а, а открыл другого.  И  что  я  все  еще  ничего  не
понимаю толком.
   Вернулся Ленчик.
   - Там полно воды! - доложил он. - Механик  уже  притопил  судно.  Видать,
догадался.
   Теперь   мы   сидели   как   в   ловушке.   Механик   во   всем   проявил
предусмотрительность. Вот гад... Хитрый, ловкий, безжалостный!
   - Скорее всего он еще некоторое  время  будет  держать  на  норд-вест,  в
нейтральные воды, - сказал  Кэп.  -  А  потом  спустит  лодку  с  подводными
крыльями. Скорость у  нее  высока,  на  море  штиль.  Отыскать  такую  лодку
чрезвычайно трудно, а до чужих берегов недалеко...  Может,  и  вовсе  утопит
"Онегу". Чтоб свидетелей не нашли...
   Сверху,  из  решетчатого  "фонаря"  над  тамбуром,  падал  тусклый  свет.
Грохотал на форсированном режиме дизель.  Как  выбраться  из  этого  отсека,
ставшего тюремной камерой? Отверстия в "фонаре" слишком малы...
   Я оглядел своих товарищей: .аккуратного,  как  всегда,  Лешу  Крученых  в
белоснежной рубашке; Ленчика, уткнувшего голову в колени;  Валеру,  который,
несмотря на боль, держал забинтованную  руку  кулаком  вперед,  как  боксер,
сумевший подняться после нокдауна.
   Итак, нас шестеро, включая одного раненого. Оружие? Подручные предметы. В
кубрике  Ленчика  можно  найти  гантели,  охотничий  нож...  Я  вспомнил   о
"бонстроме", гарпун которого пробивал дюймовую доску.
   - Можно выбраться через иллюминатор в кубрике? - спросил я у Ленчика.
   - Можно. А дальше? "Онега" на ходу. Бултых в воду...
   - Постой, - перебил его Кэп. - Веревка найдется?
   - Найдется метров пятьдесят. .
   Иван Захарович пригладил лысину. Он полностью овладел  собой  и  держался
хладнокровно, как подобает капитану.
   - Можно попробовать. Если обвязаться веревкой и вылезти в воду, этот  гад
не заметит за фальшбортом.  Потом  постепенно  травить*  конец.  Скорость  у
нашего "лайнера" небольшая... Струя отнесет к корме. Влезть  на  кринолин  -
вот что трудно!
   * Травить (морск.) - отпускать.
   - Кринолин? На ходу?
   Когда-то в пароходстве проводили опыты с мощными  подвесными  моторами  и
для этой цели к корме "Онеги" приварили площадку из металлических брусьев  -
кринолин.  Она  нависала   над   водой,   словно   козырек,   поддерживаемая
кронштейнами. По кронштейнам купальщики забирались на  теплоход.  Но  не  на
ходу, разумеется. Гребной винт режет, как нож.
   - Хорошо. Я попробую.
   - Нет уж, - сказал мне  Леша.  -  Я  помельче,  полегче.  И  руки  больно
чешутся. Этот паразит, который жрал за одним столом гречневую кашу...  И  за
Машутку...
   - Эх, надо бы сразу! - снова крикнул Валера.
   - Потому-то и не пойдете, что "сразу", - сказал Кэп. - Валяй! - Он тронул
меня за плечо. - И будь осторожен. Мы с Лешей подержим веревку. Ты,  Ленчик,
с Прошкусом выламывай дверцу. Табуреткой лупите. Надо отвлечь...
   Растерянность прошла, мы были готовы к бою.
   Я вывалился из иллюминатора и повис -  пальцы  ног  чиркали  по  плотной,
бешено несущейся воде.  Леша  привязал  к  спасательному  жилету  ружье  для
подводной охоты, а к ремню подцепил нож.
   - Когда окажешься у кормы, травить перестанем, - сказал он.
