си и
хотел его передать в милицию.
     - Вы что, сейчас ехали в милицию?
     - Да.
     - А почему вы отпустили машину на улице Горького?
     - Я  хотел позвонить по  телефону и  узнать адрес,  куда  надо  везти
револьвер.
     - Ах,  так...  Ясно,  - сказал Росляков. - А почему же тогда вы вдруг
передумали звонить и решили быстро уехать?
     - Я вспомнил,  что вы помещаетесь на Петровке.  И вам я сопротивлялся
только потому, что думал, вы грабители и это ваш пистолет. Я думал, что вы
следили за мной.
     - Н-ну,  хорошо,  -  сказал Садчиков, - м-может быть, это так и было.
С-скажите, а когда вам надо было заехать за дакроновым костюмом?
     - Что? - упавшим голосом переспросил Чита.
     - То самое, - сказал Костенко.
     Чита  сидел  на  стуле  посредине комнаты,  а  Садчиков,  Росляков  и
Костенко стояли прямо перед ним -  стеной,  закрывавшей окно. Поэтому Чита
не  видел их  лиц и  их  глаз,  он  видел только яркие черные контуры трех
людей,  которые  каждым  своим  вопросом вбивали ему  в  голову,  прямо  в
темечко,  страшные гвозди.  Эти гвозди причиняли ему неимоверную боль,  он
должен был привыкнуть к этой боли,  а уже потом,  привыкнув к ней,  быстро
придумать ответ и сказать возможно спокойнее и беззаботнее:
     - Я не понимаю, о чем вы говорите.
     - С-слушай,  Чита,  - сказал Садчиков, - ты только из себя б-борца не
р-разыгрывай.  Тут зрителей нет.  И п-пьяных пижонов,  которые стоят около
ресторанов и  к-которых можно легко сбить с ног,  тоже нет,  и мы,  как ты
заметил, не девицы, а сыщики...
     - Подумайте сейчас о себе, - продолжил Росляков. - Мы возьмем Сударя,
и он нам расскажет все.  Понимаете? И вы будете последненьким. А это плохо
- оказаться последненьким в признании, суд это не очень-то одобрит.
     - А за что меня судить?
     - Я могу п-повторить еще раз...
     - Не надо ваньку валять,  - сказал Костенко, - с нами такие номера не
проходят. Это у тебя только со Шрезелем такие номера проходили. Это ты ему
мог "динамо вертеть", а у нас не получится.
     - Я не понимаю, о чем вы говорите.
     - З-начит,  ты  отказываешься давать показания?  Так следует понимать
тебя, да?
     - Нет, почему же...
     - Мы  повторяем  свои  вопросы,   Назаренко,  -  сказал  Росляков,  -
послушайте нас еще раз: расскажите, как произошло убийство Копытова, кто и
как вам помогал при ограблении скупки и кассы,  куда с награбленным ездили
и сколько времени вас ждал в машине Витька?
     "Все знают!  -  пронеслось в мозгу у Читы.  -  Про Витьку тоже знают!
Конец!"
     - Я не понимаю,  о чем вы говорите,  -  тихо ответил он,  -  я просто
удивляюсь...
     - Хорошо,  -  сказал Костенко, - сейчас мы тебя отправим в камеру. Но
имей в виду следующее:  я скажу Сударю,  что ты молчишь и,  таким образом,
берешь на себя роль главаря банды.  Думаю, что Сударя это устроит. Он даст
показания, если ты молчишь и если сам себя пускаешь главарем. Имей в виду.
Ты,  конечно,  потом  откажешься от  молчания и  будешь показывать все  на
Сударя.  Суд пришлет нам дело на  доследование.  Мы  терпеливые.  Мы  тебя
выслушаем  еще  раз,  мы  запишем  твои  новые  показания и  заново  будем
допрашивать Сударя.  Но  он-то  наверняка от  своих  прежних  показаний не
откажется. Это уж ты поверь мне. Он скажет, что ты выкручиваешься и лжешь.
