д ним сколько хочешь, но он меня действительно любит. И
мы скоро поженимся. Он серьезный, солидный человек, а ты кто? Никто.
Голодранец, вот ты кто.
   - У вас уже есть квартира?
   - Да, и квартира есть.
   Она отпила еще глоток,
   - Что ж, в добрый час.
   - Почему мы должны обижаться друг на друга? Почему ты не как все люди?
У нас с тобой все было прекрасно, ты был... Но мне нужно другое... Знаешь,
сколько мне пет?
   - Тридцать пять.
   Она нежно улыбнулась.
   - Сорок.
   - Мне ты говорила, что тридцать пять.
   - Мне сорок лет, я хочу иметь детей, дом с садиком и человека, который
бы меня уважал... я хочу гулять с сыном в парке, кормить его сладостями,
ожидать у дверей колледжа, когда он подрастет. Ты думаешь, есть такая
женщина, которой все это было бы по душе? - Она обвела рукой зал.
   Я посмотрел вокруг. Вошли еще двое мужчин с небрежно повязанными
галстуками и сели за столик в углу.
   Мануэпа, болтавшая за другим столиком с тремя женщинами, которых я со
своего места у стойки разглядеть не мог, встала и подошла, улыбаясь, к
новым клиентам. Рокки Болеро пел "Если бы я встретил родную душу".
   - Ты что, думаешь, есть женщина, которой бы это нравилось? Выходить
полуголой на сцену перед всеми этими мужчинами, которые смотрят на тебя
маслеными глазками, возбуждаются, а потом приглашают выпить? И это жизнь.
Тони? Брось. Меня тошнит от всех мужчин. Вы совсем не понимаете, что нужно
женщине, о чем она думает, чего хочет.
   - То ты говорила о театре, сейчас уже речь идет о доме с садиком.
   - Ты никогда ничего не поймешь, Тони.
   - Но ты уже не в том возрасте, когда рожают детей.
   - Вот как! Ты так думаешь... Ну так вот что я тебе скажу: моя мама
родила Густавито в пятьдесят два года. В конце концов, мне все равно, я
могу и усыновить ребенка.
   Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.
   Подошел Антонио. До этого он обслуживал у другого конца стойки трех
мужчин, непрерывно хлопавших друг друга по спине. Один из них, в маленьких
круглых очках, был лысым и с животиком.
   - Лола, тебе не хочется немного поработать? Или ты намерена весь вечер
трепать языком?
   - Иду. - Она положила руку мне на плечо, потом нежно погладила волосы
за ухом. Взгляд ее блуждал далеко. - Трусики той девушки были очень
красивыми и дорогими... она их покупала в Париже... Может быть, это у тебя
серьезно. Ты ее любишь?
   - Ты читаешь слишком много дешевых романов.
   - Вот как? Если бы она была тебе безразлична, ты бы не позволил мне
уйти в тот раз. Значит, это не просто так, что-то с тобой произошло.
Женщина сразу замечает такие вещи. Сколько времени прошло, а ты только
сегодня выбрался меня проведать. Она красивая?
   - Да, красивая. Но совсем на тебя не похожа.
   - Все женщины друг на друга не похожи.
   Она резко убрала руку с моих волос и поправила платье. Потом вздохнула
и бросила взгляд на мужчин, сидевших за стойкой.
   - Ладно, пора работать, - сказала она. - Так и быть, пусть они меня
немного пощупают.
   - Слава богу, - обрадовался Антонио. - Я даже растрогался. Вы не
поцелуетесь на прощание, детки?
   Лола посмотрела мне прямо в глаза, не обращая на Антонио никакого
внимания.
   - У меня лежат твои вещи. Тони, я их не стала выбрасывать. Приходи,
когда хочешь, за ними. Мы всегда...
   всегда будем друзьями, ладно?
   - Ладно. Я знал, что ты не выбросишь мое барахло.
