кий. - До сих пор насчет тебя нет никакого шума... А за  что  ты
привлекался в первый раз?
   - Оскорбление полицейского словом и действием.
   - А во второй?
   - Сцапали во время мордобоя в баре "Модерн" и нашли в кармане пушку.
   - Так вот тебе дружеский совет: не попадайся в третий раз.  Чует  мое
сердце, тут уж гладко не обойдется...
   Ты слишком зарвался. Слишком бахвалишься.
   Малыш Луи вежливо приложил руку к кепке, которой не снимал, и, выйдя,
постоял секунду на пороге, чтобы посмотреть на бездельников и посмеяться
над ними.
   Полчаса спустя Луи уже сидел в автобусе рядом  с  Констанс.  Это  он,
решив уехать, предложил:
   - А не вернуться ли в Ниццу?
   Потом спросил, глядя в сторону:
   - У вас нет машины?
   - Была. Но приходилось держать шофера...
   Ладно! Учтем и запишем. Про машину можно будет и после. А  пока  надо
ехать в автобусе вместе с кучей иностранцев, которые пялят глаза в  окна
и восторгаются по любому поводу.
   Было жарко. В воздухе пахло эвкалиптами и пылью.
   Укачиваемая машиной, Констанс мечтательно  улыбалась,  словно  видела
прекрасные сны, но вдруг пробуждалась, оглядывалась вокруг, как бы желая
удостовериться, что Малыш Луи и в самом деле рядом с ней.
   Когда они приехали в Ниццу и вышли из автобуса на площади Массена, он
пробормотал:
   - Надо бы взять такси...
   Она возразила:
   - Но это же совсем рядом!
   Он не настаивал. Мысли его сейчас были заняты совсем другим.  Однако,
когда пришлось  тащиться  несколько  кварталов  с  тяжелым  чемоданом  и
дурацкой картонкой для шляп, он невольно подумал, уж не скупа ли она.
   Но, не побывав у нее в доме, рано судить. А дом  и  вправду  оказался
неподалеку:  нужно  было  пересечь  площадь  Альберта   I,   пройти   по
Французской улице и свернуть направо, на тихую улочку с большими желтыми
домами, как две капли воды похожими друг на друга.
   - Не забыла ли я ключ в чемодане?  -  жеманясь,  охнула  запыхавшаяся
Констанс. Она едва поспевала за ним. - Я ужасно беспамятная.
   Он ничего не ответил, но поглядел на нее с отвращением. Она этого  не
заметила. Она была счастлива. Излучала счастье, поглядывая на окна домов
по обеим сторонам улицы в надежде, что кто-нибудь увидит, как  она  идет
вместе со своей добычей.
   - Вот и пришли. Подожди.
   На прикрепленной к дому мраморной доске значилось: "Вилла Карно", и с
первого  взгляда  можно  было  понять,  что  здесь  сдают  меблированные
комнаты. Возле входной двери  на  указателе  были  обозначены  имена  по
крайней мере тридцати жильцов, и среди  них  акушерка,  врач  с  русской
фамилией, массажистка, учитель пения.
   Лестница была тоже мраморная.  Констанс  поднялась  на  третий  этаж,
свернула влево по коридору, облицованному уже искусственным мрамором, и,
остановившись у одной из дверей, стала искать ключ.
   Дверь из  соседней  квартиры  приоткрылась,  и  Малыш  Луи  разглядел
растрепанную девушку в накинутом на  плечи  халатике.  Ее  темные  глаза
встретились с ее глазами.
   - Кто это? - спросил он, как только они вошли в квартиру.
   - Да ну, форменная цыганка... Послушай, Луи!
   - Что?
   - Ты ведь не станешь бегать за соседками, не правда ли?
   Она сказала это шутливо, но он  почувствовал  в  ее  голосе  ревнивые
нотки. Поставив на пол чемодан и картонку со шляпами, он  пошел  к  окну
поднять шторы и бросил на ходу:
   - Запомните раз и навсегда: я не выношу вопросов насчет того,  что  я
делаю.
