абавляется глупой игрой, и потом сказала:
   - Мне он понравился, но я бы, пожалуй...
   Она никогда не была многословной.
   Перенесемся через два  года  к  очередному  важному  и  судьбоносному
случаю твоей нерешительности.  Ты  сидишь  с  Диком  Карром  в  кафе  на
Шериф-стрит в Кливленде после игры в футбол и продолжаешь спор,  который
длится вот уже почти месяц.
   - Не понимаю, Билл, как ты этого не видишь. И дураку  ясно,  что  это
нужно сделать.
   - Это значит, что мне придется  отказаться  от  сочинительства,  -  в
сотый раз возражал ты.
   Два рассказа уже были опубликованы в одном чикагском журнале.  Целыми
днями ты любовался заголовком одного из них, когда он появился в печати,
положил журнал раскрытым на этой странице,  чтобы  видеть  ее  во  время
одевания, и до сих пор перед  тобой  встает  этот  заголовок,  набранный
крупным шрифтом:
   "ТАНЕЦ НА ЛЕНИВОЙ У"
   Уильям Бартон Сидни
   - Черт, да пойми ты, эта игра не стоит свеч. Думаю, ты  действительно
можешь стать писателем, но это ничего не значит.  Если  ты  пишешь  ради
денег, то больших денег ты не заработаешь, а  если  не  ради  денег,  то
вообще какого черта? Так или иначе, я прошу тебя  об  этом  больше  ради
себя самого, чем ради тебя. Мне уже исполнился двадцать один  год,  и  я
собираюсь работать на Перл-стрит, но мне хотелось бы, чтобы мы  работали
вместе. Если бы папа не умер, когда я был еще ребенком, наверное, сейчас
я бы учился  в  Йельском  колледже  и  играл  бы  себе  в  поло,  но  не
получилось. Понимаешь, я вижу, где идет настоящая драка, и намерен в ней
участвовать.
   - Разве есть необходимость так уж  напрягаться,  когда  у  тебя  пять
миллионов долларов?
   - Успокойся, придется. Старый Лейтон вчера сказал мне,  что  вот  уже
два года, как дела банка идут все хуже и в дело требуется  влить  свежую
молодую кровь. Сейчас я, конечно, ничего не смыслю, но  скоро  вникну  в
дело и оживлю его. Через год начнется потеха, когда пух полетит  с  этих
старых воробьев! Я хочу, чтобы и  ты,  Билл,  был  со  мной.  Там  может
начаться настоящая схватка, но это нормально. Я должен знать, что  и  ты
не против побороться.
   О, вот оно! Дик больше тебя  гордился  легендой  о  Храбром  Билле  в
Вестоувере, возможно, у него были для  этого  основания.  Твое  молчание
побудило его пуститься в дальнейшие подробности:
   - Положение таково, что половина  акций  принадлежит  мне,  а  вторая
половина - Эрме. Она охотно предоставляет мне  заниматься  бизнесом  при
условии,  что  будет  получать  свои  дивиденды.  На  следующей   неделе
состоится собрание, на котором  меня  изберут  в  правление  и  назначат
президентом компании. Я намерен все дело забрать в  свои  руки.  Большую
часть зимы я проведу на заводе в Карртоне, а тем временем ты как следует
ознакомишься с делом здесь, в офисе. Сначала будешь получать любую сумму
в пределах разумного - скажем, пять тысяч в год. А позднее можешь занять
в компании любую должность, кроме моей. Можешь быть  уверен,  что,  если
придется, я всегда тебя поддержу.
   Дику  уже  тогда  была  свойственна  энергичная,  решительная  манера
говорить, какой и сейчас  отличается  сорокалетний  директор  Ричард  М.
Карр. Уже тогда он упомянул про "пределы разумного" - но это не упрек, -
его предложение было  великодушным  и  щедрым.  Для  тебя  тогда  и  сто
долларов в неделю означали богатство и роскошь. Следовало или немедленно
принять это предложение, или сказать: "Лучше положи мне для  начала  две
тысячи, хотя с первых шагов я  и  этого  не  стою.  Когда  стану  стоить
больше, соответственно буду и получать". Или отказаться:  "Нет,  Дик,  я
знаю, что мое призвание - литература, и хочу стать писателем,  но,  ради
бога,  не  забывай  обо  мне,  потому  что  мне,  быть  может,  придется
голодать". Или тебе стоило...  Да  что  там  говорить!  Эти  пять  тысяч
заманили тебя ступить еще на один ненадежный мостик!
   Но ни один из мостов на самом деле не провалился -  до  сих  пор,  до
этого самого момента.
