находились еще четверо, но с  ними  он  ограничился  при-
ветственным жестом и сел в одно из старинных кресел, бархат которых  был
обрамлен чернозолотым деревом.
   На зеленой скатерти, покрывающей стол, - стаканы  и  пивные  бутылки.
Над головами завеса дыма. И -  люди,  покашливающие,  двигающие  ногами,
разглядывающие свои сигары, осторожно посматривающие на бургомистра.
   - Ну, Терлинк? - проронил наконец Команс,  отличавшийся  таким  малым
ростом, что сидя еле доставал ногами до полу.
   - Ну, Команс? - в тон ответил бургомистр.
   Нотариус решил перейти в атаку:
   - Что вы об этом скажете?
   Терлинк не спеша вынул сигару изо рта,  вскинул  голову  и  отчеканил
чуть ли не по слогам:
   - Скажу, что, когда товар выставляют в  витрине,  следует  проверять,
правильно ли указана его цена, потому что клиент имеет право  требовать,
чтобы товар ему продавали именно по указанной цене.
   Все призадумались. Сентенциозная фраза, казалось, удовлетворила всех,
и несколько уклончивые взгляды позволяли предположить, что каждый силит-
ся не упустить ни крупицы ее скрытого смысла. Терлинк тоже  молчал,  как
человек, сказавший все, что хотел сказать.
   Быть может, кое-кто даже заучивал фразу наизусть, чтобы  позднее,  на
досуге, поразмыслить над нею: "Когда товар выставляют в витрине... "
   Когда присутствующие увидели, что рот открыл Портер, торговец  скобя-
ным товаром, на лицах выразилось уныние. Все были уверены, что он ляпнет
глупость, и ожидания оправдались.
   - Я что-то не очень понимаю. Прежде всего, Леонард ван Хамме не  тор-
гует в розницу, и у него нет витрины.
   - Но он торгует политическими идеями и принципами - жестко  парировал
Терлинк, не давая себе труда взглянуть на спорщика.
   Разговор принимал нежелательный характер. Виноват в этом был  Портер,
который так ничего и не понял и которого  какой-то  бес  толкал  довести
свой промах до завершения.
   - Я, может, не такой смекалистый, как другие, но я не понимаю, о  чем
речь и что...
   Тут он сообразил, что нотариус Команс велит ему сесть,  и  покраснел,
как краснел всякий раз, когда допускал ошибку.
   - Я, может, не такой смекалистый... - снова пролепетал он.
   Все молчали, потому что говорить необдуманно  стало  сейчас  особенно
опасно.
   - Леонард вышел, - отважился признаться нотариус.
   - Вернее, не совсем ушел, - с нажимом произнес  Терлинк  и,  встретив
недоуменные взгляды, добавил: - Он ждет в подворотне.
   Йорис держался холодно и жестко, смотреть предпочитал на кончик своей
сигары или носки ботинок. Если все присутствующие в большей или  меньшей
степени были его противниками, если в течение двадцати лет он в одиночку
осуществлял политику оппозиции, не давая им покоя, то Леонард ван  Хамме
всегда был просто его личным врагом, и он, Йорис Терлинк, в конце концов
отобрал у него кресло бургомистра, которое сам и занял.
   Теперь он мог без обиняков объявить:
   - Он ждет в подворотне.
   В холодной сырой подворотне! За дверями! Шушукаясь с  последним  при-
верженцем, которого Терлинк не узнал.
   Ван Хамме явился в эту комнату. Предстал перед ними. Атмосфера здесь,
без сомнения, была такой же, как сейчас: сигары, стаканы с пивом, скупые
осторожные слова, сопровождаемые  взглядами,  старавшимися  не  выдавать
мысли говорящих.
   - Послушайте, Йорис... - Команс взял почти примирительный тон. -  Мне
кажется, я понял, что вы имели в виду, говоря о витрине и ценниках.
   От Терлинка не требовали уточнений, но он их сделал:
   - Я имел в виду, что, когда человек строит свое положение на  щеголя-
нии определенными принципами, необходимо...
   - Мы поняли.
   Команс, вероятно, да. Еще бы! Но другие обрадовались этому уточнению.
   - Ван Хамме, - продолжал Терлинк, - в бытность свою бургомистром  от-
дал под суд сотрудника полиции, присвоившего казенные  тетради  и  перья
для своих детей. Этот человек служит сейчас в Де-Панне  ночным  сторожем
при гараже.
   - Послушайте, Йорис...
   - Когда Йосефина Эрте забеременела, он...
