окажемся
очень-очень далеко. Мне не нравятся наши тюрьмы. Я их инспектировал.
     - Ясно.
     - Возьмите, - Дженаро передал Шартеллю листок бумаги. - Это мой телефон
на ближайшие несколько дней. В правительственном охотничьем домике.  Я  буду
связываться с ними дважды в день.
     Он дал сторожу еще один шиллинг, убедился, что  складной  велосипед  на
месте, и покатил в свой округ, среднего роста негр в европейском  костюме  и
солнцезащитных очках из Майами.
     - Тарзан и Тимбукту, - пробурчал  Шартелль.  На  заднем  сиденье  нашей
машины лежали два ящика джина "Гордон". Уильям тут же убрал их  в  багажник.
Мы залезли в кабину. Уильям завел мотор.
     - Знаете, о чем я подумал, Клинт?
     - О чем же?
     - Вы можете  не  беспокоиться  о  том,  что  в  вашем  новом  "ласалле"
замерзнет вода и разорвет радиатор.


Глава 22

     Мы медленно ехали по асфальтовому шоссе, петляющему по городу Обахма, в
70 милях от Убондо, в 169 милях севернее  Барканду.  Шартелль,  как  обычно,
полулежал, надвинув шляпу на глаза. На конце его сигары образовался  столбик
серого пепла.
     - Уильям, с такой скоростью мы никогда не доберемся до дома.
     Уильям обернулся, его рот растянулся в улыбке, но мне  показалось,  что
он нервничает.
     - Мадам попросила меня попросить вас, маста.
     - Какая мадам?
     - Мадам Анна, са.
     - О чем же она попросила тебя попросить нас?
     - Не могли бы мы сейчас заехать в мою деревню. Это недалеко.
     - Как недалеко? - спросил я.
     - Сорок, может, пятьдесят миль.
     - Когда ты в последний раз был дома, Уильям?
     - Два года назад, са. Я получил письмо от дяди. Он пишет, что мой  брат
готов идти в школу. В хорошую школу, са. Мадам сказала, что она возьмет  его
в школу, где она работает учительницей.
     Я повернулся к Шартеллю.
     - Как я понимаю, мадам высказала свое желание.
     - Вы правы. Уильям, мы едем в твою деревню.
     - Благодарю вас, са! - он вывернул руль, и мы, едва не  столкнувшись  с
грузовиком, по борту которого тянулась надпись "Бедность - не преступление",
помчались в противоположном направлении.
     - Как называется твоя деревня, Уильям?
     - Она очень маленькая. Корийду. Очень хорошее название.
     - Очень хорошее, - согласился я.
     По мере движения на север тропический  лес  редел,  появлялись  большие
поляны, кое-где деревья росли отдельными рощами. На повороте стадо  бабуинов
внезапно перебежало нам дорогу. Последний остановился на обочине  и  отчитал
нас, махая передними лапами и строя зверские рожи.
     Шартелль толкнул меня в бок.
     - Смотрите, Пит. Разве это не Африка? Как он стоит и  кроет  нас  почем
зря. Ну не душка ли он?
     - Бабуины, са. Очень хорошее мясо.
     Шартелль обернулся, посмотрел на обезьян через заднее стекло.
     - Вы же не едите их, Уильям?
     - Очень вкусные, са.
     - Черт побери, Пит, это же первые дикие животные, которых  я  увидел  в
Африке. Бабуины.
     - Где-то здесь должны  водиться  слоны.  И  носороги.  Так,  во  всяком
случае, написано на карте.
     - С удовольствием посмотрел бы на них.
     - Может, нам повезет.
     Нам не повезло. Мы не увидели никакой живности, кроме коз и кур.  Машин
становилось все меньше. Отъехав миль на пятьдесят от Обахмы, мы свернули  на
проселочную дорогу. Машину болтало из стороны в  сторону,  за  нами  тянулся
шлейф красной пыли. Затем от дороги остались две колеи, между которыми росла
трава.
     - Ты знаешь, куда мы едем? - спросил Шартелль.
     - Конечно знаю, са. Уже недалеко.
     - Если не  считать  тех  шестидесяти  миль,  что  мы  уже  проехали,  -
пробурчал я.
     Домов или хижин я, однако  не  заметил.  Начали  появляться  люди.  Они
махали нам руками. Уильям  в  ответ  нажимал  на  клаксон.  Первым  зданием,
которое мы увидели, был магазин, построенный у самой колеи. Уильям  заглушил
мотор.
     - Я куплю подарок для деревни.
     - Это обычай?
     - Да, са.
     - Мы тоже купим подарки. У вас есть деньги, Пит?