   - Постой! - отстранил его Иван  Захарович.  -  Слушай,  Чернов,  если  не
вылезешь на корму, попробуй накинуть веревку на винт. Может, остановим хоть.
   Они отпустили веревку. Глотнув воды, я тут же  выскочил  на  поверхность.
Струя держала, как будто на шершавой ладони. В ноздри и рот  била  вода,  не
давая дышать.
   Кэп и Леша постепенно отпускали веревку. Я как бы сползал к  корме  вдоль
железной обшивки. Рвало одежду. Ссадины горели от соленой влаги.
   Где-то на середине несколько раз ударило о борт и  чуть  не  утопило.  Из
носового кубрика за мной уже  не  могли  следить.  Но  Кэп  заранее  отмерил
веревку, чтобы притормозить, когда я окажусь у кормы.
   Вот и кринолин. Он перечеркнул небо широкой решеткой. Рядом толстый,  как
рельс, кронштейн, который был  приварен  к  корме  чуть  ниже  ватерлинии  и
наклонно уходил вверх, поддерживая кринолин.
   Вода бурлила здесь, как в котле, стоял рев.
   Я кое-как ухватился за кронштейн и попытался влезть, но не  смог.  Видно,
ослабел. Сердце ходило в грудной клетке, как язык колокола. Тяжко стучало  в
ребра.
   Держась обеими руками за кронштейн,  несколько  раз  глубоко  вздохнул...
Нога снова соскользнула. Все повторялось, как  в  дурном  сне.  Вода  мотала
меня, то отталкивала,  то  тянула  к  винту,  дизельная  гарь  душила  едкой
хваткой, а рев подавлял волю. ' Наконец удалось подтянуться и  выбраться  из
воды. Я привстал, согнувшись, в треугольнике, образуемом кронштейном, кормой
и кринолином. Равновесие было шатким.
   Сумею ли пролезть между брусьями? Взобраться на корму не просто.  В  этот
момент я буду представлять отличную мишень, и если механик даст очередь, все
старания пойдут к чертям собачьим. Надо попробовать остановить теплоход.
   Я обрезал веревку и дернул ее два раза, давая  знать  в  носовой  кубрик.
Капитан отпустил еще с десяток метров, и я намотал веревку на  руку.  Потом,
как можно сильнее упираясь спиной, чтоб не  свалиться,  достал  с  кринолина
удилище. Здесь, к  счастью,  всегда  лежали  удилища,  привязанные  к  брусу
шпагатом.
   Остальное было делом несложным. С помощью удилища  я  опустил  веревочную
петлю в воду, к винту.
   Веревка рванулась,  чуть  не  столкнув  меня  в  воду,  и  бешеной  змеей
заскользила от носового кубрика к корме, наматываясь, как нитка на катушку.
   Теплоход задрожал  от  биения  гребного  вала.  Затем  в  воде  мелькнули
какие-то обрывки сетей, мотки проволоки  -  все,  что  ребята  обнаружили  в
носовом кубрике и привязали к концу.
   "Онега" дернулась, дизель заглушили. Теплоход скользил теперь по инерции,
все медленнее.
   Наверху послышались шаги. Механик направлялся к корме,  чтобы  взглянуть,
что случилось с винтом. В железную дверцу на носу уже отчаянно колотили.
   Я проверил, хорошо ли вставлен гарпун в  ружье.  Если  механик  пойдет  к
корме... Но нет... Пусть лучше не подходит. Я  не  смогу  первым  нажать  на
спуск. Не так-то это просто - выстрелить в человека.
   Он-то сможет!
   В дверцу носового кубрика колотили все сильнее.  Механик  куда-то  исчез.
Надо было решаться.
   Я  пролез,  царапая  плечи,  сквозь  брусья  кринолина.  Теперь   решетка
сдавливала мне грудь под мышками.  Попытался  подтянуться,  чтобы  выбраться
наверх. И застыл на миг, увидев механика совсем близко, в нескольких шагах.
