собой... Наверно, Маврухин  пообещал  этому  парню,  что  возьмет  его  на
теплоход и запрячет, но это, конечно,  была  липа.  Маврухин  решил  обвести
компаньона во< круг пальца и реализовать иконку  самостоятельно.  Может,  он
похитил ее у Юрского или обманом заполучил. Произошла ссора. Юрский  поздним
вечером переправился к пирсу под водой, подстерег Маврухина,  рассчитался  с
ним и забрал икону. В ту же ночь он ушел с катера... Но  найдем!  Никуда  не
денется из города.
   Как и в прошлый раз, Шиковец достал  сигарету  и  с  тоской  и  сомнением
посмотрел на нее. Я щелкнул зажигалкой.
   - Сегодня вы имеете полное право. Нет ничего вкуснее, чем  дым  сигареты,
честно заработанной тяжким трудом. Такой сигареты для меня  не  найдется  во
всей пачке.
   Что ж, версия  расставила  все  детали  и  соединила  их  прочной  связью
последовательности. Таким образом, четверо моих друзей с  "Онеги"  полностью
реабилитированы!
   - Ну, а Копосев ни при чем? - спросил я.
   - Он действительно был связан с  Маврухиным.  Даже  провожал  его  в  тот
вечер. Но в десять сорок пять он уже был в "Стадионе". Это алиби.
   - Что же теперь делать мне?
   - Думаю, рано раскрываться, - сказал Шиковец.  -  Оставайся  на  "Онеге".
Может, Юрский объявится в порту.
   - Но "Онега" уходит в рейс через три дня!
   - Ну и что же?
   Я промолчал. Все было ясно. Юрского  возьмут  к  тому  времени,  когда  я
вернусь из рейса.
   - Проветрись! У тебя, кстати,  за  прошлый  год  отпуск  не  использован.
Отдохнешь.
   Надо отдать должное - Шиковец не старался хитрить. Я  хорошо  понял  все,
что он хотел сказать. Мол, приехал ты с блестящими рекомендациями от  своего
начальства, но ведь не известно, как ты их за" служил. Пока особого прока от
тебя не видать. Вот сначала помаринуем, посмотрим, что за гусь,  а  потом  -
милости просим!
   Что ж, это по-своему  справедливо...  Катись,  Чернов.  Вкуси  блаженство
отдыха. Но я  знал,  что  не  смогу  вкусить.  Большущая  ложка  дегтя  была
примешена к той бочке радости, в которую мне предстояло окунуться. Я уже  не
мог оторваться от "дела Маврухина - Юрского".  Прирос  к  нему.  Так  всегда
бывает. Пока расследование не окончено, не можешь наслаждаться  жизнью,  как
все.
   И потом меня не оставляло ощущение, что, несмотря на  всю  серьезность  и
обоснованность версии, где-то допущена ошибка.
   - Что задумался? - спросил Шиковец, поглядывая на часы.
   Передо мной  лежала  фотография  человека  лет  восемнадцати  по  фамилии
Юрский. Этот парень, вчера еще подросток,  совершил  убийство...  Причем  из
корыстных побуждений - отягчающее обстоятельство!
   С фотографии смотрели на меня живые, дерзкие, мечтательные глаза.
   - Я-то думал,  что  он  дурачок,  -  сказал  я.  -  Насмотрелся  киношек,
потолкался на улице  и  решил  затеять  невиданное  путешествие  к  Азорским
островам...
   - Дурачок прихватил бы  пару  серебряных  ложек  и  бабушкину  "десятку",
уцелевшую во времена Торгсина. А этот "Благовещение"  в  четверть  миллиона!
Как же "дурачок"!
   - Да, - сказал я. - Но он уж слишком молод для таких дел.
   Сам не знаю, почему я высказал  сомнение.  Может,  в  душе  моей  таилось
убеждение, что молодость способна на злое только по неведению или порыву, но
творить зло сознательно, обдуманно не может.
   - Все мы хотим быть добренькими и либеральными, - сказал Шиковец.  -  Это
возвышает. Но вспомни, сколько вреда нанес нам либерализм. Преступник  молод
- простим. Отдадим на поруки! Скостим половину  срока!  Мы  разучились  быть
строгими. По-моему так: если перед тобой преступник, отнесись к нему, как он
этого заслуживает.
   Заметив мое молчаливое сопротивление, начальник добавил:
   - В конце концов главное сейчас - найти Юрского. И мы найдем!.. Ну,  все.
Баста. Не волнуйся ни о чем.
   "Не волнуйся". С какой легкостью мы даем подобные советы, не замечая, что
они стерлись от частого употребления,  как  старые  монеты,  и  давным-давно
потеряли цену.
