у, Эквадоре и Панаме торжествует
андалузский дух - и в манере общения, и в том, что спать ложатся далеко за
полночь, и в том, как любят корриду (в Каталонии ее не понимают), и в
песнях, и в том даже, как двигаются шали на плечах у сеньорит во время
хоты - точно мулеты матадоров на Пласа де Торос.
   ...Нигде так много не говорят сейчас о национальном вопросе, как в
стране басков и Каталонии.
   - Если все время повторяют слова о том, что "мы - единая нация", -
заметил мой приятель-журналист, - то, значит, не совсем мы единая нация,
ибо очевидное не нуждается в каждодневном напоминании.
   Национализм - явление слишком сложное, чтобы разбирать его приложимо к
одной лишь Испании. Каталония ближе к Франции, и бередит ее дух мятежных
альбигойцев, первыми восставших против инквизиции. Скорее всего
национализм Каталонии рожден близостью к иной - в чем-то - социальной
структуре (впрочем, структура одна, качество ее о ф о р м л е н и я
разное). Когда народ пользуется свободой - рождается патриотизм, когда
царствует угнетение - пышным цветом расцветает злое семя национализма.
Причем, естественно, здешний национализм носит ярко выраженный буржуазный
характер. Когда служащие говорят тебе о "проклятых кастильцах, которые
правят нашими заводами и портами", приходится только диву даваться и
лишний раз сокрушаться по поводу человеческой слепоты: ну, ладно, ну,
"проклятые кастильцы", но ведь заводы принадлежат не им, не "мадрилень„с",
а "своим", здешним каталонским капиталистам, и это они, свои, здешние,
гонят рабочих в трущобы, лишают их детей школ и больниц, поднимают цены на
мясо и хлеб... Увы, искать, причины зла "вовне", вместо того, чтобы понять
его "внутри", - типично для людей, лишенных общественной идеи...
   ..."Адьос, амигос", - пел Серрат, всячески подчеркивая свой каталонский
акцент.
   "До свидания, друзья", - пел он, и мы подъезжали к Порт-Бу, границе
Испании, и в сердце у нас была грусть, оттого что расставание с
замечательным народом Испании - это как прощание с полосой жизни, это как
прощание с другом, и утешали мы себя только тем, что "адьос" не несет в
себе безысходного "прощай", все-таки это, - если отвлечься от
скрупулезно-точного перевода "бог с тобой", - чаще всего ощущаешь как "до
свидания".
   До свидания, испанцы! Адьос, амигос! До встречи, друзья...
   Через день после смерти Франко, в ноябре 1975 года, я снова запросил
испанскую визу. Две недели министерство иностранных дел Испании не давало
ответа. Визу я получил только после вмешательства влиятельных мадридских
друзей, ныне открыто заявивших себя "реформаторами", и сразу же вылетел в
Париж - тогда еще не было прямых рейсов "Аэрофлот" - "Иберия".
   В махине нового аэропорта "Шарль де Голль" я встретился со стародавним
знакомым, одним из тех профессоров Мадридского университета, которые
никогда не скрывали своей оппозиционности режиму.
   - Едешь присутствовать на заключительном акте представления? - спросил
он.
   - А что будут показывать? Фарс или драму?
   - Мы все свыклись с мыслью, что исход возможен лишь один - трагический.
   - Трагедия рождена для ее преодоления. Если человек п р и в ы к к
трагедии, начал считать ее некоей постоянно существующей константой, он
неверно понимает самую сущность трагического.
   - То есть? - приятель удивленно взглянул на меня.
   - Трагедия - это нарушение точек равновесия, неустойчивость, которая
всегда - временна. Всякое развитие предполагает надежность точек опоры,
которые станут ориентирами движения: от кризиса, трагедийного кризиса, к
оптимальному решению в схватке добра и зла.
   - Ты оптимист?
   - Стараюсь.
   - А я считаю оптимизм прерогативой незнания.
   - Значит, ты не ждешь ничего хорошего?
   - Нет. Или случится чудо.
   Ласковый, даже, сказал бы я, приторный голос диктора (они все в
аэропортах актерствуют) развел нас к разным дверям: приятель летел в Бонн,
я - в Мадрид.
   П е р в ы й с о с е д: Интересно, сколько они продержатся?
