глядя на  чистый  лист  бумаги,
торчащий из машинки.  -  Нет,  надо  заставить  себя  хоть  иногда  писать
короткие рассказы, иначе я свихнусь...
     Вспомнилось  смешное  веснушчатое  личико  Сони,  стянутый   резинкой
хвостик рыжих волос на макушке.
     Странное время для детства, думал Виктор, странная  страна,  странная
жизнь, в которой и разобраться не хочется, хочется просто выжить и все...



                                    19

     Несколько дней  спустя  Виктору  позвонил  главный  и  попросил  быть
осторожнее, в редакцию пока не приезжать и  без  надобности  на  улицу  не
выходить.
     Озадаченный звонком Виктор все еще держал телефонную  трубку  у  уха,
хотя из нее уже с минуту неслись короткие гудки. "Что случилось?" -  думал
он, но при этом в его ушах  все  еще  звучал  голос  главного,  совершенно
спокойный  и  самоуверенный,  какой-то  учительский  голос.  Виктор  пожал
плечами.  Всерьез  он  этот  звонок  не  принял,  но  утро  само  по  себе
растянулось на два лишних часа. И брился  он  долго,  и  с  чего-то  решил
погладить рубашку, хотя одевать ее не собирался.
     Вышел из дому около полудня. Купил свежие газеты, зашел  в  гастроном
за рыбой для Миши. Себе там же купил колбасы и кило бананов.
     Вернувшись, просмотрел газеты, но в них  не  было  ответа  на  звонок
главного. Зато в глаза бросилось несколько  новых  фамилий.  Сходу  достав
общую тетрадь, Виктор переписал в нее фамилии для  дальнейшей  работы,  но
работать не хотелось. Состояние у него было  расслабленное.  Он  сидел  за
кухонным столом, на котором лежал кулек с  покупками.  Виктор  вытащил  из
кулька банан.
     Открываясь, скрипнула дверь на кухню. Зашел пингвин Миша. Остановился
перед хозяином. Посмотрел на него просяще.
     - На! - Виктор сунул ему под нос начатый банан.
     Пингвин подался вперед всем телом и отщипнул клювом кусок банана.
     - Ты что, - удивился Виктор, - обезьяна? Смотри, отравишся, а  где  я
тебе доктора найду? Тут на людей докторов не хватает! Давай я  тебе  лучше
рыбы дам!
     В тишине кухни слышалось причмокивание пингвина,  разделывавшегося  с
рыбиной трески и дыхание глубоко задумавшегося о чем-то Виктора.  Наконец,
тяжело  вздохнув,  он  встал,  включил  радиоприемник.  Из  его   динамика
вырвалась милицейская сирена. "Радиопьеса?" - подумал Виктор,  но  ошибся.
Это был репортаж с "поля битвы". На этот раз "поле битвы" лежало  почти  в
центре, на пересечении улиц Красноармейской и Саксаганского. Виктор сделал
громче и прислушался. Взволнованный голос рассказывал о  пятнах  крови  на
асфальте, о трех скорых, приехавших через полчаса  после  вызова,  о  семи
трупах и пяти раненных.  По  первым  данным  среди  убитых  был  обнаружен
замминистра спорта депутат Стоянов. Услышав фамилию, Виктор  автоматически
раскрыл общую тетрадь и проверил  записи.  Свежепокойный  Стоянов  в  этих
записях присутствовал. Виктор кивнул сам себе и, оставив тетрадь открытой,
снова прильнул к радиоприемнику. Но  репортер  продолжал  перечислять  уже
сказанные им самим факты. Видно больше он  ничего  не  знал.  Он  пообещал
вернуться в эфир с новыми данными через полчаса  и  тут  же  его  заменила
женщина, приятным голосом заговорившая о прогнозе погоды на выходные.
     - Завтра суббота, - подумал Виктор и оглянулся на пингвина.
     Работая дома он потерял ощущение разницы между рабочими и  нерабочими
днями недели. Хотелось - работал, не хотелось - не  работал.  Но  все-таки
чаще хотелось. Просто больше ему нечем было  заниматься.  Писать  рассказы
или начать настоящую повесть или даже  роман  у  него  не  получалось.  Он
словно нашел свой жанр и так был зажат его  рамками,  что  даже  когда  не
писал "крестики", то думал о  них,  или  же  думал  мыслями,  стройными  и
траурно ритмичными настолько, что хоть бери их и вставляй в любой некролог
в качестве философского отступления. Иногда он так и делал.
     Виктор позвонил участковому.
     - Лейтенант Фишбейн слушает! - прозвучал из  трубки  четкий  знакомый
голос.
     - Сергей? Привет. Это Витя.
     - Витя? - переспросил участковый, по-видимому не узнавая.
     - Хозяин пингвина.
     - А, так бы и сказал! - Сергей обрадовался. -  Что  слышно?  Как  там
Миша?
     - Нормально! Слушай, ты завтра выходной?
     - Да, - ответил Сергей.
     - У меня есть неплохая  идейка,  поддержишь?  -  с  надеждой  спросил
Виктор. - Только нужна машина, любой милицейский "газик" подойдет...
     - Конечно, если это не уголовно