   - Разрешите мне продолжать, Терлинк. Вы все такой же: говорите и  го-
ворите... Леонард ван Хамме пришел сюда сам.  Он  честно  предложил  нам
свою отставку.
   Все настороженно следили за Терлинком, потому что  на  самом-то  деле
все зависело от него. Они могли извинить или осудить от  имени  Большого
или Малого собрания, но решал в конечном счете Терлинк. И раз уж он поя-
вился сегодня здесь, среди них, значит, он что-то задумал.
   Теперь они боялись, что их сочтут чересчур снисходительными и  завтра
же или на днях на заседании городского совета обвинят в потворстве  Лео-
нарду ван Хамме.
   - Мы не приняли его отставки... Все  глаза  по-прежнему  смотрели  на
Терлинка, который даже не моргнул.
   - Мы не приняли ее, потому что наш друг Леонард сообщил нам  о  своем
решении. Вы христианин, Терлинк, господь сказал: "И если глаз твой  соб-
лазняет тебя, вырви его и брось от себя" [5]. Сегодня под вечер  Леонард
отправился на машине к сыну в Брюссель.
   На стенах старинные панели. Над  головами  вычурная  люстра,  цедящая
скупой свет. В креслах мужчины в черном, с горящими сигарами,  со  скре-
щенными или вытянутыми ногами. Седая борода нотариуса Команса,  жестику-
лирующего маленькой сухонькой рукой.
   - Леонард ван Хамме не желает отныне иметь ничего общего со своей до-
черью.
   В лице Терлинка не дрогнул ни один мускул. Он медленно повернул голо-
ву и поочередно взглянул на каждого.
   Быть может, когда взгляд бургомистра  вновь  остановился  на  розовом
кончике его сигары, он вспомнил о ван Хамме на сквозняке в подворотне.
   - Что он намерен предпринять? - сухо спросил он.
   - Как только она станет транспортабельна, он отправит ее  в  одну  из
клиник Остенде. В любом случае она имеет право на наследство своей мате-
ри, что позволит ей жить самой и воспитывать ребенка.
   - В общем, Леонард ждет внизу вашего последнего слова?
   Они не осмелились сказать "да". Однако не сказали и "нет",  а  просто
замерли неподвижно, как на картине. Тогда Терлинк словно подводя  черту,
выдохнул:
   - Ладно.
   Затем лениво поднялся и взял со стола свою выдровую шапку:
   - Доброй ночи.
   По лестнице он спустился так же медленно, как поднимался, и на первом
этаже остановился у дверей зала. Там теперь ждали  всего  три  человека,
недостаточно важных, чтобы их пустили наверх, но тем не  менее  желавших
знать. Терлинк не стал задерживаться и прервал движение лишь в подворот-
не, на расстоянии меньше метра от двух мужчин, по-прежнему затаившихся в
темноте. Он нарочно вновь раскурил сигару, хотя она вовсе не потухала, и
бросил:
   - Доброй ночи, Леонард. До завтра, господин Кемпенар.
   Он узнал секретаря городского совета. Хлопья снега  стали  плотней  и
падали медленней. На площади часы ратуши  показывали  десять  вечера.  В
"Старой каланче" погасли все лампы, кроме одной, а это означало, что по-
сетителей больше нет и Кес снимает кассу или взгромождает стулья на сто-
лы. Люди, уснувшие во всех домах города и низких строениях окрестных де-
ревень, еще не знали, но узнают поутру, что  Йорис  Терлинк  только  что
одержал самую большую свою победу.
   Истекший день оказался еще более важным, чем тот, когда он занял мес-
то Леонарда ван Хамме. Как повернулись бы события, если бы он не пошел в
собрание, не распахнул дверь на второй этаж и не сел среди членов  коми-
тета?
   Йорис повернул ключ в замке, оббил обувь о порог, повесил шубу на ве-
шалку. Войдя в спальню, отчетливо увидел, что жена смотрит на него, сле-
дя за выражением его лица одним глазом, потому что  другим  уткнулась  в
подушку. Она вздохнула.
   И опять он разделся и лег, не сказав ей ни слова. Потом, очутившись в
темноте, попытался припомнить свою фразу о витрине и этикетках:  он  был
доволен ею.
   Удивительно было одно - ему не удавалось представить себе  лицо  Лины
ван Хамме, хоть он не раз встречал ее.
   - Скажите, господин Кемпенар...