   Ты хорошая девочка, Лола. Лучшая из всех... я...
   - Молчи... не надо ничего говорить... Пока. Счастливо тебе. Тони.
   - И тебе тоже. - Я залпом выпил отраву, которую Антонио называл джином,
и посмотрел вслед Лоле, направлявшейся к трем мужчинам у стойки. Они
раздвинулись и усадили ее в середину. Смех стал громче. Она прижалась к
одному из них. Ее грудь, обтянутая зеленым шелком, четко вырисовывалась на
фоне его пиджака.
   - Очень трогательно. Тони. Я с трудом сдерживаю рыдания. Тебе бы на
телевидении работать.
   - Антонио, - сказал я, - нагнись-ка ко мне на минуточку.
   Он перегнулся через стойку. От него пахло дешевым одеколоном. Я тоже
нагнулся, как будто собирался сказать ему что-то на ухо. Потом схватил за
узел галстука и резко рванул вниз. Он издал какой-то утробный звук.
   Видно было, что он задыхается.
   - Слушай внимательно, повторять я не стану.
   Он попытался освободиться, но я держал крепко. Его поросячье лицо стало
пурпурным.
   - Шанхай поставит лоток у входа в твое заведение. Не слышу ответа.
   - Ты с... аггг-агг, ты меня задушишь...
   - Да или нет?
   - Да... да.
   Я резко отпустил галстук, и Антонио свалился на спину. Он сразу же
схватился руками за горло и стал его растирать. У Сеспедеса в глазах
блеснули странные огоньки, выражавшие удовлетворение.
   Я вышел из "Нью-Рапсодии". За спиной у меня звучал смех Лолы.
Естественный смех, бархатистый, красивый.
   Смех человека, еще не разучившегося смеяться.


                                    26

   Свет неоновой рекламы, наверно, падал ему прямо в лицо, потому что
глаза у него слезились.
   - Вы в этом уверены, шеф?
   - Да, - ответил я.
   - И я не должен буду давать ему пачку сигарет каждый день?
   - Никаких пачек сигарет, Шанхай. Ни Антонио, ни Фаустино.
   Швейцар, ковырявший зуб ногтем мизинца, всполошился.
   - Ты чего лезешь не в свое дело, умник? Кто ты такой, чтобы указывать
Шанхаю? Ты уже не служишь в полиции, так что не вмешивайся не в свое дело,
давай мотай отсюда.
   - Что ты сказал, Фаустино? Я плохо расслышал. Повтори еще раз.
   Я подошел к нему поближе. Он совсем вжался в дверь.
   - Но, Тони, мы ведь договорились о пачке в день!..
   - Ну и что?
   - А ты говоришь, чтобы он мне не давал...
   - Захочет - даст, не захочет - не даст. Все будет зависеть от его
желания. Понял? Ты тут погоду не делаешь, Фаустино. Эта улица - не твоя
собственность. Ни твоя и ни Антонио. У Шанхая есть разрешение на торговлю
сигаретами.
   - Вот именно, - сказал горбун. - Официальное разрешение, начиная с
сегодняшнего дня. Все законно.
   - Заруби себе на носу, Фаустино, я больше повторять не стану. Он
поставит здесь свой лоток, а если ты его хоть пальцем тронешь, я тебя
заставлю проглотить твою фирменную фуражку. Ясно? Скажи, что тебе все
ясно, Фаустино.
   - Мне все ясно.
   - Так-то лучше.
   - Вы идете домой, сеньор Тони? - спросил горбун.
   Я сказал, что да.
   - Можно пригласить вас что-нибудь выпить?
   - Пошли.
   Шанхай скрипнул зубами, выражая столь странным способом удовлетворение
результатами переговоров.
