азумеется, ты  должен
объяснить ей свою просьбу. Нет, не обязательно: она сделает, если ты  ее
попросишь. Если ты это сделаешь, будет здорово послушать, как они станут
допрашивать Джейн. С таким же успехом они  могут  добиваться  ответа  от
столба.
   Это может получиться. В офисе ты не давал повода  для  подозрений;  в
конце концов, ты даже не видел Дика; ты задержался чуть позже обычного с
ребятами из Чикаго. Если бы только ты повез  их  обедать  -  но  это  не
важно, ты пообедал за своим обычным столиком в клубе, все тебя видели. А
Хендрик подошел и спросил, не хочешь ли сыграть  в  покер.  Что  ты  ему
сказал? Если бы ты подумал  об  этом  раньше,  ты  сказал  бы  ему,  что
собираешься весь вечер провести у сестры! Это было  бы  надежным  алиби.
Что же ты ему сказал? Да все равно, он вряд ли запомнил твой  ответ.  Ты
не взял такси, выйдя из клуба, а прошел  пешком  несколько  кварталов  и
только потом поймал такси до дому, чтобы забрать пистолет.
   Тебя видели двое-трое слуг, но здесь все в порядке,  тогда  было  еще
рано,  только  девять  часов.  Но  ты  должен  помнить,  что  их   будут
расспрашивать во всех деталях. Итак, после обеда  ты  немного  прошелся,
потом пришел домой, после чего отправился к сестре. Ты  был  дома  всего
минуты две-три, только чтобы захватить пистолет из ящика,  где  накануне
его запер. Слуги видели, как ты пришел и почти сразу же вышел. "Зачем вы
заходили домой?" А зачем ты  заходил?  Возможно,  все  дело  зависит  от
ответа на этот вопрос, что показывает, как это важно и опасно. Ты  зашел
домой, чтобы переодеться... Но ведь ты не переоделся. Ты пришел домой  и
собирался там остаться, но вышел, потому что тебе позвонила Джейн - но в
это время никто не звонил. Ты зашел домой, чтобы взять что-то для Джейн,
что-нибудь,  что  ты  хотел  ей  отнести,  какой-то  небольшой  предмет,
например книгу. "Название книги?" Тебе нужно было заранее все  тщательно
обсудить с Джейн, проверить каждый пункт, чтобы факты  не  противоречили
друг другу.
   Затем ты вышел из  дому.  Покажется  странным,  что  ты  не  попросил
привратника  вызвать  такси,  если  так  торопился  попасть   в   центр.
Привратник видел, как ты уходил. Хорошо еще, что ты повернул на юг.  Ну,
не обязательно говорить, что ты спешил. Ты просто  прогулялся  несколько
кварталов, а потом поймал такси.
   Очень важно вспомнить точно, где ты на самом деле  шел  и  видели  ли
тебя. Ты прошел немного по Парк-авеню, и свернул на боковую улицу где-то
в районе сороковых, и прошел до Бродвея, где снова повернул назад.
   Затем  по  Бродвею  добрался,  может,  до  Семидесятой  улицы,  затем
двинулся к Сентрал-парк-Уэст и еще раз повернул  налево  на  Восемьдесят
пятой.
   Так ты оказался здесь, прямо перед домом, на противоположной  стороне
улицы. Ты не мог войти в него, не мог решиться. Ты чувствовал, что, если
войдешь, все будет решено. Следующее, что  ты  помнишь,  -  это  что  ты
оказался на Риверсайд-Драйв, шагая  очень  быстро,  чтобы  согреться,  и
вслух разговаривая сам с собой, отчего люди оборачивались на  тебя.  Это
тебя встревожило, но ты по-прежнему шел очень быстро, хотя разговаривать
сам с собой перестал. Ты согрелся и даже  расстегнул  пальто,  но  из-за
веса пистолета, лежащего в кармане, пола распахивалась на ходу,  поэтому
ты снова застегнулся. Каким-то образом ты  дошел  до  Колумбус-авеню,  а
потом направился назад, сюда, к дому, и вошел внутрь.
   Почти наверняка тебя никто не видел. С того момента, когда ты покинул
Парк-авеню, ты ни с кем не говорил. Это риск, на который  тебе  придется
пойти, вряд ли здесь скрывается опасность. Как ты собираешься уйти?
