. И очень честолюбивый. Мисс Кидд и я познакомились
в его доме. Он  принял  первых  посланцев  Корпуса  мира,  прибывших  в  его
провинцию.
     - Вы следите за предвыборной кампанией, майор? - спросил я.
     Он рассмеялся, словно услышал от меня что-то забавное.
     - У  меня  достаточно  хлопот  с  внутриармейскими   проблемами.   Нет,
политикой я не интересуюсь, разве что политиками.
     - Есть разница?
     - Разумеется. Допустим, что мистер  X  -  политик,  возглавляющий  одну
партию, а сэр У опирается на другую. Меня не  очень  волнует,  что  говорят,
делают или обещают мистер X или сэр У. Но мне важно, что происходит с  ними.
Другими словами, мне все равно, привстал ли  жокей  на  стременах  или  нет.
Главное, чтобы его лошадь пришла первой.
     - Вы можете назвать победителя?
     Майор  улыбнулся  обезоруживающей  улыбкой  человека,  которому  нечего
скрывать.
     - Иногда победителя зовут "Колокол свободы".  В  другой  раз  он  может
бежать под кличкой "Моя Африка". В  последнее  время  становится  популярным
"Армейская сила".
     - Я бы поставил два фунта на последнего.
     - Я   не   поклонник   азартных   игр,   мистер   Апшоу.    Предпочитаю
определенность. Поэтому, вероятно, я не пользуюсь успехом у женщин.
     - По-моему, вы лукавите, майор, - вмешалась  Анна.  -  Ваше  имя  часто
упоминают на девичниках в Убондо. Обычно, советуют вас остерегаться.
     - При первой возможности я постараюсь доказать, что это  выдумки.  Чего
только не наговорят о человеке, особенно, в таких местах, как Убондо. Уверяю
вас, мисс Кидд, я ни в чем не повинен.
     Я пытался вспомнить, откуда мне знаком такой разговор.  Нет,  не  голос
майора, но несколько  архаичное  построение  фраз,  маннеризм.  Словно  ожил
диалог одного из бесчисленных романов об Индии и Малайе, в  котором  наивный
адвокат пьет чай с очаровательной девушкой, только что приплывшей из Англии,
шокируя тем самым остальных членов клуба.
     Майор, похоже, читал эти романы. Но его вид не оставлял сомнений в том,
что он стремится к чему-то гораздо большему,  чем  чашка  чая  и  шоколадное
пирожное. Лично я читал на его лице: "Давай потрахаемся, милашка".
     Он вновь повернулся ко мне.
     - Скажите, мистер Апшоу, вы и впрямь думаете, что моя страна  готова  к
демократическому правлению?
     - Я не уверен, готова ли к этому любая другая  страна,  за  исключением
Швейцарии.
     - Мне действительно любопытно, знаете ли. Вы  не  похожи  на  человека,
который стал бы рекламировать кандидата, продавать его, как  автомобиль  или
определенную марку сигарет. Насколько я знаю Даффи, столь топорные методы не
в его духе. Чем занимается организатор предвыборной кампании? Честное  слово
я спрашиваю вас об этом из чистого любопытства.
     - Вам нужно спросить об  этом  у  мистера  Шартелля,  -  ответил  я.  -
Политика по его части. Я лишь писатель... бумагомарака.
     - Я уверен, что вы себя недооцениваете. Но я обязательно задам ему этот
вопрос. Может быть, вы пообедаете со мной  в  Убондо  на  этой  неделе...  В
пятницу?
     - Будем рады. Я передам Шартеллю ваше приглашение.
     - Хорошо. И вы, разумеется, составите нам компанию, мисс Кидд?
     - С удовольствием, - без малейшего промедления ответила Анна.
     - Прекрасно. - Майор поднялся. - Тогда, до пятницы.
     - До пятницы, - я чуть привстал.
     Он коротко поклонился и ушел. Высокий и стройный.
     - Он не настоящий, - я покачал  головой.  -  Его  вырезали  из  старого
номера "Космополита" и перенесли в Африку.
     - Еще какой настоящий, - возразила Анна. - И чем скорее вы убедитесь  в
этом, тем лучше.


     Обед в отеле "Принц Альберт" не удался. Мясо принесли жилистое, жареный
картофель подгорел, в салат перелили растительного масла. Я почти ничего  не
съел, отдав предпочтение кофе, сигаретам и бренди.
     Анна, наоборот, ела жадно. Вероятно, в Убондо кормили  куда  как  хуже.
Она  слупила  бифштекс,  картофель,  салат  и  даже  отвратительную  на  вид
брюссельскую капусту, которую я заказал только для нее.