   - Ты опять сказал "вы"! :
   - Ну ладно, пусть будет "ты", если это тебе приятно.
   - Злюка!
   К черту! Никакого сюсюканья! Никаких слез  и  слюнявых  поцелуев,  на
которые она не скупилась, тогда как он задыхался, прижатый к ее  пышному
бюсту. У него есть дела поважнее. Малыш Луи глядел по сторонам,  еще  не
понимая, доволен он или нет.
   - Это гостиная?
   - Здесь только три комнаты и прихожая... Если уедет Нюта, можно будет
занять и ее квартиру.
   - Это та соседка?
   - Да. Погоди... Не обращай внимания на беспорядок... Когда я уезжала,
мне и в голову не приходило, что я вернусь не одна.
   Она боялась, как бы у него не сложилось дурное впечатление, все время
суетилась, то переставляла безделушки, то взбивала подушку в кресле.
   - Не заходи пока в спальню. Я сначала посмотрю...
   Ей-богу, все это было и не хорошо и не плохо! Все  это  было  в  духе
дома и его владельца, чье  имя  значилось  на  мраморной  доске.  Стиль,
распространенный в  Ницце  в  начале  двадцатого  века:  много  плюша  и
подделки под бронзу, повсюду темные ткани, безделушки  из  перламутра  и
узорчатые стекла.
   Над камином висел портрет мужчины с квадратным лицом, седыми волосами
и розеткой ордена Почетного легиона в петлице.
   - Можешь войти. Завтра везде будет убрано.
   Спальня в стиле рококо,  довольно  приятная,  обита  голубым  шелком.
Посредине комнаты его уже ожидала Констанс. Она успела набросить на себя
пеньюар.
   - Дорого платишь?  -  спросил  Малыш  Луи,  внимательно  осматриваясь
вокруг.
   - Шестьсот франков в месяц. Плюс налоги...
   - А третья комната?
   - Там еще нужно устроить. До сих пор она служила кладовой.
   Это была тоже спальня, но окнами  во  двор,  предназначенная,  должно
быть,  для  прислуги.  Вся  меблировка  состояла  из  железной  кровати,
хромоногого умывальника и шкафа с маленьким зеркалом.  Повсюду  валялись
чемоданы, безделушки, ломаные стулья, рамки с портретами и акварелями.
   - Мебель можно будет сменить, - заторопилась Констанс. - Если сделать
со вкусом, получится прекрасная мужская спальня...
   Малыш Луи не ответил ни "да" ни "нет".  Он  раздумывал,  взвешивал  и
наконец спросил:
   - А кухни здесь нет?
   - Есть, но совсем крошечная.
   Он увидел нечто вроде стенного шкафа с плиткой и стоящими рядом плохо
вымытыми кастрюлями.
   - А кто этот тип, что висит в гостиной?
   - Какой?
   - Не строй из себя дурочку. Тот, с волосами бобриком и с орденом.
   - Сейчас объясню.
   Он снял пиджак и продолжал осмотр.
   - Ты слушаешь?
   - Конечно.
   - Я ведь говорила тебе, что была  замужем.  Я  не  солгала.  Я  вышла
замуж, когда мне едва исполнилось семнадцать лет...
   Все это было ему до лампочки, и он продолжал открывать  шкафы,  чтобы
посмотреть, что есть внутри.
   - Позднее я познакомилась с одним человеком, лицом  значительным.  Он
был женат, и я стала его любовницей. Тогда-то я и  поселилась  в  Ницце,
имела виллу, машину, дворецкого... Что ты сказал?
   - Я? Ничего.
   - Он умер.
   Ей хотелось, чтобы Малыш Луи хоть минутку постоял спокойно, но он  не
мог удержаться на месте и переходил из комнаты в комнату.
   - Один из его друзей...