     Я дал Уильяму два фунта. Он  вернулся  с  пачками  печенья,  сигарет  и
нюхательного табака,  банками  консервов,  конфетами  и  маленькой  бутылкой
виски.
     - Зачем виски? - спросил Шартелль.
     - Для старосты деревни, са.
     - Он любит джин?
     - Очень любит.
     - Отнеси виски назад и поменяй на сладости. Мы пожертвуем пару  бутылок
джина из тех, что подарил нам Иль.
     От магазина до деревни Корийду мы добрались быстро. Там уже знали,  что
Уильям едет за рулем красивой машины и  везет  двух  белых.  Они  вышли  нам
навстречу, все семьдесят, считая детей  и  собак.  За  квадратными,  крытыми
дранкой, с обмазанными глиной стенами, домами виднелись  постройки,  похожие
на амбары. Вероятно, там хранили зерно, если только  его  сеяли  и  убирали.
Улицу покрывал толстый слой пыли.  Уильям  остановил  "хамбер"  и  вылез  из
кабины. Его обнял старик, затем один за другим несколько мужчин помоложе. Он
отвечал на вопросы, задавал их,  улыбался,  смеялся,  махал  руками.  То  же
делали его родственники и друзья. Шартелль и я стояли у машины и  наблюдали.
Когда стало слишком жарко, мы перешли в тень пальм. Уильям подбежал к нам  и
попросил пройти с ним.  Он  ввел  нас  в  самый  большой  дом.  Внутри  было
прохладнее. Остальные жители деревни последовали за нами.
     Три стула стояли на возвышении, и старик, который первым обнял Уильяма,
предложил мне и Шартеллю занять два из них. Сам он  сел  посередине.  Уильям
сбегал к машине и принес подарки, не забыв  прихватить  две  бутылки  джина.
Произнес короткую речь на диалекте и вручил старику обе  бутылки.  Восторги,
вызванные дорогим  подарком,  не  утихали  с  четверть  часа.  Затем  старик
протянул  нам  две  бутылки  без  этикеток.  Шартелль  встал  и  в  ответном
пятиминутном слове поблагодарил хозяев от имени Соединенных Штатов,  Линдона
Джонсона, вождя Акомоло, партии, Падрейка Даффи, Анны Кидд, вдовы Клод, себя
и меня. Коснулся он также важных обязанностей, выполнение которых  возложено
в Убондо на Уильяма. Он сел под громовые овации.
     Старик настоял, чтобы мы отведали прозрачной жидкости из подаренных нам
бутылок. Я спросил Уильяма, что в них.
     - Джин, са. Местный джин.
     - О боже.
     - Очень хороший, са.
     Шартелль отвернул пробку и глотнул. Я подождал, не упадет  ли  Шартелль
без чувств. Он не упал, так  что  и  я  отхлебнул  из  своей  бутылки.  Джин
оказался ничего. Мне приходилось пить и  похуже.  Но  редко.  Уильям  раздал
сигареты молодым мужчинам, нюхательный табак тем, кто постарше,  сладости  и
печенье - детям. Из толпы вынырнула  женщина  и  начала  в  чем-то  убеждать
Уильяма. Тот отмахнулся. Женщина настаивала, и Уильям сдался. Мы с Шартеллем
решились еще на один глоток местного джина.
     - Маста, женщина хочет, чтобы вы осмотрели ее ребенка.
     - Зачем?
     - Она говорит, что он болеет.
     - Что с ним?
     - Он болеет уже три-четыре дня. Все время кричит.
     - Она хочет, чтобы я пошел с ней?
     - Ребенок на улице. Она принесет его сюда.
     Шартелль вздохнул.
     - Хорошо, я его посмотрю.
     Уильям что-то  резко  сказал  женщине.  Возможно,  он  собирался  стать
старостой и готовился к будущей работе. Женщина пробралась к  двери.  Жители
деревни стояли, сидели, курили,  ели  печенье  и  сосали  конфеты,  взрослые
передавали друг другу привезенные нами бутылки. Женщина  вернулась  с  голым
ребенком, завернутым в кусок  синей  материи.  Мальчиком.  Он  орал,  закрыв
глаза, животик надулся и закаменел. Она положила  ребенка  у  ног  Шартелля,
отступила в толпу. Шартелль присел на  корточки.  Ребенок  кричал  от  боли.
Шартелль погладил его по головке, нажал на живот, посмотрел в  рот,  пощупал
за локти и колени.
     - Уильям, мне нужен кипяток.
     - Зачем? Ребенок уже родился, - напомнил я.
