го на стол.  Я  осторожно  открыл  футляр.  Внутри  помещался
крохотный платиновый "жучок", размером не больше булавочной головки.
   -  Руками  не  прикасаться,  стерильно!  -  резко  сказал   Мак-Кэйб,
предупредив движение моей руки.
   Мелисанда с опаской разглядывала микроприбор, словно в футляре лежало
яйцо черной вдовы каракурта. Ее беспокоили недобрые предчувствия.
   - Каков мой код, адмирал? - повторил я свой вопрос.
   - Эн-Ти-Эйч, - ответил он.
   -       Эн-Ти-Эйч.       Ди-Эй-Эйч.       Ди-Ай-Ти.        Ди-Эй-Эйч.
Ди-Ай-Ти-Ди-Ай-Ти-Ди-Ай-ТиДи-Ай-Ти, - выпалил я.
   - Жутковато, - передернула плечами Мелисанда.
   -  Ничего  особенного,  -  бодрился   я.   -   Этот   "жучок"   будет
функционировать, используя тепловую энергию моего тела...
   - Пока ты жив!  -  перебил  меня  Мак-Кэйб  и  задумчиво  добавил:  -
Придется пометить тебя невидимой магнитной татуировкой, дабы можно  было
опознать твой труп, если он будет обезображен до неузнаваемости.
   Мелисанда была в отчаянии, но я старался не терять присутствия духа.
   - Хотелось  бы  узнать,  где  именно  мне  будет  нанесена  магнитная
татуировка?
   - На твоем краснокожем заду! Где же еще?! Ведь как  иначе  мы  сможем
опознать труп, если будут отрезаны конечности и голова?
   Пока я собирался с мыслями, Мак-Кэйб вручил  мне  фотографию  Саймона
Кинкэйда. Некоторое время  я  пристально  изучал  черты  лица  человека,
двойником которого мне предстояло стать. Мы с ним были очень похожи,  за
исключением того, что у меня был орлиный нос, а у Кинкэйда - римский.
   Почуяв неладное и утвердившись в мысли,  что  одним  лишь  платиновым
"жучком" данное хирургическое вмешательство не ограничится, я вскочил  с
места как ужаленный и заорал не своим голосом:
   - С каким носом я родился, с таким и умру! Принимайте меня таким  как
есть, либо я выхожу из игры!
   Мак-Кэйб раздраженно поморщился.
   - Как скоро, Пол? - задал он командору Сэмпсону тот же вопрос, что  и
в день нашего первого знакомства, когда мы стояли  в  ледяном  склепе  у
гроба с медной обшивкой.
   - Прямо сейчас, - ответил командор Сэмпсон, и он был мертвецки  прав.
Ночью я видел во сне людей, рывших  мне  могилу.  С  тех  пор  этот  сон
преследует меня постоянно.
 
Глава 14 
 
   Я очнулся от нежного прикосновения. Лицо Мелисанды было  в  слезах  и
выглядело трогательным как  никогда  прежде.  Я  страстно  обнял  ее,  и
безудержное  единение  любви  поглотило  нас  всецело,  без   остатка...
Неожиданно я ощутил дьявольскую боль в паху.
   - Боже всемогущий! - вскрикнул я, приподнявшись.
   Нестерпимая боль разлилась по всему телу, гулом отдаваясь  в  голове.
Огнем горело лицо. Нос ломило так, словно я прошелся ним  по  непокрытым
ковровой  дорожкой  мраморным  ступеням   негостеприимного   бара.   Мое
забинтованное лицо на поминало теперь жуткую ритуальную маску.
   - Мак-Кэйб! - пронзительно закричал я, превозмогая адскую боль.
   - Сэм, ради всего святого, не делай резких движений... У тебя  пойдет
кровь! - пыталась меня унять Мелисанда.
   - Мак-Кэйб! - яростно ревел я, не в силах встать с постели.
   - Сэм, любимый, не кричи так... Тебе нельзя волноваться.
