. Да и сам Терлинк не хотел здесь оставаться.
   - Обойщику надо объяснить, чтобы он устроил все в моем кабинете.  Ме-
бель можно сложить в столовой.
   Марте, отправившейся отдавать распоряжения,  пришлось  оставить  зятя
одного. Когда она вернулась, глаза у него были  по-прежнему  сухи,  лицо
неподвижно, но веки у покойницы закрыты.
   - В шкафу на площадке вы найдете нижнюю рубашку с кружевами,  которую
она надевала на крестины.
   Имелись в виду крестины Эмилии. Терлинк не забывал ни одной детали.
   - Она на верхней полке, в папиросной бумаге.
   И заметив, что волосы Тересы словно  поредели  еще  больше  после  ее
смерти, он добавил:
   - Там есть и чепец. Только не знаю, куда она его засунула.
   Она снял белый галстук и пристежной воротничок,  сменил  лакированные
ботинки на шлепанцы. Вернувшись, машинально раскурил сигару, но на поро-
ге заколебался и потушил ее.
   - Вы не можете делать это сами, Йорис.
   - Почему?
   - Если не хотите посторонних, оставьте на минуту нас с Марией. Уйдите
к себе в кабинет. Я вас позову.
   Терлинк даже не пожал плечами. Он сам обнажил исхудавшее тело жены  и
распорядился:
   - Велите принести горячей воды.
   Марта повиновалась. Она шмыгала по дому, силясь не шуметь и  вздраги-
вая, если дверь случайно ударяла о  притолоку.  Только  Терлинк  говорил
нормальным голосом и ходил не на цыпочках.
   - Мария вернулась?
   - Да. Обойщик внизу. Он говорит...
   Терлинк не пожелал знать, что говорит обойщик.
   - Я сам с ним условлюсь.
   Обойщик был еще в черном костюме, который надел на заседание  совета.
Он не знал, как держаться. Заранее подготовил подобающие слова:
   - Прошу верить, господин Терлинк, что несмотря на...
   - Прежде всего ступайте и поживее  переоденьтесь,  господин  Стевенс.
Потом возвращайтесь со своим помощником и немедленно переоборудуйте  эту
комнату: в ней мы поставим гроб.
   - Устроит ли вас, если завтра с самого утра...
   - Я сказал  -  немедленно,  господин  Стевенс.  Завтра  утром  только
обобьете черным входную дверь.
   Когда обойщик ушел, Терлинк распахнул двери кабинета  и  столовой,  и
стало слышно, как он в одиночку перетаскивает мебель.
   Много позже он вошел в кухню. Пиджака на нем не было, и на лбу у него
блестели капли пота.
   - Мария, вы подумали об обеде для Эмилии?
   Ему показалось, что Марию прямо-таки подбросило от ужаса, но он отло-
жил на потом выяснение вопроса - почему.
   - Нет, баас, но в ящичке за окном кое-что осталось. Можно будет...
   - Который час?
   - Семь.
   - Бегите к ван Мелле. Там еще открыто. Возьмите котлету из вырезки...
   На лестнице от столкнулся со свояченицей. Все прошло так  же,  как  с
Марией, разве что Марту подбросило не так сильно.
   - Что вы собираетесь делать?
   - Спустить вниз кровать.
   - Вы полагаете, что обязательно должны это делать в одиночку?
   Она помогла ему. Это была кровать из большой спальни, та, на  которой
всегда спала Тереса. Стойки перетащил Терлинк. Матрас он перенес  вместе
с Мартой.
   - Вы знаете, где лежат простыни?
   Вернулась Мария, и Терлинк, дождавшись, пока она при нем зажарит кот-
лету, отнес, как обычно, еду Эмилии, которая совершенно одурела от шума,
поднявшегося в доме. Она так перепугалась, что долго не подпускала к се-
бе отца. Он поставил поднос на ночной столик и, пятясь, вышел, чтобы  не
напугать ее еще больше.
   - Кто обеспечивает свечи? - спросил он Стевенса, только что появивше-
гося в сопровождении угловатого парня.
   - Обычно сам клиент.
   - Мария, сбегайте к причетнику Святой Валбюрги. Возьмите у него  све-
чей...
   Мария еще не успела даже присесть.
   - Сдается, я живу в сумасшедшем доме! - всхлипнула  она,  выскочив  в
коридор. - Посылать за свечами в такой час!
   И она вернулась, чтобы с плачем осведомиться:
   - Брать желтые или белые?
