хочу сказать? В "Рудольф" он приходил в старых
джинсах и куртке. Выпьет и начнет говорить о всяких непонятных вещах...
философия... капитализм...
   фашизм... Любил поговорить, язык у него был хорошо подвешен. Но это был
очень воспитанный человек, сеньор в полном смысле слова. Всегда приносил
мне подарки и относился с уважением. Паулино говорил, что он покончил с
собой. Это правда?
   - Когда Паулино сказал тебе?
   - Сначала я узнала от Висена, официанта в "Рудольфе". Он нас
предупредил: если кто-нибудь будет спрашивать о Луисе Роблесе, мы ничего
не знаем... Ясно? Ну а вчера позвонил по телефону Паулино.
   - Ясно.
   - Я очень расстроилась... Такой симпатичный! Ты его тоже знал?
   - Паулино, он и я служили в одной роте. Это было в молодости.
   - Паулино обдирал его как липку, наживался на нем самым наглым образом.
Он на всех наживается. - Она улыбнулась. - Но со мной это дело больше не
пройдет. Я о нем знаю такие вещи... такие... в общем, вполне достаточно,
чтобы упечь его за решетку.
   Лифт резко остановился, и мы вышли на площадку, оклеенную серыми
обоями. По обе стороны от лифта было по двери. Ванесса подошла к правой и
открыла ее.
   Маленький холл с тремя мягкими стульями и вешалкой из лакированного
дерева вполне мог сойти за приемную скромного зубного врача.
   - Пойдем в гостиную, там удобнее. У меня еще осталось немного коньяка.
Можно включить отопление.
   Она толкнула небольшую застекленную дверь и протянула руку, чтобы
включить свет. Но кто-то ее опередил.
   В комнате стало светло.
   Какой-то тип в черной куртке с пистолетом в руках пристально смотрел на
нас. Он был среднего роста, смуглый, худой, с тщательно причесанными
светлыми волосами. На лице его нельзя было уловить ни малейшего удивления.
   Пистолет был марки "баретта" с глушителем, красивая дорогая игрушка.
   - Ты! - воскликнула в испуге Ванесса, привалившись к стене. Казалось,
она вот-вот упадет в обморок. - Ты! - повторила она, тяжело дыша.
   Я поднял руки. Пистолет едва заметно сдвинулся с места, всего на
несколько миллиметров.
   - Ты, кажется, не рада нашей встрече, детка? - сказал тип и осторожно
закрыл дверь. - К стенке. Живо.
   В комнате стоял низенький стол, покрытый голубой скатертью, на нем
пустая цветочная ваза, рядом два дешевых кресла и софа, обтянутая
искусственной кожей. Две закрытые двери вели в другие комнаты. Я встал
лицом к стене. Прямо перед моим носом висела картина, изображавшая лошадь,
бегущую по кромке моря.
   - Послушай!.. Я не имею ничего общего с Паулино!
   ...Ради бога, это чистая правда!.. Я ничего не знаю! - В словах Ванессы
чувствовался страх, животный страх. Голос ее звучал прерывисто, она вся
дрожала.
   Я слышал ее тяжелое дыхание. Тип в черной куртке произнес:
   - Заткнись и молчи, пока тебя не спросят. Ты меня поняла?
   - Да, да, - еле слышно прошептала она.
   - А ты, шаг назад. - Я подчинился. - Ноги пошире, руки на стенку.
   Он подошел сзади и вполне профессионально обыскал меня. Потом открыл
мой бумажник.
   - Карпинтеро... Кто ты такой?
   - Друг Паулино, - ответил я, не двигаясь. - Я его ищу.
   - Да?.. Как удачно. Передашь ему привет от Дельбо.
   Он очень обрадуется, вот увидишь.
   - Не знаю никакого Дельбо, впервые слышу это имя, - соврал я. - Мы с
Паулино друзья еще со времен службы в армии. Вместе служили в Учебном
центре ј 2 в Алкала-де-Энарес. Вчера я получил от него записку, просил
меня прийти в "Рудольф", но сам не пришел. Я его ищу. Вот почему я
оказался здесь.
   Было не жарко, но я начал потеть. Капли пота стекали по лбу. Я услышал,
как он бросил мой бумажник на пол.
   - Мне безразлично, кто ты такой.
   - Если ты знаешь Паулино, может, слышал от него когда-нибудь обо мне.
Он меня знал как Тони Романо.
   Тишина сгустилась.
   - Тони Романо? - произнес он наконец.