   7
   Я вернулся на "Онегу", когда солнце  уже  садилось  в  разрыве  туч.  Дул
ветер. Суда покачивались, как поплавки.
   - Сачок! - сказал Леша Крученых.
   - Он под охраной профсоюзов, - рассмеялся  Ложко.  Фраза  прозвучала  как
сплошное раскатистое "о".
   - Здорово, волгарь, - ответил я, нарочито подражая его выговору, и тяжело
опустился на скамью. - А где невеста?
   - Завтра они отправятся в "предсвадебное путешествие", - сказал  Леша.  -
На яхте по заливу.
   - Попутного им ветра!
   Механик  и  его  помощник,  уткнувшись  лбами,  колдовали  над  топливным
насосом.  В  руках  у  Ложко  дымился  паяльник.  Боцман,  шурша  стружками,
перекладывал из ящика яйца и щелкал на счетах. Валера драил медяшки.
   Команда готовилась к рейсу...
   - Эй! - крикнул мне Боцман. - Ты не брал полиэтиленовые мешки? Четырех не
хватает.
   - Прошкус целый день пристает со своими мешками!
   - Как не приставать? Большие мешки для продуктов.  Их  нигде  не  купишь,
только в портовом складе выдают. В таком мешке мука хоть под водой хранится.
   - А ты заверни муку в свою "болонью". Тоже не протекает.
   Реплики пролетали мимо меня, как теннисные мячи. Но я не принимал участия
в этой обычной словесной потасовке.
   "Главное - найти Юрского", - сказал Шиковец... Если бы его найти до того,
как "Онега" отправится в рейс!
   - Пашка, чего ворон считаешь? - крикнул Валера. - Давай, а то Кэп  премии
лишит. Вкалывай.
   Отсыпав из картонной коробки порошок, который матросы звали "чистоплюем",
я пошел в рубку драить медь. За спинкой дивана лежала лоция.  Я  достал  ее,
положил перед собой и принялся тереть тряпкой выпуклый колпак компаса.
   На первых  страницах  в  лоцию  был  вклеен  рисованный  на  кальке  план
акватории. Место, где стояла "Онега", капитан пометил красным  карандашиком.
Реконструкция еще не успела коснуться этих задворок. Сюда,  как  на  свалку,
буксиры  затаскивали  "старые  калоши",  и  они  тихо  ржавели  в   ожидании
беспощадного автогена.
   Любое старое судно можно было превратить в  убежище.  Но  ребята  Шиковца
корабельное кладбище уже осмотрели.
   На карте, неподалеку от выхода нашего затончика в широкий  портовый  мир,
был помечен темным, похожим на кляксу пятном  небольшой  островок.  Называли
его Крысиным.
   Вряд ли в порту нашелся бы человек, который рискнул бы с приходом темноты
ступить на этот клочок  суши...  Известно,  как  почитают  моряки  всяческие
легенды  и  предания:  людям  заведомо  мужественной  профессии  не   стыдно
признаваться в кое-каких слабостях.
   Остров был "табу". Его дурная слава началась с  того  дня,  как  в  порту
завелись  крысы;  крысы  же  завелись  с  началом  хлебной  торговли   -   в
незапамятные времена. Почему-то местом сборищ  эти  хищные  зверьки  выбрали
небольшой остров  малообжитой  части  гавани.  Портовое  начальство  вело  с
островом отчаянную борьбу. Крыс травили, морили, выжигали, окуривали - и все
тщетно.
   Ребята, посланные Шиковцом, на остров не заглянут, подумал я. Они и мысли
не допустят, что кто-то попытается найти  здесь  пристанище.  Но  Юрский  не
знает ни "табу",  ни  страшных  преданий.  И  если  окажется,  что  островок
давным-давно пуст, то... То беглец преспокойно будет жить у нас под носом.
   Придется осмотреть этот легендарный "крысиный  центр".  Чем  еще  я  могу
помочь Шиковцу в поисках Юрского? До рейса остается всего три дня.
   Надраив колпак, я прошел на нос и спустился  в  каюту.  Ленчик  лежал  на
койке и развинчивал пороховое ружье для подводной охоты. Это был  "бонстром"
последней модели, который бросал гарпун, по свидетельству владельца, с силою
в тысячу килограммов.
   - Зачем ты купил эту пушку? Здесь нет акул.
   - А зачем я купил аккордеон? - сказал Ленчик.
   Этого на "Онеге" в самом  деле  никто  не  знал.  Ленчик  любил  покупать
дорогие вещи, которые были ему абсолютно ни к чему.