Ты понимаешь,  что он поступит имен по так. И я не знаю, как суд посмотрит
на  твои измененные показания.  То молчал,  а  то вдруг все стал валить на
содельца.  Вот об этом я должен тебе сказать.  Подумай.  Взвесь все. У нас
есть время. Мы можем подождать...
     Чита попробовал улыбнуться. Он откашлялся и сказал:
     - Спасибо вам большое за разъяснение,  но я просто не знаю, в чем мне
сознаваться...  Вы говорите про какого-то милиционера, которого убили... И
вообще... Я ничего об этом не знаю.
     Садчиков позвонил по внутреннему телефону и спросил:
     - Как экс-сцертиза? Что? Ага. Н-ну хорошо, давайте ее сюда...
     - Что? - спросил Костенко.
     - Т-так вот, - нагнувшись над Читой, сказал Садчиков. - Тот пистолет,
который мы  взяли у  тебя,  принадлежал убитому сержанту милиции Копытову,
Ч-чита.  По  номеру мы  это сразу узнали,  а  эк-кспертиза нам подтвердила
научно.
     - Да, но я его н-нашел...
     - Т-ты меня не передразнивай, - посоветовал Садчиков, - н-не стоит.
     - Я не передразнива-аю! - взмолился Чита. - Это у меня само!
     - Испугались? - спросил Росляков.
     - Нет, просто...
     - Не  так уж  все это просто,  -  сказал Костенко.  -  Что,  вызывать
конвой? Пойдешь в камеру молчальником, Чита?
     - Но я нашел этот пистолет в машине!
     - Только не лгите,  -  сказал Росляков,  -  только не надо нам лгать,
Назаренко. Это я вам даю добрый совет, поверьте мне. Шофер такси номер ММТ
57-51,  на котором вы ехали,  у нас.  Его зовут Николай Васильевич Теплов.
Сейчас мы его пригласим.


     - Да,  это мой первый выезд,  -  сказал шофер Теплов.  -  Я выехал из
парка, я там амортизатор менял, а этот гражданин меня остановил.
     - Он куда сел? - спросил Костенко.
     - В машину, - ответил шофер, - куда же еще...
     - Это мы понимаем, нас ин-интересует место в машине.
     - Рядом со мной сел.
     - И на заднее сиденье не садился?  -  спросил Росляков. - Может быть,
он выходил пить газированную воду или звонил по телефону,  а  потом сел на
заднее сиденье? Вспомните, пожалуйста.
     - Да  нет,  что я,  болван,  что ль?  Он еще торопил меня всю дорогу,
велел  гнать,  говорил,  что  сам  за  меня  рубль  орудовцу отдаст,  если
остановят.
     - Он вам показывал пистолет, который нашел под сиденьем?
     - Чего?! - взвился шофер. - Вы это, знаете, бросьте! Вы меня на пушку
не берите!  И ты давай не подмаргивай!  Пистолет... Я никаких пистолетов в
машине не вожу! Пистолет...
     - Вы бы осторожнее подмаргивали, Назаренко, - сказал Росляков, - а то
неудобно, видите, товарищ Теплов сердится на вас.
     - С-спасибо,  товарищ Теплов,  -  сказал Садчиков,  - п-простите, что
пришлось оторвать от работы.
     - Вы мне отметьте,  что я у вас по делам,  -  попросил Теплов, - а то
завтра же  на профсоюзном выговор дадут.  Как милиция,  так сразу думают -
пьянка. А у меня катар, я этого вина проклятущего в рот не беру.
     - "Ессентуки" надо пить, - посоветовал Костенко, - семнадцатый номер.
Очень помогает.
     Когда Теплов ушел, Садчиков сказал Чите:
     - Н-ну, придумывай, Чита, новую версию, эта, видишь, отпала.
     - Он  врет!  -  сказал Чита.  -  Он  нагло  врет!  Я  отвожу его  как
свидетеля...