   Он стоял на палубе, повернувшись ко мне  боком,  в  мокрой  тельняшке,  и
смотрел на залив. Машинально и я повернул голову и увидел яхту.
   Бесшумно, со слабо наполненным парусом, яхта выходила из дождя. Машутку я
узнал сразу - даже грубая штормовка с капюшоном не  могла  скрыть  изящества
тонкой, легкой фигурки. Бросив румпель, она махала, отчаянно махала рукой.
   Она ведь говорила механику, что выйдет на  проводы,  и  теперь  выполняла
обещание. Ей повезло, как зачастую везет влюбленным. Несмотря  на  морось  и
мглу, яхта нашла "Онегу",
   Откуда Машутке было знать, что эта встреча обрекает ее на гибель?  Теперь
она становилась опасной свидетельницей, ненужной помехой на  пути  человека,
которого знали под именем Васи Ложко.
   Яхта приближалась. Механик медленно, но решительно поднял автомат.
   Брусья кринолина сдавливали грудь, держали,  как  в  тисках.  Я  рванулся
вверх, оперся локтями  о  решетку,  но  спасательный  жилет,  зацепившись  о
какой-то предательский гвоздь или болт, словно приклеил меня к кринолину.
   Раздался резкий треск разрываемой прорезиненной ткани.
   Ложко повернул голову.  Мы  встретились  взглядами.  Показалось,  механик
усмехнулся... Да, теперь он мог рассчитаться со мной за все.  Почему  он  не
сделал этого  раньше?  Наверно,  потому,  что  был  вымуштрованным  агентом,
знающим один  из  непреложных  законов  профессии  -  без  необходимости  не
убивать.
   Сейчас убийство стало  необходимостью.  И  он  усмехнулся...  С  яхтой  и
Машуткой он мог подождать. Машутка уже никуда не денется.
   Я осторожно протянул руку к ружью,  которое  лежало  под  ободком  кормы.
Механик не мог его заметить...
   Он, видя мое беспомощное положение, не спешил.  Эта  медлительность  была
местью, небольшой данью эмоциям. Он позволил себе такую вольность.
 
   Я рванулся  еще  раз,  силясь  высвободиться,  и  в  это  время  на  носу
послышался грохот упавшей дверцы. Команда "Онеги" высыпала из  тамбура,  как
горох из стручка. Первым мчался Валера,  размахивая  забинтованным  кулаком.
Очки его слетели.
   Механик оказался между командой, мною и Машуткой, в оточении ненависти  и
любви. Он мгновенно принял решение. Главную опасность  представляла  команда
"Онеги" и в первую очередь слепой, как таран,  Валера.  Ложко  повернулся  к
нему.
   Я вскинул "бонстром". Плечо "механика" затряслось, принимая  отдачу.  Уже
не раздумывая, я нажал тугой спуск. Очередь автомата оборвалась...
   18
   - Так вы говорите, Бах, "Магнификат"? - спросил полковник. - Любопытно...
Надо будет послушать.
   У полковника было крепкое, остро очерченное лицо прибалта, светлые, очень
светлые глаза.
   - Можно зайти к Борисоглебскому, - сказал я.
   - Володе? Знаю. Учился с моим сыном.  Он  пролистал  лежавшие  перед  ним
бумаги:
   - Теперь-то я могу объяснить вам все по порядку.
   - Кое-что я уже понял.
   - Да, но главного не знаете... Года два назад к нам иностранной разведкой
был заброшен  некто  Лишайников.  Действовал  он  без  особого  успеха,  но,
наконец, ему удалось раздобыть по-настоящему важный материал: на севере,  на
одном из военных объектов.  И  в  тот  день  резидента  должны  были  взять.