   - Здорово бьет, - сказал Ленчик, рассматривая патрон. - Дюймовую доску  -
свободно.
   - Ты бывал на Крысином острове?
   - Бывал, но засветло.
   - Ну и что же?
   - Ничего. Днем их нет.  Так,  одну-две  видел.  Но  зато  два  скелета  -
мамочки!
   - Чьих скелета?
   - Собачьих.
   - Слушай, а может, это сказки насчет крыс?
   - Что ты! - фыркнул Ленчик.
   - Слушай, а я вот поспорил, что съезжу туда ночью.
   Известно, что самый бессмысленный  с  точки  зрения  окружающих  поступок
можно оправдать, сославшись на пари. К спорщикам относятся уважительно.
   - А ты через годик, - сказал Ленчик.  -  Наш  участок  реконструируют,  а
остров зальют цементом. Там будет стоять опора для электролинии.
   - Нет, я уж сегодня.
   - Там у них королева живет, - сказал  Ленчик,  понизив  голос.  -  Матка.
Тихая семиголовая крыса, у которой хвосты срослись. Они ее защищают.
   - Ладно. Тогда просто  проводи  меня.  Только  ночью  я  мог  установить,
действительно ли островок заселен грызунами. Но  было  страшно  отправляться
туда одному. Крыса зверь небольшой, однако зубы ее проникают до кости.
   Ленчик посмотрел на стенку, где висел  написанный  рукой  Валеры  плакат:
"Без тяжелого балласта, даваемого трудом, корабль жизни становится  игрушкой
любого ветра". Так Валера с помощью афоризмов воспитывал своего приятеля.
   - Ладно.
   Он собрал свой "бонстром" и взял его под мышку.
   - На предохранителе? - спросил я.
   - Вроде. Понимаешь, никак не освою эту штуку.
   Так мы вышли  на  палубу.  Впереди  меня  ожидала  встреча  с  острозубым
зверьем, позади колыхался  черный  гарпун.  Безусловно,  это  был  первый  в
истории случай, когда на крыс выходили с подводным ружьем. Комолов говорил в
таких случаях: "приключений не ищут, но от них и не отказываются".
   Мы спустились в маленькую дюралевую лодку.  Ленчик  греб  не  спеша.  Чем
ближе мы подплывали к острову, тем медленнее опускались весла. Стало  совсем
темно; на одном берегу затона, где  стояла  "Онега",  горели  судовые  огни,
другой берег, занятий под "корабельное кладбище", был темен.
   Звуки порта - стук дальнего копра, пыхтение  парового  буксира,  лязг  на
погрузочной  площадке  постепенно  слабели.  Наконец  Ленчик  последний  раз
проскрипел уключинами. Волны хлюпали о дюралевый борт.
   Остров  виднелся  смутным  чернильным  пятном,   постепенно   проявлялись
округлые силуэты верб. Галька процарапала по дну, и ощущение качки  исчезло.
Пахло гнилью и тиной.
   - Ты посиди, - сказал я Ленчику.
   - Да нет уж!
   Было  нечто  фантастическое  в  этом   неожиданном   приключении.   Вдали
переливался огнями порт, на кораблях и причалах еще не утихла суета,  мы  же
стояли перед таинственным островом как первооткрыватели.
   Я ступил на влажный, мягкий песок и  вынул  из  кармана  фонарик.  Ленчик
дышал мне в ухо.
   - Важно, здесь ли королева, - сказал он.
   Мы сделали несколько шагов в темноте, окруженные собственными страхами.
   Что-то зашуршало в сухой траве, пискнуло, и темная масса земли словно  бы
шелохнулась. Я машинально включил фонарик, и неясные  страхи  сразу  приняли
реальные очертания. Серые хищные зверьки, волоча  хвосты,  бросились  из-под
наших ног в траву.
   Ленчик вцепился пальцами в мое плечо.
   - Пошли обратно. На остров мы уже ступили.
   - Они же убегают!
   Наверно, я  казался  моему  приятелю  невероятно  храбрым  человеком.  Но
разница в нашем поведении объяснялась просто: мне нужно было  на  остров,  а
Ленчику нет.
   Мы пошли дальше, через песчаный  бугорок,  усеянный  ржавыми  консервными
банками, занесенными сюда водой. Крысы суетились вокруг, то и дело  выбегали
из травы, злобные алые глазки сверкали  в  луче  фонарика.  В  их  поведении
чувствовалась какая-то осмысленность, которая свойственна животным,  ведущим
стайный образ жизни.