     - Н-не  торопись,  -  снова  посоветовал Садчиков,  -  лучше придумай
что-либо н-новенькое,  мы вместе обсудим,  так или не так.  Может быть, ты
нашел пистолет на улице, когда шел от Сударя к стоянке т-такси? Или, может
быть, у Сударя в подъезде?
     - Или, может, - подсказал Костенко, - у Сударя в квартире?
     - Ладно,  - сказал Росляков, - тогда давайте все спросим у Сударя. Вы
где с ним уговорились встретиться?
     - Я не уговаривался с ним встречаться.
     - Снова врешь,  -  сказал Костенко.  -  Дома у него сейчас засада. Он
вернется домой,  потому что  ему нужен помощник.  Витька с  вами теперь не
ходит, ты - у нас. Он вернется домой и будет тебя ждать там. А там мы ждем
его.
     "Я  же не хотел!  -  лихорадочно думал Чита.  -  Я  так и  знал,  что
влипнем!  Я же не хотел идти с ним, когда он показал мне пистолет в первый
раз.  Они не  поверят мне.  Но я  не хотел!  Это он,  сволочь,  бериевское
отродье,  сатрап проклятый,  заставил меня!  А  вдруг они ничего не знают?
Сударь говорил,  что надо молчать!  А если сказать? Не все, а только самое
легкое?  Черт, как же быть? Как же мне быть, господи! Помоги мне! Мамочка!
Что делать-то сейчас?"
     - Сколько раз с вами воровал поэт?
     - Он  не  воровал,  -  ответил Чита и  сразу же понял,  что уже начал
помимо своей воли говорить.  Он понял,  что проговорился,  он попался! Они
взяли его врасплох этим вопросом,  потому что он  боялся только Сударя,  а
этого паренька он  не думал бояться,  он забыл о  нем,  как только попал в
руки того, который затащил его в парадное.
     - А касса? Он же с вами был в кассе, - быстро сказал Костенко.
     Чита устало вытянул руки и  потер пальцами колени.  Он  почувствовал,
что пальцы перестали дрожать.
     - Нет,  -  сказал он тихо, - там мы были вдвоем. Он просто шел сзади.
Мы даже не поняли,  как он за нами вошел. Он был пьяный. А про милиционера
я ничего не знаю. И вообще больше ничего не было.
     - Снова врешь,  - жестко возразил Костенко, - мы уже вызвали людей из
скупки и  из домовой лавки.  Ты заметный,  они тебя сразу узнают.  Шрам да
парень ты видный, хоть и очки нацепил для конспирации.
     - Где вы должны были встретиться с Сударем?  -  повторил Росляков.  -
Давайте, давайте, нечего уж...
     "Сударь все равно будет молчать.  Он им ничего не скажет.  Пусть сами
берут,  - быстро думал Чита. - Этого я им не скажу. А про то они все равно
знают".
     - Мы с ним не уговаривались о встрече, честное слово.
     - К-какое? - удивился Садчиков.
     - Честное слово, - повторил Чита. - Я уехал от него - и все.
     "Мне никак нельзя говорить.  Тогда будет два  новых дела.  Он  должен
грабить этих чертовых скрипачей.  А  я ничего не знаю.  От всего откажусь.
Меня первого взяли, мне и вера..."
     - З-значит, поэт с вами не воровал?
     - Нет.
     - И в-вы с ним не говорили о том, что собираетесь брать кассу?
     - Нет. Мы потом жалели, что он за нами увязался.
     - На м-минуточку, С-слава, - позвал Садчиков Костенко, и они вышли из
комнаты. Садчиков отошел к скамейке, сел, достал сигареты и улыбнулся.
     - Я,  знаешь,  за Леньку рад, - сказал он, - он теперь у н-нас просто
как свидетель пойдет.  Давай писать протокол,  и сразу ч-чтобы этот вопрос
особо отметить, это для Леньки спасение...