   - Да.
   - Я не верю в стечение обстоятельств... А ты?
   - Я никак не связан с делами Паулино.
   - Может быть, ты и говоришь правду... но мне все равно. Считай, что
сегодня не самый счастливый день в твоей жизни.
   Стены недавно красили. Они еще пахли свежей краской. Рядом с картиной
стоял торшер.
   - Послушай... - Ванесса заикалась. - Паулино не обманывает тебя... Это
он меня обманул, а тебя - нет, честное слово. Просто...
   - Ты мне надоела, шлюха. Я устал от твоих разговоров. Замолчи! Ты меня
что, за дурака держишь?
   - Я могу... могу позвонить ему... А ты меня отпустишь... Хорошо?.. Если
я позвоню, он... придет, вот увидишь, придет.
   Снова тишина. Удары моего сердца стали столь же частыми, как тиканье
часов. Пот заливал и больно резал глаза.
   - Позвони ему, - наконец произнес тип.
   - А ты меня отпустишь?
   - Если не будешь делать глупостей.
   - Конечно... конечно... я ничем не обязана Паулино, со мной он обошелся
намного хуже, чем с тобой...
   - Звони. Скажи ему, чтобы пришел. Но если ты будешь себя плохо вести
или скажешь что-нибудь не то, я тебя убью.
   - Да-да... сейчас.
   Я слышал, как Ванесса набирает номер. Телефон, наверно, стоял около
софы. С моего места его не было видно.
   Голос ее стал совершенно естественным, даже кокетливым.
   - Паулино? Это ты?.. Мне нужно поговорить с тобой... да, я у себя...
Нет, что ты, я не сержусь... честное слово... Завтра я уезжаю в
Марбелью... сама не знаю, насколько... да... мне бы хотелось проститься с
тобой, кто знает, может, больше не увидимся. - Она коротко и нежно
рассмеялась. Настоящая актриса. - Жду тебя... не задерживайся.
   Потом повесила трубку. Теперь она стала немного спокойнее.
   - Он сейчас придет. Я могу уйти?
   - Не торопись.
   - Но ведь ты сказал, что...
   - Спокойно, крошка, спокойно. Я скажу тебе, когда можно будет идти.
   - Ты ошибаешься... честное слово... Паулино ничего плохого против тебя
не замышлял, просто...
   - Заткнись!
   Снова тишина. Долгая тишина. Целая вечность. Время от времени Ванесса
вздыхала. Я слышал методичные, размеренные шаги по комнате. Автора картины
звали Пеле Флорес, под его подписью стояло: "Севилья, 1986".
   Волны и дождь получились у него очень хорошо. Подпись была перечеркнута
прямой чертой.
   Снова шаги по комнате. Раз, два, три... Туда-сюда, туда-сюда. Я
перестал чувствовать собственные руки и плечи, они стали чужими. Попытался
прислониться лицом к стене, чтобы отдохнуть. Мне удалось это сделать.
   Тип подошел сзади. Ствол пистолета уткнулся мне в затылок.
   - Устал?
   - Чего тянешь? Кончай.
   В голове у меня что-то взорвалось. Я упал на колени, сразу стаз очень
тяжелым. Наверно, я весил триста килограммов. Мои глаза уперлись в его
брюки и туфли. Хорошие туфли, дорогие мокасины.
   Что это? Кажется, кто-то звонит в дверь? Я попытался поднять голову, и
снова внутри что-то взорвалось и блеснуло. А потом наступила темнота.
Очень глубокая темнота.


                                    19

   Луисито Роблес смотрел на меня. Его койка находилась прямо над моей, и
он разговаривал со мной, свесив голову, когда поблизости не было
дневальных. Он мог долго лежать в этой позе летучей мыши и говорить без
умолку. В чем-в чем, а в этом деле он был неутомим.
   Сейчас я уже не помню, что именно он говорил, наверно, что-то очень
важное, потому что на лице у наго застыло напряженное выражение, он
открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
   Мы находились в ротной казарма в Алкала-де-Энарес.
   Было темно, по стенам ползли дрожащие тени, кругом ни звука. Тишина.
Только ряды солдатских коек и голова Луисито Роблеса, свисающая надо мной.
   Я попытался шевельнуться и не смог. Тогда я понял, что мне очень
холодно, надо бы укрыться, но я был слишком слаб. Какая-то непонятная сила
приковала меня к кровати. Я хотел сказать Луисито, что мне холодно,
попросить помочь мне, шевелил губами, но ничего не мог произнести, ни
звука. Я закричал что было сил, как загнанный зверь.