     - Чем вас кормят в Корпусе мира? - спросил я. - Присылают концентраты?
     - Мы готовим сами. Покупаем мясо и консервы в местном супермаркете.  Он
там один. Ничего особенного. Простая британская пища.
     - Проще не придумаешь.
     - Я неплохо готовлю. Если вы будете хорошо себя вести, я  приглашу  вас
на обед. Но продукты приносите с собой. У меня нет лишних денег.
     Постепенно мы втянулись в спор о мартини. Анна  утверждала,  что  самый
хороший коктейль получается из джина  "Бифитер"  и  калифорнийского  вермута
"Трибуно". Я склонялся к мысли, что в сочетании с вермутом  марка  джина  не
имеет никакого значения. Мы сошлись во мнении, что американцы почти  догнали
немцев в гонке за звание самых непопулярных туристов, да и англичане отстают
совсем ненамного. Выяснилось, что мы оба не любим  кокосовые  орехи,  но  по
части  анчоусов  наши  вкусы  разошлись.  Мы  оба  считали,  что   установка
подслушивающих  устройств  недопустима,  а  в  Джимми  Хоффе  не  распознали
прирожденного юмориста. По отношению к Богарту*  нам  не  удалось  прийти  к
единому выводу. Я сказал, что его вклад в искусство заключается в нескольких
незабываемых сценах "Мальтийского  сокола"  и  "Победы  над  дьяволом".  Она
спросила, а как же "Африканская королева", и я ответил, что  перед  съемками
ему следовало подновить коронки на зубах и хотя бы в одном или двух эпизодах
вытаскивать большие пальцы из-за пояса. Перебрали  мы  многих  других:  Дина
Раска, Уолтера Кронкайта, Сонни Листона и так далее, но добрые слова нашлись
далеко не для всех. Со знаменитостей разговор перекинулся на войну.
     ______________
     * Богарт Хэмфри - американский киноактер.

     - Вы служили в армии? - спросила Анна.
     - Недолго. В Корее. 45-ая дивизия.
     - Вас ранило?
     - Легко.
     - Давно вы живете в Лондоне?
     - Давно. Уже десять лет.
     - Вы не выглядите таким старым.
     - А я и не чувствую себя стариком. Родился я в тридцать втором, в  год,
когда мой папаша с большой прибылью продал  соевые  бобы.  Первый  и  второй
классы я осилил за  один  год,  в  шестнадцать  поступил  в  университет,  в
восемнадцать, в 1950, попал в армию. Получил диплом в 1953 и сразу же  начал
работать в газете. Мне сказали, что я очень умный, и отправили в  Европу.  Я
стал их первым зарубежным корреспондентом. В 1955 году.
     - А что потом?
     - Пришел октябрь 1956, выборы  в  Штатах,  Суэц  и  Венгрия.  Я  выбрал
Венгрию, редакция же хотела знать, как реагирует Европа на ход  предвыборной
кампании. Мы расстались. Я поехал  в  Англию,  поступил  к  Даффи,  женился,
развелся семь лет спустя.
     - Почему?
     - Наверное, я был плохим мужем.
     - А она - хорошей женой?
     - Мы оба поняли, что не подходим друг другу.
     Анна выводила кофейной ложечкой какие-то узоры на скатерти.
     - Я уже сказала, что не испытывала ничего  подобного.  По  отношению  к
мужчине.
     - Я помню.
     - Мне даже страшно. Знаете, что мы с вами делали?
     - Когда?
     - Когда говорили о всякой всячине, что нам нравится, а что  -  нет.  Мы
ухаживали друг за другом.
     - Пожалуй, что так.
     Она посмотрела на меня.
     - Я влюбилась в вас, Питер.
     - Я знаю.
     - Это хорошо?
     - Думаю, что да.
     - И что мы будем делать?
     - Не знаю. Попытаемся любить друг друга. Для меня это внове. Ни разу не
пробовал.
     - Правда?
     - Правда.
     - Я собираюсь любить тебя сильно-сильно.
     - Хорошо.
     - Я хочу остаться с тобой на эту ночь.
     - Отлично.
     - Ты тоже хочешь этого, так?
     - Да, но мне казалось, что предложение должно исходить от меня.
     - У нас мало времени. Я - Испорченная девица?
     - Отнюдь.
     - Нам могут принести шампанское в номер?
     - Конечно, - я подозвал официанта и достаточно  быстро  втолковал  ему,
чего нам хочется. Кроме шампанского я заказал бутылку "Мартеля".