   - Йорис! - с упреком проронила Марта.
   - Предпочитаете, чтобы это сделали чужие?
   Она боялась поднять на зятя глаза. Он сам обмыл покойницу, подняв те-
ло, направился с ним к двери и пошел по лестнице, стараясь не задеть но-
шей о стены.
   Он подумал обо всем.
   - Принесите гребенку.
   Непокорные волосы Тересы выбились из-под  чепца,  так  что  казалось,
будто они свисают.
   - Йорис!
   Можно было подумать, что Марта  боится  зятя,  его  спокойствия,  его
хладнокровия. Он не забывал даже такие мелочи,  о  которых  не  вспомнил
никто.
   - У нес есть еще один оловянный канделябр, он должен быть  в  корзине
на лестничной площадке... Мария, сходите поищите.
   Что касается букса, то по веточке его стояло в изголовье каждой  пос-
тели в доме. Терлинк же выбрал оловянную чашу для святой воды.
   - Вам надо бы перекусить, Йорис. Да, пожалуй, и рюмочка спиртного  не
помешает.
   Он ответил лишь вопросительным взглядом: зачем?
   Понадобились еще столик и поднос для визитных карточек. Время от вре-
мени, делая что-нибудь, Терлинк внезапно останавливался и прислушивался.
По площади кто-то шел, направляясь в "Старую каланчу" и на мгновение за-
медляя шаг перед домом.
   - Завтра вы. Марта, сходите в газету и дадите траурное извещение.
   В дверях возникла Мария:
   - Если никто не будет есть, я уберу со стола.
   - Через минуту мы сядем за стол, - обещал Терлинк. - Что  сегодня  на
обед?
   Не забыл ли он чего-нибудь? Да,  четки.  Терлинк  сходил  за  ними  в
спальню, вложил их в восковые пальцы покойницы.
   - Завтра утром надо послать машину за моей матерью. Только бы она  не
ушла на рынок... Идемте, Марта. Теперь мы можем поесть.
   Он вошел в столовую, загроможденную мебелью  из  кабинета,  тщательно
притворил дверь, развернул салфетку.
   И так как Марта, не в силах больше сдерживаться, разразилась  наконец
рыданиями, Терлинк с упреком посмотрел на нее:
   - И что там Мария возится? По-моему, все  уже  целый  час  готово,  а
она...
   Он поднялся, вошел в кухню, увидел, как закрылась дверь  кладовки,  и
распахнул ее.
   - Послушайте, баас... - вскрикнула служанка.
   Терлинк остановился. В полутьме комнаты, освещенной только отблесками
из кухни, он узнал Альберта, стоявшего в жалкой и в то же время враждеб-
ной позе, Альберта в штатском, с глазами, лихорадочными, как у Жефа Кла-
аса в тот вечер, когда...
   - Я сказала, баас, что он не прав, что лучше бы он...
   Его это больше не интересовало. Он молча повернулся к ней спиной:
   - Подавайте, Мария.
   Марта непрерывно сморкалась. Терлинк ел суп, слыша, как  Мария  ходит
взад и вперед. Когда она вошла, чтобы переменить тарелки, он спросил:
   - Ему нужны деньги, чтобы перейти границу?
   Мария не ответила. Она плакала, роняя слезы куда попало.
   - Мой бумажник в черном костюме. Возьмите и дайте ему тысячу франков.
   Терлинк досидел за столом до конца обеда, съел  сыр,  салат,  десерт.
Марта, не выдержав, поднялась к себе.
   Оставшись один, он отворил превращенный в часовню кабинет  и  сел  на
один из стульев, оставленных там, потому что они были из черного дерева.
   В доме долго не засыпали. Много раз звучал перезвон на башне  ратуши,
после чего тишина становилась еще Гюлее глубокой, а  пустота  еще  более
пустой; наконец у Кеса с грохотом упали железные жалюзи, во всех направ-
лениях зазвучали удаляющиеся шаги и обрывки разговоров,  слышных  сейчас
за двести - триста метров.
   Когда Марта робко приоткрыла дверь и отважилась бросить взгляд, такой
же как у всех ближних Терлинка - беглый, словно готовый вернуться назад,
Йорис по-прежнему сидел на том же месте около мертвой  жены,  урожденной
Бэнст, чей катафалк будет выситься в церкви над плитой с уже  высеченной
на ней фамилией Бэнст, плитой, на которую Тереса опускалась тысячу  раз,
когда, придя к заутрене, обедне или вечерне, преклоняла  колени,  прежде
чем направиться к своей скамье.