   Это было в стиле Эрмы - больше никогда не вспоминать ту сцену в саду.
Ты предпочитал об этом не задумываться. Во время своей первой поездки  в
Европу она, видимо, подумывала со временем взять тебя в мужья, а  может,
и  нет.  Долго  тебя  мучило  любопытство,  хотелось  посмотреть  на  ее
невероятного мужа, которого она подцепила где-то на пляже,  недалеко  от
Марселя. В ту зиму, которую молодые супруги провели в Нью-Йорке, ты  еще
жил в Кливленде.
   Женился бы ты на Эрме или нет ввиду  предстоящего  призыва  в  армию?
Казначей "Карр корпорейшн" - одной  из  самых  крупных  металлургических
компаний  страны,  безусловно,  ты  был  бы   освобожден   от   воинской
повинности; и вместе с тем нужно признать тот  факт,  что,  несмотря  на
это,  мысль  пойти  в  армию  тебя  соблазняла.   Для   казначея   "Карр
корпорейшн", живущего только на зарплату, было  заманчивым  жениться  на
пятидесяти процентах его акций.
   Ты был настроен не придавать значения  прелести  и  очарованию  самой
Эрмы, и все же она была поразительно хороша в то декабрьское утро, когда
появилась в твоем нью-йоркском кабинете. Как всегда, без шляпы, и легкие
золотистые волосы живописно обрамляли ее  разрумянившееся  лицо.  Вы  не
виделись почти три года.
   - А вот и я! Ну разве это не глупо?!  Вернуться  из  Прованса  в  это
время года! Должно быть,  я  старею  -  мысль  о  предстоящем  Рождестве
заставила меня вернуться. В прошлом году в Тунисе было ужасно - у  Пьера
пошла по всему телу какая-то сыпь, он ничего не мог  есть,  кроме  сыра.
Жалко, что Дик в отъезде - мне только что  сказали.  Как  тебе  нравится
работать  в  Нью-Йорке?  Господи,  да  ты  потрясающе  выглядишь!  Такой
элегантный!
   Ты,  конечно,  так  и  не  увидел  бесподобного  Пьера,  потому   что
предыдущей весной он скончался где-то  на  Средиземном  море.  В  редких
письмах Эрмы, которые Дик обычно давал тебе  прочесть,  она  никогда  не
касалась подробностей. Однажды за ленчем Дик передал тебе ее  письмо  и,
когда ты закончил его читать, с усмешкой сказал:
   - И почему же  вы  с  сестренкой  не  закончили  то  дельце,  которое
когда-то затеяли в Кливленде?
   Вот так! А ты и не подозревал, что Дика известят о вашей помолвке.
   Теперь стало  очевидно,  что  Эрма  все-таки  решилась  закончить  то
"маленькое дельце". Прошла лишь одна неделя ее пребывания  в  Нью-Йорке,
когда она сказала тебе, что "по горло сыта  дамским  обществом";  может,
так оно и было, и все-таки это не объясняло, почему  она  снова  выбрала
тебя. На этот раз ты был смелее,  чем  в  Кливленде,  и  в  то  утро  за
завтраком ты напрямик спросил ее об этом.
   - Понятия не имею, - беззаботно ответила  она.  -  Не  хочешь  ли  ты
сказать, что считаешь себя недостойным меня?
   - Я серьезно тебя спрашиваю, - сказал ты.
   - Вот как! А ты спроси у цветка, почему он раскрывает  свои  лепестки
для пчелы, или у семги, почему она проплывает тысячу миль, чтобы  метать
икру именно в данной реке. Если  она  прилично  воспитана,  она  ответит
тебе, но правдой это не будет.
   - Такие отговорки меня не устраивают. Я действительно  не  могу  себе
представить, почему ты выбрала в мужья именно меня.
   Этого  было  достаточно,  чтобы  вызвать  ее  раздражение,  и  ничего
удивительного: ты  выглядел  настоящим  дураком.  Чтобы  положить  конец
спору, она взяла дело в  свои  руки,  и  на  следующую  осень  наступила
кульминация того, что газеты назвали "юношеским романом".
   Дело было улажено, тебе не пришлось принимать никаких решений. Звучит
нелепо, но так оно и было. Ты никогда не давал своего согласия  жениться
на Эрме и не предпринимал никаких шагов, чтобы жениться на ней. Это было
еще хуже, чем просто робость, это был поступок слабоумного дебила.
