ю, какой ты у
меня, батя..
     А  ведь  он  и  впрямь  собрался  помирать,  вдруг  со  всей   ясностью
почувствовал тогда Юрий. И коль собрался, кто и как его остановит?..
     -- Пожил бы еще. -- Вырвалось как-то само собой.
     Отец глянул на него, на кресты и звезды над снежной поляной, вздохнул:
     -- Нечем, сынок...
     Помолчав,  он  словно  набрался сил. --  Вот  ты  спросил, что  был  за
человек... Обычный  в общем-то  человек.  Такой  же доходяга,  какими мы все
тогда были.  Он мне  жизнь спас. Когда  на меня  на  участке пошла вот такая
лесина,  -- отец положил руку  на лиственницу,  --  он  ко мне  бросился.  С
шестом... Я  не видел, как она шла, а  он бросился, кричит... А шест...  Что
шест, как спичка...
     Я совсем недавно  понял  одну вещь,  сынок. Как-то перебирал  в  памяти
прошлое и  понял.  Это был единственный за всю мою жизнь человек, который за
меня жизнью пожертвовал.  Тоже, считай,  за незнакомого ему человека. Давай,
за Степана Васильевича...
     Снег. Тишина.  Рядом родной,  бесконечно  близкий  и бесконечно далекий
человек -- отец. Таким он его еще не видел.
     -- Ты  знаешь, --  продолжил  отец.  --  Мне  вдруг подумалось, что  мы
неправильно умираем.
     -- То есть?
     -- Смерть должна  быть точкой, а не многоточием. Вот тогда правильно. А
мне,  видно,  придется  многоточием. Хотя  жизнь и  предлагала  возможность.
Такого вот,  чтобы пришлось заслонить  кого-то, -- нет,  но сколько раз было
по-другому, когда надо бы было встать...
     -- Ладно, батя. Чего  ты  на  самом  деле?  А  война,  служба?  Тебе ли
говорить такое?
     -- Я о другом. О другом...
     -- Ты слишком крут к  себе.  -- Все же остановил он отца. --  И  что-то
перемудрил.
     Остатки,  говорят, сладки. Но что-то  уж очень горьким  показался  Юрий
последний глоток.
     Возвращаясь в Москву, Юрий глядел в иллюминатор самолета на заснеженные
просторы под  крылом и чувствовал себя совсем другим человеком, чем улетал в
Сибирь.  Словно  там  отец  что-то  передал ему, не очень  определенное,  но
важное. Отец спал рядом в кресле, словно человек выполнивший главную в жизни
работу. Его ноша была  теперь у сына,  и Юрию она не  казалась тяжкой. Жизнь
была проста  и никогда  еще не была такой  ясной. Как этот солнечный день за
бортом...

     Катерок  прижался к причалу и богомольцы  потянулись к  сходне. Каждого
привело сюда что-то свое, а что вело им, Михеевым?
     Странно,  как обстоятельства властвуют над  человеком, несмотря  на то,
что он стремится к обратному. Кажется, у  Макиавелли он встречал: люди могут
лишь содействовать  осуществлению  уготованного, но  не могут препятствовать
этому,  могут  предпринимать  попытки  оказать судьбе  сопротивление, но  не
способны одержать  над  нею  победу. Установить,  к чему  стремится  судьба,
невозможно, она идет к цели своими путями.
     На пристани его  ждали.  Михеева  издалека заметил в толпе  сходящих  с
катера седой человек лет сорока. И приветственно поднял руку.

     12 ноября 2002 г., Нью-Йорк

     -- Мне нужен Бен Ладен...
     Сенатор  давно  привык  к  экстравагантным  пожеланиям  Вашингтона,  но
сейчас, показалось, ослышался.
     -- Вы не ослышались, Коллинз. Я должен встретиться с этим человеком.
     -- Его телефон не отвечает. -- Попытался отшутиться сенатор.
     -- Тогда пошлите курьера...

     17 ноября 2002 г., Вашингтон

     Никогда  еще Витусу не работалось так легко. Сразу после возвращения из
Нью-Йорка он засел за  рукопись, которую  начал, можно сказать, в самый день
атаки.
     Последняя   встреча  с  Лари  словно   открыла  какой-то  шлюз  --  все
разрозненные записи,  заметки,  сообщения  информационных агентств, газетные
материалы,  которые  он  по не  ведомой  еще для  себя  причине  собирал все
последние месяцы,  вдруг  стали  востребованы, каждый  из документов находил
свое место сразу.
     Это  будет  книга. Самое сложное: решиться  на нее -- позади..  Слишком
много времени он потерял, не доверяя собственным открытиям, интуиции, знанию
жизни. А теперь пелена спала и стало легко.