   Было ясно, что даже самый хладнокровный преступник, который  выдержал  бы
на этом острове хоть одну  ночь,  предпочел  бы  добровольно  отправиться  в
милицию, чем остаться на вторую ночевку. Никакого Юрского я  уже  не  ожидал
здесь встретить, но все-таки пересек весь остров. Несколько крыс бросились в
воду и поплыли, руляхвостами.
   - Ну, видишь, - сказал я Ленчику, - Они боятся.
   - Ага.
   - Тогда, пожалуйста, разряди свой "бонстром".
   Мы постояли немного.  Песок  был  испещрен  лишь  крохотными  отпечатками
крысиных лап. Но  ни  одного  человеческого  следа.  Легенда  окружала  этот
островок невидимой стеной.
   Километрах в полутора от  нас  возвышался  элеватор  с  предупредительным
красным огнем на крыше. Только сейчас я понял, почему островок превратился в
крысиное царство. Элеватор, а за ним продуктовые склады стояли в устье реки.
Наверно, зерна, попавшие в воду, выносило прямо  на  остров,  и  его  берега
стали естественной кормушкой для грызунов.
   Время выработало в поколениях крыс могучие инстинкты,  привязавшие  их  к
этому кусочку земли... Итак, результатом  нашего  путешествия  стал  научный
вывод...
   Лодчонка скользила в нескольких метрах от корабельного  кладбища.  Ржавые
корпуса были огромны, как туши китов. Здесь царила тишина, и  только  где-то
среди металлического храма раздавался равномерный скрипучий звук.
   - Тут одни развалины были, - сказал Ленчик.  -  Немцы  рассчитывали,  что
порт невозможно будет восстановить. Смотри-ка, теперь  осталось  только  наш
затон переделать.
   Я посмотрел на огни океанских судов, стоявших  на  рейде.  Казалось,  там
светится окнами целый город. А вот он  не  видел  разрушенного  порта,  этот
Юрский... А что он вообще видел?
   Через несколько минут я уже лежал на своей койке, но мысли  о  Юрском  не
оставляли меня.
   Как искать человека, по существу, ничего не зная о нем? Мы строим модель,
исходя из двух преступлений - кражи иконы и  убийства.  Первое,  несомненно,
совершил  Юрский,  а   второе...   Между   этими   преступлениями   огромная
психологическая дистанция.
   Кто он, разыскиваемый нами человек?  Каковы  его  привычки,  наклонности,
взгляды... Не получив  ответа  на  эти  вопросы,  и  Шиковец  со  всеми  его
практическими навыками оперативной работы не сумеет правильно вести  поиски.
Он слишком прямолинеен, Шиковец. И не очень-то великодушен по  отношению  ко
мне.
   И все же, что бы ни разделяло нас, мы вместе составляем рабочий организм.
Я, со  своими  привычками  к  теоретизированию  по  каждому  поводу,  и  он,
лаконичный, суровый практик. Нам надо искать общий язык. Надо!
   Долго не мог заснуть... Становлюсь старше, думал я. Бессонницы не  бывает
у молодых. Но с годами чувствуешь, что круг ответственности  расширяется,  и
это мешает видеть радужные сны.
   Мне двадцать шесть. Каково же будет в пятьдесят, шестьдесят лет? Об  этом
мог бы рассказать Комолов, но он далеко. Как  всегда,  мне  не  хватает  его
несуетного, спокойного участия, которое называется умением  слушать.  Людей,
умеющих слушать,  не  так-то  уж  много.  Научиться  этому  нельзя.  Это  не
искусство, а склад души.
   Шиковцу не свойствен этот дар. Но нельзя требовать от людей того, чего  у
них нет. Надо видеть и ценить то, что есть. И искать общий язык... Убеждать,
настаивать, доказывать.
   До отплытия оставалось всего лишь два с половиной дня.
   8
   Ранним утром я позвонил в управление. Над заливом еще стоял туман. Где-то
звонил судовой колокол. Это был предрабочий  час,  но  Шиковец  приходил  на
службу раньше других.
   Я говорил пять минут без перерыва. Рассказал о  поездке  на  остров,  обо
всех своих сомнениях и о том, что мы прежде всего должны выяснить: кто же он
такой,  этот  Юрский.   Присланные   фотокарточки   и   словесный   портрет,
составленный по признакам, которые еще во время  оно  разработал  знаменитый
криминалист Бертильон, нам  ничего  не  дают.  Мы  должны  знать  не  только
внешность  этого  человека,  раз  подозреваем  его  в  тягчайшем   из   всех
Преступлений - убийстве...
   - В общем мне надо срочно слетать в Ленинград. Хотя бы на один день.
   Шиковец долго дышал в трубку. Я испугался, что он заснул.