   Из головы Луиса Роблеса начала капать кровь, капля за каплей. Кровь
заливала постель, капала прямо на меня, я был весь в холодной липкой
крови. Я открыл глаза и услышал свой собственный крик. Кругом было
совершенно темно, я лежал в постели. Но где?
   Несколько раз моргнул, стараясь пошире открыть глаза. Голова
раскалывалась на части, любое движение причиняло немыслимую боль.
Попытался сориентироваться на ощупь. Я лежал в кровати совсем голый. Что
произошло? Наклонился немного влево и упал на пол. С большим трудом встал
на ноги. Кругом было тихо, только с улицы доносился отдаленный шум
транспорта.
   Вытянув руки, я сделал несколько шагов, пока не наткнулся на что-то,
очевидно, на стену. Я начал ее ощупывать, сначала сверху вниз, потом в
горизонтальном направлении, параллельно кровати.
   Наконец я наткнулся на дверь. Застекленная дверь. Я прислушался. Ни
звука. Снова стал ощупывать стену и нашел выключатель.
   На кровати, с которой я только что встал, лежала Ванесса. Она тоже была
полностью обнажена. Одна рука лежала на животе, другая бессильно свисала с
кровати.
   Лицо какого-то бледно-голубого цвета искажено гримасой боли, рот застыл
в безмолвном крике. В веяе левой руки на уровне локтя раскачивался шприц,
полный крови.
   Светлые широко открытые глаза уже ничего не выражали.
   Обе руки до локтей были покрыты красноватыми линиями, повторявшими
рисунок вен. Одни линии были бледными, давнишними, другие совсем свежими.
Они напоминали дорожки на страшном пути, пройденном долгими бессонными
ночами, полными дрожи и холодного пота, удушья, смертельной тоски и
страха, от которых приходится спасаться белым порошком, для того чтобы
потом снова начать все сначала.
   Вот и все, что осталось от мальчика, который в детстве, быть может,
больше любил играть с девочками, чем стрелять из рогатки по птицам. Его
маленький, сморщенный детородный орган свидетельствовал о том, что судьба
была к нему беспощадна. Он пытался бороться с ней, принимая гормональные
препараты, от которых перестает расти борода, зато растет грудь.
   В Мадриде немало таких мальчиков.
   Я вышел из спальни и зажег свет в гостиной.
   Здесь трупов не было. Только моя одежда, аккуратно сложенная на стуле,
часы и бумажник.
   Вторая дверь вела в небольшую, но кокетливую ванную комнату. Мне
потребовалось пять минут, чтобы принять душ и вымыть ванну. Потом я
повесил на крючок чистое полотенце, а мокрым постарался уничтожить все
следы, которые мог оставить на стенах гостиной, в спальне и на дверях.
   Через пятнадцать минут я уже был на улице. Полотенце я вложил в
полиэтиленовый мешок и унес с собой. Такси довезло меня до вокзала Аточа.
Там я тщательно завязал мешок с полотенцем и выбросил его в мусорный ящик.
На другом такси я доехал до дому.
   Часы на площади Пуэрта-дель-Соль пробили полночь.
   Меня стошнило.


                                    20

   В десять минут одиннадцатого я сидел напротив Драпера в его конторе на
улице Конде-де-Хиксена.
   - У тебя такой вид, будто ты всю ночь катался на чертоэом колесе, -
заметил он. - Как ты себя чувствуешь?
   - Восхитительно. Я нашел дома твою записку. Что случилось?
   - Тебя невозможно застать. Вчера я названивал целый день.
   Я заметил, что он внимательно рассматривает поношенные борта и штопку
на моем пиджаке. Такие вещи от него не ускользают.
   - Я безработный, Драпер, дома мне сидеть скучно. У тебя что-нибудь
появилось?
   - Кое-что есть. Но дела идут из рук вон плохо, сам знаешь...
   -, Знаю, знаю. Налоги, социальное страхование... Все это мы слышали...
Если у тебя есть работа, давай ближе к делу. Я очень занят.
   Он поерзал на стуле.
   - Знаешь, ты здорово провернул то дельце, ребята из "Эладио" очень
довольны, они не верили, что нам удастся получить с этой сеньоры за кухню.
Конечно, такие вещи повышают наш престиж, сам понимаешь... На этот раз
дело в высшей степени важное. Я бы сказал, сложное и весьма деликатное...