     - Посидим здесь, пока они выполнят заказ. Я не хочу, чтобы нам мешали.
     - Мне придется уехать рано, около пяти утра, - Анна  прикусила  губу  и
покачала головой. - Все произошло так быстро, - она наклонилась ко  мне,  ее
глаза переполняла мольба. - Я не ошиблась, Питер?
     - Нет.
     - Мы поступаем правильно, мы оба?
     - Да, правильно, но как  и  почему  это  произошло  с  нами,  сейчас  я
объяснить не могу. Пока я не собираюсь думать об этом.  Я  хочу  насладиться
случившимся. Я рад, что влюбился в тебя. Я чувствую себя рыцарем-романтиком.
Я рад, что мы поднимемся наверх и будем пить шампанское и любить друг друга.
Полагаю, я чертовски счастлив и это очень необычайное чувство.
     Анна улыбнулась.
     - Это хорошо. Мне нравится. Теперь я знаю, что все правильно.
     - Вот и отлично.
     Мы встали из-за стола, и  я  взял  ее  за  руку.  Мы  прошли  к  лифту,
поднялись  в  мой  номер.  Шампанское  и  бренди  уже  принесли.  Шампанское
оказалось не слишком хорошим, но холодным, и мы пили его,  не  отрывая  глаз
друг от друга.
     Осушив бокал, Анна вновь улыбнулась.
     - Питер, пожалуйста, будь нежен со мной.
     Мы легли на прохладные простыни, и я был нежен,  и  случилось  то,  что
должно было случиться, и мы унеслись туда, где плюшевые медвежата  справляют
свои праздники, а затем  неспешно  вернулись  назад,  и  я  поцеловал  ее  и
легонько провел рукой по ее лицу,  коснувшись  бровей,  глаз,  носа,  губ  и
подбородка.
     - Как я? - спросила она.
     - Ты - само совершенство.
     - И ты тоже.
     Я закурил и какое-то время лежал, глядя в потолок отеля, построенного в
сердце Африки, а  головка  девушки,  в  которую  я  так  внезапно  влюбился,
покоилась на моем плече.
     Жизнь сразу стала не такой уж плохой. Я задумался было, почему мне  так
повезло, но моя любимая повернулась ко мне, и поэтому я затушил сигарету...


Глава 9

     От Барканду  до  Убондо  девяносто  девять  миль  петляющего,  забитого
транспортом шоссе. Асфальт с многочисленными заплатами плавился  под  жарким
солнцем. На открытых участках, там, где  вырубили  тропические  леса,  вдали
мерцали  миражи.  Вдоль  обочин  ржавели  остовы  грузовиков  и  легковушек,
водители которых не вписались в последней  поворот.  Металлолом,  похоже,  в
Альбертии не собирали.
     Дорога из Барканду ведет на север,  к  Сахаре,  и  если  ехать  по  ней
достаточно долго, пока асфальт не уступит место красному латериту,  а  затем
латерит не сменится пылью и песком, то можно добраться до Тимбукту.  Но  это
длинный путь, и редко кто проходит его до конца.
     Путешествуют по местным шоссе главным  образом  в  фургонах-грузовиках.
Правая дверца кабины всегда полуоткрыта, чтобы  водитель,  высунувшись,  мог
лучше видеть дорогу, а при случае быстрее спрыгнуть в кювет. Водители гоняют
фургоны из Барканду в Убонго и обратно, иногда покрывая по шестьсот  миль  в
день, перевозя людей, кур, коз, яростно  торгуясь  из-за  платы  за  проезд.
Ездят  они  быстро,  правила  движения  если  и  знают,  то  смутно.   Обгон
воспринимают как личное оскорбление.
     Шартелль развалился на заднем сиденье, надвинув черную шляпу на лоб,  с
длинной сигарой, заменившей крепкие  дешевые  сигареты.  В  свежевыглаженном
костюме,  в  застегнутой  на   все   пуговицы,   кроме   верхней,   жилетке,
красно-черном галстуке и белой рубашке. Ноги его, в черных туфлях, лежали на
деревянном столике, откидывающемся со спинки переднего сиденья.
     В вестибюле отеля он оглядел меня с головы до ног, выразил надежду, что
день будет хорошим, и  спросил,  не  хочу  ли  я  кофе.  Мы  выпили  кофе  в
ресторане, за столиком с видом на бухту.
     - Какая бухта, - в очередной раз  повторил  Шартелль,  после  того  как
заказал яичницу с ветчиной.