   Жизнь не приучила его улыбаться, но губы сами растягивались в улыбке,
обнажая редкие черные зубы. Рот был похож на гнилой помидор, в который
воткнули черные ножики. Мы пошли с ним вниз по Десенганьо по направлению к
улице Луна. Шанхай шел, ритмично раскачиваясь на своих кривых ножках,
глядя в землю. Горб остро топорщился, казалось, он хочет прорвать пиджак.
   Недалеко от полицейского участка он свернул на улицу Писарро.
   - Простите, не могу спокойно ходить мимо полиции, плохо на меня
действует. Если вы не против, я знаю тут один бар на улице Пэс.
   - Далеко идти, Шанхай. Давай выпьем пива гденибудь здесь.
   Бар назывался "Дрена". Когда-то он принадлежал известному бандерильеро
[Участник корриды, в функцию которого входит раззадорить быка, вонзая в
него маленькие дротики с флажками - бандерильи] Чакарте, выступавшему под
именем Ниньо де ла Томаса. Умер он от депириум гпременс, то есть от белой
горячки, после трех дней беспробудной пьянки. Теперь бар держала его
сестра, В прежние времена, когда я еще служил в полицейском участке на
улице Даоиз, мы захаживали сюда сыграть партию-другую в домино. Сейчас тут
нечего было делать.
   Мы присели за столик в углу. Клиентов было не густо.
   Усатый тип в узком костюме в полоску грыз земляные орехи, держа их
кончиками пальцев. Двое пьяных, похоже братьев, о чем-то мрачно шептались.
   Сестра бандерильеро подошла к нашему столику с таким же горячим
желанием, с каким приговоренный подходит к виселице, и облокотилась пухлой
рукой о спинку стула Шанхая. Она была низенькой, толстой и старой. Под
носом у нее расплылась помада,
   - Бар закрывается, - проворчала женщина хриплым голосом.
   - Два пива, пожалуйста. Только очень холодного, - попросил горбун.
   - Мы вас не задержим, - добавил я.
   - Через пять минут закрываю и иду домой. Так и знайте... Хватит уже.
Торчишь тут с семи утра, и все без толку. Хватит.
   - Конечно, сеньора, - сказал я. Шанхай вытащил из недр своего пиджака
пачку длинных "пэл-мэл" и с важным видом обратился к женщине: - Не желаете
ли сигарету, сеньора?
   - Отчего же... - Она решительно засунула длинную сигарету в рот, как
будто болт ввернула. Потом прикрыла глаза, скривила рот и наклонила
голову, ожидая, чтобы ей дали прикурить.
   Выпустив дым, она умиротворенно изрекла:
   - Уф, прекрасные сигареты... высший класс...
   - Вам нравится?
   - Очень.
   - Возьмите себе всю пачку, я вам дарю.
   Быстрым движением она схватила сигареты.
   - Мне?
   - Да, сеньора. Если вы, конечно, разрешите сделать вам этот маленький
подарок.
   - Надо же. Большое спасибо.
   - Принесете нам пивка, сеньора?
   - Холодненького, да?
   - Если можно, сеньора, - сказал он.
   - У меня есть в холодильнике. Сию минуту принесу.
   О.ча принесла пиво, мы отпили прямо из бутылок, не прибегая к помощи
стаканов. Женщина стала у стойки, зажав пальцами длинную сигарету, похожую
в ее руках на бандерилью покойного братца.
   - Неплохо бы давать Фаустино иногда пачку сигарет.
   С ним следует поддерживать хорошие отношения, Шанхай. Пусть он будет на
твоей стороне.
   - Да, сеньор Тони, я уже думал об этом.
   - Ты хорошо знаешь этот район, Шанхай, в курсе всех здешних дел. Много
лет прожил в этих краях и изучил каждый уголок. Я хочу попросить тебя об
одном одолжении.
   - Одолжении?
   - Вот именно, одолжении.
   - К вашим услугам, сеньор Тони.