   - Мак-Кэйб! - не унимался я.
   На мой крик сбежались командор Сэмпсон, Джон Большая  Вода  и  доктор
Бернсайд.
   Я  был  вне  себя  от  ярости  и  бессилия.  Удерживаемый  командором
Сэмпсоном и Большой Водой, я отчаянно вырывался в то  время  как  доктор
Бернсайд делал мне укол снотворного. Но прежде чем отключиться, я  успел
им  сказать  еще  многое.  "Ослиное  дерьмо,  поганый  ублюдок,   подлый
живодер..." - были самыми невинными словами из тех, которыми я  наградил
адмирала.
   - Мак-Кэйба нет, - спокойно сказал командор Сэмпсон. - Он в отъезде.
   Не помню сколько прошло времени, но когда  я  очнулся  мне  было  уже
лучше.  Мелисанда  находилась  поблизости  и  казалась  очень   усталой.
Заметив, что я проснулся,  она  приблизилась  ко  мне  и  улыбнулась.  Я
приложил палец к губам и поманил ее еще ближе. Она склонилась надо мной,
касаясь своими локонами моих губ.
   - Ничего не говори... - прошептал я ей в самое ухо. -  Пусть  думают,
что я еще не проснулся.
   С помощью Мелисанды я размотал бинты и пристально  осмотрел  спальню.
Мое внимание привлек рельефный орнамент над самым плинтусом.  Я  шепотом
попросил Мелисанду перерезать ножом линию орнамента в нескольких местах.
Очевидно решив, что я брежу, она посмотрела на меня  с  беспокойством  и
недоверием.
   - Здесь полно "жучков", - прошипел я ей прямо в ухо, - а  орнамент  -
это кабель. Если ты его перережешь, мы сможем  нормально  разговаривать,
не опасаясь, что нас подслушают.
   Мелисанда  с  готовностью  выполнила  мою  просьбу  и  легла   рядом,
прижавшись ко мне всем телом.
   - Который час? - спросил я, чтобы сориентироваться во  времени,  счет
которому был мною полностью утрачен.
   - Около полуночи, - ответила Мелисанда, вытянув губы и поцеловав меня
так крепко, что у меня снова разболелся нос.
   - Сэм, - ласково сказала она, - ты самый дерзкий и неукротимый инджун
из всех, кого я когда-либо встречала в жизни. Если бы  адмирал  Мак-Кэйб
услышал все, что ты о нем тут говорил...
   - Он обязательно все это услышит! Подслушивающие устройства  записали
каждое слово, можешь не сомневаться.
   Мелисанда зажмурилась от страха,  а  я,  забыв  о  боли,  стал  жадно
целовать ее, наслаждаясь  вкусом  сладкого  языка.  Мелисанда  порывисто
обняла меня бедрами, я стал самозабвенно погружаться в ее влажное  лоно,
как вдруг вздрогнул всем телом и отшатнулся, снова ощутив адскую боль  в
паху.
   - Ты безумец, Сэм, - сказала Мелисанда отдышавшись. - Но я люблю тебя
и обожаю каждый из всех твоих недостатков. Если хочешь, я утоплю тебя  в
блаженстве и самых изысканных ласках. Я могу быть твоей женой, рабыней и
любовницей одновременно. Но никогда не соглашусь  принадлежать  мужчине,
напрочь лишенному какой бы то ни было фантазии.
 
Глава 15 
 
   По мере того, как я чувствовал себя все лучше, постепенно  оправляясь
от  последствий  вероломного  хирургического  вмешательства,   Мелисанда
относилась ко мне все  хуже.  И  причиной  тому  был  мой  новый  облик,
внешность и манеры ненавистного ей Саймона Кинкэйда, заслонившего  своей
призрачной тенью образ того славного  Сэма  Карсона,  которого  она  так
горячо полюбила при первой же  встрече.  Перевоплощаясь  в  Кинкэйда,  я
чувствовал как мое сознание погружается в бездонную гнетущую  пустоту  и
как с каждым  днем  усиливается  отчуждение,  по-прежнему  любимой  мною
Мелисанды.