     Хроника   событий  сентября   стала   своего   рода  стержнем   в   его
исследованиях. Когда-нибудь эта хроника будет дополнена, выстроена с большей
точностью,  но  сегодняшняя, непричесанная, она давала  читателю значительно
больше  информации, чем  будет давать  приведенной  в  порядок  официальными
историками.
     За  событиями  прорисовывались  характеры главных  лиц,  действующих  и
бездействующих, героев и антигероев, жертв и статистов Великой  американской
трагедии -- так Ламберт определил название будущей книги.
     Он торопился. Не разделял дня и ночи. Окружающая жизнь интересовала его
ровно настолько, насколько она  сообщала  ему  новую, нужную  для его работы
информацию.  Не только последних месяцев, не только последних лет. Иной  раз
его  откидывало  к истокам, черт  те  в  какие  перипетии  прошлого.  И  это
оказывалось даже важней дня нынешнего.
     Он  даже с  удовлетворением воспринял  факт,  что  наконец-то и  до  их
редакции дошел пресловутый конверт с  белым порошком.  На  этажах  появились
микробиологи в  марсианском облачении,  объявили  карантин, всех сотрудников
обязали  сдавать  анализы,  но  Витус  ускользнул  от  процедур  и исчез  из
редакции. Двое суток работал дома, но его достали и здесь. Без  объявления и
без звонка  к нему явилась бригада все тех  же  медиков, которые  занимались
редакцией.  Пока  доктора  или  как  их там,  разбирали привезенные с  собой
приборы, снова облачались в доспехи, Витус, прихватив ноутбук,  вышел  через
заднюю дверь своего дома и был таков.
     Сейчас  он устроился  у своего старого  приятеля, который  был далек от
средств массовой информации, журналистики и прочих общественно значимых дел.
Он работал в Луна-парке, заведовал павильоном Ужасов.
     --  Устраивайся, если подходит. --  Приятель впустил Витуса  в одну  из
выгородок,  которая  являлась...  чревом  космического  монстра.  --  Ничего
другого,  извини,  предложить  не могу. Этот сектор на ремонте,  приступят в
следующем месяце.
     -- Великолепно. Как раз то, что нужно.
     -- Если возьмешься дежурить по ночам, могу даже приплачивать.
     Словом, он устроился комфортно. Протянул  в чрево  переноску, установил
стол,  нашлась и раскладушка.  На кредитной  карточке  оставалось достаточно
денег,  чтобы не  отказывать себе  в  питании в  ресторане "У Бэтмана",  что
обнаружился в двух шагах.
     Все это, впрочем, перестало  иметь значение, как только  он вернулся  к
рукописи  и  приступил  к  разделу "Аналитика  кризиса". Многие  вещи  стали
открытием для него самого. Мало сказать,  что после атак Америка очутилась в
новом  измерении,  как  примерно  он  --  в  чреве  монстра, но  она  еще  и
обнаружила, что в этом положении имеет множество преимуществ.
     В  чем  же?.  Поставленные в безвыходное  положение,  Штаты  могут все.
Собственно,  это всегда  и  было  вожделенной  целью  Америки,  ее  лидеров.
Абсолютная свобода принимаемых  решений. Тот факт, что это несвобода других,
ее не волнует. Доверие или недоверие, это тоже дело десятое. С начала времен
мир считается только с силой, причем не столько с силой идей, нравственных и
моральных основ, а с грубой физической -- силой кулаков и пудовой дубины.
     Чего-чего, а этого Америке не занимать. И искушать ей тоже не привыкать
 --   чем не идеи? Она, правда, слегка  раздобрела,  расползлась, расслабилась,
но вот прекрасная возможность обновить смысл, вернуться к основам, заставить
нацию сбросить жирок, привести ее в соответствие с временами.
     Если бы Бен Ладена не существовала, его нужно было бы выдумать.
     Эта  неожиданная мысль заставила  Витуса  вздрогнуть.  Если вернуться к
рассказу  Лари... К той  предопределенности, неотвратимости,  что было в нем
главным. Ему  вдруг показалось, что более убедительных причин, чем сама суть
Америки,  не существует.  Нет, Бен  Ладена никто  не выдумывал. И  не сам он
вершил свой  суд, если это совершил он. Он лишь рука Бога. И вели его силы с
иными возможностями, чем все возможности американских спецслужб.
     От   этого   между   лопатками   Витуса  пробежал  холодок.   Если  это
действительно совершил Ладен, силы защитят его. Они не отдадут Бен Ладена  в
руки Америки. А если Ладен вообще не причастен?
     -- Тем  более.  -- Произнес он  вслух.  --  Вот  тебе,  Витус, тест  на
существование высших сил...
     Его слова дробила на осколки железная утроба монстра.

