оришь.  Тебе  доставляло
истинное удовольствие смотреть на Люси.
   Она сидела на постеленном на траву твоем свитере, и вскоре  сандвичи,
огурцы и  пирог  исчезли,  она  ела  так  спокойно  и  естественно,  что
незаметно могла бы перейти к полевым цветам. Превыше всего  была  грация
ее движений,  быстрый  промельк  белых  зубов,  откусывающих  аккуратный
кусочек точно и уверенно.
   - Странно, что здесь не видно фиалок,  -  сказала  она,  озираясь.  -
Может, уже слишком поздно? Кажется, для них самое время. У нас дома есть
один холм, который каждый год просто усыпан ими.
   - Ты уже знаешь, когда уезжаешь?
   - Девятнадцатого июня, со среды,  ровно  через  две  недели.  Я  рада
уехать, но буду скучать без тебя. Я провела в Кливленде уже две зимы,  и
все были очень милы ко мне, но мне никто не нравился так, как ты.
   Ты встал со своего импровизированного сиденья и опустился на  колени,
чтобы налить ей кофе. Она наклонилась вперед, подставив чашку, и ее лицо
оказалось совсем рядом, и ты немного повернул голову и  поцеловал  ее  в
губы. Она быстро, но полностью приняла твой  поцелуй,  затем  совсем  не
испуганно отпрянула и тихо сказала:
   - Ты льешь кофе мимо.
   Так оно и было; тонкая струйка  кофе  лилась  прямо  на  носки  твоих
башмаков. Поставить термос на траву и  обнять  ее,  чего  тебе  страстно
хотелось, было слишком сложно. Ты наполнил чашку и протянул ей.
   - Меня впервые поцеловали, - прошептала она.
   - Не может быть!
   - Правда. - Ее серьезные серые глаза чуть насмешливо блеснули. - Хотя
если  честно,  то  это  первый  раз,  когда  кому-то   захотелось   меня
поцеловать.
   - А твои братья и отец?
   - А, они, конечно, целовали, в щеку.
   - Но не хочешь же ты сказать... Должно быть, ребята...
   Она засмеялась:
   В школе один мальчик попытался  меня  поцеловать,  но  я  так  быстро
отвернулась, что моя заколка оцарапала ему щеку. Он подумал, что  я  это
сделала нарочно.
   - А тебе понравилось, что я поцеловал тебя?
   Она, не отвечая, отпила кофе.
   - Люси, тебе понравился мой поцелуй?
   - Да, понравился. - Затем торопливо добавила, когда ты придвинулся  и
наклонился:
   - Только сейчас больше этого не делай. Наверное, мне нравится,  чтобы
меня целовали. Я часто думала, поцелуешь  ли  ты  меня.  Знаю,  это  мне
нравится, и ты мне не безразличен.
   Она взяла твою руку  в  свои,  крепко  сжала  ее  и,  прежде  чем  ты
сообразил, что она собирается сделать, подняла  ее  и  прижала  к  своим
губам. Затем она вскочила, смеясь,  и  задорно  пригласила  поймать  ее,
зная, что ты не сможешь. Тем не менее  ты  бросился  за  ней  и,  когда,
споткнувшись об упавшую ветку,  рухнул  на  землю,  отказался  от  своей
попытки и вернулся к уже остывшему кофе.
   Через неделю вы снова поехали за город, но почти весь день лил дождь,
и наконец вы, промокшие, продрогшие и голодные, вернулись в гостиницу за
окраиной  города.  Люси,  казалось,  все  было  нипочем,  но  ты   очень
расстроился и, когда она спросила,  в  чем  дело,  мрачно  заметил,  что
теперь осталось чуть больше недели  до  ее  отъезда  и  что  тебе  будет
одиноко без нее.
   - Одиноко! - воскликнула она. - Да у тебя здесь столько друзей!
   - У меня нет ни одного настоящего друга, за исключением тебя.
   Она молчала и смотрела тем  странным  взглядом,  который,  ничего  не
говоря, выражал очень многое.
   - А куда ты поедешь летом? - внезапно спросила она.
   Ты важно ответил, что должен работать.
   - У тебя не будет отпуска?
   - Ну, может, съезжу домой на недельку. Могу взять  и  месяц,  но  там
нечего делать. Могу отправиться в Нью-Йорк, я там никогда не был.
   Снова задумчивое молчание. Наконец она сказала:
   - А хочешь поехать к нам домой? Там летом здорово. Я научу тебя доить
корову и дам тебе покататься на Беби.
   Это было удивительно, мысль об этом не приходила тебе в голову даже в
самых буйных фантазиях, но сейчас, когда она сама сказала об  этом,  все
казалось естественным и очевидным.