   - Ладно. Короче. Сколько их у тебя было?
   -  Трое.  Все  очень  хорошие,  солидные   люди.   Последний   -   из
дипломатического мира.
   - Часто он приходит?
   - Два раза в месяц. В первую и третью пятницу.
   - И остается здесь ночевать?
   - Да, - призналась она, краснея.
   - А как с хозяйством?
   - Не понимаю.
   - Я спрашиваю: кто занимался хозяйством?
   Казалось, это сбило ее с толку, а он  был  уверен,  что  она  тут  же
солжет.
   - Недавно я отказала горничной: обнаружила, что  она  ворует.  Другую
найти еще не успела. А пока по утрам мне помогает привратница.
   Ясно. Он все понял и представил себе ее утром, в комнате с  открытыми
окнами, когда она проветривает постельное белье, суетится в пыли, волосы
повязаны платком, на ногах шлепанцы.
   - А ешь ты дома?
   - Только в полдень. По вечерам я ухожу. На углу есть ресторанчик, где
обедают только завсегдатаи, чаще всего русские. Люди очень порядочные.
   Он вдруг схватил с постели свой пиджак, кинул его на руку и буркнул:
   - До скорого!
   - Ты уходишь?
   - Да, пока ты немного приберешь в моей комнате.
   - Вернешься?
   Он пожал плечами. Ну конечно, вернется! Он позволил проводить себя до
площадки, запечатлеть  на  щеке  влажный  поцелуй,  посмотрел  на  дверь
соседки и, посвистывая, направился к лестнице.
   Прочитав фамилии всех жильцов, вывешенные на доске в коридоре первого
этажа, Луи вышел на  улицу,  поискал  ближайший  ресторанчик  и  как  бы
невзначай задал несколько вопросов хозяину.
   Затем  за  круглым  столом  на  террасе  бара,  стены  которого  были
выкрашены в бледно-голубой цвет, он с  трудом  нацарапал  плохим  пером,
поминутно сажая кляксы и дырявя бумагу:
 
   "Дорогая Люлю!
   Не удивляйся, что пишу тебе с Ниццы. Я здесь совсем  не  потому,  как
может тебе показаться. Я познакомился с очень приличной  дамой,  которая
устроила мне комнату у себя в квартире.
   Так вот, когда я пишу "очень приличной дамой"...  Прежде  всего,  она
сказала мне, что зовут ее Констанс д'Орваль, но когда я невзначай глянул
в документы, то увидел, что  по-настоящему  ее  звать  Констанс  Ропике.
Усекла?
   Посмотрим, что это даст. У нее, бьюсь об заклад, не  все  дома,  и  я
подозреваю, что она прижимистая.
   Все же сходи ко мне, возьми  мой  костюм,  рубашки,  носки,  сложи  в
чемодан и перешли на вокзал в Ниццу, а я схожу и получу.
   Пока никаких сведений  от  друзей  нету.  Если  чего-нибудь  узнаешь,
напиши мне сразу до востребования. Я буду  заходить  туда  каждый  день.
Заодно пришли мне деньжат, так  как  не  знаю,  когда  получу,  что  мне
причитается...
   Надеюсь, что Жэн у тебя не был. А если придет, скажи ему от меня, что
ему не поздоровится.
   Передай привет мадам Аделъ.
   Целую".
 
   Он отправил письмо, завернул в парикмахерскую, побрился, постригся  и
вышел, распространяя приятный запах лосьона.
   Газеты писали об ограблении почты в Лаванду и  утверждали,  что  воры
похитили около двухсот десяти  тысяч  франков.  Одну  из  машин  удалось
обнаружить на перевале Эстерель в Трейа. Другую опознал  ее  владелец  в
Тулоне. Она стояла неподалеку от того места, откуда была украдена.
   "Г-н Баттисти, известный полицейский  комиссар,  допросил  многих  и,
кажется, напал на след..."
