вство: он, похоже, ут-
ратил способность рассуждать. И не из-за окружающей обстановки или  при-
сутствия Манолы. Тем не менее ему было не по себе как человеку, которому
приходится сидеть не на своем, да вдобавок еще и неудобном месте.
   Ни у Лины, ни в "Монико" он не испытывал ничего подобного.
   Он находился вдали от Верне, вдали от дома. И впервые стыдился  этого
так же, как если бы попал в подозрительное общество.
   Перед ним уже неоднократно вставал образ  свояченицы,  и  ему  стоило
труда прогнать его.
   - Вот почему решать надо серьезно, и мне пришлось поговорить с  вами.
Лина не хотела. Она не понимает, сколько нужно денег, чтобы прожить. А я
ей сказала: раз твой отец хочет назначить тебе содержание, то  лишь  за-
тем, чтобы держать тебя в руках. Вы того же мнения,  верно?  Он  мог  бы
дать Лине определенную сумму, а так - где гарантия, что он будет платить
и дальше? Он всегда сможет диктовать ей условия,  заставить  ее  делать,
что он захочет.
   У Терлинка сделалось, вероятно, странное выражение лица,  потому  что
Манола неожиданно нахмурилась и подозрительно осведомилась:
   - Вас раздражает то, что я говорю?
   Нет, это его не раздражало. Все было бесконечно сложнее. Конечно,  он
предпочел бы, чтобы такого разговора не было. Тем не менее  он  чувство-
вал, что это очень важно, что настала ответственная  минута,  что  потом
уже не будет времени...
   - Послушайте, господин Терлинк...
   Она назвала его не г-ном Йосом, но г-ном Терлинком.
   - Мы ведь разумные люди, не правда ли? Думаю, что мы  можем  говорить
откровенно?
   Он утвердительно кивнул.
   - Что вы намерены делать с Линой?
   Да ничего! Как это ей объяснить? Он никогда ничего не думал делать.
   - Заметьте, я немного удивилась, что вы стали бегать за ней  как  раз
тогда, когда она была в положении...
   Ее взгляд!.. Любой другой на месте Терлинка  несомненно  расхохотался
бы - настолько Манола смахивала на гадалку, пытающуюся проникнуть в мыс-
ли своей клиентки.
   - Почему вы не отвечаете? Что с вами? Похоже, вы рассердились? Не по-
тому ли, что я заговорила с вами о деньгах?
   Вот что ее беспокоило уже несколько минут! Она,  выдала  свою  тайную
мысль: ей надо было знать, не скуп ли случайно Терлинк.
   - Значит, из-за денег? - настойчиво повторила Манола, готовая  преис-
полниться презрением.
   - Клянусь, нет. Просто вы заговорили со мной о вещах, о которых я ни-
когда не думал.
   - Вы никогда не думали стать другом Лины?
   - Другом - да.
   - Вы прекрасно знаете, что я подразумеваю под словом "друг".
   - Нет, об этом я не думал.
   - Неужели вы надеетесь убедить меня в этом? Тогда объясните,  что  вы
задумали.
   - Ничего.
   Манола была сбита с толку, но все еще силилась понять:
   - Но ведь вы приезжаете сюда не из-за меня?
   - Не знаю. Наверно, из-за вас обеих.
   - Что?
   - Ради удовольствия быть с вами и...
   - Что "и"? - переспросила Манола и добавила,  придав  фразе  оскорби-
тельный смысл: - Вы случайно не искали платонической любви? И забили от-
бой, как только я заговорила о будущем Лины?
   У Терлинка внезапно перехватило горло. Он с уверенностью  отдал  себе
отчет в том, что еще способен заплакать, он  смущенно  молчал  и  только
пристально вглядывался в Манолу. А она, стоя у столика и раскуривая  си-
гарету, проронила:
   - Вижу, что хорошо сделала, приведя вас сюда.
   Терлинк, в свой черед, встал. Оба стояли, не зная, что  еще  сказать.
Может, ему взять шляпу и уйти? Но он был не в силах решиться. Нигде  еще
атмосфера не казалась ему такой чужой, и все-таки он не спешил уйти.
   - Что вы делаете? - вдруг удивилась она. - Что с вами?
   Он уселся у самого огня, наклонясь вперед, опершись локтями о  колени
и закрыв лицо руками.
   - Что с вами? - нетерпеливо повторила она.
   Наверно, подумала, что он плачет.
   Терлинк открыл лицо - тусклое, серое, жесткое.
   - Послушайте, Манола...
