ых с зелеными бархатными креслами. Оттуда доносились
голоса. В воротах то и дело появлялись  люди,  устремлявшиеся  вверх  по
лестнице.
   - Не стоит смущаться, господин Кемпенар. Сами видите, я в курсе.  Мо-
жете сказать, кто был в Малом собрании?
   - Нотариус Команс. Сенатор Керкхове. Еще господин  Мелебек  с  другим
адвокатом, чья фамилия мне не известна.
   - Кто еще, господин Кемпенар?
   - Больше не помню... Минутку... Нет... Возможно, каноник Вьевиль. Мне
кажется, я заметил его сутану на лестнице.
   - Это все?
   Зачем лгать, если знаешь, что правда все равно выплывет?
   - Присутствовал ли на заседании Леонард ван Хамме?
   - Да, мне об этом говорили.
   - Что вам еще сказали, господин Кемпенар? Разве Леонард теперь  не  в
наилучших отношениях с этими господами?
   - Да, похоже, они ладят.
   - Разве он вчера не заходил в ратушу? И не зашел  в  вашу  канцелярию
поздороваться с вами?
   - Он по-прежнему муниципальный советник,  и  я  не  вправе  запрещать
ему...
   - Что он вам сказал?
   Это был прежний Терлинк, тот, что наводил на всех страх, -  холодный,
невозмутимый, неподатливый, как печной камень.
   - Он говорил со мной о разном...
   - И объявил вам, господин Кемпенар, что не замедлит  сменить  меня  в
этом кресле. Вот что он вам сказал и что вы не осмеливаетесь мне  повто-
рить! А вы ответили тем, что поддакнули ему. Потому  что  вечно  боитесь
потерять свое место, не так ли, господин Кемпенар? У вас  очень  грязная
рубашка, а мне нужно, чтобы мои служащие  выглядели  прилично.  Сделайте
одолжение, меняйте почаще белье, господин Кемпенар. Вы свободны.
   В десять утра он зашел в "Старую каланчу" к Кесу. Там  сидели  только
несколько огородников, которые принесли с собой еду и заказали  лишь  по
большой чашке кофе с молоком.
   Терлинк прошел в глубь зала, за стойку, поближе к бильярду, и Кес со-
образил, что должен последовать за ним.
   - Что они решили? - не садясь, спросил Терлинк вполголоса.
   - Кажется, нотариус Команс ходил за Леонардом. Но тот не хочет больше
выдвигать свою кандидатуру. Команс заверил его, что у вас со дня на день
будут неприятности.
   - Из-за моей дочери?
   - Из-за нее и еще из-за другого. Нотариус взял мать Жефа к себе прис-
лугой. Она по-прежнему пьет, а напившись, болтает всякую  всячину.  -  И
Кес, осторожно осмотревшись, добавил: - Надо бы вам поостеречься, баас.
   - А здесь что говорят?
   Под словом "здесь" подразумевалась кучка завсегдатаев "Старой  калан-
чи", собиравшихся в кафе по вечерам.
   - Эти ждут. Кое-кто уверяет, что коль скоро нотариус Команс опять со-
шелся с Леонардом... Вы хоть не дадите им застать вас врасплох?
   - Налейте мне рюмку можжевеловки, Кес.
   Терлинк ограничился тем, что посмотрел на площадь  сквозь  запотевшее
стекло витрины.
   Его площадь! Его город!
   Затем пошел к себе в гараж, вывел машину и долго крутил заводную руч-
ку, прежде чем мотор заработал.
   Он знал: не надо бы ему ехать.  Не  потому,  что  во  время  завтрака
тет-а-тет со свояченицей Марта с вопросительным  видом  посматривала  на
зятя, словно для того, чтобы успокоить себя.  И  подавно  не  из-за  тех
взглядов, что бросала на него Мария всякий раз, когда что-нибудь подава-
ла к столу.
   Нет, просто на пять часов назначено  заседание  финансовой  комиссии.
Председательствует в ней Команс. В числе вопросов - бюджет  отдела  бла-
готворительности. А он, бургомистр, наверняка не поспеет к сроку.
   Вставая из-за стола, он угадал вопрос, готовый сорваться с губ Марты:
"Едете в Остенде? "
   Он не дал ей задать его, объявив:
   - Я еду в Остенде.
   - В три часа здесь будет доктор Постюмес.
   - Он же не меня лечит, правда?
   В этот день Терлинк почувствовал потребность завернуть к матери. Семь
раз в неделю он проезжал перед низеньким домиком  с  зеленой  деревянной
изгородью по фасаду и всякий раз замечал старушку в белом  чепце  то  за
одним из окон, то в садике, который она обрабатывала своими руками.