   Воздух  был  сладкий,  как  в  кондитерской,  а  город  пестрел,  как
конфетные обертки. Малыш Луи улыбнулся при мысли, что сейчас Констанс, с
помощью консьержки разумеется, готовит ему комнату.
   Потом вспомнил о такси, которое она не  захотела  брать,  о  реплике,
брошенной ею, когда соседка приоткрыла дверь, и взгляд его стал суровым.
   - Надо будет ее вышколить, - буркнул он.
   Малыш Луи хорошо знал Ниццу, бывал здесь  много  раз,  но  чувствовал
себя в этом городе не  так  свободно,  как  в  Марселе  или  Тулоне.  Он
недоверчиво оглядел террасы кафе, заполненные посетителями - мужчинами в
белых брюках и панамах, пожилыми женщинами вроде Констанс, - и чуть было
не зашел в казино на молу, но вовремя обнаружил, что в  кармане  у  него
всего 50 франков.
   Он покинул виллу Карно в  четыре  часа,  а  теперь  было  уже  шесть.
Английская набережная кишела гуляющими, маленький гидроплан  то  и  дело
поднимался и опускался с оглушительным шумом.
   "А не позвонить ли сестре?" - подумал он. Такое желание  возникало  у
него, когда было муторно на душе.
   Нужно  дать  Констанс  время  хорошенько  убрать  комнату,  а  заодно
показать ей, что у него в городе есть дела.
   Он вошел в телефонную  кабину  и  попросил  соединить  его  с  "Баром
друзей" в Ласене.
   Сестра Луи, на три года старше его, вышла замуж за хозяина бара. Дела
шли хорошо. Бар был расположен как раз напротив судоверфи.
   - Это кто?.. Маргарита?.. Да, это я, Луи... Что ты сказала?.. Нет, из
Ниццы... Объясню после... Фернандома?..
   Скажи ему, что все идет хорошо... Да... Баттисти попытался взять меня
на крючок, да ничего не вышло... Алло!
   Послушай! Если ты увидишь одного из тех... Поняла?.. Я не хочу, чтобы
меня дурачили. Вот и все... До свидания, Рита!
   Всего ничего проехал в автобусе, каких-то несколько километров, а все
равно как в чужой стране. В Тулоне не меньше пяти десятков  баров,  куда
он может зайти и где  каждый  подаст  ему  руку.  В  Марселе  достаточно
прогуляться пять минут, чтобы встретить знакомых. И во всех этих местах,
вплоть до Лаванду, везде, где можно найти кабачок и партнеров по игре  в
шары, он чувствовал себя как дома.
   Он решил  зайти  в  кино,  потом  отыскал  ресторанчик,  где  отведал
равиоли, а в одиннадцать часов еще  прогуливался  по  проспекту  Победы.
Засунув руку в карман,  он  вертел  зажигалку,  а  когда  увидел  тесную
лавчонку ювелира, еще открытую  в  такой  поздний  час  для  неудачливых
игроков, не удержался и зашел.
   - Сколько может стоить эта вещица? - спросил он.
   Женщина за прилавком, еврейка лет  сорока,  оглядела  его  с  ног  до
головы:
   - Хотите продать?
   - Если дадите подходящую цену.
   - А у вас есть удостоверение личности?
   Он улыбнулся, сообразив, в чем дело:
   - Не бойтесь, я ее не украл.
   - А я ничего и не говорю...
   - Если бы и сказали, я все равно бы не обиделся.
   Сколько дадите?
   - Могу предложить триста франков.
   - Значит, стоит тысячу.
   - Может быть, если покупать. Но когда продаешь...
   - Давайте!
   - Наличными не имею права. Оставьте ваш  адрес,  и  вам  перешлют  по
почте. Так полагается.
   Он подумал и сказал:
   - Нет, так не пойдет.
   Если бы ему дали эти триста франков здесь, на месте, он  бы  решился,
но раз нужно ждать...