   Тебе придется оставаться здесь, пока ты не  убедишься,  что  выстрела
никто не слышал, затем ты спустишься по лестнице и  удерешь.  Поедешь  к
Джейн. Такси брать нельзя, ты воспользуешься  подземкой.  Именно  так  и
сказал в клубе Гордон совсем недавно, когда обсуждали дело  Фаруэлла,  в
наше время никто не обращает внимания на выстрелы из  пистолета,  всегда
можно подумать, что это выхлопной выстрел автомобиля. Тем не менее можно
завернуть пистолет в шарф, и тогда никто  не  услышит  выстрела.  Так  и
сделала та женщина, что застрелила дантиста в его собственном  кабинете,
когда в приемной, всего в тридцати футах от кабинета, ожидали  пациенты.
Конечно, ее схватили, но очень долго искали. Они вообще бы ее не  нашли,
если бы она сохранила присутствие духа.
   А что, если выстрел  все-таки  услышат  и  войдут  до  того,  как  ты
убежишь? Здесь нет запасной  лестницы  на  случай  пожара,  нет  никакой
другой лестницы. Ты можешь  вылезти  на  крышу.  Но  ты  не  можешь  все
предусмотреть; приходится рассчитывать на  удачу  и  действовать,  когда
настанет время. Если тебе удастся сбежать так, чтобы никто  не  заметил,
если ты доберешься до дома Джейн, а  потом  вернешься  домой,  возможно,
тебя вообще никогда не свяжут с этим местом. Здесь  ты  известен  только
под именем мистера Льюиса. Они абсолютно ничего о тебе не знают - ни кто
ты, ни где работаешь, ничего. Ты всегда соблюдал  осторожность  в  таких
вещах. Почему мистер Льюис не может вдруг исчезнуть, заставив их  ломать
себе голову? Они,  конечно,  будут  искать,  но  вполне  допустимо,  что
никогда не свяжут концы  вместе.  Здесь  нет  вещей  с  твоим  настоящим
именем, нет фотографий, нет писем...
   А проклятая статуя!
   Уильям Завоеватель. Властный человек, твой настоящий герой. Художник,
открывший то, что другие были не способны увидеть.  Эрме  он  понравился
бы. Быть пойманным на такой ерунде! О нет, только не ты. Ты можешь взять
молоток и разбить ее на куски. Отбить нос, уши, разбить все лицо и  весь
бюст. Тебе следовало сделать это давным-давно.  Тебе  следовало  сделать
это в  тот  вечер,  когда  ты  вернулся  домой  и  застал  Эрму  за  его
установкой.
   Они будут искать, они будут совать свой нос в любую щелку.
   На обратной стороне той телефонной книжки записано много номеров, они
ухватятся за них: Челси 4-3-4-3.
   Может, там есть и номер твоего  телефона,  ты  не  обращал  внимания.
Одного этого будет достаточно - прямой путь к Джейн! Оторвать обложку  и
сжечь ее или стереть этот номер. Тогда они станут изучать это место  под
микроскопом, а это все равно что оставить свою визитную карточку. Ладно,
забери справочник с собой, принеси его домой и где-нибудь спрячь.
   Будет ли возможно, будет ли хоть  какая-нибудь  возможность  скрыться
после этого? Это искушение, но ты должен быть осторожным.  Здесь  вокруг
много людей, которые по внешности знают тебя как мистера Льюиса.
   Миссис  Джордан,  распространитель   газет   и   две   студентки   из
театрального училища - это  много.  И  Грейс!  Если  кто-нибудь  из  них
случайно увидит тебя где-нибудь, например в театре, это будет конец!  Ты
можешь куда-нибудь уехать, хоть на  ранчо  Ларри,  и  как  можно  дольше
оставаться там, за это время отрастив усы, а то и бороду. Но  если  тебя
все-таки найдут,  это  будет  означать  для  тебя  конец.  Лучше  просто
оставаться здесь, вести себя как ни в чем не бывало и держаться подальше
отсюда, и, если кто-нибудь случайно увидит тебя,  будет  не  так  трудно
объяснить;  естественно,  нужно  будет  сохранять  спокойствие,  человек
твоего положения не может быть замешан публично в такое дело.
   Но  это  будет  плохо,  очень  опасно.  Ты  мог  бы   воспользоваться
знакомством, как только эта история попадет в  газеты,  ты  пошел  бы  к
окружному прокурору, рассказал ему все и  попросил  бы,  если  возможно,
скрыть твое имя. Ты виделся с ним всего раз или два, и ты ему совершенно
безразличен, но его знает Дик, и  ты  можешь  попросить  его  сходить  с
тобой. Когда  начнется  обычная  шумиха,  это  может  оказаться  слишком
тяжелым для тебя.
   Эрма будет держаться молодцом, хотя бы ради удовольствия посоветовать
им промыть себе мозги. Это тоже  будет  здорово.  "Миссис  Сидни,  какая
преданность мужу, несмотря на открытие его любовного гнездышка!" О,  это
будет целая история, но, возможно, это самое надежное.