     - А как быть с Сударем?
     - Он з-знает, где у них назначена встреча.
     - Думаешь?
     - У-убежден.
     - Ну, извини...
     - Да н-нет,  ничего, - улыбнулся Садчиков. - Теперь т-так: про Сударя
пока ни слова.  Пройдет полчаса,  он пообвыкнет, и тогда повторим в-вопрос
еще раз, как считаешь?
     - Хорошо. Пошли.


                              Виктора убили

     Когда распили половину бутылки, Прохор попросил:
     - Вить,  а  Вить,  ты  сходил бы,  из машины бензинчика мне отсосал -
пятно замыть.
     - Какое пятно?
     - Веранду я красил. Масляное. Вот, на коленке - видишь?
     - Потом принесу.
     - Нет, Вить, сейчас. А то вонять будет. Чего те стоит-та?
     - Въедливый ты старикан. Давай разливай по последней...
     - А ты пока сходи, ладно, Вить? Я во всем опрятность люблю.
     - Ладно.
     Виктор пошел к  машине.  Прохор достал из внутреннего кармана длинное
шило,  завернутое в  тряпочку,  развернул его и  положил в свой старенький
портфель,  потом подошел к  окну  и  внимательно следил за  тем,  будет ли
Виктор останавливаться и разговаривать с кем-либо. Нет. Налил в пузырек из
карбюратора  бензина,   пошел  к  подъезду.  Ах,  сволочь,  с  кем  же  ты
остановился, а?
     А Витька встретил Алика из соседнего подъезда.
     - Здорово, - сказал Алик.
     - Привет.
     - Ну, как дела?
     - Ничего. Сегодня за Любкой еду. А ты как?
     - Тоже ничего. Продули мы позавчера "Химику".
     - Эх вы, тюри...
     - Сегодня  в  Тарасовке  на  загородном филиале  стадиона  со  вторым
"Спартаком" играем. В семь часов. Хочешь, приезжай.
     - Я за Любкой еду.
     - Игра будет - класс! Чего ты бензин несешь?
     - Да  приятелю,  пятно отмыть на  штанах,  -  сказал Витька и  кивнул
головой на свое окно.
     Алик поднял голову и увидел Прохора. Прохор отпрянул от окна.
     - Ну, пока, - сказал Алик.
     - Пока. Ни пуха ни пера.
     - Иди к черту...


     - Вить, а Вить, с кем ты лясы свои натачивал?
     - Приятель один.
     - А я что, носорог? Меня зачем ему в окно показывал?
     - Да я тебя и не показывал вовсе.
     - А чего ж он глазел?
     - Я  сказал,  что  бензин несу,  брюки себе  почистить,  вот  и  весь
разговор.
     - Архип Иванычу, небось сказал, несу. С Тарасовки, да?
     - Ничего я про тебя не говорил.  И чего ты пугливый такой?  Прямо как
лань.
     - Лань - она очень красивых форм тварь. Давай пей за здоровье Любушки
нашей. Ух, красавица, дай ей боженька хорошего сыночка! Пей!
     Они чокнулись, и Витька выпил.
     - Зря я захмеляюсь,  - сказал он. - Не ровен час - милиция остановит.
Я ж за Любкой сегодня еду...
     - Я тебе говорил - не гони... Мусора, они только к тем с подозрением,
кто гонит...  А кто потихоньку да полегоньку,  тот катает себе по городу и
горя не знает...
     Прохор вдруг замер и прислушался.
     - Ты чего, Архип Иваныч? - удивился Виктор.
     - Погоди...
     - Да чего ты? Один я, один...
     - Вроде бы кто у машины балует, слышишь, дверь хлопнула?
     Виктор сорвался с  места и  бросился к окну.  Прохор кошачьим,  тихим
движением достал из портфеля шило, спрятал его за спину и пошел к Виктору,
который смотрел во двор...
     - Никого нет,  -  сказал он, не оборачиваясь, - померещилось, видать,
вам, Архип Иваныч...
