- Конечно, а что, разве?..
     - Ничего, я так... - испуганно возразил Юрий.
     Ляля помолчала. Нельзя было понять, что в ней происходит.
     - Может быть, ты что-нибудь знаешь... такое? - вдруг  спросила  она,  и
странный, болезненный звук ее голоса поразил и испугал Юрия.
     - Да нет... Я так. Что я могу знать, а тем более об Анатолии Павловиче?
     - Нет... ты не сказал бы так! - звенящим голосом настаивала Ляля.
     - Я просто хотел сказать, что вообще... - путался Юрий, уже замирая  от
стыда, - мы, мужчины, порядочно-таки испорчены, все...
     Ляля помолчала и вдруг облегченно засмеялась.
     - Ну, это-то я знаю...
     Но смех ее показался Юрию совершенно неуместным.
     - Это не так легко, как тебе кажется! - с раздражением и  злой  иронией
возразил он. - Да и не можешь ты всего знать... Ты себе еще и представить не
можешь всей гадости жизни... Ты еще слишком чиста для этого!
     - Ну вот, - польщенно усмехнулась Ляля, но сейчас же, положив  руку  на
колено брата, серьезно заговорила: - Ты думаешь, я об этом не думала?  Много
думала, и мне всегда было больно и  обидно:  почему  мы  так  дорожим  своей
чистотой, репутацией... боимся шаг сделать... ну пасть, что  ли,  а  мужчины
чуть не подвигом считают соблазнить женщину... Это ужасно несправедливо,  не
правда ли?
     - Да, - горько ответил Юрий,  с  наслаждением  бичуя  свои  собственные
воспоминания и в то же время сознавая, что он, Юрий, все-таки совсем не  то,
что другие, - Это одна из  величайших  несправедливостей  в  мире...  Спроси
любого из нас: женится ли он на... публичной женщине, - хотел сказать  Юрий,
но засмеялся и сказал: - На кокотке, и всякий ответит отрицательно... А чем,
в сущности говоря, всякий мужчина лучше  кокотки?..  Та,  по  крайней  мере,
продается за деньги,  ради  куска  хлеба,  а  мужчина  просто...  распущенно
развратничает и всегда в самой гнусной, извращенной форме...
     Ляля молчала.
     Невидимая летучая мышь быстро и робко  влетела  под  балкон,  раза  два
ударилась шуршащим крылом о стену и с легким звуком выскользнула  вон.  Юрий
помолчал,  прислушиваясь  к  этому  таинственному  звуку  ночной  жизни,   и
заговорил опять, все больше и больше раздражаясь и увлекаясь своими словами.
     - Хуже всего то, что все не только знают это и молчат, как будто так  и
надо, но даже разыгрывают сложные трагикомедии... освящают брак.. лгут,  что
называется, и перед Богом, и людьми! И всегда самые чистые святые девушки, -
прибавил он думая о Карсавиной и к кому-то  ревнуя  ее,  -  достаются  самым
испорченным, самым  грязным,  порой  даже  зараженным  мужчинам...  Покойный
Семенов однажды сказал, что чем чище женщина, тем грязнее  мужчина,  который
ею обладает. И это правда!
     - Разве? - странно спросила Ляля.
     - О, еще бы! - со взрывом горечи усмехнулся Юрий.
     - Не знаю... - вдруг проговорила Ляля, и в голосе ее задрожали слезы.
     - Что? - не расслышав, переспросил Юрий.
     - Неужели и Толя такой же, как и все! - сказала Ляля,  первый  раз  так
называя Рязанцева при брате, и вдруг заплакала.
     - Ну конечно... такой же! - выговорила она сквозь слезы.
     Юрий с ужасом и болью схватил ее за руки.
     - Ляля,  Лялечка...  что  с  тобой!..  Я  вовсе  не  хотел...  Милая...
перестань, не плачь! - бессвязно повторял он, отнимая от  лица  и  целуя  ее
мокрые маленькие пальчики.
     - Нет... я знаю... это правда... - повторяла Ляля, задыхаясь от слез.
     Хотя она и говорила, что уже думала об этом, но это только казалось ей;
на самом деле она никогда не представляла себе тайную жизнь Рязанцева.  Она,
конечно, знала, что он не мог любить ее первую, и понимала, что это  значит,
но эго сознание как-то не переходило в ясное представление,  только  скользя
по душе.