Оторвавшись на миг от наблюдателей в  Гостином  дворе,  Лишайников  случайно
встречает одного типа по кличке Грачик, мелкого фарцовщика, который когда-то
попался на крючок. Грачик был ненадежен для серьезных заданий. Трепач, трус,
гуляка. Поэтому резидент больше и не связывался с ним. Но, затравленный,  он
решается на почти безнадежный шаг: вручает Грачику рулончик с микропленкой и
сообщает пароль, город и имя адресата - механика Ложко.
   "Механик" -  тщательно  законспирированный  связной.  Кличка  -  Сильвер,
Серебряный.  Резидент  как  будто   губит   этого   сообщника,   доверившись
фарцовщику. Но именно потому, что  Лишайников  поступил  "не  по  правилам",
опрометчиво, фокус  удается.  Дальше  снова  вмешивается  случайность.  Этот
Юрский встречает Грачика, о котором наслышан как о "бывалом коммерсанте". Он
сообщает об иконе. Но Грачику не до коммерции. Он напуган. Боится резидента,
боится  и  уголовного   кодекса.   Опасность,   говорят,   заставляет   быть
изобретательным. Грачик решает переложить задание на другого, хоть тот и  не
будет знать об уловке. Фарцовщик осматривает икону,  незаметно  вставляет  в
щели рассохшейся доски рулончик.  И  дает  Юрскому  "направление"  к  Ложко.
Ложко, мол, все устроит, даже отвезет куда угодно.
   Юрский, прихватив  акваланг,  приезжает  к  нам  в  город.  В  закусочной
"Стадион" этот юнец расспрашивает о механике и  сталкивается  с  Маврухиным.
Тот узнает, что речь идет о крупной сделке, и решает примазаться. Он  сводит
Юрского и Ложко. Теперь Маврухин - третий в опасной игре.
   Ложко догадывается, что сработал какой-то аварийный вариант,  "подарочек"
привезли не зря. Он осматривает икону  и  достает  микрофильм.  Надо  срочно
доставить его за границу. Но двое ненадежных людей -  Маврухин  и  Юрский  -
могут в любую минуту навести на  след.  Первый  уже  начал  "интересоваться"
древнерусским искусством, чтобы не продешевить. Второй пока что притаился на
корабельном кладбище, но  ему  приходится  приплывать  к  "Онеге",  чтобы  с
помощью Маврухина зарядить акваланг.
   Сильвер, играющий роль паренька с Волги, задумывает хитроумную  операцию:
покончить с Маврухиным так, чтобы подозрение в  убийстве  пало  на  Юрского,
который также должен исчезнуть. Бесследно, разумеется, чтобы стать приманкой
для милиции -  "беглец"!  А  пока  длится  следствие,  "Онегу"  выпустят  из
порта... И концы в воду. Еще  перед  отправкой  "механика"  снабдили  планом
подводных сооружений форта, где Сильвер припрятал привезенные тайком  рацию,
оружие, код.
   Механик предлагает Маврухину заманить Юрского в лабиринт и  оставить  там
на веки вечные. Икону, дескать,  они  реализуют  вдвоем  -  больше  прибыли.
Маврухин в соответствии со сценарием, разработанным Сильвером, предупреждает
Юрского, что на корабельном кладбище оставаться опасно,  милиция  уже  рыщет
повсюду. Юрский в панике. Но Маврухин выручает  своего  "дружка":  он,  мол,
знает совершенно безопасное убежище под пирсом, в старом  форту.  Там  можно
переждать пока.  А  через  несколько  дней,  накануне  выхода  в  рейс,  он,
Маврухин, припрячет беглеца на судне.
   Юрскому подробно объясняют, как пробраться тайным подводным лазом в форт,
в маленькую, отрезанную от  всего  мира  пятиметровыми  стенами  комнатушку.
Чтобы не волновался, ему отдают предварительно завернутую в полиэтилен икону
("когда голод доконает парня, заберем", - предупреждает Маврухина  Сильвер).
Теплые вещи тоже упаковывают в полиэтилен...  В  общем  Юрский,  видя  такую
"заботу", без опасений идет навстречу новому приключению.