   - Но я не могу, - возразил я. - Твои родители никогда не слышали  обо
мне. Мой приезд покажется им странным, верно?
   - О, я давно рассказала им о тебе. Да  и  все  равно,  это  не  имеет
значения. Там никого не будет,  кроме  мамы  с  папой  и  Джима.  Они  с
удовольствием встретят тебя.
   - Не знаю, - с сомнением сказал ты.  -  Может,  тебе  стоит  написать
отцу, чтобы убедиться, что они не станут возражать против моего приезда.
   Ты знал, что поедешь.  Одной  мысли,  что  ты  будешь  с  Люси,  было
достаточно. Сейчас ты ясно видишь: здесь все было настоящим с начала  до
конца. Она -  единственный  человек,  который  не  нуждался  ни  в  чьих
оправданиях. То, что она делала или  говорила,  не  имело  ни  малейшего
значения по сравнению с живым фактом  ее  бытия.  Ты  не  можешь  сейчас
сказать, какие платья она надевала по разным поводам и даже  какого  они
были цвета; вероятно, ты не мог бы этого сказать и  сразу  после  вашего
расставания, хотя обычно обращал внимание  на  одежду  женщин  и  можешь
припомнить бесчисленные платья Эрмы, Джейн, Миллисент, даже некоторые из
туалетов миссис Дэвис, которые она носила  двадцать  пять  лет  назад  -
особенно  то  платье  из  переливчатого  шелка,   которое   ты   однажды
неосторожно порвал, и она заплакала, а потом  хохотала,  глядя,  как  ты
пытаешься его зашить. Что же носила Люси? На ней  всегда  были  шляпы  с
большими полями, но  тогда  их  носили  все.  Ты  не  помнишь,  как  она
одевалась на танцы. Ты даже не помнишь, в каком она была  платье,  когда
сбросила его, в тот замечательный день...
   Разумеется, все это говорит о тебе и ничего о Люси.
   Возьми, например, Дика, вряд ли он обращал внимание на  одежду  своих
женщин, за исключением того, насколько быстро она расстегивается, и даже
это его  не  интересовало,  если  он  не  видел  в  этом  немедленной  и
практической  необходимости.  Он  никогда  не  придавал  значения  своим
отношениям к женщинам, не  интересовался  даже  их  внешностью,  его  не
волновали ни быстролетность связи, ни нравственная сторона  соития.  Для
него в жизни существовал лишь один интерес - бизнес.
   Тем летом, когда ты сказал ему, что  хочешь  взять  отпуск  на  целый
месяц, он проявил бы полное безразличие к твоим намерениям, если бы  они
не задели его собственные планы.
   - Конечно, само собой разумеется, бери отпуск на месяц, раз хочешь, -
сказал он. - Но надеюсь, ты ничего такого не замышляешь. Потому  что  мы
хотим вчетвером поехать в Нортвуд кормить комаров и Харпер, Пит  Морленд
и Слим Эндикот  рассчитывали,  что  ты  тоже  с  ними  поедешь.  Уезжаем
приблизительно в середине июля. Мне стоило заранее тебя предупредить. Ты
же поедешь, верно?
   Тебя одолевало искушение; особенное удовольствие доставило  тебе  то,
что Дик явно рассчитывал на  тебя;  ты  подозревал,  что  в  бесконечном
вращении его расширяющихся интересов и дел ты постепенно  смещаешься  из
безопасного центра к краю, где тебе угрожает бензопила. Ты с облегчением
понял, что положение так же надежно, как и прежде, но это ставило тебя в
затруднительное положение.
   - Кое-что я запланировал, - нерешительно сказал ты. - Жалко, что я не
знал об этом раньше, я бы обязательно поехал. А сейчас даже не знаю... Я
собирался отсутствовать весь июль.
   - О, и не думай. Мы решили переловить всю рыбу к  северу  от  Великих
озер. Харпер уже ездил туда. Он там устроил четыре каноэ и  целое  племя
проводников. Поедем, там собирается целая флотилия.
   Мысль о такой роскошной рыбалке соблазняла тебя.
   Между тем Дик продолжал:
   - А что ты собираешься делать,  поедешь  домой?  Ты  же  был  там  на
Рождество.
   - Да, может быть, загляну туда на недельку, -  ответил  ты.  -  Думал
съездить еще и в Нью-Йорк, но Люси Крофтс пригласила меня провести месяц
у нее на ферме недалеко от Дейтона.
   Дик вытаращил глаза:
   - Черт побери! Ах ты, старый Ромео! Будь настороже, Билл! Она из  тех
подружек, которые становится постоянными.