   - Мел? - обратился я к ней, когда мы перед сном неподвижно  лежали  в
постели, едва прикасаясь друг к другу.
   - Да, дорогой?
   - Что происходит?
   - Боже мой! - воскликнула она. - У тебя даже голос, как  у  него.  Ты
просто вылитый Саймон! Можешь ты хоть ненадолго стать прежним?!
   - Расскажи мне о нем еще что-нибудь, - монотонно  произнес  я  вместо
ответа.
   - Я не могу больше! Мне неприятно даже вспоминать о  Нем.  -  Как  вы
познакомились? - продолжал я настаивать отрывистым тоном.
   - Мы познакомились в самолете. Ему стало плохо, а я была стюардессой.
   - Почему он на тебе женился?
   - Он говорил, я похожа на  его  мать,  -  грустным  голосом  ответила
Мелисанда, откинувшись на подушки.
   - Если не хочешь говорить о нем, то расскажи хоть о себе, -  попросил
я несколько смягчившись.
   Она приподнялась на подушках и посмотрела на меня так, словно увидела
впервые. Влажная пелена  застилала  ей  глаза.  Она  переменила  позу  и
придвинулась ко мне поближе. Я ощутил прежнее волнение  и  трепет  новых
ощущений. В темноте  мерцающего  полумрака  глаза  ее  блестели,  словно
звезды в ясную ночь.
   - Ты была девственницей, когда вышла замуж за Кинкэйда?
   - Это так важно? - нахмурилась она.
   Я промолчал.
   - Я  лишилась  девственности,  когда  мне  было  одиннадцать  лет,  -
печально сказала Мелисанда. - Спустя много лет, мне показалось  однажды,
что я забеременела, но врач обнаружил у меня кое-что похуже -  фиброзную
опухоль матки следствие ранней дефлорации.
   - Шаури йа Мунгу, - сказал я и пояснил: - На  суахили  это  означает:
"На все Божья воля".
   - Упаси Господь от такой Божьей воли, - мрачно ответила она.
   - Итак, вернемся к Саймону Кинкэйду.
   - Он летел в Шайенн <Шайенн (Чейенн)  (Cheyenne)  -  административный
центр  штата  Вайоминг.>  и  пьянствовал,  даже  на  борту  авиалайнера,
доставляя тем самым уйму хлопот экипажу и всем окружающим.  В  ответ  на
замечания он заявил, что купит с потрохами всю  нашу  авиакомпанию  и  в
полном составе выгонит экипаж с работы.  Вскоре,  мертвецки  пьяный,  он
потерял сознание. Я подумала, он умирает. Саймона высадили в Лас-Вегасе,
и я осталась  сопровождать  его  в  больницу.  Доктору  он  сказал,  что
злоупотребляет спиртным с тех пор, как умерла его мать.
   Весь месяц, проведенный Саймоном в Лас-Вегасе, я была рядом с ним. Мы
не расстались, даже когда он покинул больницу и уехал на  свое  ранчо  в
Натроне. В то время он мало пил и казался мне весьма  милым.  Он  уделял
мне массу внимания и с ним было интересно. Словом, я  согласилась  выйти
за него замуж. Но прежде я сообщила ему о том, что не смогу иметь детей.
Я думала, что он разочаруется во мне. Но вышло как раз наоборот.  Саймон
сказал, что это делает меня еще привлекательнее. Если  бы  он  хотел,  я
сопровождала бы его  повсюду,  но  он  обычно  оставлял  меня  дома  под
пристальным надзором Джо Лапка Индейки...
   - Кого?!