     Анна уехала в пять утра. Я смотрел, как  она  одевалась.  Потом  сидела
перед зеркалом и причесывалась. Мы оба улыбались. И  молчали,  понимая,  что
время для разговоров прийдет позже. Я чувствовал, что времени нам хватит  на
все.
     Она подошла к кровати и  села  рядом.  Положила  руку  мне  на  голову,
потрепала волосы.
     - Я должна идти.
     - Я знаю.
     - Ты позвонишь?
     - Я позвоню сегодня вечером.
     Я поцеловал ее, она встала, пересекла комнату, открыла дверь и скрылась
за ней, не оглянувшись. А  я  лежал,  курил  и  прислушивался  к  незнакомым
чувствам, бурлящим внутри. А когда взошло солнце, я поднялся, принял душ,  и
спустился в вестибюль на встречу с Шартеллем.
     - Знаете, где я вчера побывал? - Шартелль выпустил струю дыма.
     - Нет.
     - Я засвидетельствовал свое почтение генеральному консулу.
     - Я же ездил с вами. Его не оказалось на месте.
     - Нет, после этого.  Даже  после  беседы  со  старичком-англичанином  в
Управлении переписи.
     - То есть вы вновь поехали туда?
     - В Барканду несколько консульств.
     - И какое же вы выбрали?
     - Естественно израильское.
     - Клинт, я не собираюсь вытягивать из вас каждое слово. Итак, вы решили
пообщаться с генеральным консулом Израиля. Почему?
     - Я рассуждал так: если я попадаю в незнакомый город в чужой  стране  и
хочу разобраться в том, что происходит, к кому мне обратиться? Разумеется, к
послу Израиля, а если посла нет, то к генеральному консулу.
     - И о чем вы говорили?
     - О родственниках, юноша, о родственниках.
     - Чьих?
     - Его и моих. У меня есть родственники в Израиле, а у  этого  старикана
из консульства  -  в  Кливленде,  и  я  с  ними,  кажется,  знаком.  Горячие
сторонники демократической партии. То есть я сразу стал его земляком.
     - Откуда у вас родственники в Израиле?
     - Троюродные братья по линии отца. Во мне одна  шестнадцатая  еврейской
крови.
     - Я думал, что фамилия Шартелль французского происхождения.
     - Совершенно верно, но чуть-чуть еврейско-французского. Так, во  всяком
случае, говорил мне отец.
     - Ясно. И что поведал вам израильский генеральный консул?
     - Ну, он уже слышал о "Ренесслейре".  Он  сказал,  что  четверо  бравых
молодцов прилетели в Барканду три дня назад и тут  же  самолетом  отбыли  на
север.
     - Фамилий он не упоминал?
     - Нет. Но отметил, что они открыли счет в филиале  банка  "Барклей"  на
шестизначную сумму в фунтах. Двое из них - негры, естественно, американские,
двое - белые.
     - Через Лондон мы можем установить, кто они?
     Шартелль кивнул.
     - Полагаю, Поросенку это по силам.
     - Он сказал что-нибудь еще?
     - Ну, он поклялся, что откажется от своих слов,  но  его  правительство
опасается, что англичане уходят слишком быстро.  Он  считает,  что  начнутся
беспорядки, особенно если выборы окончатся "базаром" без  явного  победителя
или хотя бы сильной коалиции. Он также не предполагал дожить до таких  дней,
когда ему придется признать, что англичане слишком быстро уходят из колонии.
Но в Альбертии это произошло.
     - Любопытное признание, - кивнул я.
     - Вы, часом, не встречались здесь с Мартином Борманом?
     - С кем?
     - Мартином Борманом. Ну как же, сподвижник Гитлера,  который  удрал  из
бункера буквально перед тем, как русские вошли в Берлин.
     - Нет, я его не встречал. Во всяком случае в последнее время.
     - Если встретите, дайте знать генеральному консулу Израиля, хорошо?  Он
здесь уже три года и  полагает,  что  сможет  вернуться  в  Тель-Авив,  если
поймает Бормана или какого-то  другого  нациста,  все  еще  находящегося  на
свободе. Он просил нас поглядывать вокруг.
     - Обязательно.
     - Знаете, где я еще побывал?
     - Нет, но уверен, что не останусь в неведении.
     - Выпив чашку чая с израильским консулом, я забрел на базар, где  сидят
эти толстые кумушки в разноцветных одеяниях.
     - И что вы там выяснили?
     - Я купил несколько бритвенных лезвий у одной, пару сигар -  у  другой.
Немного поторговался, рассказал пару анекдотов. Словом, повеселил их.  Очень
милые тетушки. Чуть полноватые, но приветливые.