   Самое забавное, что ему все  время  приходила  на  ум  та  смуглянка,
которая, приоткрыв дверь, встретилась с  ним  взглядом.  Нужно  будет  в
ближайшее время рассмотреть ее поближе...
   Ладно. Хватит шататься по городу. Он  направился  к  вилле  Карно  и,
добравшись до третьего этажа, увидел Констанс, которая дожидалась его  у
приоткрытой двери.
   - Входи быстрее! А я уж думала, что ты  не  вернешься,  -  прошептала
она. - Где ты пропадал так долго?
   Констанс успела переодеться.  Теперь  на  ней  был  лиловый  пеньюар,
отороченный  белым  пухом,  что  придавало  ей  отдаленное  сходство   с
епископом.
   - Ты где-нибудь поел?
   - Черт возьми, а как же!
   - А я тебе здесь приготовила.
   Она и вправду все приготовила. На лампы были надеты шелковые абажуры,
на круглом столике  его  дожидался  ужин  -  холодный  цыпленок,  салат,
половина лангуста, бутылка вина.
   - Ты в самом деле не голоден?
   Она улыбнулась,  все  еще  надеясь  увидеть  жест  благодарности  или
умиления.
   Но он, бог весть с чего, захандрил и только пробурчал:
   - А чем занимается твой кормилец?
   - Мой?..
   - Да, тот старик, что на портрете.
   - Я же тебе говорила: он на дипломатической службе.
   Малыш Луи не прочь был разузнать поточнее, но в  эту  минуту  он  уже
открыл дверь своей комнаты, где  произвели  генеральную  уборку  и  даже
поставили на стол цветы.
   - Спать охота, - сказал он, стоя на пороге.
   - Уже?
   - Да. Кстати, мне нужен ключ от квартиры.
   - Я закажу второй.
   - Хорошо. Спокойной ночи.
   Он обернулся, подумал и задал вопрос, который пришел ему в голову:
   - Интересно, сколько стоила зажигалка?
   - Не знаю. Мне ее подарили.
   - Кто? Тот, что на портрете?
   Почему это ее смутило?
   - Вернее...
   - Так все-таки тебе ее подарили или ты сама купила?
   - Я ее купила, когда однажды выиграла в казино.
   - А ты играешь?
   - Немного... То есть почти каждый вечер...
   - Сколько?
   - Что сколько?
   - Сколько ты за нее заплатила?
   - Тысячу четыреста франков. Она стоила полторы, но я поторговалась.
   Тут он внезапно отрезал:
   - Спокойной ночи!
   И, не глядя на нее, закрыл дверь, уселся на железную кровать  и  стал
снимать туфли.
   Он прекрасно знал, что она здесь, стоит за  дверью,  прислушиваясь  к
малейшему шороху, надеясь, что он передумает, но слишком многое было ему
здесь не по душе, и он, сердитый, предпочел лечь, погасил свет  и  долго
не закрывал глаза, рассматривая  тени  двух  толстых  ступней  на  яркой
полоске, просачивавшейся из-под двери.
 
Глава 3 
 
   Когда он вышел из автобуса на Рыночной площади в Йере, с виду это был
прежний Малыш Луи - в той же белой кепке, в  тех  же  узконосых  туфлях,
которые, казалось, едва касаются земли. С обычным для него позерством он
окидывал людей небрежным взглядом.  Так  смотрит  кинозвезда  на  толпу,
встречающую ее восторженными взглядами.
   Проходя мимо пивной, он заметил там за круглым столиком двух  парней,
с которыми был немного знаком, но не остановился, а  только  помахал  им
рукой и пошел дальше, по направлению к улице Рампар.
   Было два часа дня. Улица, мощенная  крупным  булыжником,  тянулась  в
гору. Нещадно палило солнце, и Малыш Луи, который не выносил пота, через
каждые несколько шагов останавливался. Прохожие  теперь  попадались  все
реже, и он уже не старался согнать с лица  суровое,  недоверчивое,  быть
может, даже тревожное выражение.