   Если при такой позиции ты подсознательно нащупывал прочную  основу  в
том нереальном мире, в котором существовал,  ты  ничего  не  выиграл,  а
только нажил себе проблемы и переживания. И по  сегодняшний  день  акции
Эрмы остались у нее, и  сегодня  вечером  или  завтра  (о  да,  будет  и
завтра!), а ты пожизненно будешь казначеем с зарплатой  в  сорок  тысяч.
Эрма платит шестьдесят тысяч ренты за жилище, которое вы с ней называете
домом. В год ты откладываешь по двадцать тысяч.
   Все шесть автомобилей, стоявшие в гараже, куплены  Эрмой,  хотя  есть
еще один, о котором ей не известно.
   Господи, сейчас у тебя  в  загашнике  двести  пятьдесят  тысяч!  Эрма
платит слугам, коих число пятнадцать, не считая слуг в загородном  доме.
В прошлом году ее дивиденды... О, черт!  Только  начни  эти  подсчеты  и
никогда не закончишь. На самом деле тебе наплевать на  деньги.  Доказать
это будет трудно, но это чистая правда.
   Был еще один момент, когда ты мог, как выражается Дик, взять  дело  в
свои руки. Еще один раз... в тот вечер около  года  назад...  тогда  еще
было не слишком поздно... Но здесь кроется столько горечи, что, когда ты
об этом думаешь, ты стараешься делать это с максимальной осторожностью и
отстраненностью, иначе  ты  рискуешь  потерять  своего  единственного  и
последнего друга, а с ним и рассудок.
   Таков  приблизительный   портрет   человека,   который   намеревается
претворить в  жизнь  отчаянный  и  безнадежный  план.  Что  ты  делаешь,
совершая еще один шаг в  последней  попытке  произвести  впечатление  на
самого себя? Она этому не верит, а она знает тебя гораздо лучше, чем  ты
сам. Вчера ночью она сказала:
   - В общем-то я побаиваюсь, но не того, что ты вот так  обидишь  меня.
Назови это презрением, все равно.
   В тебе нет ничего, что поставило бы тебя вровень с остальными людьми.
Не спрашивай меня снова, что нам делать дальше, мы ведь не два колеса  в
одной тележке.
   Мы были созданы для того, чем с тобой занимались, но я была собой,  а
ты - собой. И сейчас ничего не изменится, сколько бы ты ни  говорил.  Ты
знаешь, я всегда тебе лгала и буду лгать. И тебе нужна от меня вовсе  не
моя правдивость и честность.
   Ты впервые слышал, чтобы она так долго говорила.
   Когда в конце этой речи она выразительно приподняла руку, а выражение
ее глаз, полускрытое  веками,  смягчилось,  ты  отпрянул  назад,  словно
испугавшись  собственных  угроз.  Рука  ее  упала,  и  она  терпеливо  и
успокаивающе улыбнулась:
   - Возвращайся завтра вечером.
 
B 
 
   Не достигнув и середины первого пролета лестницы,  он  остановился  и
прислушался. Внизу  с  шумом  захлопнулась  входная  дверь.  Это  миссис
Джордан выставила наружу бутылки для молока. Он едва не окликнул  ее.  В
ответ она спросила бы, что ему нужно, таким  тоном,  что  расхотелось  о
чем-либо ее просить.
   Он вытянул правую руку из кармана пальто и схватился за перила; когда
он выпустил из нее пистолет, его рукоятка была теплой от его пальцев.  В
мозгу у него непрерывно раздавался назойливый гул.
 
2 
 
   А собственно, чего ты ожидал достичь? Одна  из  твоих  излюбленных  и
четко сформулированных идей - это  бесполезность  всего,  что  мы  можем
сделать для других людей. Имеет значение только  то,  что  делается  для
нас, особенно то, что мы сами для себя делаем. Конечно, наши собственные
поступки чаще всего отзываются рикошетом, но это  не  относится  к  тому
фатальному поступку, который ты сейчас замышляешь.  Не  сомневаясь,  что
сможешь его исполнить.
   Вся бесполезность советов Джейн, например, происходила не  из  твоего
сопротивления или демонстрации независимости. Бесполезность была в самом
материале, с которым ей приходилось иметь дело. Вопрос о мотивах здесь и
не заходил. Какие бы соображения ею  ни  двигали,  они  были  совершенно
бесполезными в том, что касалось тебя.
   Дело в том, что для тебя она была женщиной. Да, женщиной, несмотря на
традиционное отношение к этому  вопросу  общества,  впервые  открывшееся
тебе в тот день, когда какой-то рыжий мальчишка (чье имя ты давно забыл)
дразнил тебя за то, что ты прячешься за юбку сестры. И  потом  постоянно
орал через улицу, пока не возмутились соседи: "Он сосет молоко  у  своей
сестры!