   - Может быть. Я сказал ей, что поеду.
   - Тогда поезжай. Не уверен, что ради этого  я  сам  не  пропустил  бы
поездку в Нортвуд, но через неделю мне бы это надоело. - Он усмехнулся и
продолжал:
   - А знаешь, она меня отвергла. В клубе "Хэмптон", помнишь, ты  привез
ее туда, месяц назад? Я пригласил ее пообедать, а потом пойти на шоу, но
она  сказала,  что  не  может.  Тогда  я  сказал,  что  мое  предложение
действительно на любой подходящий для нее день. Люси снова отказалась; я
спросил ее, что она имеет против меня, а она сказала, что вовсе  ничего,
а просто не хочет идти. В точности то же  самое  она  выложила  и  Чарли
Харперу.
   Значит, Дик пытался ее сманить! И этот здоровенный бугай Харпер, этот
мордатый... Что ж, все нормально. И он  не  нарушил  дружеского  кодекса
чести, что оправдывало бы это возмущение, но все равно ты был возмущен.
   - Значит, не возражаешь, если я  возьму  отпуск  с  первого  июля?  -
спросил ты.
   - Да благослови тебя Бог! Ты попался. Думаю, она не больше настаивает
на том, чтобы ты на ней женился, чем  бутылка  вина  требует,  чтобы  ее
выпили. Но так уж оно все устроено.
   В тот вечер, провожая Люси, ты сказал, что приедешь  к  ней  на  весь
июль.
   Ты негодовал на Дика, возмущался этой компанией, бесился на  себя  за
то, что бывал с ней в их обществе. Но особенное  негодование  вызывал  в
тебе Дик. Ты никогда не понимал, какое место в твоей  душе  он  занимал,
слишком с ним сросся. Где бы его, в конце концов, нашли,  если  бы  тебя
разрезали и стали бы разбирать всех, которые вросли в тебя? Вероятно,  в
желчном пузыре. А в сердце? Господи,  да  есть  ли  кто-нибудь  в  твоем
сердце? Джейн, Люси, Ларри - сердце - это холл,  населенный  призраками,
где всегда кто-то бывает, но никто не живет.
   "Ты живешь в моем сердце!" Какой грязный обман!
   Точнее сказать, где ты умер! Дика никогда не  было  в  твоем  сердце.
Теперь понятно, что в тебе всегда, с  самого  первого  дня  дружбы  жило
чувство обиды, негодования. Или теперешняя ярость,  обернувшаяся  против
всей твоей жизни, обманывает тебя?
   А все-таки забавна  эта  идея  о  вскрытии.  Этот  акт  должен  стать
принятым ритуалом, и результат вскрытия  следует  читать  на  похоронах,
чтобы узнать, какое место близкие люди занимали при твоей жизни. "Леди и
джентльмены, оглашаем результат официального вскрытия. Сердце  -  пусто,
за исключением неустановленных следов. Печень - Джон Дои и  Ричард  Рой.
Желчный пузырь - следующие тридцать человек... Желудок  -  миссис  Хэтти
Хилл, вдова и главная плакальщица.  Выросшие  после  операции  гланды  -
следующие семьдесят один..."
   Что ж, вскрытие твоего тела не за горами, если  ты  останешься  таким
сумасшедшим, как кажешься сейчас.
   Иди же, открой дверь, убей ее, покончи с ней навсегда.
   А потом убей себя. Тебе это кажется невыполнимым, что ж,  так  оно  и
есть. Добавь этот исключительный шедевр  к  тем  неразрешимым  загадкам,
которые уже представил себе... Так что же ты здесь делаешь?
 
E 
 
   Он продолжал  с  раздражением  прислушиваться  к  непрестанной  возне
миссис Джордан и неожиданно обнаружил, что  поднялся  еще  на  несколько
ступенек. До первой лестничной площадки оставался еще  один  пролет,  на
ней жили две студентки театральной  студии;  одна  из  них  поразительно
напоминала его сестру Маргарет. Еще  шаг,  и  появилась  серая  гипсовая
статуя, стоящая в нише стены рядом с лампой под абажуром  из  прозрачной
бумаги, которую  он,  проходя  мимо,  постоянно  задевал  разлетающимися
полами пальто. Сотни раз ему  приходилось  поднимать  и  ставить  ее  на
место.
   Он рассматривал лампу, как будто видел ее в первый раз.  А  его  слух
автоматически фиксировал все движения миссис Джордан. Он  не  чувствовал
самого себя, мысли бродили где-то в ином месте... Понимаешь ли  ты,  что
собираешься сделать, продолжая подниматься по  лестнице?  Понимаешь  ли,
что совершенно не отдаешь себе отчета в том, что хочешь совершить?