     Она чувствовала, что любит его и что он любит  ее,  и  это  было  самое
главное, остальное было уже неважно, но теперь, оттого, что брат  говорил  с
резким выражением осуждения  и  презрения,  ей  показалось,  что  перед  ней
раскрывается бездна, что это  безобразно,  непоправимо,  что  в  ней  навеки
рухнуло невозвратимое счастье и она уже не может больше любить Рязанцева.
     Юрий, чуть сам не плача, уговаривал ее, целовал, гладил по волосам,  но
она все плакала, горько и безнадежно.
     -  Ах,  Боже  мой,  Боже  мой!  как  ребенок,   захлебываясь   слезами,
приговаривала Ляля, и оттого что было темно, она казалась такой маленькой  и
жалкой,  а  слезы  ее  такими  беспомощно-горькими,  что  Юрий  почувствовал
невыносимую жалость.
     Бледный и растерянный, он побежал в  дом,  больно  стукнулся  виском  о
дверь и принес, разливая на пол и себе на руки, стакан воды.
     - Лялечка, перестань же... Ну можно ли так!.. Что с  тобой!..  Анатолий
Павлович, может быть, лучше других... Ляля! - твердил он с отчаянием.
     Ляля вся тряслась от рыданий, и зубы ее  бессильно  колотились  о  края
стакана.
     - Что тут такое? - встревоженно спросила горничная, появляясь в дверях.
- Барышня, чтой-то мы!..
     Ляля, опираясь на крыльцо, встала и не переставая  плакать,  шатаясь  и
вздрагивая, пошла в комнаты.
     - Барышня, голубушка, что  с  вами?..  Может,  барина  позвать?..  Юрий
Николаевич!..
     Из своего кабинета твердой и мерной походкой вышел Николай  Егорович  и
остановился в дверях, с удивлением глядя на плачущую Лялю.
     - Что случилось? - спросил он.
     - Да так... пустяки, - насильно улыбаясь, ответил  Юрий,  -  говорил  о
Рязанцеве... ерунда!
     Николай Егорович пытливо посмотрел на него, что-то подумал и  вдруг  на
его стариковском лице былого джентльмена выразилось крайнее негодование.
     - Черт знает что такое! - круто пожал он плечами и, повернувшись налево
кругом, ушел.
     Юрий страшно покраснел, хотел  сказать  что-то  грубое,  но  ему  стало
мучительно стыдно и чего-то  страшно.  Чувствуя  оскорбленную  злобу  против
отца, растерянную жалость к Ляле и болезненное презрение  к  себе,  он  тихо
вышел на крыльцо, сошел по ступенькам и пошел в сад.
     Маленькая лягушонка порывисто пискнула и дернулась у  него  под  ногой,
лопнув, как раздавленный  желудь,  Юрий  поскользнулся,  весь  вздрогнул  и,
охнув, далеко отскочил в сторону. Он долго машинально  тер  ногой  о  мокрую
траву, чувствуя в спине нервный холод отвращения.
     Тоска  в  душе  и  гадкое  брезгливое  чувство  в  ноге  заставили  его
болезненно морщиться. Все казалось Юрию нудным и мерзким. Ощупью он нашел  в
темноте скамью и сел, напряженными, сухими и злыми глазами вглядываясь в сад
и ничего не видя, кроме расплывчатых пятен мрака. В голове у него копошились
тусклые и тяжелые мысли.
     Он смотрел на то место, где в темной траве  где-то  умирала  или,  быть
может, в страшных мучениях уже умерла раздавленная им  маленькая  лягушонка.
Там принял конец целый мир, полный своеобразной и самостоятельной жизни,  но
действительно ужасного, невообразимо страдальческого конца его  не  было  ни
слышно, ни видно.
     И какими-то неуловимыми путями  Юрию  пришла  в  голову  мучительная  и
непривычная для него мысль,  что  все,  занимающее  его  жизнь,  даже  самое
важное, ради чего он одно любил, а другое ненавидел, иное отталкивал  против
желания, а иное принимал против воли, все это - добро и зло - только  легкое
облако тумана вокруг одного его. Для мира, в его  огромном  целом,  все  его
мучительнейшие и искреннейшие переживания так же не существуют,  как  и  эти
неведомые страдания маленького животного. Воображая, что его страдания,  его
ум и его добро и зло ужасно важны кому-нибудь, кроме него самого, он нарочно
и явно бессмысленно плел какую-то сложную сеть между собой и миром.  И  один
момент смерти сразу порвет все эти сети и оставит его одного  без  оплаты  и
итога.
