ласилась.  Теперь  ты
знал только одно - ничего не произошло; сидя в поезде, приближающемся  к
вокзалу Кливленда, ты вдруг почувствовал себя уставшим  и  опустошенным.
Ты решил, что напишешь ей письмо, в котором попросишь ее выйти  за  тебя
замуж.
   На следующий день, появившись  в  офисе,  ты  столкнулся  с  трудными
проблемами. Дик должен был вернуться только через две недели, и на  тебя
обрушились вопросы, которые в ином случае должен был решать он сам. Тебе
в этом почудилось нечто недоброе,  поскольку  пределы  твоих  полномочий
никогда четко не оговаривались. Позднее  выяснилось,  что  в  сделке  по
Питтсбургу Джексон намеренно подставил тебя.
   Днем в кабинет вошла секретарша Дика и передала тебе письмо.
   - В основном я занимаюсь личной  корреспонденцией  мистера  Карра,  -
сказала она, - но здесь, кажется, ничего не  смогу  сделать.  Я  послала
мистеру Карру телеграмму, но,  вероятно,  он  получит  ее  только  через
неделю.
   Письмо было из Вены от Эрмы. Она сообщала,  что  уезжает  в  Америку,
неделю проведет в Нью-Йорке, а потом прибудет в Кливленд, где, возможно,
проведет осень и зиму. Не может ли Дик, как хороший брат, дать указания,
чтобы ее дом привели в порядок? Ей до смерти надоели отели.
   На следующий день пришла  телеграмма,  извещающая  о  ее  прибытии  в
четверг. Ты немедленно поехал на Вутон-авеню  проверить,  что  из  твоих
инструкций уже выполнено.
   Это было твое самое живое воспоминание об Эрме.
   Августовское утро на грязном вокзале Кливленда, и  она,  спускающаяся
на платформу, подобно волшебной принцессе, в кружевах и цветах, овеянная
свежестью, окруженная носильщиками, тащившими  свертки  и  чемоданы.  Ты
ожидал увидеть толпу встречающих, но, видимо,  Эрма  известила  о  своем
приезде одного Дика.
   Ты поспешил ей навстречу, а она помахала тебе рукой и крикнула:
   - Билл! Как это мило!
   Ты объяснил, что Дика нет в городе.  Эрма  поцеловала  тебя  в  щеку,
отчего ты покраснел.
   - Нужно же мне хоть кого-то поцеловать! - воскликнула она.  -  Ты  не
против? Ну все равно, такого симпатичного,  как  ты,  обязательно  нужно
было поцеловать.
   Думаю, американцы бреются тщательнее европейцев  -  у  них  на  щеках
всегда легкая щетина. А Дику должно быть стыдно, что он торчит где-то  в
лесу, когда я приехала домой. Господи, подумать только, я не была  здесь
больше года!
   Как она была великолепна, ошеломительна, как сводила с ума,  в  своем
дорожном бордовом костюме, ловко облегающем стройную фигурку, в бордовых
туфлях на невероятно тонком и  высоком  каблуке,  в  бархатной  бордовой
шляпке, но, главное, ее овевал  аромат  неведомых  земель  и  незнакомых
духов. Ты сказал себе, что она настоящая красавица. Она резко отличалась
от тех лукавых и уверенных девиц, с которыми ты  сразу  чувствовал  себя
униженным и смущенным.
   Вы поехали к ней домой, и какое-то время ты провел с  ней,  показывая
произведенные по твоему указанию приготовления, сожалея, что  было  мало
времени, чтобы закончить все, и наконец остался с ней на ленч.
   Вернувшись в офис и сидя за рабочим столом  у  себя  в  кабинете,  ты
думал, что, если бы женился на ней, тоже мог бы поехать в Европу.
   С возвращением Дика ты с облегчением вздохнул; тебе  становилось  все
труднее управляться с делами в офисе без него. Он набросился на работу с
решительностью, от которой у  тебя  захватило  дух,  и  вечером  по  его
возвращении состоялось совещание, затянувшееся за  полночь,  потому  что
всех, кто был в курсе, беспокоили дела по Питтсбургу.
   На следующее утро тебя вызвали в кабинет Дика. Засунув руки в карманы
брюк, он с недовольным лицом расхаживал по ковру.
   - Билл, - резко заговорил он, - какого черта ты  хотел  сказать  этим
своим письмом Фэреллу? Ты раскрыл наши карты, и они  обвели  нас  вокруг
пальца. За последние два года это был самый большой кусок,  который  нам
достался, а мы его потеряли. Вчера я ничего не стал говорить  при  всех,
но, боже мой, я не понимаю, о чем ты думаешь!