     - С ним все в порядке, не считая рахита, раз ему не дают  витаминов,  и
колик в желудке. Я знаю, чем его вылечить.
     - Чем же?
     - Диким мясом. Растереть в кашицу и скормить ребенку. Желудок очистится
и все пройдет.
     - Так зачем нужен кипяток?
     - Ребенка нужно успокоить. Он не будет есть в таком состоянии.
     - И где вы возьмете успокоительное?
     Шартелль улыбнулся.
     - Юноша, смотрите и учитесь. Сейчас вы увидите самое древнее в  истории
человечества успокоительное средство.
     Уильям принес маленький примус с котелком кипящей воды.
     - Мне нужен сахар, Уильям. Примерно с фунт. Песка или кускового.
     Уильям перевел просьбу Шартелля толпе. Три женщины выбежали из  хижины,
остальные сгрудились теснее, чтобы лучше видеть представление, которое давал
доктор Шартелль. Женщины принесли сахар-песок в кульках из газеты.  Шартелль
глянул в котелок и попросил Уильяма вылить  половину  воды  на  пол.  Уильям
вылил, и толпа отпрянула назад. Затем поставил котелок на примус.
     - Дай мне чистую маленькую палочку, Уильям, - не унимался Шартелль.
     Получив требуемое, он  высыпал  в  котелок  содержимое  одного  кулька,
одновременно помешивая варево. Ребенок орал, не переставая.
     - Уильям, пусть мне принесут самого большого петуха.
     - Да, са! - Уильям перевел просьбу.
     - Ах-х-х! - ответила толпа.
     Наконец-то белый идиот перестал валять дурака. Он решил принести петуха
в жертву богам. Появился петух. Кто-то предложил свой нож.
     - Просто держите его, - пояснил Шартелль.
     Он уже высыпал в котелок весь песок,  но  продолжал  помешивать  густой
сироп. Затем плеснул в котелок немного привезенного нами джина. Встал.
     - Поверните петуха ко мне хвостом  и  держите  покрепче,  -  сказал  он
Уильяму, а тот - владельцу петуха.
     Шартелль внимательно обследовал  хвост,  выбрал  самое  длинное,  самое
пышное перо и выдернул его. Петух возмущенно  заквохтал,  ребенок  заорал  с
новой силой. А Шартелль опустил перо  в  сироп  и  покрутил  его  в  тягучей
сладкой жидкости. Затем помахал в воздухе, чтобы остудить.  И  дал  ребенку,
который потащил перо, точнее, кончик пера,  в  рот.  Он  перестал  вопить  и
принялся сосать перо. Теперь он только изредка  всхлипывал.  Чем  дольше  он
сосал перо, тем более липким оно становилось. Ему это нравилось. Он  загукал
от удовольствия и провел по лицу сладким  липким  пером.  Затем  по  животу.
Вновь сунул перо в рот.
     - Вернее средства нет, - заверил меня Шартелль.  -  Теперь  он  уже  не
заплачет. А все дело в том, что я добавил в сироп спиртного. Дети это любят.
На всех континентах.
     Он повернулся к Уильяму и объяснил ему, как использовать кашицу  дикого
мяса, чтобы вылечить колику. Уильям  перевел  его  слова  матери  ребенка  и
зачарованным зрителям... Та подняла ребенка, не вынимавшего  перо  изо  рта,
застенчиво улыбнулась Шартеллю и метнулась  к  толпе,  расступившейся  перед
ней.
     Шартелль и я глотнули местного джина и вышли на улицу.
     - Забирай брата, Уильям, - сказал я. - Нам пора ехать.
     - Он здесь, са, - Уильям указал на маленького мальчика в  шортах  цвета
хаки и белой майке, выглядывавшего из-за юбки толстой женщины, очевидно, его
матери. После короткой фразы Уильяма мальчик взял его за руку.
     - Это Кобо, са. Мой брат.
     - Привет, юный друг, - улыбнулся Шартелль. Мальчик ткнул  носом  в  бок
Уильяма.
     - Это твой настоящий брат? - поинтересовался я.
     - Очень близкий, са, -  ответил  Уильям,  и  у  меня  не  хватило  духа
спросить, что он имел в виду.
     Старик, преподнесший нам джин, принес еще один подарок - живую  курицу.
Он протянул ее Шартеллю, который, с обычным для него шармом, взял  курицу  и
произнес благодарственную речь, уложившись в  две  минуты.  Селяне  окружили
машину, Уильям важно сел за руль, Кобо с курицей устроился  рядом.  Шартелль
раздал пару горстей значков "Я ЗА АКО".  Мы  пожали  руку  старосте  и  всем
желающим и залезли на заднее сиденье. Уильям развернулся, и мы  уехали.  Мне
показалось, что женщина, за юбку которой держался Кобо, всплакнула. Какое-то
время она бежала за машиной, вместе с мальчишками. Кобо смотрел прямо  перед
собой, поглаживая курицу. Он связал ей лапки.