   - Чейенна <Чейенны (шайенны)  -  одно  из  племен  североамериканских
индейцев алгонкинской языковой семьи: чейенны,  делавары,  черноногие  и
другие.  Живут  в  резервациях  штатов  Монтана,  Вайоминг,  Оклахома.>,
которого Кинкэйд-старший - Оззи взял на работу,  когда  Саймон  был  еще
совсем ребенком.  Лапка  Индейки  служил  одновременно  и  гувернером  и
телохранителем Саймона. Отвратительный тип. Он держал меня в неволе даже
после того, как Саймон пропал без вести. Он повсюду следовал за мной и в
порыве служебного рвения унижал меня как  мог.  Он  не  был  законченным
гомосексуалистом, но все же не мог мне простить, что  я  соблазнила  его
хозяина и ревновал жутко.
   Я тяжело вздохнул.
   - А что, если этот Лапка  Индейки,  прослышав  о  "спасении"  Саймона
Кинкэйда, захочет во что бы то ни стало вернуться в услужение  к  своему
горячо любимому хозяину?
   Мелисанда насмешливо сузила глаза.
   -  Это  невозможно.  Он  мертв.  Его  убили  в  пьяной  драке.  Свора
разнузданных ковбоев из бухты Большой Рог. - Мелисанда  прослезилась.  -
Конечно, после этого я стала свободной, но что толку?! Уже два года, как
мой законный муж пропал без вести на Новой  Гвинее.  Доказать  факт  его
гибели, пока не найден труп и не  произведено  опознание  -  невозможно.
Ввиду этого я не могу претендовать на наследство. Я осталась без средств
к существованию  и  вынуждена  соглашаться  на  все  условия  Мак-Кэйба,
пообещавшего мне помочь решить  вопрос  о  наследстве  после  завершения
операции. Теперь мне нужно лишь самой остаться в живых.  Мелисанда  тихо
заплакала. Я нежно обнял ее, привлек к себе  и  сладкая  любовь,  накрыв
легкой волной, понесла нас сквозь  темный  океан  ночи,  пока  окутанное
дымкой солнце не взошло на горизонте.
 
Глава 16 
 
   Мое самочувствие улучшалось с каждым днем. Последствия аппендэктомии,
вызывавшие поначалу столь дикие боли в паху и животе, прошли сами собой.
Доктор Бернсайд  ежедневно  подвергал  меня  всевозможным  косметическим
процедурам и вскоре я чувствовал себя со  своим  новым  лицом  не  менее
комфортабельно чем с прежним, данным мне от  рождения.  Я  действительно
стал точной копией Саймона Кинкэйда,  и  меня  постоянно  мучил  вопрос:
смогу ли я когда-нибудь снова стать самим собой. Я  хотел  этого  прежде
всего потому, что этого желала Мелисанда, любившая меня  прежнего  и  не
переносившая своего бывшего мужа ни в оригинале, ни в точной копии.
   Одним прекрасным утром Джон Большая Вода, ни слова  не  говоря,  увел
меня в лес. Босой и безоружный я последовал за  ним  в  дремучие  дебри.
Тропа, по которой мы тронулись в путь, изгибалась и вилась меж  стволами
огромных деревьев, точно издыхающая змея. Под пологом эвкалиптового леса
на  коротких  толстых  стволах  вздымались  пышные  шапки  ксантореи   -
травяного дерева с торчащим, как копье, цветоносным стеблем. С  деревьев
свисали  петлями  огромные  лианы,  ложась  поперек  тропы  причудливыми
загадочными узорами. Одно из наиболее толстых деревьев  легко  опоясывал
ковровый питон. В лесу царил пугающий полумрак. Солнечный свет с  трудом
проникал сквозь густое кружево листвы, и казалось мы бредем по дну реки.
Вскоре мы свернули на едва заметную тропку и оказались по пояс в высокой
траве. Скользкая от росы, узкая тропка невероятными зигзагами взбиралась
вверх по крутому склону каменистого холма. Как в  лабиринте  мы  петляли
среди громадных камней, поднимаясь все выше  и  выше.  Во  влажной  чаще
высоких спутанных трав со всех сторон звонко квакали крохотные  лягушки,
стрекотали цикады и попискивали карликовые поссумы - крошечные,  похожие
на мышей животные, питающиеся нектаром цветов и насекомыми.