   Ты этого ожидал и  заранее  решил  сохранять  спокойствие,  ничем  не
выдавая своего возмущения.
   - Все не так просто, как кажется, - ответил ты,  -  хотя,  признаюсь,
для меня это было неожиданностью.
   Вот, посмотри.
   Достал  из  кармана  телеграмму,  которая  поступила  в  день  твоего
возвращения, и копии предыдущих писем Джексона. Дик читал  их,  пока  ты
объяснял, что тебе их не показывали до тех пор, пока ты не написал  свое
письмо.
   - И где же они были?
   - Не знаю. Я не смотрел в папки.
   - Ты обвиняешь Джексона, что он нарочно...
   - Нет, у меня нет для этого  доказательств.  Может,  дело  в  обычной
небрежности. Но таковы факты.
   Дик хотел что-то сказать, но ты не дал ему вставить слово:
   - Я знаю, это нельзя извинить, мне следовало знать, но  дело  в  том,
что они все так запутали, что  я  растерялся.  Первое  предложение  было
отозвано, и само по себе это уже было достаточно плохо.  Почему  Джексон
послал туда новичка? Почему не поехал сам? Он сказал, что этот новичок -
парень Меллиша, как будто это могло как-то помочь.
   Дик задумался, но все еще не очень  тебе  верил.  Ты  понял,  что  он
подозревает тебя в зависти к Джексону.
   - Это письмо было  ужасным,  Билл,  -  сказал  он,  -  и  с  этим  не
поспоришь. Господи, какая это глупость! Но ты  прав,  все  было  слишком
запутано. Я так и сказал вчера вечером.
   За этим ничего не последовало. Некоторое время тебе казалось, что Дик
отошел от тебя, но держался с тобой он  вполне  по-дружески,  как  и  со
всеми остальными. В результате этой истории  ты  стал  приглядываться  к
Джексону, что было несложно, поскольку ты имел свободный доступ ко  всем
отделам. Единственным человеком, с которым ты разговаривал на эту  тему,
был Шварц, который согласился, что за всем этим что-то кроется;  Джексон
не стал бы намеренно  устраивать  такую  игру  только  для  того,  чтобы
досадить тебе.
   Как-то  к  вечеру,  спустя  неделю  после  возвращения   Эрмы,   тебя
пригласили к телефону, и ты услышал в трубке ее  голос.  Шел  дождь,  ей
стало тоскливо и одиноко, и она пригласила тебя приехать к ней пообедать
тет-а-тет.
   Ты поехал.
   Трудно восстановить то впечатление, которое произвела на  тебя  тогда
Эрма. Безусловно, ты был польщен оказанным тебе вниманием;  это  так  же
точно, как то, что ты не был в нее влюблен. Ты всегда говорил это себе -
с миссис Дэвис, с Миллисент и с Люси, - значит,  ты  никогда  никого  не
любил? Ну а остальные, они любили? Некоторые люди, кажется, ощущают  это
иначе... Да черт с этим! Ты с  готовностью  принял  радушный  жест  Эрмы
отчасти потому, что знал: любой из самоуверенных  молодых  хлыщей  много
дал бы, чтобы она пригласила его пообедать с ней наедине.
   В тот вечер она была с тобой очень приветлива и мила; она умела  быть
такой, когда хотела. Обед был превосходным; и вы с ней выпили достаточно
много вина.
   После обеда сидели вдвоем в маленькой комнате  за  библиотекой.  Окна
были открыты в сад, она играла на фортепьяно  и  пела  модные  "шансон",
которые ты никогда не слышал, а потом подошла, уселась рядом с тобой  на
диване и стала рассказывать о Европе - о ее  людях,  городах,  реках,  о
побережье Средиземного моря. Ты чувствовал, что тебе  нечего  рассказать
ей,  но,  будь  справедлив  к  себе,  ты  же  всегда  умел   великолепно
поддерживать разговор, когда на карте ничего не  стояло.  Она  всегда  с
удовольствием  слушала  твои  приправленные  язвительностью  рассказы  о
капитанах индустрии, которые выводили стройные ряды бледных  бухгалтеров
и хорошеньких стенографисток на борьбу с глупым и диким миром.  В  конце
концов, ты прекрасно понимал, что с тобой происходило, и,  только  когда
ты осмеливался принять участие в этой  борьбе,  становился  бессловесным
идиотом.
   Ты сидел в тот вечер на диване,  разговаривал,  слушал  и  восхищался
белоснежными уверенными руками Эрмы, их прелестными, нервными, какими-то
вспархивающими жестами, ее  точеной  шеей.  Она  еще  не  остригла  свои
волосы. Из  блестящей  золотистой  массы  то  здесь,  то  там  выбивался
непослушный локон.