   - Стало быть, ты не считаешь себя в отпуске, - спросил  он  наконец.  Мне
показалось, в голосе его прозвучало удовлетворение. - А  к  кому  явишься  в
Ленинграде?
   - К родственникам... друзьям. Осторожно.
   - Ну ладно. Запиши адрес. Учти, командировки дать не могу. Сам старайся.
   Ну вот, обошлось. Я опасался, что  он  откажет,  а  я  в  ответ  наговорю
глупостей.
   На "Онегу" вернулся рысью. Валера, расставив босые ноги,  поливал  палубу
из шланга.
   - Опять будет жара. А механик обещал дождь на все лето, -  сказал  он.  -
Знаток из деревни! "На Самсона дож, семь недель тож", "Много  мошек,  готовь
лукошек", - передразнил он нашего волгаря. - Народные приметы!
   Я отозвал Валеру в каюту.
   - Нужны деньги. Срочно. Можешь? Захлопали огромные - за стеклами очков  -
ресницы.
 
   - Конечно. Я понимаю. Личные дела, да? Удалось наскрести полсотни.  Через
несколько минут я выдержал разговор с Кэпом и едва успел на такси.  Конечно,
в аэропорту у кассы стояла очередь, а над очередью красовалось объявление  о
том, что билетов нет. Но едва я стал  протискиваться,  как  меня  тронул  за
плечо парень в кожаной куртке. От него пахло бензином, а на лбу отпечаталась
красная полоска от мотоциклетного шлема.
   - От Шиковца, - сказал  он.  -  Получи  билет  у  диспетчера.  Забронируй
обратный рейс в транзитной кассе.
   В самолете  у  меня  было  достаточно  времени,  чтобы  поразмыслить  над
противоречивым характером своего строгого начальника.
   Встреча с Ленинградом всегда похожа на чудо. Но на этот раз  я  не  успел
заметить ни Исаакия, ни Университетской набережной. Такси  пробежало  город,
вырвалось на Васильевский  остров  и  застряло  в  геометрически  правильной
паутине улиц. Это было царство прямого угла.
   Я поднялся на пятый этаж серого безликого дома.
   Дверь  открыла  мать  Юрского.  Для  женщины  сорока  лет,  к   тому   же
переживающей несчастье, она слишком смело обращалась с косметикой. Я сказал,
что знаком с ее сыном и пришел узнать, почему он не появляется.
   Она провела меня в комнату, поправила прическу  и  неожиданно  всплеснула
руками.
   - Не углядели мы Славика, не углядели!
   Жест показался театральным. Похоже было, она не знает, как выражать горе,
и поэтому прибегает к сильным  приемам.  Быть  может,  эта  женщина  еще  не
поняла, что произошло.
   -  Не  углядели  мы!  -  повторила  она.  Многозначительное   местоимение
перекладывало  часть  ответственности  и  на  меня.  Что  ж...   В   комнате
чувствовалось отсутствие мужчины,  хозяина.  Вдовья  доля,  горькая  русская
доля, наследство войны, доставшееся многим, очень многим.
   - Убежал Славочка, убежал. Только записочку оставил: "Мамуля, вернусь  не
скоро, а может, никогда".
   -  Куда  убежал?  -  спросил  я,  желая  поскорее  прервать   жалостливый
речитатив.
   - Кто знает? Может, во флот. Он давно хотел убежать  во  флот  и  даже  с
приятелем договаривался, с соседом Алешкой. Милиция уже расспрашивала. Он  у
моего двоюродного брата какую-то иконку взял, вроде бы ценную. Господи,  это
ж от баловства.
   - А больше ничего не взял?
   Наверно, я переборщил с расспросами. Она спросила довольно сухо,  изменив
тон:
   - Где же вы с ним познакомились и сами откуда?
   Я рассмеялся и, вытащив из кармана цепочку, покрутил  ее  вокруг  пальца.
Эта цепочка, увешанная  всякими  заграничного  происхождения  брелочками,  с
автомобильным  ключиком,  не  раз  выручала  меня.  Она  была   противовесом
профессиональному любопытству. Брелочки позванивали  о  легкомыслии,  ключик
свидетельствовал о прочном материальном положении. И то и другое не вязалось
с представлением о сотруднике угрозыска.
   - Он любит автомобили. Я тоже.
   -  Понимаю,  -  сказала  она  с  облегчением.  -  Молодежь  сейчас  очень
интересуется машинами. Век техники!
   Работа в  угрозыске  неизменно  прививает  навыки  беглых  характеристик.
Скорее всего продавщица, думал я, посматривая на хозяйку. У тех,  кто  стоит
за прилавком,