   Большая Вода с  опаской  указал  мне  на  огромного  ядовитого  паука
шоколадного цвета в рыжую крапинку. Вместе с раскинутыми лапами паук был
размером с кофейное блюдечко. Он сидел на толстом стебле, футах в  шести
от своей просторной норы, обтянутой внутри шелковистой паутиной, которая
широким кольцом расстилалась  также  над  входом.  Паук  плавно  шевелил
передними лапами, внимательно оглядываясь вокруг, как вдруг Большая Вода
громко вскрикнул и завертелся на одном месте, лихорадочно приплясывая  и
размахивая руками. Я внимательно присмотрелся и тут же  увидел,  как  из
густой травы с устрашающим шипением вывалился клубок разъяренных змей. В
следующее мгновение змеи дружно расплелись и,  выстроившись  полукругом,
решительно двинулись прямо на нас. Прибегнув к стремительному  обходному
маневру, мы впопыхах наткнулись на гигантского дождевого червя, наступив
на которого, я поскользнулся и едва не сломал себе шею.
   Наконец мы добрались до вершины холма, и  тут  Большая  Вода  сообщил
мне, что в долине перед нами находится полноводный  ручей  и  кристально
чистое горное озеро, где можно будет освежиться после столь напряженного
перехода. Спуск оказался не  менее  трудным  чем  предыдущий  подъем.  В
сущности, это была не долина, а глубокое, узкое,  полное  теней  ущелье,
расположенное между двумя гладкими округлыми горами  и  тем  плато,  где
находился наш бивак. Извилистое русло ручья сразу бросалось в глаза. Его
обрамляла  темная  бахрома  невысоких  деревьев  и  кустов.   Когда   мы
спустились в полумрак ущелья, до нас донесся шум воды, которая журчала и
плескалась среди валунов, усыпавших русло. Ручей стремительно скатывался
вниз по крутым  склонам  ущелья,  образуя  множество  широких  каскадов,
каждый из которых заканчивался небольшим водопадом,  сверкающим  водяным
столбом обрушивающимся в круглое озерцо, напоминающее  вытесанную  среди
скал огромную чашу, где в ореоле хрустальных всплесков бешено  кружилась
вода, устремляясь к следующему водопаду.  Длинные  травы  клонились  над
землей,   словно   золотистая   нечесанная   грива,   а   между   тускло
поблескивавшими  каменными   глыбами   поднимались   из   густого   мха,
устилавшего  землю  изумрудным  бархатным   ковром,   тонкие   кружевные
папоротники.
   Подкрепившись съедобными ягодами, мы выкупались в  озере  и  устроили
привал. Джон Большая Вода говорил, что ядовитых ягод  здесь  больше  чем
съедобных и дабы не отравиться нужно следовать выбору птиц.  Он  показал
также, как соорудить пандановое укрытие.
   - Лучший способ уберечься от москитов,  распространяющих  тропическую
лихорадку - это вымазать тело и лицо  грязью,  обклеившись  после  этого
эвкалиптовыми листьями, - наставлял меня Большая  Вода.  -  Здесь  также
попадаются москиты,  вызывающие  столь  постыдный  недуг,  как  слоновая
болезнь мошонки.
   Когда над морем взошла луна, мы  тронулись  в  обратный  путь.  Чтобы
вернуться в наш бивак, нам предстояло вскарабкаться на плато высотой три
тысячи футов. На этот раз я преодолел подъем  значительно  легче  чем  в
день моего прибытия на Фиджи, несмотря на то, что куда-то исчез  Большая
Вода,  очевидно,  решив  подвергнуть  меня  испытанию  на  выживание   в
одиночку.
   В биваке меня встретил один  лишь  деревянный  идол  Нденгей,  мрачно
взиравший на меня с фасада культового строения. Вокруг не было ни  души.