   Баллоны акваланга на этот раз ему заполняют  без  фильтра,  постаравшись,
чтобы туда попало достаточно  выхлопного  газа.  Юрский  со  своим  "узлом",
предварительно отягощенным свинцовыми грузилами, - чтоб не тянул вверх,  как
поплавок,  -  добирается  до  убежища  почти  без  памяти.  Газ  оказывается
ядовитым...  Очевидно,   этот   восемнадцатилетний   авантюрист   сразу   же
почувствовал себя плохо, но  в  узком  лазе  он  не  мог  развернуться,  ему
оставалось только плыть вперед. Юрский пытается  вынырнуть  из  убежища  без
акваланга, как это делал "механик", но подводный лаз уже перекрыт  решеткой.
Капроновый шнур, который указывал направление, изрезан  на  куски.  Если  бы
акваланг был в исправности, Юрский еще попробовал бы справиться с  решеткой,
но теперь... Ему остается только ждать  и  надеяться  на  чудо.  Между  тем,
обеспечив "алиби" с  помощью  магнитофона,  механик  проводит  вторую  часть
операции: убирает Маврухина. Он допускает только одну маленькую ошибочку. Но
откуда ему знать, что его может выдать немецкий  композитор,  живший  триста
лет назад? Остальное известно вам лучше, чем мне...
   Полковник посмотрел на мерно вращающиеся катушки магнитофона, нажал белую
клавишу. Лента остановилась. В эту минуту я не мог не подумать о "Филипсе".
   - Механик  догадался,  что  я  послан  из  угрозыска  в  связи  с  "делом
Маврухина"?
   - Не огорчайтесь, очевидно да.  Он  был  в  своем  деле  асом,  прошедшим
основательную подготовку в течение семи лет. Он действовал с  исключительным
мастерством, обеспечив себе на первых порах алиби...  с  помощью  сотрудника
угрозыска, самого надежного свидетеля. Затем он сделал  все,  чтобы  навести
вас на ложный след - на Юрского! Напомнил, что видел  Маврухина  на  площади
Марата - он ведь вел наблюдение за своим "компаньоном". Так  в  поле  зрения
угрозыска появилась икона...  Он  рассказал  поммеху  о  загадочном  шуме  в
машинном  отделении,  тот,  естественно,  сообщил  всему  экипажу.  Это  уже
приводило к мысли об акваланге... Сильвер предусмотрел и то,  что  на  судне
произведут обыск. Отсюда трюк с буйком: во время прогулки на яхте  он  нашел
способ  запрятать  свое  шпионское  снаряжение  и  пленки  в  заливе,  чтобы
прихватить на ходу.
   - А я, дурень, все сводил к одной иконе.
   - Кто не ошибается? И вы и мы. Важен конечный результат. Все мы  работаем
сообща... включая экипаж "Онеги". Кстати,  профессор  Злотников  вылетел  из
Ленинграда. Повторную операцию Петровскому сделают вечером.
   Серое здание, которое в областной милиции уважительно называли  "соседним
управлением", выходило парадными дверьми в тихий  переулок.  Я  пошел  вдоль
кленовой  аллеи  не  спеша,  как  отпускник,  вдруг  ощутивший  всю  тяжесть
свободного времени. Дело "механика Ложко" было для меня закончено -  точнее,
перешло в другие, более умелые руки. Но я все еще жил в нем и никак  не  мог
успокоиться.
   ...Мокрая палуба "Онеги", ребята,  которые  склонились  над  механиком  и
Валерой... Темная лужа постепенно расползается по доскам. "Бонстром"  как-то
сам выпадает из моих рук, когда я вижу гарпун, ноги подгибаются. Но  ребятам
не до меня. О борт теплохода ударяется яхта, и парус нависает  над  нами,  И
вот уже Леша Крученых подхватывает Машутку. Лицо ее словно покрыто белилами.