     Прохор  застонал и,  падая  вперед,  ударил Виктора шилом  под  левую
лопатку:  этот удар был его коронным - он казнил сорок семь человек именно
этим ударом.  Это было двадцать лет назад,  в  Минске,  после покушения на
гаулейтера...
     Витька молча осел на пол, даже не вскрикнув.
     Прохор оттащил труп от  окна и  положил на  кушетку.  Затем полил его
бензином,  подвинул к  кровати стул,  положил на  стул спички и  папиросы,
раскрыл коробок и,  достав из  шкафа пиджак,  долго смачивал его бензином.
Потом выбросил в  мусоропровод стаканы,  из которых они пили,  и  бутылку.
Осторожно заглянул во  двор.  Там было пусто.  Быстро чиркнув спичкой,  он
бросил  ее  на  Витьку.  Туго  вспыхнуло  синее  пламя.  Прохор  осторожно
высунулся  из  квартиры  и  по-кошачьи  тихо  бросился  вниз.  Согнувшись,
приволакивая ногу,  он медленно вышел на улицу,  пересек ее и сел в первый
проходящий троллейбус.
     "Нет Витеньки,  -  подумал он,  - сгорел мальчик. А с ним и Тарасовка
моя сгорела.  Один свидетель у меня был,  кроме бога.  А бог простит, он у
меня свой, собственный".


     Сударь прогуливался на условленном месте. Прохора не было.
     "Вот старая сволочь!  - думал он. - Если не придет, на дело не пойду.
Без марафета какое, к чертям собачьим, дело? А может, у профессора марафет
есть?  У  всех  врачей  он  должен быть.  Картины картинами,  а  грамм  бы
наркотика, а?"
     Он даже улыбнулся, когда представил себе, как в тумбочке, обязательно
в  тумбочке,  где-нибудь в  профессорской спальне,  найдет белую  бумажку,
свернутую пакетиком.
     "Что,  на Витьке свет клином, что ль, сошелся? В конце концов, возьму
такси,  скажу -  на курорт.  Пятерку в  зубы -  что он,  в  чемоданы лезть
будет?"
     Сударь снова посмотрел на часы: Прохор опаздывал уже на полчаса.
     "Через час там будет маячить Чита. Ладно. Пойду без Витьки. А марафет
у профессора обязательно будет".
     Он остановил такси и сказал шоферу:
     - Слушай, приятель, у тебя часа два есть?
     - У меня не два. У меня двадцать четыре часа есть.
     - Тогда порядок.  Я,  понял,  сегодня на море мотаю, в Гагру. Надо за
шмотками к себе заехать, а потом - к брату.
     Сударь достал пять рублей и протянул их шоферу.
     - Держи. Поехали в Грохольский, там меня братан ждет.
     - Поехали,  -  согласился шофер  и  включил  счетчик,  -  чего  ж  не
поехать...


                                Профессор

     Профессор Гальяновский сидел около окна и  курил.  Он  очень медленно
курил,  и  каждая затяжка пожирала заметную часть сигареты.  Сигареты были
очень крепкие и вкусные:  позавчера профессор был на приеме у итальянцев и
привез оттуда подарок -  две пачки каких-то  особых сигарет,  сделанных по
абиссинскому рецепту.  Итальянцы хорошо знали  профессора,  потому что  он
несколько раз  выступал с  докладами в  Риме и  Неаполе.  Он  был почетным
академиком Итальянской академии и  бывал в  Италии раза по два в  году.  В
посольстве знали его страсть к  крепким сигаретам и обязательно каждый раз
готовили в подарок что-нибудь диковинное и новое.
     Выкурив первую сигарету, профессор сразу же закурил вторую. Он сидел,
нахохлившись,  здоровый,  апоплексически красный,  с  огромными,  сильными
руками. Седой пушок на затылке, детский, очень какой-то нежный, не вязался
со всем его обликом, по-мужицки кряжистым и суровым.