   Я допил пиво и закурил свою сигарету. Усатый тип, поглощавший арахис,
затянул низким голосом фламенко, отбивая ладонями такт. У него неплохо
получалось. Голос был резкий, хриплый и надрывный.
   - Мне нужно знать, где живет Хосе Тантало Соуса.
   Шанхай подавился пивом. Длинное лицо исказил кашель.
   - Извините.
   Он вытер рот тонкими костлявыми пальцами.
   - Что натворил Псих Соуса? - спросил он тихо.
   - Это касается только меня.
   - Шеф, этот человек ненормальный. Настоящий сумасшедший. - Горбун
наклонился ко мне и заговорил еще тише. - Псих способен на что угодно, он
очень опасен.
   - Где он живет?
   - Не знаю, шеф, честное слово, не знаю. - Он покачал головой. - Никто
не знает. Псих все время разъезжает. Сегодня здесь, завтра там... Бог его
знает.
   - Он водит дружбу с Паулино Пардалем, владельцем конторы загородных
перевозок. Говорят, их можно встретить в районе площади Дос-де-Майо.
   Он кивнул.
   - Я тоже слышал, шеф. Но о Психе я ничего не знаю, клянусь вам.
   - Не клянись так часто. - Я вынул ручку и записал свой адрес и номер
телефона на клочке бумаги. - Не клянись так часто, дурная привычка.
   Потом протянул ему клочок бумаги, и он его спрятал в карман пиджака.
   - Узнай, где живет Соуса, и сообщи мне. Если я не снимаю трубку, забеги
ко мне домой. Это очень срочно.
   Понял?
   - Шеф...
   - Шанхай, в твоем положении нужны друзья. Не будь идиотом.
   Он посмотрел на меня своими хитренькими глазками, холодными, как
крысиный помет.
   - Я отошел от дел, шеф, возраст не тот, чтобы работать по-прежнему.
Табачный киоск - вот все, что у меня осталось. Если Псих узнает, что я
распустил язык, он способен меня убить. Вы его не знаете, шеф.
   - Никто ничего не узнает. Но если тебе вздумается надуть меня, будет
хуже. Тогда тебе придется торговать сигаретами в богадельне.
   Исполнитель фламенко неожиданно оборвал пение.
   Женщина ударила кулаком по столу и скрестила руки на груди.
   - Хватит с меня пения, мать вашу! Вон отсюда! Я закрываю! Убирайтесь
все!
   Пьяные клиенты, похожие на братьев, все время что-то мрачно
бормотавшие, встали и безропотно покинули бар.
   Исполнитель фламенко, кажется, слишком перебрал, чтобы понять приказ с
первого раза. У него были большие воспаленные глаза и доброе лицо с
глубокими морщинами, как бы пересекавшими усы по диагонали.
   Женщина снова повысила голос. Мы встали.
   - Сколько с нас, сеньора? - спросил я.
   Женщина посмотрела на горбуна.
   - Мне было приятно угостить вас.
   - Сеньора, я хочу заплатить, - сказал горбун.
   - В другой раз, - ответила хозяйка бара. - Заходите еще, тогда и
заплатите. Хорошо?
   Певец медленно, с чувством собственного достоинства встал, пожелал всем
спокойной ночи и размеренным шагом, не качаясь, вышел из бара.
   - Можно помочь вам убрать стулья, сеньора?
   - Буду очень благодарна, только не зовите меня сеньорой, мое имя Асун.
   - Асун - красивое имя.
   - А вас как зовут?
   - Констансио Мелеро, к вашим услугам.
   Я встал из-за стола и направился к выходу, предварительно сказав Шанхаю:
   - Не забудь, о чем я тебя просил. Не вздумай забыть.
   - Не беспокойтесь, шеф, - ответил он.
   На улице дул легкий ветерок, жара спала. Я пошел вверх по улице до угла
Писарро и Луны. На этот раз я решил обойти стороной клуб "Нью-Рапсодия",
свернул на Гран-Вия и дошел до площади Кальяо.