   - Ложились бы вы, Йорис!
   Но человек, повернувший к ней голову, был так серьезен, так тих,  так
безмятежен, что она не осмелилась настаивать, преклонила колени  на  мо-
литвенной скамеечке, перекрестилась и замерла, закрыв лицо руками.
 
 
   VII
 
   В день похорон какая-то добрая женщина проронила:
   - Он стал ниже сантиметров на десять самое малое.
   И в задних рядах скамей, где толпился простой народ, кто-то заметил:
   - Да он на мужа собственной матери тянет!
   Когда настал момент пройти мимо Терлинка и пожать ему  руку,  собрав-
шимся стало страшно, потому что в церкви присутствовал Леонард ван  Хам-
ме, со вчерашнего дня исполнявший обязанности  бургомистра  и  ожидавший
утверждения в должности.
   Г-н Команс и адвокат Мелебек стояли позади него. Чтобы  придать  про-
цессии более официальный характер, они  пропустили  вперед  сенатора  де
Гроте.
   - ... искренние соболезнования... - бормотали, проходя, люди.
   Они кланялись Марте, которую трудно было разглядеть под вуалью, затем
покойнице, такой маленькой в своем гробу,  наконец,  Бэнстам-родственни-
кам, которых никто не знал.
   Только Терлинк думал о чем-то другом и на кладбище то и дело осматри-
вался вокруг, словно следил за полетом птицы или разглядывал  листву  на
деревьях.
   Леонард ван Хамме прошел мимо, как и все остальные. Как  и  всем  ос-
тальным, Йорис пожал ему руку и при этом, как делал всякий  раз,  слегка
наклонил голову.
   Королевский прокурор выждал несколько дней, после  чего  перед  домом
Терлинка остановился автомобиль, из которого вылезли пять человек.
   Доктор Постюмес подоспел пешком.
   Терлинк поднялся наверх вместе с ними, ведя себя вполне благоразумно,
настолько благоразумно, что, несмотря на свой усталый вид, все-таки  еще
внушал приезжим страх.
   - Постарайтесь не слишком возбуждать ее, - посоветовал он.
   Затем отпер дверь, ничем не показав, что слышит ахи и  охи  вошедших.
Равно как и разговоры, вроде вот такого:
   - Это еще что? - осведомился молодой судебный  следователь,  указывая
на свой палец, которым он провел по матрасу.
   - Фекальная масса, - пояснил Постюмес.
   - И сколько ей дней?
   - Пять-шесть.
   - Неужели эти пролежни ни разу не обрабатывались?
   Чиновники шныряли по комнате, проверили надежность  решетки,  которой
Терлинк забрал чердачное окно. Затем позвали Марию,  и  та  поднялась  к
ним, обеими руками придерживая юбки.
   - Эта дверь всегда заперта? У кого ключ от нее?
   - У бааса.
   Иногда при взгляде на Терлинка у них создавалось неприятное впечатле-
ние, будто он улыбается.
   Разве, захоти он...
   Теперь, когда все уже началось, они  были  настойчивы.  Знали,  зачем
приехали и почему преисполнены такой решимости, потому что  захватили  с
собой даже карету "скорой помощи".
   Постюмес выглядел комично. Он не отваживался  поднять  глаза  на  Тер
чинка, старался употреблять исключительно профессиональные термины.
   - Словом, перед нами типичный случай незаконного заточения.
   Альберта в доме больше не было. Мария получила открытку из Лилля, по-
казала ее хозяину, и тот коротко бросил:
   - Хорошо.
   Что хорошо? Это было не известно. Терлинка вообще больше никто не по-
нимал. Иногда казалось, что он живет так, как будто ничего не произошло.
Утром и после полудня он уходил к себе в кабинет, только уже не в  рату-
ше, а на сигарной фабрике. Ни разу не вывел из гаража  свою  машину.  По
вечерам появлялся в "Старой каланче" и садился на то  же  место,  что  и
раньше.
   - Вы не находите, что мне пора уехать? - спросила однажды Марта.
   - Не нахожу.
   - Но я же должна что-то делать?
   - Правильно. Вот и оставайтесь здесь.
   - Позовите санитаров.
   С Терлинка не спускали глаз. Чиновников предупредили, что он, вероят-
но, не даст увезти дочь, что он, возможно, вооружен и  в  последние  дни
ведет себя очень странно.
