есуды были ему безразличны. Он-то знал, что это неправда, что дело
тут совсем в другом.
   Зачем беспокоиться о том, что подумают другие.
   Например, Кемпенар. Как раз накануне... Напустив на себя  самый  сму-
щенный вид, какой был способен изобразить, он подложил  в  папку  бурго-
мистра протоколы, переданные ему, как и каждый день, комиссаром полиции.
Вздохнул и негромко проронил:
   - Она опять наделала глупостей.
   Снова мать Жефа Клааса. У нее случались форменные запои на целую  не-
делю и появилась привычка скандалить в такие периоды с постовыми.
   - Несчастная женщина, правда, баас? Надеюсь, вы не  наложите  на  нее
штраф.
   - Это еще почему?
   - Потому что она бедная женщина, у которой...
   - Закон писан для всех, господин Кемпенар.
   Он не порвал протокол. Ему было известно, что думает  Кемпенар.  Быть
может, тот все подстроил нарочно.
   Только вот однажды в Остенде он зашел на почту и отправил матери Жефа
Клааса анонимный перевод на пятьдесят франков.
   Не из доброты. И не из жалости. Просто так ему  было  угодно,  и  все
тут.
   И в тот же день, словно случайно, Терлинк зашел сюда, в  кафе.  Решил
он это уже давно. Еще с другой стороны улицы глянул на заведение. Потом,
словно бросая вызов возможной иронии,  посмотрел  в  глаза  рассыльному,
стоявшему на пороге.
   - Гардероб вон там, сударь. Не угодно ли раздеться?
   Нет, он вошел, как был, в короткой шубе, которую носил до самой  Пас-
хи, в выдровой шапке, с толстой сигарой во рту и ощущая себя гораздо вы-
ше и крупней, чем был на самом деле.
   Это объяснялось тем, что все вокруг него казалось хрупким, да и  само
место было прелюбопытное - наполовину чайный салон, наполовину  дансинг,
где каждая вещь выглядела бледной и шелковистой,  словно  обитой  чем-то
мягким, и пахло сладким в сочетании с легким ароматом кокетливой  женщи-
ны.
   Вокруг перешептывались и негромко  смеялись;  музыканты  в  сиреневых
пиджаках сидели под шелковыми транспарантами.
   Терлинк пересек навощенную, но пока пустую площадку для танцев, и сел
за указанный ему накрытый скатертью столик.
   - Полный чайный набор?
   Он согласился на полный чайный набор и снял шапку. Прямо против него,
по ту сторону танцплощадки, прыснула со смеху глянувшая на него  Манола,
но он не шелохнулся и не отвел глаза.
   Кто поверил бы, что все произошло именно так? Терлинк  оставался  не-
возмутим, упрям, весь словно из одного куска. Ему подали чай с тостами и
вареньем. Оркестр заиграл что-то негромкое, и молодой человек в  смокин-
ге, подойдя к Маноле, пригласил ее.
   Это была настоящая фламандская красавица, мясистая, розовая,  веселая
и в то же время настоящая содержанка - женщина,  ухоженная  до  мелочей,
распространяющая вокруг атмосферу редких и тонких радостей.
   Где познакомилась с ней Лина? Разумеется, на дамбе, а познакомившись,
они сошлись и стали, так сказать, неразлучны, кроме тех дней,  когда  из
Брюсселя приезжал друг Манолы.
   Кто угадал бы, о чем думал Терлинк, глядя на Лину, оставшуюся в  оди-
ночестве на темно-вишневом бархате банкетки?
   А думал он вот что: "Надеюсь, хоть танцевать она не будет".
   При мысли, что она все же это сделает, он разом пришел в дурное наст-
роение.  Взгляд  его  выражал  почти  приказ.  Не  комично  ли?  Манола,
скользнувшая мимо в объятиях своего кавалера, с любопытством  посмотрела
на незнакомца и что-то шепнула партнеру. Когда танец кончился, она  вер-
нулась на свое место и заговорила с Линой. Говорила она о нем. Лина пос-
мотрела на него ив свою очередь что-то ответила. Очевидно,  сказала:  "Я
его знаю. Это Йорис Терлинк, бургомистр Берне".
   Музыка заиграла снова, и на этот раз платный танцор  пригласил  Лину.
Неужто она не понимает: ей вот-вот рожать! Да ничуть! Она встает! Ей  не
стыдно?! Она не находит смешным идти танцевать с таким животом, которого
отнюдь не скрывает черное шелковое платье!
   Терлинк был всерьез взбешен. Он заерзал на своем месте.
   Поперхнулся глотком слишком горячего чая и с упреком взглянул на  Ма-
нолу. Ну почему она не помешала подруге!..