   В ушах у меня все еще звучал бархатистый смех Лолы.


                                    27

   На следующий день в десять часов вечера я отыскал Рикардо Конде по
прозвищу Дартаньян в маленьком баре "Ступенька" в районе Лавапиес. Он был
со своей собакой Румбо-Норте. В баре шел оживленный спор. Посетители
внимательно слушали Дартаньяна.
   Он, как и раньше, был худым, смуглым, тщательно выбритым. Тонкие седые
усы и голубые глаза молодили его.
   Впрочем, мошенники и шулеры почти всегда молодо выглядят.
   - Не верите, - говорил Дартаньян, - давайте поспорим на что хотите. Я
никого не обманываю. Этот пес - чудо, другого такого во всем мире нет.
   Я устроился у стойки и попросил пива.
   Дартаньян жестикулировал, клиенты и хозяин недоверчиво смотрели на
собаку, растянувшуюся на полу и как будто спавшую.
   - Я хотел бы увидеть это собственными глазами, - сказал хозяин, ставя
передо мной бутылку и даже не глядя в мою сторону.
   - В любой момент.
   Хозяин налил белого вина "морилес" и протянул стакан Дартаньяну.
   - А сейчас налейте еще один стакан чего угодно...
   ром, виски, все равно, - сказал Дартаньян.
   - "Вальдепеньяс" подойдет?
   - Пожалуйста, любой алкоголь. - Дартаньян явно входил в роль. -
Сеньоры, пора делать ставки, - обратился он к присутствующим. - Минимум
тысяча песет.
   Какой-то мужчина с брюшком, в больших очках положил на стол зеленую
купюру.
   - Итак, - сказал он, - собака найдет оба стакана, выпьет "морилес" и не
станет пить "вальдепеньяс". Правильно?
   - Все верно, - подтвердил Дартаньян. - Стаканы будете прятать сами.
   - А у вас есть деньги на случай проигрыша? - вмешался другой клиент,
мужчина зрелого возраста в довольно грязном плаще. - Я бы хотел увидеть
ваши деньги.
   Рикардито Конде, он же Дартаньян, вытащил из кармана пачку денег.
Клиенты с жадностью уставились на них.
   Один я знал, что из всей пачки настоящими были только верхняя и нижняя
купюры. Хозяин бара открыл ящик кассы, вынул бумажку в тысячу песет и
положил ее рядом с первой.
   - Вот моя ставка. Посмотрим, на что способен этот пес.
   Клиент в плаще колебался. Он почесывал затылок, не зная, решиться ему
или нет.
   - Давай ставь, - подбадривал его другой. - Не волнуйся, я сам спрячу
стаканы. Так что все будет в порядке.
   - Ладно, - он положил купюру. - Ставлю тысячу.
   Дартаньян повернулся ко мне, приглашая принять участие в споре.
Какое-то мгновение он смотрел на меня, и в глазах его весело поблескивали
озорные огоньки.
   - Не желаете ли поставить, сеньор? - спросил он.
   - К сожалению, у меня с собой только сто песет, - ответил я. - Какова
минимальная ставка?
   - Не годится, - возразил он и опять внимательно посмотрел на меня. -
Значит, у вас нет тысячи?
   - Нет.
   - Ладно, шутки в сторону, - заявил клиент в очках. - Я сам спрячу
стаканы, а собака пусть их найдет, - он обратился к типу в плаще, - пусть
выпьет "морилес" и не тронет другой стакан. Правильно я говорю?
   - Все верно, - подтвердил Дартаньян.
   Очкастый снял пиджак и накрыл им голову РумбоНорте. Пес даже не
шевельнулся.
   - Так будет надежнее.
   Он взял оба стакана и вышел из бара, но вскоре вернулся и снял пиджак с
головы собаки. Лицо его сияло.
   - Попробуй теперь найди, дружок.