   Если Эрма выдержит, ты сможешь удержаться на работе.
   Если же нет, остается выход - покончить с собой.
   Ага, об этом ты и думать боишься! Хотя, если смотреть на все прямо, к
этому все и идет. Когда вся эта история выйдет наружу  и  Эрма  с  Диком
отвернутся от тебя, ты пожалеешь, что не покончил с собой. Для этого  не
бывает слишком поздно, можно сделать это в  любой  момент,  если  бы  ты
только мог на  себя  рассчитывать.  Этот  способ  будет  всего  проще  и
законченнее. Тебе не нравится делать это здесь, не нравится, чтобы  тебя
нашли здесь лежащим рядом с ней; может,  ты  упадешь  мертвым  так,  что
будешь ее касаться. Никогда больше до нее не  дотрагиваться,  чтобы  она
никогда больше не касалась тебя, - как хорошо, как замечательно было  бы
говорить это и знать, что это правда! Не лежать с ней, даже  мертвым  не
лежать на ней, лежать так, чтобы она не могла  до  тебя  дотянуться.  Ты
можешь это сделать в другой комнате, если  вообще  посмеешь  сделать.  В
этом нет ничего особенно ужасного. Просто приставить  дуло  пистолета  к
виску или вставить в рот и спустить курок.
   Может, именно потому, что это легко и просто, ты и стараешься об этом
не думать. Тогда никто не станет задавать тебе вопросы, никто  не  будет
тебе надоедать, тебе не нужно будет принимать никаких решений,  тебе  не
придется все это придумывать и хныкать, тебе нечего будет бояться.
   Ты думал об этом и раньше, несколько раз, но не так.
   Много лет назад, когда ты потерял Джейн - как странно писать это.
   А что ты намерен делать с оружием? Если бы ты только мог оставить его
там, бросить и оставить - но ты этого  не  можешь.  У  них  где-то  есть
номер, они могут установить, кому оно принадлежит.  Избавиться  от  него
будет сложно. Ты не посмеешь забрать его домой и положить  в  ту  старую
сумку - это было бы глупо. Если бы У тебя было время, ты мог бы сесть на
паром и бросить его в реку. Или зашвырнуть его подальше с пирса.  Но  ты
хочешь как можно скорее добраться до дома Джейн, кроме того, тебя  могут
увидеть. Просто  невероятно,  как,  оказывается,  трудно  сделать  такое
простое дело без того, чтобы  тебя  заметили.  Ты  можешь  спрятать  его
где-нибудь в доме Джейн; нет опасности в том, что они станут искать там,
что бы ни случилось. А почему  нельзя  завернуть  пистолет  в  газету  и
оставить сверток в поезде подземки? Нет, господи, нет, нельзя.  Но  тебе
нужно непременно сейчас решить этот вопрос.  Брось  его  в  воду.  Когда
выйдешь из подземки на Четырнадцатой улице, иди прямо к реке и  зашвырни
его подальше. Это займет всего минут десять, не больше.
   Почему люди не отделываются от оружия таким образом?  Было  бы  очень
трудно обвинить человека в том, что он кого-то  застрелил,  если  вы  не
можете доказать, что у него имелось оружие и куда он его дел.  Вероятно,
потому, что от страха они теряют голову.
   А если тебя арестуют? Как ты будешь себя вести?
   Первое: послать за своим  адвокатом  и  ничего  не  говорить  до  его
прихода, ни одного слова, как бы опасно это  ни  выглядело.  Послать  за
Диком и попросить его прислать адвоката, лучше всего Стетсона. А что  ты
скажешь Стетсону? Ты ничего не посмеешь ему рассказать - все о последних
двух годах, да, здесь нет проблем. Ты расскажешь ему о Грейс? Что,  если
ты ничего  о  ней  не  скажешь,  а  он  сам  это  выяснит  и  станет  ее
допрашивать?
   Что она знает? Тогда он начнет сомневаться во всем, что ты ему будешь
рассказывать. Это прекрасно, когда ты просто здороваешься  при  встрече,
но тебе придется быть очень осторожным в том,  что  ты  говоришь  своему
адвокату, как если бы он  тоже  стремился  поймать  тебя.  Что  касается
участия в этом Дика, тебе придется предоставить  все  ему.  Нужно  будет
прежде всего увидеться с Диком наедине и рассказать ему об этом.  Может,
будет лучше обо всем рассказать Стетсону,  все-все.  Невозможно.  Ты  не
можешь этого сделать. Даже если бы ты очень старался это сделать, ты  не
нашел бы для этого слов, тебя сочли бы ненормальным.  Ты  словно  видишь
Стетсона, сидящего там с таким  видом,  как  будто  он  оказывает  стулу
большую услугу, его немного косо сидящие  очки,  нервно  подергивающиеся
ноздри,  уголок  светлоголубого  платка,  аккуратно  высовывающийся   из
кармана пиджака: "Да. Да. Да. И зачем вы это сделали?"