   Да, теперь у матери был дом, и точно такая же  изгородь,  и  окна  со
ставнями в два цвета - зеленый и белый, о которых она когда-то мечтала.
   Из-за дождя матери в саду не оказалось. Она чистила картошку и,  под-
няв голову, ограничилась тем, что чуть удивленно проронила:
   - А, это ты!
   Йорис рассеянно поцеловал ее. Он был не  приучен  к  излияниям;  ког-
да-то, еще малышом, он хотел обнять одного - ныне покойного -  из  своих
дядей, но тот оттолкнул его, объявив:
   - Мужчины не обнимаются.
   Сказать матери ничего особенного он не мог.  По  привычке  привез  ей
полдюжины мягких вафель - мать их любила, - но, когда он положил пакет с
ними на покрытый клеенкой стол, мать не обратила на это внимания.
   - Спешишь? - спросила она, заметив, что сын не сел.
   - Нет, не очень.
   - Последнее время ты часто проезжаешь мимо... Правда, что  свояченица
поселилась у тебя? Вы наверняка  здорово  цапаетесь.  Насколько  я  тебя
знаю...
   Время от времени она поглядывала на Йориса  поверх  очков.  Выглядела
она точь-в-точь как добрые старушки на репродукциях. Только  вот  доброй
не была. Во всяком случае снисходительности в  ней  не  было  ни  капли.
Иногда казалось даже, что она ненавидит сына или по меньшей мере  опаса-
ется его.
   - Выходит, скоро твоя бедная жена отойдет?
   Он знал: мать говорит это, чтобы посмотреть, как он  ответит.  И  вот
доказательство: она украдкой глянула на него.
   - У нее рак кишечника.
   - Что ты будешь делать?
   Как будто такие вещи решаются заранее!
   - Выпьешь чашку кофе?
   - Спасибо.
   На стене висел портрет, изображавший Йориса в возрасте лет  пяти-шес-
ти, с серсо в руке, а у стола стоял стул, который всегда был его стулом.
   - Надо бы мне съездить навестить ее, пока это не случилось, да боюсь,
я вас побеспокою.
   - Вы отлично знаете, что ничуть не побеспокоите нас.
   Оба говорили еле слышно. Лгали, не желая лгать, роняли ничего не зна-
чащие фразы, вне всякой связи с тем, что думали.
   - Ты по-прежнему доволен жизнью?
   Возможно, хоть в эти слова она вложила частицу души? Йорису был  ясен
смысл вопроса - он ведь знал свою мать  не  хуже,  чем  она  его:  "Тебе
по-прежнему доставляет удовольствие делать деньги,  быть  могущественным
Йорисом Терлинком, сигарным фабрикантом и бургомистром Верне? Ты уверен,
что ни о чем не жалеешь и что все складывается так, как ты хочешь? "
   Он ответил, наливая себе кофе:
   - Очень доволен.
   Она знала, что он лжет. Но это не имело значения. Между  ними  всегда
так было.
   - Взгляни, есть ли еще сахар в коробке.
   Имелась в виду коробка из-под какао; украшенная картинкой с изображе-
нием Робинзона Крузо; она стояла на камине, еще когда Йорис  был  совсем
маленьким. Он встряхнул ее. В ней оставалось три кусочка и сахарная пуд-
ра.
   - Вести себя надо разумно, верно? - вздохнула старуха, словно он  на-
конец доверился ей. - Не езди слишком быстро. Похоже, вчера у  въезда  в
Де-Панне опять случилась катастрофа.
   Терлинк вел машину ни быстро, ни медленно. Он ехал в Остенде и по ме-
ре того, как приближался к цели, постепенно забывал о том, что  осталось
позади, и думал только о никелированном мотоциклете и вчерашнем офицере.
   В иные дни он не знал, что еще купить. Крупный испанский  виноград  в
конце концов портился в квартире. Шампанское было заготовлено  впрок.  А
что касается конфет и шоколада, то коробки с ними валялись по всей  ком-
нате.
   Терлинк отважно проявил инициативу: зашел к парфюмеру, попросил хоро-
ших духов и удивился, что маленький флакончик стоит двести франков.
   Приехав на набережную, он поискал  глазами  мотоциклет  и  облегченно
вздохнул, не увидев его. Он злился на Яннеке, хотя и несправедливо:  она
же не виновата, если накануне Лину посетил какой-то офицер. Тем не менее
он отомстил хозяйке кафе тем, что не зашел к ней,  а  прямо  поднялся  в
квартиру.