   По утрам Кемпенар выглядел опухшим, и во всем его облике было  что-то
ущербное. Он наверняка плохо спал, вскакивал в последнюю минуту, не  да-
вая себе труда умыться, и одевался наспех в слишком холодной комнате.  В
ратушу он приходил с набрякшими веками, розовыми пятнами на бледном лице
и криво завязанным галстуком.
   - Вы прекрасно поступили, морально поддержав Леонарда ван  Хамме.  Он
очень в этом нуждался, не правда ли?
   - Клянусь вам, баас...
   - В чем, господин Кемпенар?
   - Что я сделал это не нарочно. Я пошел в собрание, как все. Собирался
вернуться пораньше, потому что у моей жены снова боли в животе. Господин
ван Хамме стоял у ворот. Я работал с ним в бытность его бургомистром. Он
мне и говорит: "Хюберт, не будете ли добры побыть минутку со мной? "
   Продолжая говорить, Кемпенар тем не менее заметил, что Йорис  Терлинк
выглядит более усталым, чем обычно. День был ледяной. Снежные вихри мяг-
ко бились в окно, и площадь была вся белая, кроме тех мест, где проезжа-
ли телеги, оставляя после себя следы, похожие на черные рельсы.
   - Скажите, господин Кемпенар, как друг Леонарда ван Хамме...
   - Я не решился бы утверждать, что я его друг.
   Терлинк через плечо секретаря смотрит на Ван де Влита,  застывшего  в
своей золоченой раме.
   - Вы ведь казначей его певческого общества, не правда ли?
   - Я музыкант и...
   - Впрочем, это не важно!.. Составить ему компанию в трудную минуту он
попросил вас. К тому же, господин Кемпенар, вы один из тех жителей  Вер-
не, кто наиболее осведомлен обо всем, что происходит в городе.
   Точно так же, тем же равнодушным тоном, с тем же бесстрастным  лицом,
Терлинк атаковал и своих противников в городском  совете,  выбирая  нас-
только окольные пути, что люди с тревогой спрашивали себя, куда он гнет.
   - Я хочу задать вам почти что служебный  вопрос,  господин  Кемпенар.
Гостиницы Верне не могут принять постояльца, не заполнив на него карточ-
ку в полиции. Сотрудники последней охраняют нравственность в  обществен-
ных местах. Исходя из этого, известно ли вам,  где  встречались  барышня
ван Хамме и Жеф Клаас?
   Голос бургомистра зазвучал резче, что удивило Кемпенара. Терлинк ред-
ко выказывал чувства вообще, и определить, каково оно в  данных  обстоя-
тельствах, было особенно трудно.
   Секретарь понурился.
   - Слушаю вас, господин Кемпенар.
   - Я никогда не видел их вместе.
   - Бесспорно. Но вы знаете все. Каждый вечер, выходя отсюда, вы  захо-
дите в маленькое кафе, куда стекаются все новости города.
   Значит, Терлинк и это знал, хотя до сих пор даже намеком себя не  вы-
дал! Действительно, каждый вечер - по крайней мере зимой, потому что ле-
том Кемпенар боялся, что его заметят, - он появлялся у Анны в  маленьком
кафе у канала, где, по слухам, кое-кому позволялось заходить на  хозяйс-
кую половину.
   - Итак, господин Кемпенар?
   - Поговаривают... Только это ведь сплетни... Молодой человек, похоже,
забирался во двор, перепрыгивая через ограду вокруг стройки.
   - Значит, она принимала его у себя в спальне?
   - Вы знаете, что господин ван Хамме очень занятой человек. Ему неког-
да заниматься своими детьми.
   Еще бы, черт побери! Он же хотел быть хозяином всего города,  предсе-
дателем всех обществ, первым всюду! У него в семье из поколения в  поко-
ление все были богатеями, по выражению старой г-жи Терлинк.
   - Что же он сказал вам, господин Кемпенар?
   И Терлинк посмотрел в глаза собеседнику, словно угрожал ему: "Мне от-
лично известно, что ты за ван Хамме и против меня. Я знаю, что  ты  меня
ненавидишь. Знаю, что передаешь ему все происходящее  в  ратуше.  Но  ты
труслив и теперь предаешь ван Хамме, потому что сейчас хозяин  положения
- я".
   - Он был очень подавлен, особенно из-за сына...
   Если бы Кемпенар мог издали попросить прощения у ван Хамме, он сделал
бы это. Но перед ним Терлинк, и секретарь был вынужден говорить.
   - Он вправду уехал под вечер к сыну. Тот, конечно, очень расстроен...