   Вот! Ему даже в голову не приходило, что через четверть часа он будет
сидеть за столиком двух девушек. А произошло  это  примерно  так:  задев
его, Лина, ведомая партнером, сделала рукой приветственный жест. Она  не
то чтобы поздоровалась, потому что сомневалась, узнал ли ее бургомистр и
хочет ли он сам быть узнанным, но голову тем не менее чуть-чуть наклони-
ла.
   Вероятно, она, как и Манола, предполагала, что он забрел сюда в поис-
ках женщины.
   Она села на место. Обе снова поболтали и  снова  прыснули  со  смеху.
Сигнал подала Манола: она пяти минут не могла высидеть без  того,  чтобы
не отпустить несколько слов, которые вызывали у нее самой взрыв хохота и
давали ей повод продемонстрировать ослепительные зубы меж таких  розовых
губ, каких Терлинк ни у кого не видел, - свежих, влажных, сочных.
   Он поднялся. Это было не преднамеренно. Он не думал о том, что  дела-
ет. Он пересек площадку, встал перед обеими женщинами:
   - Вы смеетесь надо мной, барышня ван Хамме?
   От его слов у нее перехватило дыхание. Терлинк, такой огромный, стоял
совсем рядом. Она подняла глаза, пролепетала:
   - Добрый вечер, господин Терлинк.
   Ни один из троих не знал, что делать дальше.
   - Моя подруга Манола.
   Музыка возобновилась, площадку заполнили пары.
   Чувствуя, что мешает им, Терлинк машинально сел.
   - Вы не находите, что в вашем положении неблагоразумно танцевать?
   - Почему?
   - Раз она этого хочет, это ей не повредит, - вмешалась Манола.
   Она протянула ему свою сигарету. Он не сразу понял, что ей нужно.  Ей
пришлось проявить настойчивость:
   - Вас не затруднит дать мне прикурить?
   - И часто вы бываете в Остенде? - поинтересовалась Лина.
   Ее немного смущало, что он упорно не сводит с нее глаз,  хотя,  каза-
лось, был поглощен своими мыслями. А Терлинк пребывал в растерянности.
   Он вовсе не осуждал ее, как она могла бы предположить, исходя из  его
репутации в Верне. Нет, скорее напротив: он испытывал восхищенное  удив-
ление.
   Больше всего его удивляло опять-таки то, что Лина - дочь Леонарда ван
Хамме. И что до последних месяцев она жила в Верне. И что  никто  ничего
не подозревал! Что ее принимали за такую же девушку, как другие!
   - Я полагаю, вы не танцуете? - спросила она, лишь бы нарушить  молча-
ние. - Она взяла сигарету из портсигара Манолы и наклонила голову к Тер-
линку, чтобы он зажег спичку.
   - Нет, я вообще не танцую.
   А если бы он танцевал, пошла бы она с ним?
   - Клянусь, не ожидала встретить вас тут... Тебе не донять этого,  Ма-
нола: его нужно видеть в Верне. Он такой строгий, что им разве что детей
не пугают. Мы с кузиной звали его букой и показывали ему в спину язык...
Вы не сердитесь, что я все это говорю?
   Помнила ли она еще о Жефе Клаасе, умершем меньше полугода назад?  Она
была весела. Терлинк всегда видел ее веселой.  Естественной  веселостью,
переполнявшей все ее существо. Быть может, она жалела,  что  присутствие
Терлинка мешает другим мужчинам пригласить ее?
   Цветочница с корзиной на руке остановилась рядом с Терлинком,  протя-
нула букеты обеим женщинам. Он отреагировал не сразу.  Наконец  смущенно
вытащил толстый бумажник.
   Он купил им цветы! Красные гвоздики, которые они машинально понюхали.
И это привело его в непонятное смятение.
   - Вы позволите мне потанцевать? - вставая, проронила Манола.
   Оставшись наедине с Линой, он смутился еще больше.
   - У вас такой вид, словно вы где-то далеко, - заметила она. И  неожи-
данно добавила с тревогой: - Надеюсь, по крайней мере, вас сюда не прис-
лал мой отец?
   - Вы забываете, что мы с Леонардом вечно были на ножах.
   - Жеф, по-моему, служил у вас?
   И он, стыдясь самого себя, промямлил:
   - Да, у меня.
   - Я все думаю, какая муха его укусила. Правда, он всегда был  чуточку
сумасшедший.
   Так они сидели там, в чайном салоне, и она неторопливо  рассуждала  с
ним о Жефе, время от времени нюхая гвоздики, которые преподнес  ей  Тер-
линк.