   Терлинк чуточку задыхался, что случалось с ним редко и пугало его: он
боялся сердечных болезней. Заговорил он настойчивым, но негромким и  как
бы приглушенным тоном, совершенно ему не свойственным:
   - Я готов дать Лине все, что ей будет нужно. Вам следует только  наз-
вать цифру...
   В таком случае, к чему все эти уловки? Манола ничего  не  понимала  и
потому злилась.
   - Коль скоро она поручила вам...
   - Ничего мне она не поручала! Нечего на нее валить!
   Да что с вами сегодня?
   - Ничего... Вы скажете мне, сколько Лине нужно на жизнь...
   - Хотите цифры? Извольте. Мой друг дает мне пять тысяч франков в  ме-
сяц плюс квартира и время от времени туалет или  драгоценность.  Это  не
Эльдорадо, но я не жалуюсь и даже ухитряюсь прикупать несколько акций...
Находите, что это слишком много?
   - Нет. Я думал о другом.
   - О чем же?
   - Не знаю. Вы думаете, Лина согласится стать моей...
   - Почему бы и нет?
   - Она вам это говорила?
   - Так прямо, в лоб, не говорила, но я знаю. Это все-таки  лучше,  чем
вечно зависеть от своего скота папаши, - вот мое мнение.
   В сущности, Манола еще не знала, что ей думать на этот  счет.  Бывали
Минуты, когда ей становилось почти жаль Терлинка, такого большого, кост-
лявого, с бледным строгим лицом, где глаза прятались под густыми  бровя-
ми.
   - Ну хватит! Выпейте-ка еще рюмочку. Я и не представляла себе, что вы
такой...
   Какой "такой"? Он послушно выпил протянутый ему коньяк.
   - Заметьте, я не собираюсь на вас давить. У вас есть время  подумать.
Однако если все это бесперспективно, незачем давать пищу для сплетен.
   - Несомненно.
   Никогда в голове у Терлинка не бывало так пусто. Что он, в конце кон-
цов, потерял в Остенде? Какая муха его укусила? Какому чувству он  пови-
новался?
   Он огляделся вокруг, как лунатик, очнувшийся в незнакомом месте.
   - В сущности, вы сентиментальны.
   Вот уж нисколько! Но это чересчур трудно объяснить. Да и ни к чему.
   - Мой друг - абсолютная ваша противоположность. Его интересует только
любовь. Дай ему волю, он начнет раздеваться еще на лестнице.
   Манола силилась внести в разговор нотку веселья, догадываясь, что  за
словами Йориса стоит еще что-то, но ей не удавалось нащупать его  слабое
место.
   - Фердинанд вернется только на будущей неделе. Лина обещала дать  ему
ответ в четверг. Значит, у нас остается... - И перескочив с одной  мысли
на другую, закончила: - Кстати, вы знаете, что он в  курсе?  Он  спросил
сестру, как вы познакомились, где встретились,  зачем  вы  приезжаете  к
ней...
   - Что она ответила?
   - Что ваш интерес к ребенку вполне естествен: вы были хозяином  Клаа-
са... Надо же было что-то говорить!
   Да, надо...
   Пробило половину пятого. На позолоченных, украшавших камин часах, фи-
гурки которых изображали четыре времени года, раздался один удар.
   В этот час в ратуше Верне собиралась  финансовая  комиссия.  Терлинку
тоже полагалось бы присутствовать. Он знал, что совершает  ошибку,  про-
пуская заседание. Он мог еще поспеть на него - езды было менее получаса.
   - О чем вы думаете? - снова забеспокоилась Манола.
   - Ни о чем. Думаю, что Лина, должно быть, ждет нас.
   - Нет. Я предупредила ее, что сегодня не приведу вас обратно. Понима-
ете, ваше присутствие могло бы стеснить ее.
   Почему внутренним взором Йорис все время  видит  свояченицу,  стоящую
посреди его спальни? Сразу же вслед за ней - освещенный циферблат башен-
ных часов ратуши; запоздавших советников, которые под  дождем  торопливо
пересекают площадь; каменную лестницу с мокрыми следами;  зал  эшевенов,
где происходит заседание; нотариуса Команса  с  подпрыгивающей  походкой
гнома и седой бородой, которую он постоянно поглаживает?..
   - Вы не проголодались? У меня  есть  сухое  печенье  и  шоколад.  Но,
по-моему, вы предпочитаете свою сигару.