Когда хочешь сделать военную карьеру, да еще при дворе, куда как  непри-
ятно узнать, что твоя сестра учинила такую глупость...
   Терлинк ненавидел их. Ему трудно было это скрывать. Лицо его, несмот-
ря на всю свою невозмутимость, побледнело. Он смотрел на Ван де Влита и,
казалось, говорил ему: "Видишь, это все же битва! Но здесь я, и со  мной
они не сладят! "
   Ван де Влит был слишком розовощек и носил не в меру симпатичные  уси-
ки. Он подарил коммуне все принадлежавшие ему польдеры, а также  пытался
покончить с бедностью - вот почему его избрали бургомистром, и это  было
справедливо, не стань он чем-то вроде святого. Настал день,  когда  люди
устали от своего вечно одинакового святого и перекинулись на сторону на-
чальника службы дамб, тех самых дамб, что Ван де Влит построил  на  свои
деньги и подарил городу.
   Начальник заставил избрать себя бургомистром и  снял  портрет  своего
бывшего хозяина. Ван де Влит нашел себе приют в Тенте и умер там  бедня-
ком, а полувеком позднее вернули на прежнее место его портрет и торжест-
венно почтили память художника.
   - Скажите еще, господин Кемпенар...
   Тут бургомистр осекся. До них донесся звон колокола, но это  был  со-
вершенно особый звон - погребальный. Терлинк посмотрел, который час  по-
казывает лежащий перед ним хронометр.
   - Жеф? - спросил он.
   Его собеседник перекрестился. Йорис, помедлив, также поднес  руку  ко
лбу, груди, плечам.
   - Его, конечно, не отпевали в церкви?
   - Нет, баас. Мать его, кажется, просила, чтобы тело благословили хотя
бы у могилы...
   - Отказали?
   - Да, баас.
   - Вам известно, когда Лина выйдет из больницы?
   - Говорят, ее можно будет перевезти послезавтра.
   Йорис встал, еще раз взглянул на Ван де Влита и дважды обошел  вокруг
письменного стола, а секретарь с жалким видом стоял посередине истоптан-
ного ковра.
   - Чего вы ждете, господин Кемпенар?
   - Виноват, я думал...
   - Внесите мать Жефа Клааса  в  списки  отдела  благотворительности...
Впрочем, нет, не вносите.
   - Да, баас... Я хотел сказать "нет"... Словом, я ее не внесу.
   И обмякший, опухший секретарь вышел, пятясь и обнажая гнилые  зубы  в
фальшивой улыбке. Снегопад становился все гуще. Нетрудно  было  предста-
вить себе кладбище, по которому торопливо движется катафалк с  семенящей
за ним женщиной.
   Йорис Терлинк был в плохом настроении. Стоя у окна, он как бы  возвы-
шался над площадью, где под тонким слоем снега угадывались  тысячи  штук
брусчатки.
   Он увидел, как на другой стороне площади из своей улицы вышел адвокат
Мелебек и направился прямо к ратуше, оставляя за собой черные следы  ша-
гов.
   Терлинк успел бы уйти. Чуть было так и не сделал. Затем,  словно  хо-
зяйка, услышавшая, что в квартиру звонят, окинул взглядом  кабинет,  пе-
реставил один из стульев и принял позу в своем плетеном кресле:
   - Войдите, господин Кемпенар. В чем дело?
   - Господин Мелебек хотел бы...
   - Скажите, что я тотчас его приму. Я позвоню.
   Йорис взглянул на хронометр и решил, что заставит адвоката ждать ров-
но семь минут. Чтобы убить время, почистил себе ногти самым узким лезви-
ем своего перочинного ножа. Потом подумал, что с адвоката довольно будет
шести минут, и позвонил:
   - Пригласите господина Мелебека.
   Мелебек, сын железнодорожного служащего, всегда  был  в  монастырской
школе первым учеником, поэтому его предназначили для духовной карьеры  и
дали ему стипендию в коллеже.
   Лицо у него было бледное, лоб чересчур высокий и широкий,  нос  длин-
ный, глаза близорукие, очки в стальной оправе.
   В конце концов его покровители решили,  что  он  принесет  им  больше
пользы как мирянин, и сделали его адвокатом епископства.
   - Здравствуйте, Мелебек.
   - Здравствуйте, Терлинк. После разговора вчера вечером я подумал...
   Под мышкой у него, как всегда, торчал портфель: это была  его  мания.
Он не пил, не курил. За пять лет брака прижил четырех детей.
   - После вашего ухода мы встали исключительно на точку  зрения  общего
интереса.