   - Не дадите ли мне еще "морилеса"? - обратился Дартаньян к хозяину. Он
взял протянутую ему рюмку под внимательными взглядами присутствующих.
Потом понюхал ее, отпил глоток, наклонился и поставил рюмку перед собакой.
   Румбо-Норте поднял уши и медленно встал. В нем было килограммов
восемьдесят весу, он был такой огромный, что казался помесью собаки и
лошади. Потом пес зевнул и посмотрел на хозяина человеческими глазами.
   Дартаньян поднес ему рюмку, тот высунул большой белесый язык и вмиг
вылакал ее содержимое.
   Потом удовлетворенно тявкнул, помахал хвостом и легкой рысью,
раскачивая огромной головой, направился к двери. Клиенты и хозяин
последовали за ним.
   - Что тебе надо? - спросил меня Дартаньян.
   - Поговорить с тобой, Рикардо.
   За дверью послышались возгласы и громкий лай Румбо-Норте.
   - Он тебя никогда не подводит?
   - Никогда.
   Собака и трое мужчин вернулись в бар. Мужчина в плаще выглядел
обескураженным.
   - Здесь что-то нечисто, черт возьми! Невероятно! - Дартаньян взял со
стойки три бумажки по тысяче песет и не торопясь положил их в карман
своего элегантного пиджака и приласкал собаку. Раздраженный субъект не
отставал.
   - В чем заключается ваш трюк? Расскажите нам.
   - Нет здесь никакого трюка. Вы проиграли пари. Вот и все.
   - И вы мне будете говорить, что здесь нет обмана?
   Мать вашу!..
   Хозяин бара взял сердитого клиента под руку.
   - Послушай, Висенте, все видели, как эта чертова псина нашла стакан и
выпила его. Делать нечего.
   - Никто мне не поверит, если я расскажу, клянусь матерью, - сказал
второй. - Я спрятал стаканы за почтовым ящиком, а пес их учуял.
   - Сеньоры... - произнес Рикардо, делая знак собаке. - Спокойной ночи.
   Я заплатил за пиво и вышел следом. Трое мужчин продолжали спорить
   Мы молча пересекли площадь и пошли по улице Хесус и Мария. Шли мы
медленно, потому что у собаки была одышка. У лавки скобяных изделий
"Двадцатый век" мы остановились. Дартаньян снял решетку с двери, потом
отпер висячий и врезной замки, и мы вошли внутрь.
   В лавке было темно и тихо. Деревянный прилавок тянулся от стены до
стены, едва различимые в темноте полки были уставлены старинными и
бесполезными предметами, которые очень нравились Дартаньяну.
   Жил он в просторной комнате, расположенной прямо позади прилавка.
Комната была чистой и приятной: кровать, стол с двумя стульями,
электрическая плита, холодильник, посудомоечная машина, полки с множеством
книг и бумаг. На стене напротив кровати висел ее портрет в красном платье.
Она улыбалась. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она казалась мне
красивой: задумчивая, спокойная красавица.
   Дартаньян сел на кровать и сжал руки, переплетя длинные нервные пальцы.
   - Я уже не работаю. Тони, ты ведь знаешь. Давно не работаю. Что тебе от
меня нужно?
   Я сел на стул спиной к портрету и закурил.
   - Я тоже уже не в полиции, Рикардо, так что нечего мне задавать
дурацкие вопросы типа "что тебе от меня нужно?".
   - Кое-что я о тебе слышал, но слухи меня не интересуют. Кроме того, я
почти не бываю на людях.
   - Мне нужен ты, Рикардо. Платят очень хорошо.
   - Нет.
   Я медленно повернул голову и посмотрел на женщину в красном. Художнику
удалось схватить сходство и вселить жизнь в ее черты.
   Она стояла у погасшего камина, облокотившись о полку, и, казалось,
собиралась пройтись по комнате. Я довольно долго смотрел на нее.