Кстати, что нужно было тем полицейским?
   - Фрутос хотел, чтобы я кое-кого опознал. Ничего особенного.
   - Рад за тебя. Фрутос очень въедливый тип. Я ведь с ним давно знаком,
еще со времен войны.
   - В первый раз слышу.
   - Мы с ним служили а жандармерии и вели себя не слишком примерно. Так
что попасть в полицию нам было не просто. Слава богу, что мой дядя Рамон,
он был подполковником, кажется, я тебе рассказывал про него, похлопотал за
меня. Все компро?лэтирующие документы изъяли, и меня приняли... но
Фрутос... В полиции его считали "розовым", но раньше, во время войны... Не
знаю, как ему удалось... кажется, помог приходской священник из его
деревни, точно не знаю.
   Я раздавил окурок сигары в пепельнице и встал.
   - Ты куда? - спросил Дрзпер.
   - До свидания.
   - Минуточку, Тони, ну что ты в самом деле! - Он вздохнул. - Ты же
знаешь, что меня иногда заносит.
   - Ты очень занят, я тоже. Как-нибудь забегу, и мы поболтаем, но сегодня
у меня нет времени.
   Он показал на стул.
   - Сядь, пожалуйста. - Я сел. - У меня есть для тебя очень серьезная
работа... Правда, что мой сын даже слышать о тебе не хочет. Я всегда
нервничаю по этому поводу. Не знаю, почему он тебя невзлюбил. Грозится
отделиться, создать собственное дело, ну а я слишком стар, чтобы все
начинать с нуля... Раньше Херардо был другим, во всем виновата его жена,
эта безмозглая курица... Сейчас они помешались на видео, купили приставку
и крутят целыми днями.
   - Пройдет, - успокоил я его. - Такие увлечения быстро проходят.
   - Надеюсь. - Он снова вздохнул. Потом открыл один из многочисленных
ящиков стола, вынул пачку бумаг, несколько фотографий и аккуратно все
сложил, не глядя на меня.
   - Мы ведем это дело почти год.
   Затем он протянул мне увеличенную черно-белую фотографию молодого
коренастого парня, поднявшего вверх обе руки, как будто он кого-то
приветствует. Лицо у парня было полное, крупное. Рот круглый, похожий на
сток в умывальнике дешевого пансиона.
   - Его зовут Нельсон Роберто Крусес, но все его называют Боби. Он
кубинец, вырос в Соединенных Штатах.
   В Испанию приехал как беженец в тысяча девятьсот семьдесят восьмом
году, но гражданство получил только три года назад. Двадцать восемь лет,
холост. Здесь он создал своего рода секту под названием "Свет Мира".
   Официально она зарегистрирована как благотворительное общество с
религиозными целями, занимающееся помощью обездоленным, наркоманам,
матерям-одиночкам, сиротам и тому подобное... Их штаб-квартра находи гся
недалеко от Мадрида, в Фуэнлабрада. Там у них трехэтажный дом и два
торговых центра. Начинали они в снятой напрокат каморке, а теперь кроме
дома в Фуэнлабрада и двух торговых центров имеют поместье в сто гектаров в
Толедо, которое называется "Божье царство"
   Там они выращивают экологически чистые овощи, фрукты и все такое
прочее. Улавливаешь?
   - Да. Продолжай.
   - Так вот, этот жук еще спасает сбившихся с пути девушек. Малышами он
сейчас интересуется меньше, потому что Отдел защиты малолетних в
Министерстве образования что-то пронюхал и не дает ему покоя... Он
снабжает девушек и парней наркотиками, дает им крышу над головой и еду, и
все это бесплатно, не требуя якобы ничего взамен. Вот брошюры, которые
издает брат Нельсон.
   Брошюры были тоненькие, всего четыре страницы, и разных цветов -
розовые, голубые, оранжевые - и назывались они по-разному: "Божий свет
дойдет до тебя", "Не отчаивайся", "Он с тобой", "Пойдем со мной, брат". На
обложках были изображены горизонт и восходящее солнце, которое освещало
своими лучами слова "Свет Мира".