     Не менее получаса в машине стояла тишина. Затем курица закудахтала,  но
скоро успокоилась. Кобо обернулся, смущенно улыбаясь. Поднял руку. На ладони
лежало яйцо. Кобо протянул его Шартеллю.
     Тот улыбнулся и взял яйцо.
     - Спасибо, сынок. Большое тебе спасибо.


Глава 23

     Сейчас уже трудно вспомнить, когда началась эта история  с  хулиганами,
то ли через три, то ли через четыре недели после убийства  капитана  Читвуда
на подъездной дорожке к нашему дому. В Западной Африке притупляется  чувство
времени. Дни начинаются  с  чашки  чая,  и  каждое  утро  такое  же,  как  и
предыдущее. Распускаются и увядают  цветы,  чтобы  распуститься  вновь,  вне
зависимости от сезона. В Западной Африке всегда июль. Жаркий июль.
     С какого-то  момента  банды,  нанятые  политическими  партиями,  решили
расширить сферу своей деятельности. Их нанимали  за  несколько  шиллингов  в
день для  того,  чтобы  срывать  митинги  оппозиции  и  мешать  выступлениям
ораторов, затем банды переместились на дороги,  устраивали  засады,  грабили
пассажиров личных автомобилей и автобусов.
     Первым  сдался  вождь  Акомоло.  И  приказал  исполняющему  обязанности
капитана полиции Ослако покончить с разбоем на дорогах.  Ослако  прибавилось
хлопот.  Нехватка  людей  и  быстрые  машины  грабителей  ограничивали   его
возможности. Они могли перегородить шоссе в шесть утра в Западной провинции,
а семью часами позже орудовали  уже  на  востоке  или  на  севере,  куда  не
распространялась власть капитана. Но Ослако  удалось  арестовать  нескольких
хулиганов, а кое-кого и убить. А  после  того,  как  наведением  порядка  на
дорогах занялись и в других провинциях, грабежи прекратились.
     В конце четвертой или начале пятой недели  предвыборной  кампании,  как
раз после завершения дорожной эпопеи, Ослако заглянул ко  мне.  Я  сидел  на
крыльце и пил чай со льдом. Шартелль и Дженаро отправились  в  инспекционную
поездку, а я просматривал материалы следующего номера нашего  еженедельника,
выходящего,  по  причуде  владельца  типографии,  то  по  четвергам,  то  по
пятницам. Кроме того, каждое утро и вечер я готовил  сообщение  для  прессы,
следил, чтобы значки, веера и пластиковые бумажники попадали по  назначению.
Кампания шла довольно гладко. Гладко  для  Альбертии.  Правда,  одну  партию
значков задержали в Аккре. Правящие там военные  решили,  что  значки  будут
способствовать возвращению к власти режима Нкрумы. Наверное, они до сих  пор
ржавеют в Аккре.
     Значками обзавелись все партии. Белые, с синей надписью "ХЕЙ", украшали
грудь сторонников Алхейджи сэра Алакада Меджара Фулавы, на  востоке  выбрали
надпись "КОК", по инициалам доктора Кенсингтона О. Колого. Наши были  самыми
большими, диаметром в два с половиной дюйма, с красным круговым лозунгом  "Я
ЗА АКО" и символом партии,  перекрещенными  лопатой  и  мотыгой  посередине.
Шартелль полагал, что это "чертовски агрессивные значки". Мне  они  казались
просто большими.
     - Вы словно на отдыхе, мистер Апшоу, -  заметил  капитан  Ослако  после
того, как сел передо мной и принял принесенную  Самюэлем  бутылку  холодного
пива.
     - Это ненадолго.
     - Наверное, нет. Эти хулиганы доставили нам немало хлопот. Но теперь, я
думаю, с ними покончено.
     - После того, как нескольких убили, остальные поняли, что вы не шутите.
     - Как любил говорить капитан Читвуд: "Мои люди любят свою работу".
     - Он был профессионалом.
     - Вы хорошо его знали?
     - Нет. Я  видел  его  лишь  однажды.  Он  заходил  к  нам  по-соседски,
познакомиться.
     - Неординарный  человек.   У   него   были   фантастические   источники
информации.
     - Он говорил, что прожил здесь много лет.