   Эрма только что закончила свой рассказ о  молодом  французе,  который
дважды сопровождал ее в путешествии по Европе, умирая от любви. В Каннах
он достиг пика эмоционального напряжения и попросил у нее взаймы  десять
тысяч франков. Она вдруг замолчала и, посмотрев на тебя, заметила:
   - Есть одна вещь, которая здорово восхищает меня в тебе. Ты  помнишь,
что однажды мы с тобой обручились?
   Это прозвучало совершенно неожиданно, но тебе удалось усмехнуться.
   - Нет, - сказал ты, - а разве это и в самом деле было?
   - И ты никогда не говорил об этом Дику?  По  крайней  мере,  мне  так
кажется...
   - Не говорил.
   - И когда я... забыла об этом, ты тоже просто забыл.
   На этот раз твоя улыбка вышла совершенно естественной.
   - Не мог же я тебе крикнуть: "Эй, вы ничего не обронили?.." К тому же
я был робок...
   Она поцеловала свой пальчик и приложила его к твоим губам:
   - Ты очень милый. Терпеть не  могу  всяких  объяснений.  Хотя  вполне
возможно, что ты с радостью забыл о нашем обручении.
   - Безусловно. Я собирался стать великим  писателем  и  опасался,  что
женитьба отвлечет меня от работы.
   Она картинно вздрогнула:
   - Бр-р! Не будем об этом, а то все это звучит так, как  будто  с  тех
пор прошли целые десятилетия. Господи, тебе только двадцать пять, а  мне
- двадцать семь!
   Мы еще так молоды!
   - В следующем месяце мне исполняется двадцать шесть.
   - Правда? Тогда мы устроим вечеринку и заставим  всех  принести  тебе
подарки.
   Ты ничего на это не ответил; за несколько дней до твоего дня рождения
должна была вернуться Люси, и вы с ней собирались отправиться к  каньону
Кайахога, чтобы попрощаться с осенью.
   После этого вечера ты получал множество  приглашений  от  Эрмы  -  на
теннис, на чай, на танцы, - большинство из них  принимал,  но  вел  себя
осторожно; однажды ты уже обжегся на этом обманчивом  пламени  и  теперь
боялся его. Без сомнений, она наслаждалась  своим  особым  положением  в
Кливленде, и это отражалось на тебе; она часто предпочитала тебя другим,
приглашая тебя сопровождать ее на обеды или в ложу театра.  Ты  из  кожи
вон лез, чтобы быть милым и приятным собеседником.  Достиг  определенной
репутации и положения; люди, которые едва тебя замечали  как  одного  из
деловых помощников Дика,  начали  искать  твоего  общества  и  заботливо
приглашать на все светские приемы. Вы редко оставались с Эрмой  наедине.
Она была внимательна и дружелюбна, только и всего. Сказала, что  считает
тебя  единственным  человеком  в  Кливленде,  который  способен   хорошо
танцевать и интересно говорить.
   Как-то днем она позвонила в офис и спросила, не можешь ли ты приехать
к ней на обед пораньше, она это подчеркнула -  пораньше.  И  когда  тебя
провели в библиотеку, Эрма сразу же появилась там и объявила:
   - Скоро придет Дик, он намерен говорить о делах. Я считаю тебя  своим
советником и должна признаться, что  немного  подавлена  наполеоновскими
планами милого Дика, поэтому прошу тебя присутствовать при разговоре.
   Ты пришел в ужас:
   - Боже мой, Эрма, но я не могу так. Ты хочешь сказать, он  не  знает,
что я здесь?
   - Разумеется, не знает. Это будет приятным сюрпризом.
   - Но я не могу! Это просто глупо. Дик - настоящий  профессионал;  то,
что он предложит, будет надежно. Неужели ты не понимаешь, что я не  могу
в этом участвовать? Как ты не  видишь,  что  это  покажется  ему  наглым
бесстыдством?
   Она слегка прищурила глаза; ты  впервые  видел  ее  такой,  в  голосе
зазвучали стальные нотки.
   - Наглым! - рассмеялась она. - Билл,  дорогой,  я  вовсе  не  требую,
чтобы ты оказал сопротивление Наполеону. В этом нет необходимости.  Если
понадобится, то я сама этим займусь. Но в делах ты  -  специалист.  И  я
действительно настаиваю на твоем присутствии. Мы можем сказать ему,  что
мы живем с тобой, чтобы проверить, стоит ли нам быть вместе и дальше.