 
5 
 
   Ты чувствовал это и раньше, правда не так остро, например в тот день,
когда обедал в клубе со своим сыном. Интересно, а если бы он узнал,  что
доводится тебе сыном? Какое бы это имело значение? Что, если бы об  этом
знали окружающие тебя люди, твои друзья и знакомые?  Скорее  всего,  они
испытали бы лишь легкое любопытство;  а  может,  некоторые  из  них  уже
побывали именно в таком же положении и за тем же самым столиком.
   Пол было его имя. Ты называл его Полом. Это тоже кажется  призрачным.
Это было больше двух лет назад.
   Для тебя обстановка клуба была знакома до мелочей, потому что вот уже
в течение многих лет ты обедал здесь и проводил время по вечерам, но его
присутствие сделало все странным  и  гротескным.  Было  такое  ощущение,
словно он был героем пьесы, а тебя вдруг вызвали из  публики  на  сцену,
чтобы вести с ним диалог, не зная текста.
   До сих пор ты  словно  видишь  перед  собой  тот  листок  голубоватой
бумаги, который как-то обнаружил на своем столе среди груды почты.
   "Дорогой мистер Сидни, - было в нем написано, - если  Вы  сможете  на
этой неделе уделить немного Вашего времени, мне бы хотелось  кое  о  чем
попросить Вас.
   Это было много лет назад,  но  я  надеюсь,  Вы  помните  мое  имя.  С
уважением, Эмили Дэвис.
   Наверху были указаны адрес и телефон.
   Все это было давным-давно забыто, и напоминание о былой страсти  и  о
твоих нереализованных надеждах, теперь совершенно угасших и со  временем
ставших смешными и нелепыми, было немного неприятно. Ты не стал  звонить
сам, а поручил это секретарше, которая назначила  встречу  на  следующий
день.
   Утром в офисе произошло что-то  неожиданное,  и  ей  пришлось  ждать.
Когда наконец она вошла и нерешительно остановилась в дверях, ты испытал
настоящее потрясение. Она  стала  старухой.  Все  в  ней  обличало  это:
скромное  и  непритязательное  темно-коричневое   платье,   бесформенная
шляпка, то, как она стояла, растерянно помаргивая от  яркого  света,  ее
шаркающие шажки тебе навстречу. Но в пожатии ее  руки  ты  ощутил  былую
твердость и силу. Она смотрела на тебя искренне и дружелюбно, и ты видел
в ее глазах прежнюю страсть.
   - Маленький Уилли Сидни, - улыбнулась она. -  Теперь,  когда  я  тебя
вижу,  я  понимаю,  что  напрасно  столько  времени  колебалась.  -  Она
огляделась. - Какой замечательный офис и ты так прекрасно выглядишь!
   Ты попытался уверить, что она тоже замечательно выглядит.
   - О, у меня все в  прошлом,  -  ответила  она  без  всяких  признаков
огорчения. - Но с твоей стороны очень любезно сказать это, ты всегда был
очень милым мальчиком. Мне уже почти  шестьдесят.  Трудно  поверить,  но
меня это не пугает.
   Ты проводил ее к большому кожаному креслу в углу кабинета, взял  стул
и уселся напротив. Потребовалось воображение,  чтобы  в  этой  маленькой
высохшей женщине ты узнал нежную красавицу миссис Дэвис.  Может,  только
глаза и остались прежними.
   Как выяснилось, она многое знала о тебе:  год,  когда  ты  приехал  в
Нью-Йорк, дату твоей женитьбы на Эрме, то, что  у  вас  нет  детей.  Она
коротко, но исчерпывающе поведала о своей  жизни  за  эти  годы.  Мистер
Дэвис целых семь лет имел частную практику юриста в Кливленде, не  очень
успешную, затем они переехали в Чикаго.
   Там стало еще хуже, он едва зарабатывал, так что они кое-как  сводили
концы с концами; поэтому после его скоропостижной  смерти  от  пневмонии
жене и маленькому сыну досталась лишь  его  скромная  страховка.  Миссис
Дэвис удалось получить место учительницы в чикагской школе. Она  до  сих
пор там работает. В Нью-Йорк приехала всего на неделю с  одной  целью  -
повидать тебя. Ей  с  трудом  удалось  вырастить  сына  Пола,  дать  ему
возможность закончить школу и поступить в чикагский университет.
   - Я отношусь к вам лучше, чем вы отнеслись ко мне в  Кливленде,  -  с
улыбкой сказал ты. - Помните, я позвонил,  а  вы  не  пожелали  со  мной
встретиться?