   Кто в Верне, расскажи он такое, поверил бы ему? Да и сам он,  вспоми-
ная нынче вечером о случившемся, - сочтет ли подобную сцену доподлинной,
а не помстившейся ему?
   Вокруг них все было тихо и как-то неправдоподобно.  Ведь  всего  нес-
колько часов назад, а сейчас уже было заполдень, Терлинк входил в комна-
ту дочери с ведром, тряпкой, щеткой, сюсюкая, как обычно: "Она умница...
Да, девочка будет сегодня умницей"... - и отводил глаза от голого  худо-
го, бледного тела, простертого на тюфяке.
   - Я всегда твердила ему, что он слишком неуравновешен...
   Лина говорила это невозмутимым голосом, следя за танцорами на площад-
ке.
   - Как бы то ни было, я рада, что уехала... Останься я в Верне...
   Она не закончила свою мысль и стряхнула пепел  в  голубую  фарфоровую
пепельницу. Затем Манола, разгоряченная танцем, вернулась на свое  место
и машинально вновь принялась прощупывать Терлинка:
   - О чем вы тут вдвоем судачили?
   - Ни о чем. Говорили о Жефе...
   - Бедный мальчик!.. Я выпила бы рюмочку портвейна. Чай здесь дрянной.
   Они втроем выпили портвейна. А на следующий день Терлинк в тот же час
распахнул дверь "Монико". Секунду поколебался  и  направился  к  столику
обеих женщин, где уже накоротке был встречен Манолой.
   Правда, она со всеми была накоротке. Обращалась на "ты" и к  официан-
ту, и к старшему из музыкантов, которого  время  от  времени  подзывала,
прося исполнить какую-нибудь из ее любимых мелодий.
   - Вы считаете, мадмуазель Лина, что  вам  сегодня  можно  потанцевать
еще?
   - А что тут особенного? У меня ведь все в порядке.
   Разумеется, он не считал дни, но наблюдал за нею  с  комичным  беспо-
койством, и это позволяло угадать его мысли. "Любопытно, почему она нис-
колько не подавлена. Кажется, что она вовсе не страдает. А ведь это ско-
ро произойдет, может быть, еще до конца недели... "
   Г-жа Терлинк была жестоко больна.
   - Вот ваша котлета, господин Йос. Видите, я нажарила вам целую тарел-
ку картошки... Такой крупный мужчина должен много есть.
   Яннеке зажгла лампы, потому что приближался вечер и газовые рожки уже
усеивали желтыми пятнышками поголубевший пейзаж.
   - Ну, ну, не хмурьтесь так! Мужчины всегда  слишком  нетерпеливы.  Им
кажется, что родить - все равно что кружку пива выпить.
   Она вернулась на свое место у огня, вытащила из-под кота розовое  вя-
занье.
   - Уверена, все пройдет как по маслу...
   Открылась дверь, зазвенел уже привычный Терлинку колокольчик, и вошла
Манола без пальто и шляпы, прямо с порога ответив  отрицательным  жестом
на тревожный взгляд Йориса.
   Затем по-приятельски подсела к нему за столик, поискала глазами Янне-
ке:
   - Мне тоже принесите котлету с жареным картофелем.
   - Сейчас, барышня.
   Манола пояснила:
   - Доктор, надеется, что через час-другой все кончится... Да  успокой-
тесь же! На вас лица нет.
   Сама она выглядела не лучше, но старалась развлечь себя: смотрелась в
зеркало, поправляла волосы.
   - Очень мучается?
   - А вы думали, это забава?
   Терлинк машинально продолжал есть. Картошка была  хрустящей,  но  ему
было все равно. Не обратил он внимания  и  на  то,  что  Манола  сделала
большой глоток из его стакана с пивом.
   - Принесите мне пива, Яннеке. И новый стакан господину Йосу.
   Это она с самым дружеским видом назвала его так.
   Разве, как и Яннеке, она не дружила со всеми?
   - Ну и потешный он в своей шапке и шубе! - решила  она  в  первый  же
день. - Думаешь, влюблен в тебя?
   - Он? Да ты спятила!
   - Зачем же тогда его понесло в "Монико"?
   Да, зачем его все-таки туда понесло? Знал ли он это  и  сам?  В  нем,
когда он бывал в Остенде, появлялось что-то кроткое,  даже  робкое.  Еще
точнее - смиренное! Он подходил к двум женщинам так,  словно  умолял  их
найти местечко и для него.
   - Я вам не помешаю? - И помолчав, добавлял: - Потому что если  я  ме-
шаю...