   В т о р о й: Падение нового кабинета - вопрос дней.
   Т р е т и й: Кабальеро, не надо оббегать события: армия, полиция,
"гвардия сивиль" служат тем, кому небезразлично будущее нации.
   В т о р о й: Вы не правы - забастовки сотрясают Испанию. Такого раньше
не было.
   Термин "неуправляемости" знаете? Ну так вот: положение в стране
неконтролируемо, первое - после франкистского - монархическое
правительство, не успев толком "начаться", фактически отсутствует.
   П е р в ы й: Скажите об этом полицейскому, когда приземлимся в Мадриде.
Хотел бы полюбопытствовать, кто вам принесет передачу в камеру тюрьмы
Карабанчель.
   Т р е т и й: Кабальеро, вы, верно, давно из Испании. Вас там не было
месяц, со времен Франко? Я прав? Вот видите. Сейчас в Испании можно
говорить все, что угодно, - вас, к сожалению, не посадят. А ведь нашей
горячей, склонной к словесам нации, надобен кнут; неконтролируемая
демократия чревата для нас хаосом.
   В т о р о й: Знакомые слова! "Старый борец"? Принадлежите к "фаланге"?
   Т р е т и й: Принадлежу Испании. В отличие от красных, которые
продались Москве.
   ...Спор между моими соседями, начавшийся в "Боинге", когда мы
пересекали Пиренеи, грозил перейти в рукопашную. Однако зажегшееся табло
(самолет шел на посадку) все поставило на свои места: НТР - она везде НТР;
"привяжите ремни" - непререкаемо.
   ...Утренний декабрьский Мадрид (как, впрочем, и январский) двуцветен:
тяжелая синева уходящей ввысь холодной (бр-р-р, градус ниже нуля) ночи, и
легкая, высвечивающая самое себя изнутри, постепенная, акварельная
розовость, которая часами к двенадцати исчезнет, как исчезнет и ночная
синева, и сделается пронзительно-желто-солнечно, а потом воздух станет
теплым, и до сумерек будет хранить в себе постоянную константу красного -
таков цвет здешней земли.
   Первое, что бросится в глаза каждому, кто бывал в Испании раньше, - это
отсутствие портретов Франко. Второе: почти полное отсутствие эмблем
фаланги - их заменили на королевские стяги. Третье: обложки журналов
пестрят злыми карикатурами на министров - такое раньше было немыслимо
здесь; свобода слова в Испанию пришла без декрета, но пришла, сие -
данность. Четвертое: терпимость полиции - не поигрывают дубиночкой, не
буравят каждого тупым, подозревающим жандармским взором, а силятся быть
учтивыми -- от новой власти получение указание, что теперь нельзя грубо,
за это бранят, надо, чтоб все было "культурно и в рамках". (В
демонстрантов можно стрелять, но лишь резиновыми пулями.)
   Бросится в глаза еще большее количество машин - здесь ныне производят
уже более миллиона автомобилей в год (развитие автоиндустрии властно
диктует свою волю:
   ранее вдоль всех дорог стояли страшные плакаты - разбитая машина на
обочине и крик ребенка - "Папа, езди на поезде!" Теперь нет, сняли).
Бросится в глаза еще более ускорившийся ритм жизни; множество иностранцев,
толпящихся в международном аэропорту Баррахас; бросится в глаза, что в
Мадриде нет баррикад, что люди - как и раньше - деловито спешат на работу,
а ведь всего три часа назад вы читали во французских и английских газетах,
что столицу Испании сотрясают забастовки, что полиция разгоняет
манифестации с требованием амнистии и демократических реформ.
   Что ж, нет всего этого?
   Если согласиться с тем, что архитектура - зеркало национального
характера, тогда особость Испании станет понятной, когда вы заглянете в
старом районе в махонькую, тяжелую, кованую дверь крошечного, белого
(словно у нас на Украине)
   домика. Вы поразитесь громадному двору и диковинному саду... А ведь
сначала этот крошечный домик казался таким неинтересным и однозначным.
Испания - страна неожиданностей, и судить о ней с фасада - недальновидно.