   Ты никогда не умел как следует стрелять из огнестрельного оружия,  за
исключением того маленького ружья, с которым ты  охотился  на  кроликов.
Это  не  доставляло  тебе  удовольствия,  ты  не  выносил   вида   своих
окровавленных рук. Ред Адамс, бывало, связывал ремнем  их  задние  лапы,
так что у него на коленях комбинезона оставался след  запекшейся  крови.
Джейн всегда помогала тебе содрать шкурку и растянуть ее для просушки на
заднем крыльце. Ее никогда не тошнило. Если бы  только  у  нее  не  было
гостей! Если, закончив здесь, ты выйдешь отсюда, доберешься до ее дома и
застанешь в дальней комнате, читающей книгу, как это часто бывало, то ты
спасен. А как же быть с горничной? Предоставь это  сестре,  она  устроит
это как-нибудь. Она будет говорить об этом так же спокойно, как будто ты
просишь ее помочь снять шкурку с кролика.
   Забавная вещь - суицид. Ты боишься думать об этом, но, начав  думать,
понимаешь, что здесь нечего бояться.
   Другое дело, когда ты  представляешь  себя  лежащим  там,  смертельно
раненным, но все еще живым и смотришь  на  себя,  видишь  свою  кровь  и
понимаешь, что ты больше не будешь дышать, никогда  не  сможешь  ходить,
разговаривать, одеваться, выпить глоток воды или сделать любое движение.
Это ужасно. Если бы это было так,  никто  никогда  не  смог  бы  на  это
решиться; ты вынужден притворяться, что никогда не умрешь,  и  каждый  в
это верит, а не просто играет в эту уверенность, как делаешь это  сейчас
ты. К тому же они лгут на этот счет, что нетрудно заметить, и  обо  всем
догадываются. То, как это происходит, совсем не  страшно.  Ты  стоишь  в
середине ванной комнаты, вкладываешь дуло пистолета в рот и  направляешь
его к макушке, и  все  будет  в  порядке;  ты  можешь  делать  все,  что
пожелаешь, можешь снова вынуть дуло и пойти поужинать, а  можешь  стоять
там, наблюдать за собой, отмечать, что ты чувствуешь, -  словом,  можешь
делать все, что угодно. А можешь спустить курок, просто  нажать  пальцем
вниз - и все, конец. Ха!
   Тогда для тебя уже  ничего  не  имеет  значения.  Буквально  с  этого
мгновения, которое на самом деле никогда не наступит,  потому  что,  что
касается тебя, это уже закончилось до того, как началось. Ты даже можешь
удариться при падении о кровать, разбить себе  нос  или  выбить  зубы  и
никогда этого не узнаешь. Так что  бояться  совершенно  нечего,  в  одно
мгновение ты переходишь от полной свободы к полному  забвению.  Нелегко,
конечно, думать о том, как ты будешь потом лежать мертвым, но  не  легче
думать о ней или о ком-либо другом.
   Ты  видел  мало  мертвых:  своих  отца  с  матерью  и  еще  двух-трех
покойников. Конечно, ничего веселого, но ведь они были одеты, уложены  в
гроб, и, естественно, ты ожидаешь увидеть мертвеца в гробу,  ты  гораздо
больше бы испугался, если бы увидел там живого человека. Ты  никогда  не
видел покойника, который просто лежал бы где-нибудь  в  обычной  одежде,
весь покрытый синяками или с какой-нибудь раной, возможно окровавленный,
никогда не видел умирающего человека, даже если он умирал мирно, в своей
кровати. За исключением мужчины, который как-то в парке упал  в  обморок
прямо на трибуне, и его унесли на носилках;  но  ты  не  знал,  чем  все
кончилось, пока на следующее утро не прочитал в газете, что он  умер  от
сердечного приступа. Когда Ларри  рассказывал  о  войне,  ты  чувствовал
легкую тошноту и слабость и удивлялся, как люди могут пережить  такое  и
не сойти с ума.
   Именно этого ты и боялся прошлым летом, когда попытался порвать с ней
и отправиться один на Мейн.