   Она слегка смутилась:
   - Я даже не ответила на твою записку, хотя хотела.
   В ту ночь я плакала впервые за много лет. Но все  было  так  понятно.
Тебе было всего двадцать четыре года, а мне уже за сорок, и у  меня  был
Пол, и я уже не была...
   Да, когда-то я была привлекательной. Я была  так  рада,  ты  даже  не
представляешь себе, так счастлива, что ты помнил обо мне. - Она  подняла
на тебя взгляд и отвела его  в  сторону.  -  Собственно,  причина  моего
визита заключается в Поле.  Два  года  назад  он  закончил  университет;
сейчас ему двадцать четыре года. Он хороший мальчик и не ленивый,  но  я
боюсь за него. Я думаю, что ты мог бы помочь.
   - Где он сейчас?
   - В Нью-Йорке, он живет здесь уже больше года.
   Время от времени он устраивается на какую-нибудь работу,  но  мечтает
стать скульптором. Какое-то время он учился  этому  в  Чикаго  и  сейчас
посвящает этому занятию так много времени, что не может много работать.
   Это тебя насторожило, и ты задумался,  что  же  за  просьба  за  этим
последует. Не хотела ли она, чтобы ты устроил его  на  работу?  Ты  стал
расспрашивать ее без особого энтузиазма.
   Она объяснила, что ему вряд ли подойдет какая-либо работа. То, о  чем
он мечтал и о чем она хотела просить, - это дать ему возможность изучать
мастерство скульптора и практиковаться в нем.  Она,  конечно,  не  может
судить, но преподаватели очень высоко отзывались о его работах. В Чикаго
он был награжден премией, которая и позволила ему приехать  в  Нью-Йорк.
Это была очень напряженная борьба. Больше всего он  мечтает  поехать  на
два-три года за  границу.  Именно  об  этом  она  и  хотела  поговорить,
надеясь, что ты сможешь помочь.
   Ты задумался.
   - Если у  него  действительно  есть  талант,  его  обязательно  нужно
поддержать, -  рассудительно  согласился  ты.  -  Ему  необходимо  найти
спонсора, и это будет не  очень  сложно,  так  часто  делается.  Я  могу
поговорить об этом с Диком... то есть с мистером Карром.
   Тебе казалось, что это предложение достаточно выгодное, но она думала
о чем-то другом. Она прямо посмотрела на тебя.
   - Я хотела, чтобы ты сам это сделал, - сказала она. - Видишь  ли,  ты
его отец.
   Ты изумленно уставился на нее.
   - Я не хотела говорить об этом, - сказала она, - но, в конце  концов,
почему бы и нет? Джим умер, и мне нечего стыдиться.  Пол  родился  через
несколько месяцев после нашего переезда в Кливленд. Собственно,  поэтому
мы и переехали, я знала, что вскоре это произойдет, и тогда все стало бы
еще хуже, чем было.
   Ты начал заикаться:
   - А вы... то есть... Не понимаю, как вы могли знать...
   Странно было говорить на эту тему с этой старой седой женщиной.
   - Я отлично это знаю, я уверена в этом.
   - И как он выглядит?
   - Он ни на кого особенно не похож.  -  Она  улыбнулась,  видимо  тоже
находя наш разговор забавным, и это сразу убедило больше,  чем  что-либо
другое. - Тебе придется просто  поверить  мне  на  слово;  странно,  мне
никогда не приходило в голову, что ты станешь сомневаться. Он  не  такой
красавец, как ты, но его глаза немного похожи на твои. И он в самом деле
очень умный мальчик.
   Она сказала, что он в Нью-Йорке и, возможно, сейчас сидит  у  меня  в
приемной. Ты встревожился:
   -  Но  я  действительно  не  понимаю...  Конечно,  я  не  сомневаюсь,
нисколько не сомневаюсь в том, что вы сказали... Но боже мой! Я был  еще
ребенком, кажется, мне было не больше семнадцати...
   Она устремила на тебя немного жесткий, удивленный взгляд.
   - Я совершенно в этом уверена, мистер Сидни, - сказала она.
   - Что ж. - Ты встал со стула. - Что ж. - Подошел к  окну  и  взглянул
вниз, на улицу, с высоты тридцатого этажа, затем опять вернулся к  столу
и снова к окну. Стоя там и глядя на нее, вдруг рассмеялся. - Господи, да
сейчас мы с ним едва ли не ровесники! - заметил ты. - Вы помните, как  я
всегда называл вас миссис Дэвис и вы просили меня называть вас Эмили,  а
я не смел?
   Ее  ответная  улыбка,