   Манола прыскала со смеху:
   - Мы бы не постеснялись сказать вам об этом, господин Йос. А пока что
дайте-ка мне лучше огня.
   Эта история с огнем всякий раз заставляла его краснеть. Каждые десять
минут Манола вытаскивала из портсигара сигарету. Терлинку  следовало  бы
это замечать, тем более что девушка смотрела на него. Так ведь нет!  Она
вынуждена была напоминать ему:
   - Разве вы не видите, господин Иос, что я жду?
   - Прошу прощения.
   Он был рассеян, хоть и не думал ни о чем определенном. Он не  спускал
глаз с Лины, лицо которой оставалось все таким же круглым, по-настоящему
девичьим - розовым, бархатистым, оживленным, с ямочками на щеках.  Вдруг
ему почудилось, что он слышит звонок, как в тот вечер  у  себя  в  доме,
когда Жеф Клаас...
   Однако она улыбалась, и вокруг царила атмосфера нежной музыки,  слад-
ких запахов портвейна и кремовых пирожных.
   Несколько раз Терлинк послушно оставался один за столом, пока обе де-
вушки танцевали.
   А чуть позже, в машине, по дороге в Верне, он опускал стекла дверцы и
вдыхал прохладный морской воздух, искал глазами светящиеся точки в пере-
ливчатом мраке и беглые штрихи бледной кисточки маяка.
   Пока он ел, Тереса исподлобья поглядывала на него, время  от  времени
вздыхала, жалобно распоряжалась:
   - Подавайте остальное, Мария.
   Иногда ему казалось, что он принес с собой частицу аромата обеих  де-
вушек. Он прикасался к себе, к лацканам пиджака, к рукам, ища  этот  за-
пах.
   - Уходите, Йорис?
   - Да, иду к Кесу.
   Как всегда! И он садился на то же место, неподалеку от игроков,  наб-
людая за партией. Медленно раскуривал сигару, пепел которой старался как
можно дольше не стряхивать.
   - Правда, что сегодня в Остенде случилась авария с трамваем?
   Особенно изощрялся в таких расспросах Стейфелс, сохранявший при  этом
иронически равнодушный вид и даже не  смотревший  на  Йориса.  А  тот  и
бровью не вел. Он знал: все все понимают. Кто-нибудь ронял:
   - В большом городе что ни день авария.
   Кемпенар пел на каждом вечере благотворительного общества, и пахло от
него все так же дурно. Но когда он приносил Терлинку почту, в  глазах  у
него поблескивал незнакомый огонек.
   - Добрый вечер, баас.
   - Добрый вечер, господин Кемпенар.
   В глубине души Кемпенар был доволен, его большие глаза блестели,  он,
втайне ликуя, то и дело проводил пальцами по губам.
   - Вчера, ближе к вечеру, дважды приходил председатель профсоюза. Пре-
дупредил, что сегодня явится снова... Вы будете в ратуше?
   - Возможно.
   Г-н Кемпенар был доволен, очень доволен! И возвращаясь к себе в  кан-
целярию, сам себе подмигивал, смотрясь в  кусок  зеркала,  висевший  над
эмалированным умывальником рядом с полотенцем, от которого пахло той  же
затхлостью, что и от всей его особы.
   - Если хотите еще картошки, возьмите у меня.  Мне  нажарили  чересчур
много.
   Непонятно было, как Яннеке зарабатывает себе на жизнь, потому что  ее
кафе всегда пустовало. А если посетители и появлялись, как,  к  примеру,
Терлинк, то это были скорее приятели, садившиеся у  огня,  чтобы  выпить
кружку пива и поболтать с хозяйкой.
   - Что вы сказали о моей картошке? - осведомилась она из кухни.  -  Не
понравилась?
   - Нет, Яннеке, понравилась. Я сказал только, что ее слишком много.
   - Лучше слишком много, чем слишком мало.
   Взгляд Манолы упал на руку Терлинка, судорожно сжавшую бумажную  ска-
терть. Затем она посмотрела на его лицо и на этот раз не рассмеялась:
   - Да не волнуйтесь вы так, господин Йос. Я же сказала вам:  все  идет
хорошо.
   Она плохо понимала, что с Терлинком. Ей случалось с задумчивым видом,
вот как сейчас, наблюдать за ним. Потом у  нее  вырывалась  какая-нибудь
коротенькая фраза, выдававшая ее мысли:
   - Правда, что у вас есть дочь?
   - Правда.
   - Какая она?
   Маноле довелось однажды проехать через Верне на машине своего  друга,
но город не вызвал у нее интереса. Ей запомнилась только  огромная  пло-
щадь, вымощенная очень мелкой брусчаткой, да дома с зубчатыми щипцами.