     10 ноября 2001 г., Новый Афон

     Вот  уж  кого  не  ожидал  здесь  увидеть  Михеев. Да еще  в монашеском
одеянии. Иван Мороз, пропащая душа...
     Они обнялись.
     -- Ну и дела! -- Только и мог вымолвить потрясенный Михеев.
     Всегда  почему-то  смущенная  улыбка  бывшего  коллеги,  лет на  восемь
младше,  была  до  боли знакомой.  Лейтенантом Мороз начинал в  их отделе  и
пропал с горизонта в девяносто третьем -- капитаном.
     -- Слухи ходили, ты погиб в Белом Доме.
     -- Бог миловал.
     -- А здесь ты, Ваня, какими судьбами?
     -- Все расскажу, коль вы здесь, пойдемте...
     В гостинице при монастыре Иван открыл ключом одну из светелок.
     -- Располагайтесь.
     Как не хотелось забросать Мороза вопросами, Юрий решил не торопиться.
     -- Как там, в России? -- Спросил Иван.
     -- Улетал -- дождило. А  так осень стоит  сухая.  Подмосковье, говорят,
нынче  без  грибов. Зато  с яблоками. Лето  было  жаркое,  в  Москве асфальт
плавился...
     Иван внимательно  слушал. Как самые важные  новости. Юрий по себе знал,
сколь важно вдали от Родины  услышать примерно такое, самое обычное. Это для
всякого русского важно.
     -- А как к тебе, отче, теперь обращаться?
     Иван улыбался:
     -- Как и раньше. К тому ж, я не отче. В постриге -- брат Иван.
     -- Брат Иван. -- Попробовал на звук Юрий -- Подходит...

     Пересказывая свою одиссею, Иван не переживал ее заново. И не пережимал.
Действительно, был в  здании Верховного Совета. Когда начали гвоздить танки,
он был в комнате, в которую влетела болванка. Всех рядом насмерть, на нем ни
царапины.  Получил только контузию, перестал слышать. Спустился в вестибюль,
навстречу спецназ. Добавили, поскольку он -- с автоматом. Ребята опытные, не
стрельнули.  Потом  он вышел из  здания и, отмахнувшись от  оравшего  что-то
омоновца, пошел в сторону Баррикадной...
     -- Уехал  на  Истру.  Уже там что-то  стало со мной  твориться.  Думал,
свихнусь на дедовой даче. Било меня, в горячке метался, хотел с жизнью счеты
свести.  Спасся  тем,  что  молился. А дальше просто. Зачем-то  ведь Он меня
уберег...

     Они говорили  долго. Иван  рассказал, как  отправился в Оптину пустынь,
как стал  послушником,  потом,  было, вернулся в  мир.  Приехал в  Москву, к
семье, всех перепугал, его  уж оплакали. Встретился с дружком, тот хохотнул,
что и в "конторе" его давно "списали в потери".
     Воскресать из "мертвых"? Зачем?  С  тремя сотнями долларов,  занятых  у
друга, он  улетел в Грецию.  Почему именно в Грецию? Может быть  потому, что
еще в Оптиной пустыне многое слышал об Афоне.
     Сказано, какие бы бури не бушевали в  мире, Афон, имея над собой вышний
покров, стоит среди сущего, как столп веры. И будет  стоять до тех пор, пока
хранит  его  Божья  Матерь. Иверская  икона Божьей Матери  хранится  здесь и
хранит  Афон,  ее последний земной  удел. И  будет так, пока она не  покинет
Святую гору.
     Будет же это перед концом света...

     -- Зачем я здесь? -- Спросил Михеев.
     В это  время ударил  колокол.  В раскрытое окно  хлынули  его  дрожащие
звуки.
     -- Мне на молитву. -- Поднялся монах...