   Элси, открыв дверь, машинально приняла пакет - настолько уже вошло  в
привычку, что Терлинк всегда приходит с одним или несколькими свертками.
   - Никого? - полюбопытствовал он.
   - Только барышня Манола... Вы не испугались дождя? Давайте-ка мне ваш
макинтош.
   На пороге большой комнаты, светлой даже в пасмурные дни, Терлинк вся-
кий раз испытывал все то же смущение, все ту же робость и  с  неизменной
искренностью осведомлялся:
   - Не помешаю?
   На этот раз он был тем более взволнован, что сон его  еще  не  совсем
забылся. Он искал Лину глазами, чтобы вновь и вновь убедиться -  она  не
маленькая девочка, а ее ребенок в колыбели не кукла.
   - Добрый день, господин Йос. Вчера вас не было?
   - Да нет, я был здесь, но не решился подняться к вам. Мне сказали,  у
вас кто-то есть.
   - Это же был мой брат... Садитесь. Что там в пакете, Элси?
   - Духи, сударыня. "Осенний вечер".
   - Что вы делали, когда я приезжал?
   Девушки переглянулись и чуть не прыснули со смеху. Так бывало  часто.
Терлинку часто казалось, что он - взрослый человек, мешающий  детям  иг-
рать и секретничать.
   Секретничали они по любому поводу. Если они смеялись и  он  спрашивал
над чем, они поддразнивали его добрых четверть часа, прежде  чем  просто
сказать правду. Если они шептались, Терлинк чувствовал себя  несчастным,
пока ему не отвечали - правду или нет, не важно, - о каком  секрете  шла
речь.
   Однажды в антверпенском зоологическом саду Йорис видел львят, которых
по какой-то причине отделили от матери. Их было трое. Толстые, с блестя-
щей шерстью, они забирались друг на дружку, хватали один другого  то  за
лапу, то за ухо и потягивались с таким блаженноневинным видом,  что  это
брало умиленных зрителей за душу.
   Вот такими в какой-то мере были и Лина с  Манолой,  так  что  в  доме
только Элси походила на взрослую, но  эту  взрослую  никто  не  принимал
всерьез, и суровость ее приобретала комедийный оттенок.
   А ведь здесь был и настоящий ребенок. Но с ним играли как  с  куклой.
Играли с жизнью! Играли с Терлинком, или, точнее, с г-ном Йосом.
   - Почему вы не хотите мне сказать, что делали?
   - Мы спорили.
   - О чем?
   - Об очень важной вещи.
   - О какой?
   - О вас.
   Здесь все было не так, как всюду. Здесь не придавали значения ни вре-
мени, ни семье, что служит в жизни прочной опорой. Ели где и когда  при-
дется, прямо с подноса, и подносы валялись по всем  углам.  Спали  когда
хотелось, и если у вытянувшейся Манолы задиралось платье так, что  обна-
жалось бедро, это ее ничуть не беспокоило.
   Терлинка прямо-таки подкинуло, когда она впервые объявила при нем:
   - Пойду пописаю.
   Она не закрыла дверь уборной, так что было все слышно.
   - Что же вы говорили обо мне? - настаивал он, не  умея  сравниться  с
ними в легкости общения.
   - Много чего. Манола вам расскажет.
   Он уже был сбит с толку, выглядел несчастным, и они расхохотались.
   - Почему она сразу не говорит?
   - Потому что!
   - Что - потому что?
   - Потому что сейчас она уведет вас к себе. В четыре я жду еще  одного
визита.
   - Чьего?
   - Вы не в меру любопытны, господин Йос. Принесите-ка мне ребенка. Его
пора кормить.
   За муслином занавесок неясно маячили мачты судов на серебристом  фоне
не то моря, не то неба. Ребенок хныкал и замолчал, лишь  когда  уткнулся
носом в материнскую грудь.
   - Ты заберешь господина Йоса, Манола?
   Та неохотно поднялась. Она, как всегда, была в  шелках,  как  всегда,
надушена. Несмотря на пресловутое "пойду пописаю", которого Терлинк  ни-
как не мог забыть, было трудно поверить, что она тоже подчиняется  суро-
вым законам человеческого существования - такой изнеженной  и  необычной
казалась Манола.
   - Вы не боитесь, что мы поедем ко мне вместе, господин Йос? Ваша  ма-
шина у подъезда? Нет? Подгоните ее к дверям, чтобы я не вымокла.
   Терлинк нехотя поднялся и подождал, пока Элси принесет его макинтош.
   Младенец  продолжал  сосать.  Лина  забеспокоилась:   подруга   снова
скользнула к ней в туалетную.