(Писательская недальновидность чревата презрением читателя,
недальновидность пахаря грозит голодом; опаснее всего в наш век
недальновидность политика, ибо такого рода недальновидность у п у с к а е
т в о з м о ж н о с т и.) Да, идут забастовки, да, страну сотрясают
манифестации рабочих, студентов, домохозяек, юристов, писателей,
священников, которые требуют амнистии и демократии, да, народ требует
положить конец стремительному росту цен, инфляции, экономическому хаосу,
но при этом на площади Колон вырос новый небоскреб, дымят заводские трубы,
светятся диковинно-дымчато-розовые блоки стеклянных кубов - новые банки,
компании, оффисы хотят выглядеть эффектно, ультрасовременно; в кафе и
ресторанчиках - не протолкнуться; на улицах - смех и шутки, и одеты люди
красиво, и лица их кажутся беззаботными, и витрины магазинов забиты
товарами.
   ...Для того чтобы поставить сруб, надо понять высший смысл "золотой
середины".
   Так же, видимо, следует относиться и к многоэтажному дому, к городу,
стране - исходя из основополагающей препозиции правды, а правда - это не
то, когда выдаешь желаемое за действительное, это не то, когда, наоборот,
закрываешь глаза на то, что не нравится; правда - по старой русской
плотницкой присказке - это "пять к семи", то есть срез от конька к
фундаменту, с точным обозначением всех "за" и "против", ибо только в этом
случае можно вывести более менее объективную перспективу и оценить
вероятие тех или иных возможностей.
   Воистину пресса - зеркало страны! Утром, отоспавшись после перелета,
вышел из "Сентра Колон", где я обычно останавливаюсь, и купил все газеты и
журналы, какие только были у киоскера. Бумагу здесь не экономят:
какая-нибудь спортивная газетка выходит на шестнадцати полосах. Я называл
издания, киоскер хмуро подбирал мне огромную пачку. Но, услышав, что я
прошу и "Фуэрса нуэва", не смог (или не захотел) скрыть усмешки: "Фуэрса
нуэва" - фашистское издание депутата кортесов Бласа Пиньяра.
   Дома начал неторопливо, со словарем, просматривать номер за номером.
Выписал основные темы, которым посвящены наиболее броские материалы:
   1. Министр иностранных дел Ареильса (я встречался с ним, когда еще он
был известен как граф Мотрико, лидер умеренной оппозиции) заявил во время
своего визита в Париж, что коммунисты, живущие в эмиграции, имеют право на
испанский паспорт, как и все другие испанцы. "Вопрос их идеологии - это
уже другое дело".
   2. Блас Пиньяр сказал, что любого коммуниста, которого "впустят в
страну безответственные элементы (кто? Ареильса? Ничего себе времена
пошли, ежели эдак-то о королевском министре!), встретят пулеметные очереди
тех, кто верен заветам великого каудильо".
   3. На первой полосе "Информасьонес": "Вилли Брандт принял нелегального
лидера Социалистической рабочей партии Испании Филипе Гонсалеса" и имел с
ним дружескую двухчасовую беседу. (В Испании, да чтоб о нелегальном на
первой полосе столичной газеты?! Мыслимое ли это раньше дело?!)
   4. В газете "Йа" - одной из крупнейших в стране - дана карикатура на
Ареильсу:
   тот, словно портной, прикалывает этикетку к платьицу, которое еле-еле
прикрывает срам девицы весьма фривольного вида: "Новая модель Испании".
   5. "Арриба", газета фаланги, сообщает о мессе, которую отслужили по
Франко, дает портреты короля Хуана Карлоса и его министров, нанесших визит
вдове генералиссимуса.
   6. "Фуэрса нуэва" печатает громадный фоторепортаж: "Франко будет жить
вечно!"
   Огромная толпа фашистов на митинге, руки вытянуты в гитлеровском
приветствии.
   Показательна обложка журнала: фотографии министров нового кабинета
перечеркнуты лозунгом: "Боже, спаси короля!" (не заслуживают доверия?).
   7. Журнал "Гуадиана" дает интересный материал: "Хаос урбанизма".
Разбираются, причем зло, бескомпромиссно - проблемы жилищного
строительства, дают фотографии унылых домов-коробок. Рост урбанизации
страны - если пустить это на самотек - через десять-пятнадцать лет может
изуродовать, непоправимо изуродовать страну.