     Опять ему вспомнился Семенов и равнодушие покойного  студента  к  самым
заветным мыслям и целям, так глубоко волновавшим его, Юрия, и  миллионы  ему
подобных, вдруг глубоко оттенилось  тем  наивным  и  откровенным  любованием
жизнью, удовольствием, женщинами, луной и соловьиным  свистом,  которое  так
поразило и даже неприятно  кольнуло  его  на  другой  день  после  скорбного
разговора с Семеновым.
     Тогда ему было непонятно, как мог он, Семенов, придавать значение таким
пустякам, как катанье на лодке, и красивым телам девушек, после того, как он
сознательно оттолкнул самые глубокие мысли и высокие понятия; но теперь Юрий
только понял, что иначе и  быть  не  могло:  все  эти  пустяки  были  жизнью
настоящей, полной захватывающих переживаний и влекущих наслаждений жизнью, а
все великие понятия были лишь пустыми, ничего не предрешающими в  необъятной
тайне жизни и смерти, комбинациями слов и мыслей. Как  бы  они  ни  казались
важными и окончательными. После них будут  и  не  могут  не  быть  не  менее
значительные и последние слова и мысли.
     Этот вывод был так не свойствен Юрию и так неожиданно  сплелся  из  его
мыслей о добре и зле, что Юрий  растерялся.  Перед  ним  открылась  какая-то
пустота, и на одну секунду острое ощущение ясности - и свободы,  похожее  на
то чувство, которое во сне подымает человека на воздух, чтобы он летел  куда
хочет, озарило его мозг. Но Юрий испугался. Страшным напряжением  он  собрал
все распавшиеся привычные мысли и понятия о жизни, и пугающее слишком смелое
ощущение исчезло. Стало вновь темно и сложно.
     Одну минуту Юрий готов был допустить, что смысл настоящей живой жизни в
осуществлении своей свободы, что естественно, а следовательно, и хорошо жить
только наслаждениями, что даже  Рязанцев,  со  своей  точки  зрения  единицы
низшего разбора, цельнее и логичнее его, стремясь к возможно большим половым
наслаждениям, как острейшим жизненным ощущениям. Но по этой мысли надо  было
допустить, что  понятие  о  разврате  и  чистоте-сухие  листья,  покрывающие
молодую свежую траву, и даже самые поэтические целомудренные  девушки,  даже
Ляля и Карсавина, имеют право свободно окунуться в самый  поток  чувственных
наслаждений. И Юрий испугался своей мысли, счел ее грязной и  кощунственной,
ужаснулся тому, что она возбуждает его, и вытеснил ее  из  головы  и  сердца
привычными, тяжелыми и грозными словами.
     "Ну да, - думал он, в бездонное блестящее небо, запыленное звездами,  -
жизнь - ощущение, но люди не бессмысленные звери и  должны  направлять  свои
желания к добру и не давать им власти над собою..." "Что, если есть Бог  над
звездами!" - вспомнил Юрий, и жуткое чувство смутного благоговения придавило
его к земле. Он не отрываясь смотрел на большую блестящую  звезду  в  хвосте
Большой Медведицы и бессознательно вспомнил,  что  мужик  Кузьма,  с  бахчи,
называл эти величавые звезды "возом".
     Почему-то, тоже бессознательно, это воспоминание показалось  неуместным
и даже как будто оскорбило его. Он стал смотреть в сад, после звездного неба
казавшийся совсем черным, и опять начал думать:  "Если  лишить  мир  женской
чистоты, так похожей  на  первые  весенние,  еще  совсем  робкие,  но  такие
прекрасные и трогательные цветы, то что же святого останется в человеке?.."
     Тысячи молодых, прекрасных и чистых,  как  весенние  цветы,  девушек  в
солнечном свете, на весенней траве, под  цветущими  деревьями  представились
ему. Невысокие груди, круглые плечи, гибкие руки, стройные бедра,  изгибаясь
стыдливо и таинственно, мелькнули перед его глазами,  и  голова  его  сладко
закружилась в сладострастном восторге.
     Юрий медленно провел рукой по лбу и вдруг опомнился.
     - У меня нервы расстроились... надо идти спать.
     Неудовлетворенный, расстроенный и еще томимый мгновенным сладострастным
видением, Юрий с беспредметной злобой в душе, порывисто делая все  движения,
пошел в дом.
     И уже лежа в постели и тщетно стараясь заснуть, он вспомнил Рязанцева и
Лялю.
     - Почему, собственно, так возмущает, что Рязанцев любит Лялю не одну  и
не первую...
     Мысль не дала ему ответа, но перед  ним,  возбуждая  тихую  нежность  и
невыразимо приятно лаская разгоряченный мозг, выплыл образ Зины  Карсавиной,
и как ни старался он затемнить свое чувство, стало понятно, зачем нужно ему,
чтобы она была чистой и нетронутой.