   Когда чуть погодя появился Дик, он не  потрудился  скрыть  ни  своего
удивления, ни недовольства моим присутствием. Он даже не понизил  голос,
обращаясь к Эрме:
   - Мне показалось, ты сказала, что будешь одна.
   - Я забыла про Билла, - беззаботно щебетала она. - Он часто  заходит,
чтобы   развеять   мое   одиночество.   Если   это   действительно   так
конфиденциально...
   - Нет, - сказал Дик. - Это не важно.
   Впервые вы собрались втроем, без посторонних. За обедом разговор  шел
о рыбной ловле Дика и о мелочах.
   Ты  испытывал  облегчение,  видя,  как  быстро  Дик  забыл  о   своем
раздражении.  По  мере  продолжения  обеда  он  становился   все   более
добродушным.
   - Удивляюсь, как тебе удается так часто  завлекать  Билла  на  другой
конец города, - сказал он Эрме. - Кому  же  он  доверяет  охранять  свою
пастушку? Правда, не скажешь, чтобы в этом была большая необходимость.
   Эрма посмотрела на него, затем перевела взгляд на тебя:
   - Так у тебя есть пастушка?
   - Как, ты с ней незнакома? - спросил Дик. - Не знаю, где он ее нашел,
но прошлой весной пару раз приводил ее на танцы,  и  она  тут  произвела
настоящий Фурор. Молоденькая, хорошенькая и очень милая. Пожилые мужчины
при одном взгляде на нее вздыхают о своей прошедшей  молодости.  Мы  все
приглашали ее отобедать, но Биллу удалось лишить  ее  аппетита.  Она  не
соглашалась даже просто  покататься,  ездила  только  с  Биллом.  Именно
поэтому он отказался от рыбалки. Она пригласила его  провести  отпуск  с
ней и помочь на ферме. Ты и правда не видела ее? Она действительно стоит
того, чтобы на нее полюбоваться. - Он обратился к тебе:
   - Ты, случайно, еще не зажарил и не съел ее?
   Ты объяснил, что Люси проведет на ферме остаток  лета  и  вернется  в
Кливленд через неделю-другую.
   - Я-то думала, что ты рассказал мне все свои  секреты,  -  с  упреком
сказала тебе Эрма, - и вдруг оказывается, что  у  тебя  есть  прелестная
пастушка, о которой я не слышала!
   - Это не секрет, - коротко сказал ты, - и она вовсе не моя.
   - Как бы не так! - пробубнил Дик, набив рот мороженым.
   Ты решил уйти сразу после обеда и изобретал подходящий предлог, когда
поймал взгляд  Эрмы,  который  ясно  говорил,  что  она  разгадала  твои
намерения и ты можешь забыть о них. Вы все перешли  в  библиотеку,  туда
подали кофе и сигареты. Ты чувствовал себя раздраженным  и  не  в  своей
тарелке, когда Дик, переставив стул ближе к Эрме, стал ей рассказывать о
своих делах.
   Недавно последовавшая смерть старого Мейнелла, адвоката, объяснял он,
вызвала  необходимость  по-новому  распорядиться  состоянием  Эрмы.   До
совершеннолетия Эрмы их состояние контролировалось  трастовым  комитетом
под наблюдением Мейнелла. Дику исполнился двадцать один год, и ему  была
передана   половина   состояния;   но   когда   двумя   годами    раньше
совершеннолетия достигла  Эрма,  ее  половина  перешла  под  собственный
контроль, однако она передала  полномочия  на  управление  Мейнеллу,  по
предложению адвоката. Со смертью Мейнелла истекли и его полномочия.
   - Акционерный капитал должен быть представлен на  очередном  собрании
владельцев акций, - продолжал Дик, - и в этом-то все дело. Конечно, если
хочешь, ты можешь сама присутствовать на этих собраниях, там нет  ничего
особенно сложного, выбор директоров и  все  в  этом  духе.  Но  я  хотел
узнать, не передашь ли ты мне полномочия на свою часть  акций,  чтобы  я
участвовал с ними в голосовании вместе со  своими.  Это  было  бы  проще
всего. Если ты окажешься где-нибудь в Японии или в Сингапуре, ты  же  не
сможешь сама присутствовать на этих собраниях.
   Эрма уютно устроилась в кресле, попивая кофе и  по  привычке  коротко
затягиваясь сигаретой. Казалось, она едва слушала брата.
   - Если я дам тебе полномочия на  свои  акции,  ты  будешь  голосовать
общим количеством, ведь так? - спросила она, когда Дик замолчал.