   - Однако, - продолжал Драпер, - пробыв пару дней в Доме, как они
называют это заведение, молодые люди принимаются за работу. Одни
отправляются в поместье копать землю и пасти скот, другие в типографию или
столовую, некоторые продают на улице эти брошюры. На этом, собственно
говоря, и держится все предприятие. - Он сделал паузу, внимательно глядя
на меня, как бы проверяя, слежу ли я за его изложением. - Каждый день
целые толпы девушек и парней выходят на улицы. Они предлагают прохожим
брошюры, получая за них кто сколько даст. Мы подсчитали, что ежедневная
выручка брата Нельсона составляет около миллиона песет. Сечешь? Это самое
процветающее издательство из всех, что я когда-либо знал. Они выезжают в
деревню, в столицы провинций. И самое главное - они все это делают из
любви к искусству, не получая никакой зарплаты. - Это обстоятельстсо было
особенно по душе Драперу. Он глубоко вздохнул. - Одна адвокатская контора
подсчитала, что братец Нельсон зарабатывает порядка двадцати миллионов в
месяц.
   - Любопытно, - заметил я.
   - Это все, что ты можешь сказать?
   - Сказать можно многое, но пока я предпочитаю слушать. Ты кончил?
   - Нет... На законном основании этот везунчик Нельсон владеет только
поместьем в Толедо и трехэтажным зданием в Фузнлабрада, которое, кстати,
заложено. Теоретически он беден как церковная крыса. Кроме того, он
великий альтруист. Одно из помещений в Фуэнлабрада приспособлемо под
бесплатную столовую для бедных, умирающих от удушьл наркоманов, сбежавших
из дому детей к тому подобное. Продукты поступают из толедского поместья.
В другом помещении находится типография, где пэчатают эти брошюры.
Типографией занимается о.ч лично. Все работают бесплатно, и невозможно
доказать, что это мошенничество чистой воды. История с брошюрками
напоминает мне сказку о курице, несущей золотые яйца. Все, что он
зарабатывает, идет в прибыль, расходов почти нет, и при этом наш друг
Нельсон никому ничего не платит. Он задолжал приблизительно четырнадцать
миллионов различным поставщикам и двум банкам.
   - Четырнадцать миллионов? Интересно. - Я невольно отодвинул в сторону
бумаги. - Как это ему удается?
   - Ловкач. В течение четырех лет покупает у разных поставщиков,
выплачивая им небольшие суммы за счет банковских кредитов. Поскольку
сначала он все-таки что-то платил, фирмы продолжали поставки, а банки
по-прежнему предоставляли кредиты и отсрочки платежей. И так до тех пор,
пока не сообразили, что же представляет собой в действительности это
альтруистическое общество. Тогда прозревшие кредиторы собрались все
вместе, это было с год назад, и решили предъявить братцу обвинение в
мошенничестве. Именно на этом этапе к делу подключилась наша контора...
   - Подожди, Драпер, - прервал я его. - Какая адвокатская контора ведет
дело?
   - Двое молодых парней. Контора находится на улице Ла-Пзс. Почему это
тебя интересует?
   - Хочу знать, исчерпаны ли все законные средства.
   - Естественно... Но к братцу Нельсону так просто не подступишься. У
него все заложено: поместье, трехэтажный дом, торговые центры... Судиться
с ним - значит потерять как минимум два года на рассмотрение дела в разных
инстанциях, составление всяких бумаг, продажу собственности с аукциона и
прочее... Хорошая канитель. Я думаю, нужно действовать иначе. - Он
улыбнулся. - Найти более быстрьЕЙ и эффективный путь.
   - Например?
   - Понимаешь, нам удалось узнать, что этот мошенник весьма удачно
вкладывает капитал, нажитый на брошюрках. Он скупает квартиры на побережье
и в Мадриде яа имя своей матери, некой Аделы Крусес, живущей в Мейами и
иногда приезжающей в Мадрид, чтобы проведать сыночка и проверить, как у
него идут дела. Есть подозрение, что именно она и является хозяйкой
предприятия. У сеньоры слава респектабельной и умной финансистки, имеет
свое дало в Майами, связи в Испании, которые мы нэ смогли до сих пор
установить, но, очевидно, это влиятельные связи. Учти, что двадцать
миллионов дохода в месяц, причем дохода, не облагаемого налогом, поскольку
он занимается благотворительной деятельностью, - большие деньги. Вполне
возможно, что в настоящее время мамочка находится в Испании и даже в
Мадриде.
   Сеньоре, наверно, не понравятся кое-какие подробности о поведении ее
драгоценного сыночка. А мы такими подробностями располагаем... Уже больше
недели братец Нельсон не ночует в Фуэнлабрада. Херардо выследил его и
обнаружил, что у него есть квартирка на улице Альберто Алькосера, 37,11
- Б. Гнездышко записано на имя мамаши.
   Вот