   Он сосет молоко у своей сестры!"
   Ну и пусть ты действительно прятался за ее юбкой.
   Разве это хуже, чем быть привязанным к роскошной ночной рубашке Эрмы,
приобретенной на рю де ля Пэ,  или  быть  прикованным  сталью  к  черной
непроницаемой броне женщины, живущей здесь, наверху? Ба! Конечно, каждый
хоть раз в жизни думает об инцесте, только не смеет в  этом  признаться.
Отвращение к проявлениям инцеста заложено в людях физиологически, но кто
говорит о физиологии? Только не ты.  Ты  не  виноват  в  том,  что  тебе
снилось, когда ты был ребенком или мальчиком, но ты  знаешь,  о  чем  ты
думаешь,  став  мужчиной,  когда  говоришь,  что  Джейн  была  для  тебя
женщиной. Ты имеешь в виду  то  ощущение  надежности  и  покоя,  которое
испытывал в те редкие блаженные часы довольства жизнью, ту замечательную
уверенность, которая приходила от прикосновения ее руки и  от  звука  ее
голоса. Эти чувства ничего не стоит  истолковать  таким  образом,  чтобы
намарать  о  них  дешевый  роман  того  сорта,  что  продаются  в  любой
подворотне.
   Но ты никогда не был благодарен ей за это, и  вся  исходящая  от  нее
благость не принесла тебе пользы. В тот раз, когда,  приняв  предложение
Дика,  ты  приехал  в  Кливленд  забирать  свои  вещи,  Джейн  вместе  с
остальными членами семьи молча выслушивала грандиозные планы, о  которых
ты разглагольствовал с  преувеличенным  энтузиазмом.  В  тот  вечер  она
усадила тебя за стол на место, раньше принадлежавшее отцу, и ты  обратил
внимание, что мать восприняла это спокойно, даже с удовольствием, только
потому, что так решила Джейн.
   На следующее утро Джейн застала тебя за укладкой чемодана.
   - Билл, боюсь, ты решился на это, потому что должен  помогать  семье.
Но ты не должен, правда не должен. Торговля идет гораздо  лучше,  и  мне
действительно  нравится  это  дело.  Тебе  нужно  сходить  в  аптеку   и
посмотреть на все мои новшества. Увидишь, фонтан  просто  прелесть.  Мне
всего лишь двадцать пять лет, и, пожалуйста, не думай, что  я  собираюсь
здесь состариться.
   Если дела пойдут так и дальше, через несколько лет мы сможем  продать
магазин с большой выгодой.
   Ты бы ни за что не признался в настоящих причинах  своего  решения  и
сделал вид, что оскорблен:
   - Господи, может, ты  думаешь,  что  я  нанялся  чистить  улицы!  Это
настоящее дело, Джейн. Пять тысяч в год для такого юнца, как  я,  -  это
тебе не кот начихал!
   - Дело в том, что это не для тебя. Я очень рада и горжусь,  что  тебе
сделали такое предложение; представляю, как  эта  новость  поразит  всех
ребят в городе. Но я так же  горжусь  тем  твоим  вторым  рассказом.  Он
кажется мне очень удачным.
   Ты зарделся от похвалы, но возразил:
   - Я написал уже около двадцати рассказов, и большинство их ужасно.
   - Я имею в виду тот второй опубликованный рассказ. Билл, не давай  им
проглотить себя! Может, ты думаешь, что я уговариваю  тебя,  потому  что
сама хочу заниматься магазином. Но это не так. Если  бы  ты  был  старше
меня, может, все пошло бы  по-другому.  Магазин  может  вполне  прилично
содержать всех нас. Что, если ты не добьешься успеха за два-три года или
даже за пять?
   Все было бесполезно!  У  тебя  в  кармане  лежали  пятьсот  долларов,
которые Дик выдал в качестве  аванса,  таких  денег  ты  еще  не  видел.
Большая часть этой суммы ушла на уплату  старых  долгов,  о  которых  не
знала даже Джейн.
   Она сделала еще одну попытку отговорить тебя от деловой карьеры через
четыре года, когда магазин был продан  и  ты  приехал  помочь  "снять  с
крючка простака", как сама выразилась  в  письме.  На  самом  деле  тебе
пришлось  только  подписать   несколько   документов;   Джейн   блестяще
провернула эту сделку.  Она  была  в  полном  расцвете  сил,  сияющая  и
уверенная,  и,  хотя  ее  собственное  будущее   рисовалось   совершенно
неопределенно, она не испытывала ни малейших сомнений.