     "А ведь я люблю ее!" - в первый раз подумал Юрий,  и  эта  мысль  вдруг
вытеснила все остальные и вызвала на глаза влажность  умиления  своим  новым
чувством... Но в следующую минуту Юрий с озлобленной насмешкой уже спрашивал
себя: "А почему я сам любил других женщин, прежде нее?.. Правда, я  не  знал
еще о ее существовании, но ведь и Рязанцев не знал о Ляле. И в свое время мы
оба думали, что та женщина, которою мы хотим обладать, в настоящий момент  и
есть "настоящая", самая нужная и подходящая нам.  Мы  ошибались,  но,  может
быть, ошибаемся и теперь!.. Значит, или хранить вечное целомудрие, или  дать
полную  свободу  себе...  и  женщине,  конечно,   наслаждаться   любовью   и
страстью... Впрочем,  что  ж  я,  -  с  облегчением  перебил  себя  Юрий,  -
Рязанцев... не то скверно, что он любил, а то, что он  и  теперь  продолжает
пользоваться несколькими женщинами, а я нет..."
     Эта мысль наполнила Юрия чувством гордости  и  чистоты,  но  только  на
мгновение, а в следующую минуту он опять вспомнил о чувстве, охватившем  его
при видении тысяч пронизанных солнцем, гибких и чистых девушек, и смутился в
полном бессилии овладеть собою и справиться с хаосом чувств и мыслей.
     Юрий почувствовал что ему неудобно лежать на правом боку и  с  неловким
усилием повернулся
     "В сущности, - подумал он, - все женщины каких я только знал  не  могли
бы меня удовлетворить на всю  жизнь.  Значит  то  что  я  называл  настоящей
любовью неосуществимо и мечтать о ней просто глупо!"
     Юрию стало неловко и на левом боку и, путаясь вспотевшим липким телом в
сбившейся горячей простыне, он перевернулся опять. Было  жарко  и  неудобно.
Начинала болеть голова.
     "Целомудрие идеал, но человечество погибло бы при  осуществлении  этого
идеала, - неожиданно пришло ему в голову, - значит это нелепость. A... тогда
и вся жизнь - нелепость!" - с такой злобой стискивая зубы, что перед глазами
завертелись золотые круги, почти вслух сказал Юрий
     И до самою утра лежа в тяжелой и неудобной позе, с  тупым  отчаянием  в
душе, Юрий ворочал похожие на камни тяжелые и противоречивые мысли
     Наконец, чтобы выпутаться из них, он стал  уверять  себя,  что  он  сам
дурной, излишне сладострастный и эгоистичный человек, и его сомнения  просто
скрытая похоть. Но это только еще тяжелее придавило душу,  подняло  в  мозгу
сумбур самых разнообразных представлений и мучительное состояние разрушилось
наконец вопросом:
     - Да с какой стати я себя так мучаю, наконец?
     И с чувством  отвращения  к  самому  процессу  какого  бы  то  ни  было
мышления, в тупой нервной усталости Юрий заснул.

XV

     Ляля до тех пор плакала в своей комнате, уткнувшись  лицом  в  подушку,
пока не заснула Утром она встала с больной головой и напухшими глазами
     Первой ее мыслью было то, что не надо  плакать  потому  что  сегодня  к
обеду приедет  Рязанцев,  и  ему  будет  неприятно  что  у  нее  заплаканное
некрасивое лицо. Но сейчас же она вспомнила что  все  равно  все  кончено  и
нельзя больше любить, ощутила острое горе и жгучую любовь и опять заплакала.
     - Какая гадость, какая  мерзость!  -  прошептала  Ляля,  чувствуя,  что
задыхается от горьких, еще не выплаканных слез. - За что? За что? - твердила
она и в душе у нее была неисходная грусть  о  навеки  ушедшем  невозвратимом
счастье.
     Ей было удивительно и жалко, что Рязанцев мог  так  легко  и  постоянно
лгать ей.
     "И не он один, а значит, и все лгали, - с недоумением  думала  Ляля,  -
ведь все, решительно  все  радовались  нашей  свадьбе  и  говорили,  что  он
хороший, честный человек! Нет, впрочем, они не лгали, а  просто  не  считали
это дурным. Какая гадость!"
     И Ляле стало противно смотреть на  привычною  обстановку,  напоминавшую
людей, теперь противных ей. Она прислонилась лицом к  стеклу  окна  и  стала
сквозь слезы смотреть в сад.