     - Понятно, - кивнул я.
     - Потом мы коснулись выборов. Как они заспорили!  Одна  была  за  вождя
Акомоло, другая за старика Альхейджи, третья за того, что с востока... э...
     - Доктора Колого, - подсказал я.
     - Доктор, адвокат, вождь-торговец, - Шартелль покачал головой. - Как бы
не запутаться.
     - И каково общее впечатление?
     - Общее  впечатление,  юноша,  состоит  в   том,   что   им   абсолютно
безразлично, кто победит. Они, эти толстые кумушки,  уверены  в  продажности
кандидатов и считают, что те хотят лишь побыстрее набить карман.
     - Мы должны обратить это обстоятельство в нашу пользу.
     - Вчера, как вы помните, я высказал мысль о том, что  мы  должны  убить
одним выстрелом двух зайцев, хотя и не  смог  предложить  конкретного  плана
действий.
     - Припоминаю.
     - Так вот, прошлой ночью меня осенило. Идея недурна, но  ее  реализация
обойдется в кругленькую сумму, а успех будет зависеть от продажности одних и
преданности других. Как, впрочем, и любая другая  политическая  компания.  И
мне понадобится писатель с богатым воображением.
     - В смысле?
     - Помнится, был репортер, который писал  для  двух  газет,  утренней  и
вечерней, вроде бы враждовавших  друг  с  другом,  но  принадлежащих  одному
издателю.
     - И что?
     - Так вот,  этот  парень  встает  рано  утром,  садится  за  машинку  и
отстукивает передовицу, разносящую в пух и прах ФДР* и Гарри Гопкинса и всех
сторонников "Нового курса". Это для дневной газеты. Потом  он  идет  в  бар,
пропускает пару стопочек, возвращается и отстукивает другую  передовицу,  на
этот раз превозносящую  миссис  Рузвельт,  Джимми,  Джона,  ФДР  младшего  и
обрушивающую громы и молнии  на  их  врагов.  Вот  это  качество  я  называю
универсальностью.
     ______________
     * ФДР - Франклин Делано Рузвельт, президент США (1933-1945 гг.).

     - Интересно, какую же передовицу он писал от души?
     - Шартелль сбил шляпу на затылок, изумленно уставился на меня.
     - Обе, юноша, обе. Разве могло быть иначе?
     Я вздохнул.
     - Вы правы, Клинт. Не могло.
     - Так вот, полагаю, вам придется писать в том же духе.
     - Я в полном вашем распоряжении. Осталось  только  вставить  в  машинку
чистый лист. Как скажете, так и напечатаю. И за тех, и за других.
     Уильям сбавил скорость и повернулся к нам.
     - Господин хочет пива?
     - Пива? - переспросил я.
     - Да, са, мы всегда останавливаемся на полпути к Убондо.
     - Я  никогда  не  возражал  против  утренней  кружки  пива,  -  заметил
Шартелль. - Давай остановимся.
     - Чудесно, - кивнул я.
     Мы подъехали к обмазанному белой глиной одноэтажному сараю. Тут же была
и бензозаправка. В зале вокруг низких  столиков  стояли  кресла  с  широкими
подлокотниками. Над стойкой бара лениво кружились лопасти вентилятора.  Судя
по вывеске над входной дверью, заведение называлось "Колония".  Мы  сели  за
один из столиков. Подошел мужчина и спросил, что мы будем пить.  По  акценту
чувствовалось, что он не из англичан.
     - Три пива, - ответил Шартелль. - Хорошего и холодного.
     - Хорошего и холодного, - кивнул мужчина, вернулся к стойке,  откупорил
три бутылки баварского пива, поставил их  на  поднос  вместе  со  стаканами,
которые достал из холодильника, и принес нам.
     - Хорошее и холодное, господа,  -  бутылки  и  стаканы  перекочевали  с
подноса на стол. - С вас двенадцать шиллингов и шесть пенсов.
     Я дал ему фунт.
     - Вы американец, не так ли? - спросил Шартелль.
     Мужчина посмотрел на него.
     - Я жил там какое-то время.
     - Где именно?
     - В разных местах.
     - В Питтсбурге?
     - В том числе.
     - Вы тут хозяин?
     Мужчина огляделся, чуть улыбнулся.
     - Нет. Я не хозяин.  Просто  помогаю  приятелю,  -  он  ждал  следующих
вопросов, не очень высокий, в  пять  футов  семь  дюймов  роста,  худощавый,
гибкий, с  загорелым  лицом,  коротко  стрижеными  волосами,  уже  тронутым