   Прежде всего, почему Луиза целую неделю не отвечала  на  его  письмо?
Кроме того, почему в газете  "Пти  Марсейе"  не  появилось  условленного
объявления: "Продаются красивые голуби. Обращаться..."?
   Потеряв терпение, он однажды утром позвонил Луизе: в  это  время  она
спит и ее можно застать дома. Ему  пришлось  долго  ждать,  наконец  она
сняла трубку, и он с трудом узнал ее голос:
   - Это ты?.. Какой ты неосторожный! Я тебе напишу.
   Больше она ничего не сказала, но через несколько дней он  получил  от
нее письмо:
 
   "Приходил Жэн и, кажется, был недоволен. Он велел сказать,  чтобы  ты
сидел и не рыпался, пока не позовут.
   Приезжать сюда не нужно".
 
   На улице Рампар вообще не было прохожих. В тени мастерской  с  синими
стеклами что-то строгал столяр.
   Наконец Малыш Луи подошел к большому дому на углу, ставни в доме были
закрыты.
   Город здесь уже кончался. Палисадники были окружены старыми каменными
стенками, а метрах в двухстах уже начинались поля.
   Малыш Луи увидел трех женщин, лежащих в шезлонгах.  Четвертая  сидела
на пороге. Был час отдыха, сиеста.
   Из-под их пестрых  пеньюаров  выглядывали  голые  ляжки  и  кружевные
сорочки - профессиональная примета. Чуть дальше на тротуаре играли дети.
   Четыре женщины разом оглядели Малыша Луи; та, что сидела  на  пороге,
вскочила и сказала:
   - Ты что, разве не получил от меня письма?
   Он пожал плечами, не вынимая рук из карманов и сигареты изо  рта,  не
поздоровался, хотя был знаком со всеми присутствующими, и приказал:
   - Пошли!
   Он увлек ее в полутемную залу, где возвышалось огромное  механическое
пианино и где играла в куклы шестилетняя девочка, дочь хозяйки.
   - Сядь!
   - Да что с тобой? -  Луиза  прикрыла  бледно-голубую  рубашку  полами
пеньюара.
   Это была брюнетка с очень светлой, тонкой и гладкой  кожей,  покрытой
легким пушком. Она села за столик, а Малыш Луи поместился напротив нее.
   - Я же тебе писала, чтобы ты не приезжая.
   - Писала.
   Он не улыбался и  даже  не  пробовал  пустить  в  ход  свое  обаяние.
Напротив, глядел на Луизу сурово и упорно молчал, дожидаясь,  чтобы  она
смутилась.
   Так и вышло. Она попыталась улыбнуться и снова спросила:
   - Да что с тобой?
   Они  сидели  у  открытого  окна.  Шторы  были  опущены,  но  все-таки
пропускали свежий воздух и свет. Девочка время от времени бросала игру и
внимательно разглядывала обоих.
   - Объяснений - вот чего я от тебя жду.
   - Я же тебе писала: приезжал Жэн.
   - Ну и что?
   - Он в ярости.
   Из-под пеньюара снова показалось  голубое  кружево,  выделявшееся  на
матовой коже молодой женщины, от волос ее приятно пахло вербеной.
   - С чего бы это?
   - Говорят, ты натворил много глупостей. Прежде всего, после окончания
дела оставался в Лаванду и там выпендривался, а потом нахально  держался
с комиссаром Баттисти. Он считает,  что  самая  пора  упрятать  тебя  за
решетку.
   - А еще в чем я виноват?
   - А еще ты наговорил лишнего. По словам Жэна, иначе быть не  может...
Позавчера полиция устроила облаву в баре "Экспресс" и все там перерыла.
   Он вздрогнул от волнения, но постарался не выказать своих чувств.
   - Баттисти признал, что был донос. Вроде бы хозяин казино, возле мола
в Ницце, посоветовал хорошенько пошарить в