   Они ничего не знали! Ничего не поняли!
   Если бы он и предпринял что-нибудь, то уж, во всяком случае, не  это.
И его не было бы в Верне.
   Разве он не имел  возможности  начать,  несмотря  на  возраст,  новую
жизнь, обрести новую молодость?
   Манола сформулировала это достаточно четко: пять тысяч франков в  ме-
сяц.
   И что Леонард...
   Не лучше ли дать им делать, что они хотят, верить, во что им  нравит-
ся? Терлинк старался даже держаться с ними  смиренно,  как  побежденный,
сокрушенно поддакивать:
   - Да, господин следователь... Да, господин прокурор.
   Санитары переполошили весь дом, носилки так стукались  о  стены,  что
осыпалась штукатурка. Эмилия, очевидно  ошалев,  как  нарочно  оказалась
послушной.
   Машины укатили, и воцарилась пустота. Мария сочла своим долгом  поры-
дать в кухне. А ведь ее сын только что написал ей, что  нашел  место  на
химическом заводе.
   Марта лишь молча посматривала на зятя. Она колебалась. Искала  ответа
на определенные вопросы.
   - Что вы намерены делать?
   Он, вероятно показавшись ей циничным, отозвался:
   - Что я намерен делать? То же, что раньше, разумеется.
   Она тоже не могла его понять. Она ведь даже не знала мамашу Яннеке  в
Остенде, ее кафе, рыжего кота, завладевшего плетеным креслом, и...
   Она не слышала его речи, последней речи. А если бы и слышала, тоже не
поняла бы.
   Да и кто мог бы его понять?
   Наверно, лишь один человек. Но и тот давно мертв и  теперь  глядит  с
холста - Ван де Влит!
   Люди совершают поступки, не зная толком  зачем,  просто  потому,  что
считают это своим долгом, а затем...
   У Кеса во время игры старались не заговаривать с Терлинком. Возможно,
все предпочли бы, чтобы его там не было. Но он там был каждый вечер,  со
своей сигарой, щелкающим футляром и мундштуком.
   - Ну что, Терлинк?
   Он отвечал:
   - Что?
   И, став в тупик, они продолжали партию.
   - Согласитесь, вы сами виноваты в том, что...
   Он улыбался, потягивая пиво. Дураки! Они вот-вот причислят его к  лю-
дям вроде матери Клааса, которая вечно ноет, а напившись, неизменно  за-
водится с полицией.
   Но зачем им это говорить? И пускать их в  дом,  ставший  музеем,  где
каждая принадлежавшая Тересе вещь лежит на своем месте: например,  блед-
но-голубые домашние туфли - у кровати.
   Он, как все, прожил жизнь.
   Разве, состарясь, он не обрел возможность прожить вторую?
   Вот что хотелось ему высказать в своей речи, но он не нашел слов. Лю-
ди, живущие теперь сдачей внаем вилл на побережье и торговлей земельными
участками...
   Не важно: он ведь решил обо всем думать сам.
   Он уже не помнил точно, какие выражения употребил в  своей  речи.  Он
только чувствовал что если бы мог сказать все, что хотел...
   Он повесил портреты Тересы на  всех  стенах.  Заставил  Марту  носить
платья сестры.
   - Послушайте, Терлинк, мое положение здесь...
   И он, зная, что она все понимает, договорил:
   - Положение скоро изменится, не так ли? Как только кончится траур.
   Дом должен остаться прежним. Так не логично ли будет, если он женится
на свояченице?
   Это не для забавы.
   Это для того, чтобы остаться вместе - с Марией и с домом.
   Чтобы было с кем говорить.
   Потому что если бы он захотел...
 
   1938
 
 
   ПРИМЕЧАНИЯ
 
   1. Элигий, франц. Элуа (588 - 658) - католический  святой,  просвети-
тель Фландрии, в миру золотых дел мастер, почему и считается  покровите-
лем Фландрии и ювелиров.
   2. Имеется в виду нидерландский художник Клаас ван де  Влит  (1841  -
1911).
   3. "Vlaamsche Vlag", "Фламандский стяг".
   4. Старинная игра вроде триктрака.
   5. Евангелие от Матф, 18,9
   6. В Бельгии - заместитель бургомистра.
   7. Имеется в виду Первая мировая война.
   8. Эно, Брабант - провинции Бельгии.