   ... Или вдруг такую типичную для остендцев сцену, при которой однажды
присутствовал Терлинк. На дамбу привезли ребенка, никогда  не  видевшего
моря, и чтобы сделать первое впечатление  особенно  памятным,  предвари-
тельно завязали малышу глаза. На  берегу  повязку  неожиданно  сняли,  и
мальчик со страхом уставился в необъятную даль;  ноги  его  подогнулись,
словно из-под них ушла земля, и малыш почувствовал, что его  притягивает
бездна. Наконец, охваченный паникой, он вцепился в ноги отцу, потом  за-
рылся в юбки матери и разрыдался.
   Терлинк, стараясь ни о чем не думать, расхаживал по гостиной  Манолы,
брал в руки безделушки, ставил их на место, а внутренним взором,  словно
в обратную сторону подзорной трубы,  продолжал  видеть  некий  крошечный
мир: свою ратушу, дом, советников, усаживающихся  за  столом  с  зеленой
обивкой, Марту, кладущую грелку в  постель  Тересы,  доктора  Постюмеса,
звонящего в двери, Марию, которая идет ему открывать, вытирая руки о пе-
редник...
   - Да... Нет...
   Однако он все-таки ушел,  потому  что  так  велела  Манола.  Открывая
дверь, она заметила:
   - Держу пари: когда будете спускаться, англичанин  приоткроет  дверь.
Он любопытен, как женщина. Если бы вы только видели молодых людей, кото-
рых он принимает, да послушали их смех!..
   - Что?
   Терлинк не слышал ни слова из сказанного.
   - Завтра приедете? Как всегда к Лине.
   - Завтра - да.
   - До свиданья.
   Дождь перестал. Совсем рядом упрямо катились морские валы, грохот ко-
торых напоминал отдаленную канонаду во время войны.
   Терлинк сел в свою машину, тронул с места, но на выезде из города ос-
тановился перед каким-то кафе: ему хотелось большую кружку  пива.  Потом
он поехал. Опять та же дорога. Дюны, а по ту сторону их - море,  прилив,
судовые огни и мечущийся луч плавучего маяка.
   Проезжая мимо своего дома, Йорис инстинктивно поискал глазами свет на
втором этаже, который никогда там не гас с тех пор, как слегла Тереса. И
как предвидел Терлинк еще в Остенде, Постюмес был там: его спина вырисо-
вывалась на золотом фоне шторы.
   Зал эшевенов был ярко освещен. Было шесть часов.
   Терлинк загнал машину в гараж и неторопливо направился в ратушу.  Уже
в самом низу каменной лестницы он распознал шум, характерный  для  конца
заседания: стук распахнувшейся двери, голоса и шаги советников,  продол-
жающих разговор и задерживающихся чуть ли не  на  каждой  ступеньке.  На
вопрос, который ему задавали, Кемпенар с врожденной  угодливостью  отве-
чал:
   - Нет, еще не прибыл. Терлинк поднимался. Остальные спускались. Лест-
ница с глухими стенами, словно вырубленная в скале, делала поворот. Дос-
тигнув его, бургомистр неизбежно оказался лицом к лицу с советниками.  В
этом не было ничего особенного, и все-таки с обеих сторон произошла  не-
большая заминка. Не потому ли, что Терлинк, взгляд которого приобрел не-
обычную неподвижность, производил сегодня еще более внушительное впечат-
ление, чем всегда? Только что разговор шел о нем, о  его  отсутствии,  о
его все более странном поведении. А он тяжело  поднимался  по  лестнице,
прошел, не поздоровавшись, мимо первых встреченных советников, потом че-
рез всю группу сплошь в черных костюмах, и ему уступали  дорогу.  Вдруг,
когда Терлинку оставалось лишь распахнуть дверь своего кабинета, он  ос-
тановился и обернулся. Кемпенар, стоявший к нему ближе всех, клялся  по-
том, что видел, как у бургомистра дрогнули губы. Да и все почувствовали,
что время на мгновение остановилось, что все как бы повисло в воздухе  и
слова, готовые сорваться с губ, еще можно  задержать.  Все  стоявшие  на
лестнице - кто выше, кто ниже - обернулись. В свете ламп  лица  на  фоне
черных пиджаков казались розовыми. Единственным чисто  белым  мазком  на
этой картине выглядела седая борода г-на Команса. Все ждали. Подле Меле-
бека с его портфелем крупным планом выделялся ван Хамме.
   - Леонард ван Хамме, - голосом судебного пристава отчеканил  Терлинк,
скандируя каждый слог, - я только что купил вашу дочь. На секунду тишина
стала полной - только под каменными сводами еще звучал отголосок послед-
него слова. Потом Леонард ван Хамме рванулся  к  выходу.  Его  удержали.