     Он сейчас ни о чем не думал.  Просто курил, уставившись в одну точку.
Он не мог думать,  ему сейчас было очень больно думать,  просто даже никак
нельзя ему сейчас было думать,  потому что вчера у него под ножом умер его
старинный друг, самый близкий из всех, которые оставались еще на земле.
     Они  дружили  давно,  с  дореволюционных времен,  когда  еще  жили  в
эмиграции в Женеве, после того как вместе бежали из архангельской ссылки.
     Два раза профессор спасал друга от тяжелых инфарктов,  и вчера, начав
операцию и  увидев сердце друга -  все  в  шрамах,  больное и  изношенное,
доброе сердце большого человека, - он все-таки верил в победу над смертью.
     Сердце больного было выключено,  вместо него работало искусственное -
умный  металлический аппарат,  который гонит кровь по  сосудам.  Профессор
обновил сердце друга,  он сделал чудо.  Но,  когда отключили искусственное
сердце,  пастоящее не  заработало.  Профессор снова  подключил аппарат,  и
снова оперировал,  и  снова делал чудо,  но  человек ведь не  всегда может
одолеть смерть - этот неумолимый процесс распада материи...
     Прозвенел звонок. Профессор тяжело поднялся и пошел в переднюю. Он не
стал  спрашивать,  кто  пришел.  Он  распахнул дверь и  увидел тетю  Машу,
женщину,  которая обычно убирала его  квартиру.  И  еще  он  увидел парня,
выходящего из лифта.
     Парень был с чемоданчиком, который обычно носят слесари.
     - Вы ко мне? - спросил профессор.
     - Нет,  -  ответил парень,  -  к  вам я  попозже.  Мне сначала надо в
сороковую квартиру. - И начал спускаться вниз.
     - Поскорее у меня убери,  Машенька,  -  испросил профессор,  -  и иди
домой.
     Сударь,  приникнув к двери,  слышал эти слова. Он хрустнул пальцами и
пошел вниз, сморщив лицо. Желание вспрыснуть поскорее наркотик становилось
нестерпимым.
     "Поеду к скрипачу,  -  решил он. - Какая разница, в конце концов, кто
из них будет первым?"
     - Братан ключа не оставил, - сказал он шоферу, - жмем к маме.
     - К какой? - усмехнулся шофер.
     - К той самой, - ответил Сударь. - Которая в Кисловском переулке.
     Он сжимал и разжимал кулаки очень медленно,  сдерживая себя, что есть
силы  сдерживая.   Он  уже  знал:  чтобы  не  сорваться  на  мелочи,  надо
сдерживаться и уговаривать себя:  "Я не хочу марафета! Я не хочу марафета!
Я не хочу марафета!" И сквозь это заклинание он стал постепенно вспоминать
о  Чите:  "Где он?  Хотя еще рано.  Он должен быть здесь через час.  Я  бы
подождал его в квартире.  А сейчас?  Сейчас я возьму у скрипача только его
скрипку,  и не буду брать больше ничего,  и вернусь сюда. Он как раз будет
здесь. Так? Так. Я не хочу наркотика, мне не нужен марафет, не нужен..."


                               Чита сдался

     - Больше ничего не было, - сказал Чита и вытер со лба пот. - Это все.
     - Все? - спросил Костенко. - А ты еще забыл о пистолете.
     - Пистолет... Да, это я действительно забыл. Я купил его на Рязанском
вокзале. Его продавал мальчишка в кепочке.
     Сейчас Чита говорил четко, подобострастно глядя на оперативников, все
время кивая головой.  Каждой фразе он помогал руками.  Они у  него летали,
будто  у  иллюзиониста.  Он  описывал  ими  полукруги,  хватался за  щеки,
рассказывая,  как он переживал случившееся,  закрывал руками глаза,  когда
хотел   показать  всю   глубину   раскаяния.   Паузы