     1 декабря 2001 года, Багдад

     Третий  раз судьба вела его в этот город. На этот раз Лари добирался до
него со  значительно  большими трудностями, чем прежде. Ирак ожидал войны  и
это бросалось в глаза -- солдаты с оружием на  дорогах, зенитные установки с
обеих сторон  мостов, кое-где на второстепенных дорогах приземистые  силуэты
танков...
     Колонна с гуманитарным грузом двигалась из Дубаи. Вместе со всеми, то и
дело предъявляя документы на  блок-постах, маялся в  дальней дороге ничем не
примечательный  мелкий сотрудник  комиссии ООН  по  поставкам продовольствия
Ханс Мидель.
     Никакими  особыми  полномочиями наделен он  не  был, ни за что особо не
отвечая, вез для согласования в министерство торговли Ирака никому не нужные
графики  поставок  и  прочие рутинные  бумаги.  Увы,  в Багдаде  безобидному
датчанину   предстояло  пропасть.   В  первый  же  день,  при   невыясненных
обстоятельствах.
     Невелика птица.  Две-три заметки в  европейских  газетах да официальная
нота Дании, которую никто не заметит.

     Когда покрытые  пылью грузовики  один  за  другим втягивались  в ворота
гуманитарной  миссии  в Багдаде, датчанин  еще присутствовал.  Его хватились
часа  через полтора на обеде. Дежурный по миссии успокоил старшего, что этот
чудик  решил  самостоятельно  добраться до министерства, вышел через  КПП  и
остановил такси.
     -- Он сказал, что к вечеру будет. Эти датчане... Самый нормальным среди
них был безумный Гамлет...

     Таксисты в  Багдаде  по-английски понимают три  слова  --  "хау  мач?",
"О,кей"  и "Саддам".  Остальное  они  добирают  интуицией. Эта  же  интуиция
помогает  им прибегнуть  к  тормозам  в  самое последнее  мгновение,  когда,
кажется, столкновение с таким же отчаянным водителем уже произошло.
     Потому,  когда Лари  оказался  рядом с  той мечетью, которую  хранил  в
памяти  с прошлого приезда, его  изумлению  не было  предела. Они не  только
никого  не  протаранили,  но  и его записка с  названием улочки по-английски
возымела действие.
     Рассчитываясь,  ему  пришлось  пересмотреть в  корне  свое отношение  к
багдадским  драйверам. Приняв  пять долларов, таксист явил пример подражания
его американским коллегам:
     -- Сенкью, мистер! Гуд бай...