Поднялся шум. Терлинк не побежал, а невозмутимо вошел к себе в  кабинет,
закрыл за собой дверь, повернул выключатель. Первый свой взгляд он обра-
тил к Ван де Влиту, но тот, казалось, на этот раз ничего  не  понял.  Не
ждал ли Йорис, что в дверь начнут ломиться, а то и высадят ее? Этого  не
произошло. Недолгий гул голосов - и тишина! Не появился даже Кемпенар, и
когда Терлинк, не дозвавшись его, распахнул дверь  секретарской  конуры,
там даже не оказалось ни шляпы, ни макинтоша. Йорис был  спокоен,  очень
спокоен. Правда, несколько опустошен, как после нервного срыва; такой же
бывала Эмилия два-три дня после сильного припадка. Скоро он  расстанется
с Эмилией. В просторном здании ратуши оставались  сейчас  только  он  да
привратник с семейством. Терлинк сам запер  дверь  и  тщательно  погасил
всюду свет. Потом пересек площадь, заметил, что лампа в одном из уличных
фонарей перегорела, и остановился наконец у витрины ван Мелле.  Что  еще
здесь можно найти хорошего? Терлинк просто не представлял себе  этого  -
он ведь каждый день покупал самое лучшее. Почему бы не паштет из гусиной
печенки?.. Кстати, есть и ананас, всего один, такой же, какой  он  купил
Лине... Он взял его. Сегодня  г-жа  ван  Мелле  глядела  на  бургомистра
как-то по-другому, нежели обычно. Что в нем особенного? Или ей уже расс-
казали о случившемся в ратуше?
   - До свиданья, господин Терлинк.
   - До свиданья.  Чуть  дальше,  на  другой  стороне  улицы,  виднелись
большие ворота католического собрания, где на втором этаже  горел  свет.
Йорис с паштетом и ананасом под мышкой проследовал  дальше,  вытащил  из
кармана ключ, вошел в свой дом, остановился в  коридоре,  снял  шляпу  и
дождевик. В доме пахло пореем. Значит, будет луковый суп. Стены, мебель,
воздух - все, вплоть до света и тени, было здесь теплое; казалось, будто
дом купается в прозрачной горячей воде. Терлинк распахнул дверь в столо-
вую и увидел, что дверь в кухню приоткрыта. Мария давно услышала, что он
вернулся. Она вышла ему навстречу, чтобы принять пакеты, шмыгнула  носом
и, как если бы Йорис спросил ее, хотя он и не  раскрыл  рта,  сокрушенно
повела головой.
   - Очень плоха? - выдавил он наконец.
   - Он только что ушел. - "Он" означало отныне "доктор Постюмес". - Се-
годня он сделал два укола. В девять вечера зайдет опять.
   - Она спит?
   Отрицательный жест. Нет! Тереса лежала с открытыми глазами  и  -  это
самое страшное, - кажется, понимала, что происходит с нею и вокруг  нее.
Она тоже наверняка слышала, как вернулся муж. Ждала. Знала, что он ездил
в Остенде.
   На верху лестницы в темноте зашуршало платье. Марта перегнулась через
перила:
   - Вы, Йорис?
   Он хотел подняться, но она спустилась сама.
   - Доктор Постюмес считает, уже недолго. Самое ужасное, что Тереса до-
гадывается. Она попросила кюре соборовать ее. Он скоро придет.
   Да. Ну что ж!
   Да так да.
   Нет так нет.
   Мог ли Терлинк сказать это вслух? Хотя бы  признаться  себе  в  этом?
Разве он чудовище? Грубая скотина?
   Он бесился. Бесился при мысли, что Манола сейчас наверняка у  Лины  и
пересказывает ей их дневной разговор.
   Он бесился при мысли...
   Комната там, на набережной, и беспорядок в ней,  комическая  важность
Элси, виноград на подносе, пустая  бутылка  из-под  шампанского  на  ка-
ком-нибудь неподходящем месте, Лина, вечно улыбающаяся так,  словно  она
не понимает, словно она ничего не поняла в жизни...
   Вот так всю жизнь ему придется...
   -  Кюре!  -   повторил   он   тем   же   тоном,   каким   сказал   бы
"до-ре-ми-фа-соль... "
   Ладно! Надо продолжать.
   - Мария, вы как будто получили паштет и ананас?
   Первым делом - наверх, на третий этаж, харч Эмилии. Она  была  беспо-
койна и взъерошена, как животное, чующее грозу.
   Затем этажом ниже. Тереса!
   Тем хуже для него! Понадобилось мужество, чтобы  распахнуть  дверь  и
встретить взгляд жены, который ждал, впивался в мужа, высматривал в  нем
все чужое и настораживающее, спрашивал, искал, тревожился...