   - Смотри не утащи мою помаду! Каждый раз ты  что-нибудь  да  уносишь.
Да, да, господин Йос. И не делайте, пожалуйста, такое лицо! Что с  вами?
Манолы боитесь?
   Он вышел, пятясь, оказался на лестнице вместе с Манолой и  отправился
за своим автомобилем, а она осталась в подъезде.
   За стеклами кафе Терлинк заметил наблюдавшую за ним Яннеке.  Он  рас-
пахнул дверцу, захлопнул ее, неловко тронул машину с места.
   - Надеюсь, вы знаете, где я живу? Улица Леопольда. Как раз за  плоти-
ной.
   Он нервничал и вел машину плохо.
   - Внимание! Здесь одностороннее движение. Сверните  во  вторую  улицу
слева...
   - Опять ее брат должен прийти? - спросил он, не отводя глаз от мокрой
мостовой впереди.
   Манола не ответила.
   - Теперь направо. Сразу за той вон гостиницей. Второй дом.
   Она уже искала в сумочке ключ. И машинально проронила:
   - Правда, что, пока вы здесь, ваша жена медленно умирает?
   Самое странное заключалось в том, что в ее устах эти слова не прозву-
чали трагически. Там, в Верне, медленно умирает г-жа Терлинк? Что ж, ви-
димо, это совершенно естественно.
 
 
   IV
 
   На лестнице его поразил контраст между темно-красной ковровой  дорож-
кой, сверкающими медными штангами и кремовой белизной стен. Позднее  ему
несомненно вспомнится огромное зеленое растение в  кашпо,  а  также  то,
что, когда они поднялись на второй этаж, на первом настежь  распахнулась
одна из дверей.
   - Ничего, ничего. Это англичанин, - сказала Манола, вставляя  ключ  в
замок.
   - Какой англичанин?
   - Один педераст, снимающий на первом этаже спальню с гостиной... Вхо-
дите. Извините, я на минутку.
   Она исчезла за дверью, несомненно ведущей в ванную, продолжая на  хо-
ду:
   - Не знаю, как другие женщины, но я не  могу  носить  пояс  по  целым
дням.
   Уф! Она вернулась, растирая через платье свои бедра, на которых - это
угадывалось - пояс оставил вмятины, похожие на пчелиные соты.
   - Почему вы не садитесь? Что будете пить?
   Вероятно, в отсутствие Манолы кто-то занимался у нее хозяйством,  по-
тому что к их приходу все было в безупречном порядке. Но при  ее  манере
вести себя хватило нескольких минут, чтобы воссоздать, привычный для нее
беспорядок.
   Однако она отдавала себе в этом отчет и, забывая, что находится у се-
бя, старалась держаться как подобает хозяйке дома:
   - Коньяк? Ликер?
   Терлинку не хотелось ни того ни другого, но он  не  посмел  отклонить
предложение, хотя так и не сел, несколько  оглушенный  шуршащим  вихрем,
каким казалась ему Манола.
   Здесь все было иного пошиба, нежели у Лины. Обстановка  казалась  еще
более разнеживающей: все словно обволакивалось чем-то мягким и утопало в
нем. Самое сильное, правда, сначала еще ничем не обоснованное  впечатле-
ние - просто это было первое, что он увидел, - произвел на Терлинка  ам-
пирный камин из белого мрамора, в котором на медной решетке  с  головами
сфинксов медленным и как бы угодливым пламенем горели настоящие поленья.
   - Садитесь в это кресло... Я подумала, что лучше привести  вас  сюда,
чем говорить при Лине. Не следует все-таки забывать,  что  ей  восемнад-
цать.
   Что она хотела этим сказать? При чем здесь восемнадцать лет Лины? Де-
ло в том, что Маноле недоставало уверенности в госте. Она хмуро  разгля-
дывала Терлинка, который со шляпой на коленях застыл в кресле.
   - Да положите вы вашу шляпу! - потеряла она наконец  терпение.  -  Вы
даже не знаете, на кого сейчас похожи!
   Она тоже этого не знала. Во всяком случае, он не был похож на челове-
ка, с которым легко выйти на известные темы.
   - Можете курить свою сигару. Да, да, я хочу, чтобы вы выкурили  сига-
ру. И я даже возьму за компанию сигарету.
   Все это говорилось, чтобы выиграть время, походить  взад-вперед,  ук-
радкой рассматривая гостя. Такая манера шпионить за ним произвела на Йо-
риса странное действие. Он вдруг подумал, что точно так же на него смот-
рели всегда и все, особенно женщины, и первая - его мать, когда  он  был
еще мальчиком, потом, после его женитьбы - Тереса, затем Мария,  которой
даже в интимные минуты не удавалось быть с ним естественной, еще сегодня
утром - Марта и, говоря по правде, мамаша Яннеке, до сих пор  не  разоб-
равшаяся в нем.