     Встреча с аль-Басри... Лари волновался, как пройдет она, примет ли  его
старик, окажет ли  помощь.  Почему-то  казалось,  что  даже  если  встреча и
состоится, то пройдет холодно, не так, как предыдущие встречи. Он чувствовал
какую-то  вину за  все,  что произошло не только в Америке, но  и потом -- в
Афганистане,  где сейчас военные  силы  его  страны перешли  уже к  ковровым
бомбежкам. Он не смог, ему ничего не удалось предотвратить...
     Тем не менее встреча  состоялась. Старик  не только оказался в Багдаде,
не  только находился в  мечети, где в прошлый раз заповедал  его искать,  но
вышел сразу,  как только Лари назвал подошедшему  к нему  человеку  в сутане
свое имя. Это выглядело так, словно аль-Басри ожидал его.
     -- Я рад видеть тебя. --  И  снова  Лари с удивлением отметил про себя,
что время не властно  над проповедником. Он  протянул для рукопожатия руку и
Лари ощутил старческую  прохладу  его узкой ладони. Мир и  покой шли от этой
ладони.
     -- Дороги снова привели меня к вам, учитель.
     Он впервые назвал так аль-Басри. И это произошло непроизвольно. Услышал
новое слово и аль-Басри. Это было понятно по его мгновенному взгляду.
     --  Люди встречаются трижды. -- Произнес старец. -- Чтобы  после  этого
либо никогда больше не встречаться, либо никогда не расставаться.
     В этих словах звучала  мудрость, и снова  мелькнула тень тайны, которая
звала  к  себе, приглашала  шагнуть  навстречу.  Надо только  задать  вопрос
"Почему, учитель?" и ты пойдешь новым путем.
     Но еще до встречи Лари дал себе  слово: он будет говорить лишь о  деле.
Только  о  том,  чтобы  старик помог  ему  выйти  на  Бен  Ладена. Он, Уэлс,
выполняет  задачу,  которая,  насколько  он  понимал,   важна  для  будущего
Соединенных  Штатов. Он в самом  деле хотел  бы стать  учеником прорицателя,
но...
     Словом,   он  не   знал,  как  вести  себя  перед  старцем  --   старик
представлялся способным делать с ним все, что хочет. Скажем, превратить  его
в камень,  который  потом  столетия будет лежать у  входа. Даже  захватившая
ранее  Уэлса  задача казалась  уже неважной, возможно,  он потому так горячо
взялся за поручение Коллинза, что оно сулило свидание с аль-Басри....
     Отогнав наваждение, Лари перешел к делу.
     --  Я  рассчитываю  на  вашу  помощь,  учитель.  Мне  нужна  встреча  с
человеком, который сегодня является носителем важной для меня информации.  И
не только для меня. Для моей страны...
     Он собирался назвать имя, но старик остановил его.
     --  Я  знаю,  о  ком  ты  говоришь.  Наверное,  ты  прав  и  выполняешь
действительно важную  миссию. Но ты появился не там, где нужно. Отсюда ты не
найдешь тропы к этому человеку. Ее здесь нет.
     -- Как нет? -- Растерялся Лари.
     Почему-то  он даже тени  сомнения  не допускал,  что  именно сч помощью
старца быстрее  всего достигнет  цели.  Что  этот  человек поможет ему, даст
совет,  может,  назовет город  и место,  куда Лари нужно попасть.  А  может,
просто даст провожатого и вскоре встреча состоится.
     Старик покачал головой:
     -- Мне не интересен тот, о ком ты приехал узнать...
     Это было сказано так, что Лари опять почудилась тень другого мира...
     Он снова перешагнул тайну:
     -- Он интересен мне...
     Некоторое время оба молчали. Наконец аль-Басри разомкнул уста:
     -- Я не могу помочь так скоро, как ты хочешь. Более  того, я не понимаю
целей,  не вижу  смысла.  Ты  говоришь,  этот человек обладает  информацией,
которая  нужна  твоей  стране. Возможно. Но  дело в том, что твоей стране не
нужна информация. Нужен ли ей сам этот человек?..
     На некоторое время старик снова замолчал.
     -- Если  и нужен, -- снова заговори он, -- то лишь  тем, кто вольно или
невольно приведет твою страну к открытиям, от которых она не оправится. Ты с
ними? И к этому готов?
     -- Я  хочу  верить.  -- Произнес  Лари  слова,  которые недавно говорил
Ламберту. -- Очень хочу...
     --  Верить  можно  в  то,  что  знаешь.  Вера из желания веры -- путь к
бездне.  Вера  -- не  цель, а  только  помощник.  Она  приходит  сама, когда
действительно необходима. В чем твое знание? Твоя цель?
     -- Это большой разговор, учитель. Сейчас у меня есть задача...
     -- Хорошо. Я дам тебе лишь совет. Искать следы нужно там, где они могут
быть.

     Тем  и  закончилась  эта  встреча. Встреча,  которая  случилась  только
потому, что люди встречаются трижды. Глядя в след  американцу, старик с  ним
прощался. Он знал -- этот  человек ищет  не того,  о ком  спрашивает. Не Бен
Ладена, случайную и бесконечно  малую величину в железной воле  событий.  Он
ищет себя. Но, он как и всякий из людей, не знает об этом...

     10 ноября 2001 г., Новый Афон

     Вершина Святой горы, увенчанная большим крестом,  далась после тяжелого
подъема. Михеев с трудом перевел дыхание и осмотрелся. На площадке,  куда он
поднялся, находились лишь этот крест из металла  да совсем небольшой храм --
Преображения Господня.
     Контуры берегов таяли в голубой дымке, сливаясь на горизонте с морем.
     Предоставленный на Афоне самому себе, ожидающий неизвестно чего, Михеев
вот уже который день изучал остров.  Пожалуй,  до его обитателей ему не было
дела.  Жизнь  монастырей  текла  размеряно,  по раз  и навсегда  заведенному
порядку, совершенно ему не интересному.
     Встречаясь с братом Иваном, они говорили о вещах малозначащих. Странно,
но большей частью о погоде.
     Лишь однажды, как-то  особенно пронзительно, Иван  заговорил  о доме. О
том, что ему часто снится  речка, похожая на Истру, но с берегами куда более
крутыми.  Он  босиком с удочками бежит на  речку по  тропинке,  и  встречает
поднимающегося на гору отца. Тот останавливается, снимает фуражку и вытирает
пот.
     -- Рыбачить бежишь?
     -- Да.
     -- Смотри, осторожней там, на берегу...
     И спускаясь дальше, к серебряной от солнца воде, он чувствует, как отец
провожает его  взглядом. И даже когда отец уже н