Потом я вижу Валеру, поднятого дюжими руками, два темно-красных пятна на его
тельняшке. Кто-то отшвыривает ногой автомат...
   Кэп накрывает механика простыней.  Дождь  все  падает,  и  вскоре  мокрая
простыня принимает формы распростертого тела. Как маска, проступает лицо,  и
этот чужой человек, принесший к  нам  войну,  смотрит  гипсовыми  глазами  в
серенькое, низкое небо. Зачем  он  пришел,  зачем  он  согласился  выполнять
приказы  тех,  кто  писал  на   бетонной   стенке   форта:   "Уходим...   но
вернемся..."?
   Затем в грохоте и свисте над "Онегой" зависает вертолет. Люди - военные и
штатские  -  расспрашивают  меня.  Человек  со  светлыми  глазами,  которого
называют "товарищем полковником", задает сухие, короткие вопросы.
   А между тем укладывают на стол все, что  хранилось  в  тайнике  механика:
автомат,  рацию  в  темном  ящичке,  пленку,  запасную  обойму...  Полковник
рассматривает  листок  полупрозрачной  бумаги.  "Да,  вы  правы,  это   план
подземных сооружений форта".
   Через два часа мы уже у второго причала. На этот раз  целый  отряд  готов
ринуться под пирс, чтобы проникнуть в помеченный на  плане  ход.  Но  кто-то
должен идти первым, и я обращаюсь к полковнику: "Разрешите?"
   Как объяснить ему, что после всего происшедшего: после гулкого  выстрела,
пославшего гарпун в обтянутое тельняшкой тело, после бед и крови,  я  должен
отыскать восемнадцатилетнего  беглеца.  Может  быть,  спасение  человеческой
жизни оправдает боль и потери. Может быть, мы еще не опоздали...
   Полковник разрешает. Более того, он обсуждает со мной маршрут. У  него  в
руках план форта.
   Вода прохладна и темна. Тело стиснуто в узкой  бетонной  трубе.  Вниз  до
расширения, теперь поворот налево, в кирпичный коридор. Поворот рычага -  и,
открывается ржавая решетка. Еще  раз  налево,  затем  вверх,  вдоль  стенки,
отмеченной рисунком быка.
   Луч фонарика скользит по  ослизлым  ступенькам,  а  навстречу,  из  угла,
шатаясь, идет изможденный, хрипящий человек.
   Он обхватывает мои плечи и плачет, заходясь кашлем, плачет вволю, как  не
плачут в одиночестве. У меня тоже вдруг начинает першить в горле. Я  забываю
о том, что передо мной  человек,  похитивший  реликвию.  Только  одна  фраза
назойливо звучит в ушах: "Не ходите,  дети,  в  Африку  гулять.  Не  ходите,
дети..."
   Может быть, в уголовной практике  это  первый  случай,  когда  преступник
бросается на шею оперативному работнику...
   19
   Кленовый переулок вывел меня к мощенной булыжниками улице, где находилась
областная милиция. Я не стал заходить и позвонил из вестибюля Шиковцу.
   - Почему вы все-таки позвонили "соседям", чтобы выслали вертолет?
   - Не знаю... Почему-то решил, что ты не мог ошибиться во  всем.  А  вдруг
потребуется помощь?
   "Не знаю", "почему-то" -  это  были  новые  слова  в  лексиконе  Шиковца.
Хорошие слова. Они появляются, когда человек вдруг осознает,  что  жизнь  не
так проста и прямолинейна, как ему казалось.
   Затем я позвонил в больницу, узнал, что операцию еще не начинали, а через
полчаса я очутился около особняка с фонтанчиком. Наверно, ощущение тишины  и
спокойствия, которое я испытал, задремав в мягком кресле, преследовало меня,
как облик сказочной страны.
   Я позвонил и, как только открылась дверь,  почувствовал  знакомый  легкий
запах "Изумруда". Карен приложила палец к губам.