Ни воинов нэнгэ  с  их  оглушительными  деревянными  гонгами,  ни  Джона
Большая Вода, ни командора  Сэмпсона,  ни  доктора  Бернсайда,  ни  даже
Мелисанды. Все исчезли бесследно. Исчез даже авианосец "Китти Хоук".
 
Глава 17 
 
   На тринадцатый день у входа в хижину я обнаружил  воткнутую  в  песок
расщепленную палку с письмом для меня. Письмо  пришло  из  Вайоминга  от
моей крестной матери Черной  Буйволицы,  индианки  из  племени  шошонов,
семидесяти семи зим от роду - племянницы  вождя  племени  и  бабки  моей
покойной жены. Ума не приложу, как это послание нашло меня на  одном  из
трехсот шестидесяти пяти островов Фиджи притом, что было  отправлено  на
Южный полюс. Очевидно, адмирал Мак-Кэйб, перехватив  письмо,  переправил
его впоследствии мне. Ввиду того, что Черная Буйволица никогда не  умела
ни читать, ни писать, письмо было написано за  нее  моим  шурином  Вилли
Мало  Неба  -  голливудским  каскадером  и   вообще   весьма   проворным
краснокожим.
   "Дорогой Медвежья Лапа, раздвоенный твой язык и двуличная твоя  душа!
писал Вилли.  -  Черная  Буйволица  все  время  спрашивает,  что  делает
Медвежья Лапа на Южном полюсе? Она не знает, что такое Южный полюс и все
еще думает, что Земля такая же плоская, как твоя голова. Поэтому  возьми
листок бумаги и черкни ей пару слов. Она не становится  моложе,  Сэм,  и
вместо того, чтобы стыдиться родства с таким горе-охотником, как ты, она
постоянно беспокоится о тебе. Что касается меня,  то  я  имею  шансы  на
успех в Голливуде.
   Любящий тебя, Вилли Мало Неба." В приступе одиночества  мне  внезапно
захотелось, чтобы здесь, на Вануа-Леву, рядом со мной оказался Вилли,  и
мы могли бы весело проводить время, как в те годы, когда я  ухаживал  за
его сестрой Дженни Старлайт.
   Я находился в подавленном настроении. Ведь  Сэма  Карсона  больше  не
существовало. Я долго и печально думал о чем написать Черной  Буйволице,
как вдруг отчетливо услышал  чьи-то  шаги  и  затаился,  загасив  костер
песком. Схватив веревку, я лихорадочно сделал две петли на обеих концах.
Замаскировав  одну  петлю  на  тропинке,  а  другой  заарканив  верхушку
крепкого, эластичного и гибкого дерева, я с колоссальным усилием пригнул
его к земле и зафиксировал в таком виде при помощи еще одной  веревки  и
соседнего дерева.
   Человек двигался быстро, поэтому увидел ловушку, лишь когда  попал  в
нее. Я ударил своим  обсидиановым  кинжалом  по  веревке,  притягивавшей
дерево к земле, и кто-то повис вниз головой, словно летучая мышь.
   Когда я вышел из  укрытия,  человек  сложил  руки  на  груди  в  знак
смирения. Конечно,  это  был  Большая  Вода.  Я  не  хотел  унижать  его
достоинство, поэтому быстро помог ему освободиться.
   - Отлично сработано, - сказал он. - Для белого человека, конечно.
   Для него я оставался белым человеком.
   - Разве я еще не нэнгэ? - недовольно осведомился я.
   Большая Вода окинул меня придирчивым взглядом знатока.
   - Ты станешь нэнгэ сегодня ночью, во время великой фиесты Туке.
   Я был страшно голоден, и при мысли о ночном  пиршестве  у  меня  даже
заурчало в животе.
   - Надеюсь, ваше шаманское  божество  пошлет  мне  парочку  аппетитных
цыплят, не забыв при этом о жареной айдахской картошке, свежем сельдерее
и салате! Мне ужасно надоели копченые угри,  и  я  давно  мечтаю  выпить
чего-ниб