   - Знаете, вы странный тип, - неожиданно перешла в атаку Манола с раз-
вязностью, которая, как ей казалось, все упростит. - Вчера мне много по-
рассказал один хорошо вас знающий человек. Правда ли то, что я сказала о
вашей жене, когда мы приехали?
   - Да, правда.
   - И вы способны спокойно думать, что она может умереть, пока вы нахо-
дитесь здесь? Правда ли также, что у вас тридцатилетняя дочь?
   Чувствуя на себе взгляд Манолы, Терлинк, чтобы скрыть смущение,  отх-
лебнул коньяку.
   - Разумеется, это меня не касается. Это ваше дело.
   Мы беседуем - вот я и сказала... Я хотела поговорить  с  вами  не  об
этом. Меня интересует другое - как вы намерены поступить с Линой.
   Манола облегченно вздохнула. Самое трудное  было  позади,  и  теперь,
сказав главное, она могла перевести дух.
   - Как я намерен поступить?
   - Да. И не прикидывайтесь, что не понимаете, ладно? Не попусту же  вы
ежедневно мотаетесь в Остенде и привозите столько подарков, что  их  де-
вать некуда...
   Йориса шокировала вульгарность, которой он раньше не замечал за Мано-
лой.
   - Вчера, после визита Фердинанда - это брат  Лины,  офицер-летчик  из
Брюсселя, - я посоветовала ей серьезно обдумать положение. Знаете, поче-
му он приезжал?
   Иногда Терлинк спрашивал себя, действительно ли сцена происходит ная-
ву - с такой комичной серьезностью Манола обсуждала эти вопросы. Говоря,
она продолжала наблюдать за ним и даже не давала себе  труда  это  скры-
вать. Наверняка она сказала Лине: "Предоставь действовать мне.  Я-то  уж
разберусь, чего от него ждать! "
   Она старше! Опытней! Она решила быть наставницей  и  покровительницей
юной девушки.
   - Так вот, он привез ей предложение отца... Вы  знаете  Леонарда  ван
Хамме? Ему лучше со мной не встречаться. Ему мало выбросить дочь  с  ре-
бенком на улицу: теперь он хочет сплавить ее куда-нибудь  подальше  -  в
Англию, во Францию. С этим Фердинанд и приехал на мотоциклете из Брюссе-
ля.
   Манола оживилась, приняла свой рассказ близко к сердцу и, подчеркивая
отдельные фразы, дотрагивалась до колена Терлинка.
   - Вам известно хотя бы, сколько досталось Лине от матери?  Ван  Хамме
богаты, так ведь? Однако родители Лины вступили в брак на  условии  раз-
дельного имущества. Деньги Леонарда, вложенные в  дело,  не  переставали
приносить доход. Но ясно также, что он пользовался приданым жены, а  оно
составляло двести тысяч франков. Сегодня он это отрицает. Понимаете?
   Терлинк все, конечно, понимал. И невольно изумлялся,  видя,  как  все
больше горячится Манола.
   - Эти двести тысяч франков были довоенными франками... [7] А  вернуть
он хочет эту сумму в нынешних. Вот в чем штука! Словом, Лина получила за
все про все сто тысяч бумажных франков. Даже меньше - надо ведь  вычесть
пошлины и расходы. Теперь рассчитайте, что остается на ренту. Из расчета
трехпроцентной не выйдет и трех тысяч. Половина того, во что  мне  обхо-
дится квартира. Лина не отдает себе в этом отчета. Проедает основной ка-
питал. Одни только роды встали ей в...
   Самое удивительное: в Маноле чувствовался интерес к цифрам и денежным
вопросам. Она даже забыла закурить новую сигарету и  выпить  свою  рюмку
ликера. Время от времени она продолжала поглаживать себе живот  и  бедра
там, где натер пояс.
   - Старый Леонард сообразил, что дочери не прожить на  такую  малость.
Этим он ее и держит. И вчера Фердинанд приехал с новым предложением. Ес-
ли Лина согласится осесть в Англии или Франции, отец будет давать ей три
тысячи франков в месяц... Как поступили бы вы?
   Она и впрямь призывала его в свидетели? Самым серьезным и почти  дра-
матическим тоном спрашивала, какое решение принял бы  Терлинк  на  месте
девушки!
   - Не знаю, - промямлил он.
   Уже несколько минут Йорис испытывал странное чу