   - Я еду в Нью-Йорк и забираю с собой  Розу  и  Маргарет.  Мама  хочет
остаться здесь с тетей Корой. Благодаря твоей щедрой помощи Ларри сможет
со следующего месяца ходить в колледж и ни о чем не беспокоиться.
   Вот так, ясно и четко. В ту ночь у вас с Джейн состоялся очень долгий
и самый откровенный разговор за всю вашу жизнь. Ты признался ей в  своих
сожалениях, и она взывала к тебе со слезами на своих прекрасных  глазах.
Тебе невероятно хотелось сказать: "Возьми меня с собой в Нью-Йорк. Давай
будем жить вместе. Во всем мире только ты одна что-то значишь для  меня.
Я буду писать или найду еще какую-нибудь работу. Может, когда-нибудь  ты
сможешь мной гордиться".
   А почему бы нет? "Привязанный к  переднику  своей  сестры".  Нет,  не
совсем так. Тебя одновременно и тянуло к ней, и что-то отталкивало.  Дно
этой соблазнительной  уютной  гавани  было  усеяно  опасными  подводными
камнями. Может, за всем  ее  так-том,  компетентностью  и  замечательной
силой тебе виделось властолюбие, которое со временем сделает тебя жалким
и нерешительным рабом ее воли  и  сострадания.  Или  это  было  какое-то
простое чувство, из тех, которые так трудно облечь в слова.
   Ее попытка оказалась бесполезной. Когда на следующий день ты уезжал в
Кливленд, все, кроме  Ларри,  плакали;  этот  отъезд  не  был  похож  на
предыдущие; он означал начало конца вашего дома и семьи.
   В этом смысле  еще  более  бесполезными  оказались  твои  собственные
попытки помочь Ларри. Конечно, в таких внешних  моментах,  как  место  в
жизни, его кратковременные приятели  и  интеллектуальные  интересы,  эти
попытки оказывали на него некоторое воздействие.
   Однажды Ларри даже охотно последовал твоему совету в выборе  костюма,
а быть ближе  к  человеку,  чем  его  одежда,  невозможно.  Но  в  менее
существенных вопросах твоя личность не оставила в нем ни следа.
   Как поразительно, что он иначе, чем ты, перешел от сумрака колледжа к
яркому дню самостоятельной жизни! Он примчался с запада в Нью-Йорк,  как
теленок, доверчиво и требовательно толкающий  мать  в  живот  в  поисках
молока. Прошло около недели после того, как Эрма  вернулась  из  Европы,
потеряв своего бесподобного Пьера, и мы только что встретились с ней  за
ленчем.
   Ларри был приятно поражен роскошной обстановкой офиса,  но  вовсе  не
испытывал благоговейного восторга. Почти сразу же он заявил, что ни разу
должным образом не поблагодарил тебя за то, что ты дал  ему  возможность
закончить колледж, но невероятно благодарен тебе  и  что  возместит  все
добром, как только сможет, как страшно он рад, что все уже позади.
   - В основном вся эта учеба ерунда. На самом деле никто не знает того,
что преподает, за исключением футбола. Я рад, что закончил  колледж.  Ты
уже решил, с чего мне начать разносить на части это здание?
   Он предоставил решать все тебе. А ты этому радовался, не  подозревая,
что при юношеской энергии, бьющей фонтаном, его просто  не  интересовали
подробности устройства. Кроме того, все было  уже  решено.  Дик  проявил
исключительное  благородство  и  отнесся  к  Ларри   благожелательно   и
сердечно, как если бы он был его младшим братом.
   Полгода Ларри проработал на заводе в Огайо, еще шесть месяцев  провел
в мичиганских рудниках, потом несколько недель в Нью-Йорке, а затем  его
работу прервала война.
   Письма Ларри и Джейн были той единственной живой связью  с  конечными
потребителями  несущих  смерть  стальных   игрушек,   поставка   которых
приносила Эрме по шесть тысяч долларов в день. Как казначей  корпорации,
ты имел возможность  наблюдать  за  сумасшедшим  приростом  бессовестных
доходов с подходящим случаю ироническим восхищением. Но, как цензор,  ты
считал,  что  рассказы  Ларри  из  окопов  послужили   бы   великолепным
фронтисписом для толстеющих на глазах гроссбухов, которые  каждый  вечер
запирались за массивными стальными дверьми в подвалах Бродвея.
   Вернувшись с войны капитаном с множеством наград, Ларри как ни в  чем