     На дворе было пасмурно и шел редкий, но  крупный  дождь.  Капли  тяжело
постукивали по стеклу и быстро сбегали вниз, а Ляле  было  трудно  различить
когда слезы, а когда дождевые капли застилали перед нею  сад.  В  саду  было
сыро, и повисшие мокрые листья были бледны и  печально  вздрагивали.  Стволы
деревьев почернели от воды и мокрая трава забито прилила к грязной земле.
     И Ляле казалось,  что  вся  ее  жизнь  несчастна,  будущее  безнадежно,
прошедшее черно.
     Горничная приходила звать ее пить чай, но Ляля  долго  не  понимала  ее
слов. Потом, в столовой, ей было стыдно, когда с ней  заговаривал  отец.  Ей
казалось, что говорит с нею с особенной жалостью, что уже все знают, что  ее
грязно и гадко обманул любимый человек. Во всяком  слове  ей  слышалась  эта
оскорбительная жалость, и Ляля ушла к себе. Она опять села к окну и, глядя в
плачущий серый сад, стала думать.
     "Зачем он лицемерил? Зачем так обидел?! Значит, он не любит меня!  Нет,
Толя меня любит и я его люблю! Так в чем же дело? Да, он обманул меня он еще
раньше любил каких-то других, скверных женщин! И они любили его... Как я?  -
спросила себя Ляля с наивным и жгучим любопытством. - Вот вздор,  какое  мне
теперь до этого дело! Ведь с ними он обманул  меня  и  теперь  все  кончено!
Какая я бедная, несчастная!.. Ну нет мне есть дело: он меня обманывал! Ну  а
если бы признался? Все равно! Это гадко... он уже ласкал других, как меня  и
даже больше... Это ужасно! Какая я несчастная..."
     "Вот лягушка по дорожке скачет, вытянувши ножки!"  -  мысленно  пропела
Ляля, глядя на маленький серый  комочек,  боязливо  прыгавший  через  мокрую
скользкую дорожку.
     "Да, я несчастна, и все кончено! - опять подумала  она,  когда  лягушка
ускакала в траву. - Для меня это было так чудно,  так  хорошо,  а  для  него
старая привычная вещь... Потому-то он всегда  избегал  говорить  о  прошлом!
Оттого мне казалось, что все время  у  него  лицо  такое,  будто  он  что-то
думает... Он думал: все это я знаю, все знаю и что ты  чувствуешь,  знаю,  и
то, что сейчас сделаешь... А  я-то!..  Как  стыдно,  как  гадко...  Никогда,
никогда я уже не буду никого любить!"
     Ляля заплакала и положила голову щекой на холодный  подоконник,  сквозь
слезы наблюдая, в какую сторону идут тучи.
     "А ведь Толя сегодня приедет обедать! - с испугом вдруг вспомнила она и
вскочила с места. - Что же я ему скажу? Что надо говорить в таких случаях?"
     Ляля раскрыла рот  и  уставилась  в  стену  испуганными  недоумевающими
глазами.
     "Надо спросить Юрия!" - вспомнила она и успокоилась.
     "Милый Юрий! Какой он честный и хороший", - с нежными слезами на глазах
подумала Ляля и так же стремительно, не откладывая, как всегда делала, пошла
к Юрию.
     Но там сидел Шафров и говорил о  каких-то  делах.  Ляля  с  недоумением
остановилась в дверях.
     - Здравствуйте, - сказала она задумчиво.
     -  Здравствуйте,  -  поздоровался  Шафров,  -  идите  к  нам,   Людмила
Николаевна, тут такое дело, что ваша помощь необходима.
     Ляля, все с таким же  недоумевающим  лицом,  покорно  села  к  столу  и
машинально стала перебирать пальцами  зеленые  и  красные  брошюрки,  кучами
наваленные повсюду.
     - Видите ли, в чем дело, - поворачиваясь к ней с таким видом, точно ему
предстояло объяснить ей  что-то  страшно  запутанное  и  длинное,  заговорил
Шафров, - курские товарищи находятся в крайне стесненном положении  надо  им
непременно помочь. Вот я придумал дать концерт... а?
     При этой знакомой прибавке "а?" Ляля вспомнила,  зачем  она  пришла,  и
взглянула на Юрия с доверием и надеждой.
     - Отчего же, это очень хорошо... - машинально ответила она,  удивляясь,
что Юрий совсем не смотрит на нее.
     После вчерашних Лялиных слез и собственных ночных дум  Юрий  чувствовал
себя разбитым и не готовым отвечать Ляле. Он ожидал, что  сестра  придет  за