   А тут еще неподвижная, как кариатида, свояченица Марта, уже  склонив-
шая голову, словно над изголовьем покойника!
   - Вернулся, - слабым голосом проронила она.
   А почему бы ему не вернуться? Или она ждала, что он не вернется?
   По обе стороны носа у Тересы пролегли тени. Она уже не могла  повора-
чиваться на бок и была вынуждена - если только не делала это  нарочно  -
держать руки скрещенными, как у покойника.
   - С Эмилией все в порядке?
   Лучше бы уж она молчала, чем говорить таким отрешенным голосом!
   - Ездили в Остенде?
   Она вложила в эти слова столько странной кротости, как если бы хотела
спросить: "Хорошо отдохнул? Доволен? "
   Стоя справа от постели. Марта смотрела на него твердым,  как  приказ,
взглядом.
   - Какая сегодня погода? - спросила Тереса, как будто  это  имело  для
нее какое-то значение.
   Терлинк поймал себя на том, что отзывается в подобающем тоне:
   - Почти весь день шел дождь. А теперь поднялся ветер.
   Было слышно, как Мария накрывает внизу на стол, а на улице  по  брус-
чатке подпрыгивает грузовик и стучат лошадиные копыта, напоминая  шум  в
кузнице.
 
 
   V
 
   На мгновение она как бы превозмогла недуг. Лицо ее  слегка  разглади-
лось, взгляд покинул смутные дали, где обычно  блуждал,  отыскал  Марту,
потом дверь, Тереса прошептала, сделав над собой усилие, чтобы  упредить
новый приступ болей:
   - Послушай, что он делает.
   Она сказала "послушай", а не "посмотри". Это стало уже  почти  ритуа-
лом. Марта, которая только-только села, со вздохом встала. Бесшумно  по-
вернула ручку двери и, чуть наклонясь вперед, замерла возле узкой щелоч-
ки.
   Прошло уже несколько минут, как Терлинк  неторопливым  тяжелым  шагом
поднялся наверх, но женщины так и не услышали, чтобы он вошел к  Эмилии.
К тому же в этот час он вообще не навещал дочь. И с постели, сложив руки
на животе, с лицом, то и дело искажаемым спазмой, Тереса не сводила глаз
с сестры.
   - Я ничего не слышу, вернее, слышу только его дыхание.  Он  стоит  на
площадке. Свет не зажег. На этом беседа прервалась. Говорить стоило  Те-
ресе большого расхода энергии. Да чаще всего ей и не нужны  были  слова:
Марта понимала значение почти каждого ее взгляда.
   Им самим не верилось, что, в общем, только теперь,  на  склоне  дней,
оставаясь вот так, вдвоем в одной комнате, одна - болея, другая - ухажи-
вая за сестрой и дежуря около нее, они узнали друг друга.
   Если не считать самых последних дней, лишь тридцать лет назад, в  ка-
нун свадьбы Тересы, они провели ночь в одной комнате. Марте тогда не бы-
ло и тринадцати. Сестры были, так сказать, чужими друг  другу.  Тридцать
лет они встречались только по торжественным случаям - на свадьбах, похо-
ронах или у ложа болезни.
   Тем не менее Марта была рядом, и с первой же минуты  обеим  казалось,
что они всегда так и жили вместе. Только вот не вообразили ли  они  себя
снова девочками, хотя давно превратились в уродливых старух? Марта  рас-
топила печку, которую пришлось установить в  комнате.  Неторопливо,  без
раздражения приготовила очередной компресс, не брезгуя прикасаться к са-
мым отталкивающим предметам.
   Прошло добрых четверть часа, прежде чем она опять взглянула на сестру
и поняла, что все время думает о человеке, который неподвижно стоит  на-
верху в темном коридоре перед дверью, может быть, открыв  проделанное  в
ней окошко.
   Марте вновь захотелось послушать, но в ту минуту, когда она нажала на
ручку двери, Йорис стал спускаться по лестнице еще более  тяжелым,  мед-
ленным и как бы размеренным шагом, чем когда он шел наверх.
   Он не мог не видеть свет под дверью.  Наверняка  заколебался,  прежде
чем толкнуть ее, и в комнате стало слышно, как он дышит за филенкой.  Но
Тересе было уже не до него. Обернувшись, Марта увидела, что лицо  сестры
осунулось, губы приоткрылись, обнажив бескровные десны, и  она  держится
обеими руками за живот, в который, казалось, вгрызаются сотни хищников