   (Когда летишь над Японией, невозможно увидеть зеленое пространство:
всюду дома, дороги, люди. Конформизм начинается с сутолоки - помимо
социальных причин, естественно).
   8. Журнал "Мундо". На всю обложку - портрет коммуниста Марселино
Камачо. Такое - это надо отметить - ранее было совершенно невозможно в
Испании.
   9. "АБС", самая влиятельная испанская газета, сообщает о забастовочном
движении в стране. Это - тоже в новинку мне. Раньше о забастовкам не
писали, а ежели и приходилось (шум был слишком уж большой), находили
какие-то особые слова, которые изобретены для того, чтобы ничего не
сказать. Диктатура Франко учила прессу змейству и витиеватости; называть
вещи своими именами считалось плохим тоном, "неверным пониманием комплекса
национальных проблем", "неумением мыслить конструктивно". Режим личной
власти построен на неверии в народ, а поскольку Слово - отправной символ
веры, к нему было соответствующе настороженное отношение.
   10. "Пуэбло" сообщает о работе "Института Испании". Вообще заметно, что
ныне испанскоговорящему миру уделяется большое внимание всеми газетами.
   Порой, рассуждая об Испании с позиций политического репортерства,
исследуя (а чаще не исследуя, а лишь передавая) новости, журналисты
забывают о том, что именно с Иберрийского полуострова отплывали в
неведомые дотоле миры Колумб, Магеллан, Америго Веспуччи, Васко да Гама.
Именно отсюда, из "Пенинсулы", как говорят об Иберии сами испанцы, их
культура распространилась на Аргентину и Чили, Перу и Панаму, Филиппины и
Эквадор. Это не может и поныне не накладывать отпечатка на народ. Ощущение
собственного величия только у индивида приводит к психическим аномалиям.
Величие народа - категория совершенно иная, мало, причем, изученная. В
условиях испанской инквизиции, награбленного золота, застоя политической и
духовной жизни величие выродилось в "прекрасное ничегонеделание"
   - кажется, так писал кто-то из умных путешественников о людях, живших
за Пиренеями. (Ныне, однако, ритм жизни в городах это "ничегонеделание"
крепко поломал. Стоит зайти в маленький бар, где собираются люди на
обеденный перерыв, и вас поразит ритм работы тех, кто служит сервису, -
прямо-таки атакующая деловитость. Видимо, это пришло в сервис от
конвейера, от ритмики машинной индустрии. Выматывает? Видимо. Но стоит еще
подумать, что больше выматывает - когда тебе суют одну тарелку за другой
или когда приходится ждать супа в течение получаса.) Обращение к величию
испанской культуры - одна из форм подачи себя дяде Сэму в н о в о м
качестве. Мол, только мы, испанцы, можем удержать Латинскую Америку от
резкого сдвига влево, мы же ее открыли, мы дали ей свой язык и свою
культуру - кому, как не нам, с нею работать? С другой с т о р о н ы - это
обращение к достоинству и престижу своей н а ц и и. А то, что к нации
приходится обращаться, свидетельствуют материалы во всех газетах: "угроза
сепаратизма" столь же актуальна для Испании, как и забастовочная борьба,
как и движение за амнистию и реформы. В газетах ныне звучит открытая
тревога по поводу того, что происходит в Каталонии, с ее мятежной
Барселоной, и в Бильбао, индустриальной столице басков.
   Так что же там происходит?
   Сразу же после смерти каудильо в Каталонии вспыхнуло открытое движение
за автономию. Французы, внимательно наблюдающие за развитием событий за
Пиренеями, тут же отметили в "Монд": "Руководители Социалистической партии
национального освобождения Каталонии (ПСАН) уже составили карту, на
которой "каталонские районы" охватывают Валенсию, Балеарские острова,
часть Арагонской провинции и "Северную Каталонию", простираясь по ту
сторону Пиренеев". Для создания "каталонского социалистического
государства" ПСАН предлагает удалить "оккупационные силы испанской
олигархии".
   В социальной и политической области, в экономике Каталония всегда
намного опережала другие районы Испании. "В дискуссии о демократии,
развернувшейся после смерти Франко, Каталония решительно идет впереди.