   - Разумеется, ведь мне принадлежит вторая половина акций.
   - И на какое время эти полномочия будут действительны?
   - Как ты пожелаешь. Обычно это не оговаривается.
   Ты  можешь  отозвать  их  в  любой  момент   или   назначить   нового
представителя.
   Эрма отпила глоток кофе и выпустила облачко дыма.
   Зачем она его дразнит, вяло думал ты.
   - Было бы забавно самой  посетить  ваше  собрание,  если  бы  оно  не
устраивалось в такой грязной дыре, - сказала она. -  Почему  бы  нам  не
снять какой-нибудь приличный офис где-нибудь в другом месте?
   - Это будет вовсе не интересно, - ответил Дик. - Там будем только  я,
адвокат  и  стенографистка.  Разумеется,  можешь  поступать   как   тебе
заблагорассудится, если намерена постоянно жить здесь.
   - Нет, скорее всего, я оформлю передачу полномочий, это  кажется  мне
очень важным. Только, думаю, для тебя  будет  слишком  жирно  голосовать
всеми  акциями,  поэтому  я  передам  свои  полномочия  Биллу,  если  он
пообещает не выбирать директором свою пастушку.
   Ты поднял на нее взгляд, решив, что она шутит. Дик тоже  взглянул  на
сестру.
   - Тебе стоит заручиться и моим обещанием, - усмехнулся он. -  Я  даже
готов сделать ее президентом компании.
   - Буду иметь это в виду, - сказала Эрма. -  Билл,  считай  себя  моим
полномочным представителем. И не подводи меня, иначе  я  выцарапаю  тебе
глаза!
   - Не будь дурочкой, - сказал Дик. - В этом нет необходимости.
   Ты разволновался и покраснел.
   - Верно, Эрма, - возразил ты, - это ставит меня в ложное положение...
   - Не вижу здесь ничего ложного,  -  заявила  она.  -  Лично  мне  это
решение представляется самым разумным. Вы вдвоем можете вести  дела  как
хотите; две головы лучше одной, и ты гораздо лучше подходишь  для  того,
чтобы держать меня в курсе, чем Дик. Так или иначе, не  имеет  значения,
как все будет устроено, ведь Дик  будет  всем  заправлять,  верно,  Дик,
дорогой? Просто мне понравилась эта идея. Мне нравится  думать,  что  ты
можешь пойти к нему и сказать: "Смотри,  старина,  это  не  пойдет,  нам
нужно  достать  новые  ручки  для  экспортного  отдела,  мой  доверитель
категорически против зеленой пасты".
   - Да ты просто ненормальная! - сказал Дик.
   Но она уже все решила и настаивала  на  своем  решении  беспечно,  но
неумолимо. Наконец уяснив, что  она  не  шутит,  Дик  был  не  то  чтобы
огорчен, а просто изумлен и  слегка  раздражен  ее  легкомыслием.  Решив
дело, он  организовал  передачу  полномочий.  Ты  и  молодой  Риттер  из
адвокатской конторы должны были прийти к ним домой  на  следующий  день.
Большую часть времени ты просидел молча, едва соображая,  что  думать  и
говорить; и все мучился, что об этом думает Дик. Не ощущает ли  он,  что
его отстранили и унизили? Если это  так,  ты  оказался  в  деликатном  и
опасном положении, словно подвешенный на тонкой нити  доброго  отношения
Эрмы. Но она настаивала  на  своем  мнении,  и  Дик  принял  его  внешне
благородно.
   Когда наконец Дик встал и предложил довезти вас в центр города,  Эрма
отказалась,  сославшись  на  необходимость   посоветоваться   со   своим
полномочным представителем.  Однако,  когда  вы  остались  наедине,  она
сидела на диване, курила и рассказывала, как в детстве дралась с  Диком.
Ты встал и подошел к ней, чтобы попрощаться, она протянула тебе  руку  и
сказала:
   - Не знаю, может, Дик и впрямь считает меня ненормальной, но  это  не
так. Он умница и чудесный человек,  но  ему  будет  полезно  чувствовать
рядом с собой человека, который имеет право задавать ему вопросы.  Ну  и
работенку я тебе подкинула! Я все понимаю, но буду тебя поддерживать.
   В тот теплый сентябрьский вечер ты шел домой  пешком,  чувствуя  себя
одновременно униженным и окрыленным. Ты понимал, что Эрма выбрала  тебя,
словно собаку, умную и преданную. Особенно возмущала  ее  уверенность  в
том, что ты примешь ее поручение, она  даже  не  потрудилась  заранее  с
тобой посоветоваться. Ты с ужасом сознавал,