   - По-вашему, отец Лины обошелся с ней  как  порядочный  человек?  За-
метьте, для нее-то это счастье: теперь  ей  живется  спокойней...  Порой
Терлинк напрягал слух, как если бы мог расслышать из кафе звуки в сосед-
нем доме. Манола попрежнему пыталась вызнать, что он думает, зачем  при-
езжает каждый день и почему выказывает себя таким любезным.  Однажды  ей
показалось, что это ради нее самой. Но нет! Говорил он только о Лине. Но
разве это не еще удивительней?
   - Вы полагаете, ее отец захочет увидеть ребенка?
   - Наверняка нет.
   - Почему Жеф так поступил, хотя ему было бы нетрудно уехать с  Линой?
Терлинк, вздрогнул, сурово взглянул на нее.
   - Почему? - повторил он.
   - Да. Лина рассказывала, что он охотно уехал бы с ней.
   - У него не было никакого положения. Эти слова сказал бургомистр Вер-
не, и Йорис сам удивился им. Они прозвучали как-то странно. Манола  уди-
вилась:
   - Что это меняет? Разве теперь у него есть какое-то положение?
   Терлинку почудилось, что через стекло потянуло  свежим  воздухом.  Он
вздохнул, отодвинул тарелку, раскурил сигару.
   Бывали моменты, когда он тоже спрашивал себя, что он  делает  тут,  в
обстановке, кажущейся ему почти нереальной. Он уставился на кота,  свер-
нувшегося клубком на красной подушке  плетеного  кресла.  Кот  мурлыкал,
печка урчала. Что общего у него, Терлинка, с этой обстановкой покоя, со-
вершенно чуждой ему?
   - Ну, господин Иос, хорошо пообедали?
   Эта Яннеке говорила с ним так  непринужденно,  с  такой  сердечностью
давней приятельницы, словно они в самом деле близко знакомы!
   - Не сходите наверх посмотреть?..
   На взгляд Терлинка, Манола спустилась сюда уже слишком давно. Он  ус-
тавился в потолок так, словно комната Лины находилась прямо у  него  над
головой.
   - Если бы произошло что-то новое, меня известили бы.
   Тогда он перевел глаза на дверь. Ему было не по себе.  Хотелось  дви-
гаться. То и дело подмывало сесть в машину и вернуться в Верне, дав себе
слово, что ноги его больше в Остенде не будет.
   И вот дверь открылась. Маленькая старушка в фартуке осмотрелась,  за-
махала Маноле руками. Терлинк, как и подруга Лины, разом все понял. Лицо
его разгладилось.
   - Мальчик? - спросила Манола.
   - Девочка.
   Йорис закусил губу, стараясь не выдать своего волнения, положил сига-
ру, схватил стакан и выпил до дна.
   - Бегу наверх... Навестите ее завтра? - И видя, как он побледнел, Ма-
нола нахмурилась: - Что с вами?
   - Ничего, ничего, - буркнул он. - Сколько я должен, Яннеке?
   Шторы на всех трех окнах были опущены и образовывали как бы три  кра-
сивых золотисто-желтых экрана, по которым метались тени.
   Терлинк щелкнул дверцей машины.
   В Верне, в столовой, как всегда, был приготовлен его прибор. У  лампы
шила Тереса. Мария чистила картошку на завтра.
   При появлении Йориса она смахнула очистки с передника и направилась к
плите.
   - Я уже обедал, - объявил он.
   И весь дом словно легонько вздрогнул.
 
 
   II
 
   Спустившись в шесть утра вниз, чтобы разжечь плиту, Мария увидела под
дверью хозяев свет, остановилась и прислушалась. На лестнице было  темно
и холодно. Всю ночь дул ветер, и оторвавшийся где-то  водосточный  желоб
стучал о стену с настойчивостью, доводящей до белого каления.
   Марии почудилось, что кто-то слабо стонет, потом она услышала  харак-
терные шаги бааса по линолеуму: он в шлепанцах  расхаживал  по  комнате.
Она поскреблась в дверь. Ее не услышали, и она нажала на ручку, надеясь,
что уж это-то заметят.
   Дверь действительно распахнулась. В рамке ее стоял Терлинк с  растре-
панными волосами, со спущенными подтяжками, в шлепанцах на босу ногу,  в
ночной рубашке с красной вышивкой по вороту. Мария взглянула на постель,
шепотом спросила:
   - Что-то случилось?
   И тут кое-что поразило ее. Она вновь повернулась к Терлинку и внезап-
но почувствовала: он как-то изменился. Определить в чем  она  не  могла.
Ему много ра