   Особенно в ту ночь, когда ты сидел на берегу озера на краю  лодки,  -
это был второй случай,  когда  ты  помышлял  о  самоубийстве.  Когда  ты
вернулся, Дик сказал, что ты выглядел как наркоман.  Эрма  считала,  что
тебе нужно на год уехать  за  границу,  а  Джейн  хотела  показать  тебя
психоаналитику. Да, сказал ты, или делать по  утрам  зарядку,  принимать
аспирин; и в первую же ночь ты пришел сюда и застал ее жующей  бутоны  и
пьющей лимонад. Было  очень  жарко,  и  она  сидела  в  комнате,  широко
распахнув оба окна, и на ней  ничего  не  было,  кроме  алого  халатика,
отороченного перьями, который она купила у Маси. Она  подняла  голову  и
сказала: "Привет, тебе следовало предупредить меня телеграммой, я  могла
уйти". Эта тяжелая, ненавистная уверенность, подобная медленной болезни,
от которой нет лекарства.
   Она и сейчас будет сидеть в том же кресле, когда ты войдешь. Она  так
же взглянет на тебя, ничто на свете не может  изменить  ее  взгляда.  Ты
закроешь за собой дверь, демонстративно достанешь из  кармана  пистолет,
снимешь свой шарф и замотаешь им дуло.  Что  она  станет  делать?  Будет
сидеть и наблюдать за тобой. Может, она вздрогнет и испугается, заплачет
и станет тебя умолять о  пощаде  или  каким-то  иным  образом,  наконец,
признает  твое  существование  как  силу,  которую  нужно  принимать  во
внимание? Она не поверит  твоей  угрозе.  Перед  концом  ты  не  сможешь
насмехаться над ней, не сможешь заставить ее дрожать, ты не увидишь в ее
глазах страха. Бесполезно швырять  еще  какие-то  слова  в  эту  сточную
канаву.
   Но она может закричать. Ты не знаешь, какое у тебя  сейчас  лицо;  ты
делаешь то, чего она от тебя не ожидает, и, если это отразится на  твоем
лице, она может закричать и позвать на помощь. Ах, если она это сделает!
   Ты бы с удовольствием услышал  это  хоть  раз.  Но  тогда  ты  можешь
потерпеть провал. Будет лучше не подавать  виду,  а  просто  войти,  как
обычно, сказать, что очень устал, подойти  к  окну,  не  снимая  пальто,
сказать, что здесь очень жарко и что ты хочешь немного приоткрыть  окно.
Затем, оказавшись за ее спиной, где она не  сможет  тебя  видеть,  вдруг
резко повернуться и выстрелить в нее сзади с очень близкого  расстояния.
Но не забудь про шарф и не забудь опустить штору, если окажется, что она
поднята. Тебе нужно сначала подойти к окну,  чтобы  убедиться,  что  оно
плотно закрыто и что штора опущена. Она не успеет понять, что произошло.
   Она просто упадет со стула, съежится, может, сползет на пол...
   Не делай этого, идиот! О господи! Не делай этого! Ты жалкий, дрожащий
трус, она права, она тебя знает, ей ничего не угрожает.
   Ты вообразил все это, верно? Ты же совершенно ненормальный. Спокойно,
хладнокровно и точно рассчитал свои шансы. Храбрый Билл. О  нет,  ты  не
потеряешь голову, ты  намерен  все  правильно  проделать.  Ты  разобьешь
статую, выбросишь пистолет  в  реку,  сочинишь  себе  алиби,  для  этого
побежишь к Джейн, позвонишь у входа и дашь горничной свои пальто и шляпу
- ты просто гениален! Ты поедешь в Айдахо и отрастишь себе бороду, чтобы
никто никогда не узнал, кто  такой  мистер  Льюис.  Ты  намерен  сделать
мистера Ричарда М.
   Карра сообщником убийства, просто в качестве маленькой личной услуги.
Давай, давай, дурак, лучше ничего не придумал? Все это хорошо, но, давай
признавайся, в тебе должно быть что-то по-настоящему  прекрасное,  самое
великолепное, артистически скрытое. О да,  ты  собираешься  покончить  с
собой! Сначала ты покончишь с  собой,  а  потом  пойдёшь  в  дом  Джейн,
пошлешь за адвокатом, отрастишь бороду и заживешь счастливо и спокойно.
   Уходи отсюда. Возвращайся домой. Возвращайся домой  и  ложись  спать.
Как в прошлую ночь, когда Эрма постучала к тебе в спальню в  первый  раз
за многие месяцы. Если она снова это сделает, убей ее. Почему бы тебе не
убить всех? Эрму, Дика, Ларри, Виктора и...
   Спокойно, спокойно. Ты соображаешь, что говоришь?
   Все ра