     Капитан Ослако положил ногу на ногу. Я решил, что ему жарко в брюках  и
белых носках из тонкой шерсти.
     - Вы не знаете, почему он пришел к вам в тот вечер... когда его убили?
     - Нет. А вы уверены, что он шел к нам?
     - Его убили на вашей подъездной дорожке.
     - Возможно, его перетащили туда с шоссе.
     - Но тело могли спрятать и в более укромном месте.
     - Возможно.
     - Его вдова говорит, что он вышел прогуляться, - произнесенное им слово
"вдова" заставило меня вспомнить  комментарий  моего  первого  редактора  по
поводу написанного мною некролога: "Мистер Апшоу,  мистер  Джонс  умер  лишь
несколько часов назад. Миссис Джонс все  оставшиеся  годы,  возможно,  будет
вдовой. Проявим великодушие и назовем ее женой, а не вдовой".
     - Значит, так оно и было. Он вышел погулять.
     - Кое-кто полагает, что его  убийство  поощрило  хулиганов  к  дорожным
грабежам. Смерть капитана полиции дала им право творить беззаконие.
     - А что вы об этом думаете?
     - Откровенно говоря, не знаю. Я не верю в обычное  ограбление.  Капитан
Читвуд был слишком хорошим полицейским, чтобы подпустить к себе вора.
     - И я того же мнения.
     - Возможно, с ним решили поквитаться за личную обиду. А может, он узнал
то, чего знать ему не следовало.
     - И его убили, чтобы он замолчал навсегда.
     - Именно.
     - Версий у вас в избытке, капитан.
     Ослако вздохнул.
     - Много версий, но мало фактов. Я даже подумал,  что  его  убили  из-за
некоей информации, которая могла бы повлиять на исход выборов, если б  дошла
до ваших ушей. Но вы это не подтверждаете.
     - Насколько мне известно, никакой информации у него не было.
     - Вы обсуждали предвыборную кампанию?
     - Да. Мы говорили о подсчете  голосов,  о  контроле  за  избирательными
участками и тому подобном. Только о технических деталях.
     Ослако встал.
     - Спасибо за пиво, мистер Апшоу. Как  я  понимаю,  мистера  Шартелля  в
городе нет?
     - Да, он уехал с вождем Дженаро.
     Мы попрощались, и капитан  Ослако  ушел.  Его  бывший  босс  подготовил
достойную замену. Я подумал, а не стоило ли сказать  ему  о  букве,  которую
успел написать в грязи Читвуд. И решил обсудить это с Шартеллем.
     Одной из целей поездки Шартелля и Дженаро являлась инспекция  публичных
покаяний, которые  шли  полным  ходом,  а  в  главных  ролях  выступали  оба
предателя, благополучно вернувшиеся под крылышко вождя  Акомоло.  Я  написал
каждому цветистую речь, изобилующую грязными подробностями сманивания  их  в
лагерь оппозиции, с обещанием денег и плотских удовольствий.  Как  следовало
из этих речей,  тот,  кто  отправился  на  север,  получил  больше  денег  и
принимали его как особу королевской крови. Пиршества длились три дня  и  три
ночи, и я не скупился на детали, от  которых  рты  слушателей  переполнялись
слюной. Возмутилась даже моя совесть, и я спросил Шартелля, не стоит ли  мне
поменьше фантазировать? Мой вопрос вызвал у него ухмылку, и он ответил: "Нас
же не просят нести в народ слово правды, Пити".
     Предатель, отправившийся на восток, адвокат, оказался  плохим  актером.
Мы решили, что он будет  выступать  последним.  Ровным,  спокойным  голосом,
строго  придерживаясь  полученного  от  меня   текста,   он   рассказал   об
удовольствиях, выпавших на его долю.
     Их возвращение в стан Акомоло вызвало интерес избирателей.  Нам  начали
докладывать,  что  их  покаянные  митинги  собирают   больше   народу,   чем
выступления Декко или Акомоло. Шартелль и Дженаро захотели побывать на одном
из них.
     В тот день, когда ко мне зашел  капитан  Ослако,  Анна  была  занята  в
школе, и я обедал один. Затем вновь вернулся на веранду,  попросил  принести
мне кофе и бренди. Вскоре заговорили барабаны. Я узнал выводимую ими  фразу:
"Я ЗА АКО". Днем позже барабаны должны были помянуть  несущие  беду  дымы  в
небе.  Мы  слышали,  что  одного   из   пилотов,   летающих   на   самолетах
"Ренесслейра", забросали камнями в  аэропорту,  где  он  приземлился,  чтобы
заправиться.
     От  него  требовалось  написать  лишь  одно   сообщение