   - Не сомневался в этом, Мелебек.
   Они не выносили  друг  друга.  Для  Терлинка  Мелебек  был  в  совете
единственным противником, столь же хладнокровным, как он сам.
   Мелебеку Йорис представлялся прежде всего тем человеком, каким  хотел
бы стать сам адвокат; во всяком случае, бургомистр загораживал ему доро-
гу и был нечувствителен к его иронии.
   - Очень мило с вашей стороны, Терлинк, что вы не сомневаетесь в этом:
мы ведь все - и вы также - работали для общего блага,  верно?  Вчера  мы
были взволнованы, да, поистине взволнованы, видя, как вы поспешили к нам
в такой трудный момент...
   Терлинк вновь раскурил сигару.
   - И мы поняли, что вместе с нами вы хотите избежать скандала, который
лишь внесет смятение в души. Поэтому, как вы сами видели, все без  коле-
баний согласились резать по живому...
   Йорис поднял голову. Слово Мелебека подействовало на него, словно вид
ножа, врезающегося в тело, и он, сам того не желая, вспомнил  ямочки  на
лице Лины ван Хамме, черты которой разом ожили перед его внутренним взо-
ром.
   - Не следует только допускать, чтобы столь прискорбный факт после по-
добного решения использовали в избирательных целях.
   - Что вам поручили мне передать?
   - Вы пробудете бургомистром самое малое еще три года.  Ван  Хамме  не
собирается больше выставлять свою кандидатуру.
   - Вот как?
   - Вас просят об этом - проявить  христианское  милосердие  и  не  ис-
пользовать в политической борьбе...
   - Говорите, говорите, Мелебек.
   Молчание.
   - Что вы решили, когда я пришел вчера вечером?
   - Мы лишь...
   - Полно врать, Мелебек. Решение принимали не только вы, но и Леонард.
И сын Леонарда. Один ни за что не хотел терять свое положение  в  Верне,
другой - в армии. А поскольку для этого нужно было пожертвовать Линой...
   - Терлинк!
   - Что "Терлинк"? Уж не посмеете ли вы утверждать, что  это  неправда?
Все, вы, сговорившись с ван Хамме, тоже хотели, чтобы он пожертвовал Ли-
ной. Вы вспомнили стих, процитированный Комансом: "Если глаз  твой  соб-
лазнит тебя..." Он отбросил его от себя. И другой глаз тоже. А сверх то-
го - и остальное тело...
   - Что это означает? - холодно осведомился Мелебек.  -  Вы  отказывае-
тесь?
   - От чего?
   - От обязательства.
   - Какого?
   - Не пользоваться этим прискорбным происшествием в своих политических
целях.
   Опять звук погребального колокола. Новые похороны.
   - Испугались?
   - Я этого не говорил.
   - Что вы предлагаете мне взамен?
   - Место на следующем собрании.
   - Место ван Хамме?
   - Или кого другого. Кто-нибудь подаст в отставку, чтобы уступить  вам
свое кресло.
   - Обещаю.
   Мелебек заерзал на стуле, переложил портфель на колени:
   - Но мне поручено...
   - Заставить меня дать письменное обязательство?
   - Просить вас... да... В общем, дать гарантию, что...
   Терлинк взглянул на Ван де Влита, словно спрашивая у него  совета,  и
схватил перо.
   "... обязуюсь никогда не намекать ни в публичных выступлениях,  ни  в
частных разговорах на... "
   - Скажите, Мелебек...
   Адвокат не шелохнулся.
   - Вам еще не приходило в голову выставить свою кандидатуру в  депута-
ты?
   Молчание. Однако Мелебек побледнел.
   - Вот ваша бумажка. Давайте мою.
   И вот Терлинк прочел ручательство в том, что до истечения трех  меся-
цев он станет dijkgraves, следовательно,  членом  верховной  корпорации,
которая посредством плотин распоряжается водой как из моря, так и с  не-
ба.
   - Если увидите Леонарда, скажите ему...
   Терлинк поискал формулу вроде той, где поминались витрины и  ценники,
но не подобрал ничего подходящего.
   - Нет, ничего ему не говорите. До свидания, Мелебек.
 
 
   IV
 
   - Удачного и счастливого года, Йорис!
   Дважды ткнувшись ротиком в шершавые щеки  мужа,  она  произнесла  эти
слова таким жалобным голосом, таким проникновенным тоном, что, казалось,
они означали: "Один страшный год кончился, начинается другой,  не  менее
страшный, мой бедный Йори