Коммунисты и консерваторы выдвигают одинаковые требования". Многолетний
запрет на каталонский язык, гонения на Слово, музыку, обычаи родили
встречную тенденцию - взрыв национализма. Каталонский язык остался жив: на
нем говорят более половины населения - дома, на службе, на заводе. "Авуи"
("Сегодня") - первая газета на каталонском языке, которая начала выходить
после гражданской войны. Лозунг новой газеты: "Нужно слушать народ, а не
королей".
   Способствовало ли этому принятое в декабре правительством Хуана Карл
оса решение признать каталонский, баскский и галисийский языки
"официальными языками"? В Барселоне предпочитают считать эту меру
"последним поражением Франко". В одном из документов Каталонской ассамблеи
говорится: "Никто, кроме народа, не может даровать право на "п р и м е н е
н и е" языка".
   Пропасть между Мадридом и каталонской периферией, видимо, не уничтожена.
   Каталония утверждает, что она дает 25 процентов испанского
национального дохода, а получает из бюджета только 8. Поэтому в Барселоне
отнеслись очень скептически к сообщению о создании комиссии, которой
поручено изучить вопрос об особом административном статусе для четырех
каталонских провинций.
   В Барселоне начали создаваться квартальные объединения каталонских
жителей. По словам руководителей, эти объединения охватывают 50000 человек
и в состоянии немедленно мобилизовать десятки тысяч людей. Эти организации
ведут решительную борьбу со спекуляцией, бесхозяйственностью и
бюрократией. Рассказывают, что они направили послание Хуану Карлосу,
требуя "амнистии, свободы и статуса 1932 года для Каталонии".
   Хорди Пухоль, который считает себя "мелким буржуа", провел четыре года
в тюремном заключении за антифранкизм. Этот "мелкий буржуа" - яростный
каталонец, основатель Каталонского банка (восьмой по значению в испанской
финансовой группе) и член Совета политических сил Каталонии, действующего
совместно с коммунистами. Хорди Пухоль говорит: "Мы жили 30 лет в
изоляции. Смерть Франко все меняет. Режим встал на путь, с которого нет
возврата. Хотя правила игры еще не уточнены, двери, которые открыли,
больше не закроются".
   Стремление к политической ясности привело к созданию Совета
политических сил, объединяющего одиннадцать правых и левых организаций. По
мнению барселонской печати, создание этого совета - "самый важный акт
после гражданской войны".
   "До гражданской войны, - заявляет Хорди Пухоль, Коммунистическая
партия, рабочая социалистическая партия и христианско-демократическая
партия не имела своих организаций в Каталонии. Но сейчас уже наблюдаются
тенденции к политическому противоборству, появляется соперничество,
возникают личные конфликты. Крайне левые революционеры и социал-демократы
стремятся отмежеваться от Коммунистической партии, с которой они
сотрудничали без всяких "проблем" во времена "сопротивления", но теперь
это кажется им "опасным". Левые и правые социалисты обмениваются первыми
ударами. Все признают необходимость перегруппировки, но избирательные
перспективы требуют точного выбора".
   Левые умеренные партии, эти подлинные представители мелкой и средней
буржуазии, признательны Объединенной социалистической партии Каталонии за
то, что она способствовала объединению пролетариата андалузского
происхождения и "каталонизировала" его. Они считают, что "традиционные"
социалисты никогда не понимали Каталонию. За исключением Коммунистической
партии, которая сохраняет свое каталонское лицо, другие "испанские"
политические организации, начиная с Социалистической рабочей партии
Испании (ПСОЭ) Филипе Гонсалеса, пока еще занимают слабые позиции. Но все
они против "вассализации" и "зависимости" от Мадрида.
   Определила свою позицию также и церковь.
   "В Мадриде я чувствую себя как бы в другом мире", - заявил прессе
Хубани, который никогда не скрывал своей привязанности к Каталонии.
Архиепископ Барселоны Хубани стоит во главе каталонской церкви, занявшей
либеральные позиции.
   Со свойственным ему спокойствием и упорством подвижник церкви Луис
Мария Ксиринакс возрождает традицию тех сельских священников, которые еще
в прошлом веке поддерживали стремления народа. Начиная с декабря 1975 года
он ежедневно расхаживает с 9 часов утра до