и положил ноги на стол.
     --  Расскажи, оракул,  -- попросил он,-- просвети,  как  хорошо  жить с
женой. Или, как хорошо жить без.
     -- Не хочешь быть директором? -- спросил Семенов.
     -- Нет.
     -- И в Сворске обитать не хочешь? -- спросил Семенов.
     -- Нет.
     -- И сны тебе про красивую жизнь не снятся? -- спросил Семенов.
     -- Нет.
     -- И женщина, которую ты сам себе выдумал, не идет? -- спросил Семенов.
     -- Нет.
     -- А ты мечтай поменьше, -- посоветовал оракул.
     -- Не могу, -- ответил Адам. -- Тогда от скуки хоть в петлю лезь.
     --  Начни  с  сегодняшнего дня копить  деньги. Заведи  сразу  несколько
сберкнижек. Или -- тоже выход -- укради чего-нибудь у государства.
     -- Второе легче, -- сказал ван дер Югин, -- и быстрей.
     --  Но зачем мне  деньги?  Я и  без них  себя прекрасно чувствую.  Если
забыть о воплях Фрикаделины...
     -- Чтобы  не ходить на работу, -- объяснил оракул. -- Тут, правда, есть
возможность  превратиться в бездельника, но,  я надеюсь, ты переборешь лень,
когда начнешь трудиться  в свое удовольствие. Сороковой статьей  Конституции
такое  предусмотрено,  так что в тюрьму за вольный  труд тебя не посадят. Ты
учредишь  персональный коммунизм  назло всем. Когда-то твой отец  учил,  что
человек в  своей  жизни должен пройти  по ступеням  развития общества,  а ты
оказался  плохой  сын и  плохой ученик: ты  заснул  в  развитом  социализме,
наглотавшись снотворных таблеток...
     --  Семенов, ты неправильный оракул. Раньше я это подозревал, а  теперь
убедился,  - сказал  Сусанин.  -- Зачем  ты даешь  советы в  лоб, когда надо
отговариваться   двусмысленностями,   и  вместо  пророчеств  открываешь  мне
банальные истины? Вот  послушай,  кафедру  классической филологии вместе  со
мной окончили еще семь человек. Один из них сейчас грузит мебель в магазине,
а  диплом  выкинул,  другой  --  начальник планового  отдела,  третий  устал
пробиваться в люди и запил, остальные тоже приспособились  на свой лад и  по
своим  возможностям.  Но  все мы  живем одной мыслью: когда-нибудь вернуться
туда, откуда нас пинками выгнали  конкуренты,  в античную  филологию. Хотя я
уверен, подними сейчас шлагбаум,  никто не вернется,  поздно. Ведь  ученому,
как спортсмену,  нужно держать форму. Итак, мы жертвы. Нам привили страсть к
определенной  профессии,  и  никто  не  подумал, что  после  прививки  может
появиться болезненная аллергия на другие специальности.  Но делать нечего, и
нас  выставили  перед  фактом,  как  приговоренных  ставят  подышать  свежим
воздухом перед  расстрелом.  Несмотря  на  истраченные  деньги,  государству
столько ученых филологов не нужно, государству требуются начальники плановых
отделов, учителя и разнорабочие. Как все преступно просто: какие-то недоумки
в министерстве  образования или еще где-то не удосужились посчитать, сколько
ученых сможет прокормить страна. В результате наши жизни исковерканы...
     -- А они в орденах ушли, и отдыхают! -- сказал ван дер Югин.
     -- Но если б мы просто стали нравственными инвалидами, было бы полбеды,
--  сказал  раскрасневшийся  от  возбуждения  Сусанин.   --  Громадная  беда
случилась, когда нас вынудили заниматься не своим  делом. В университете  со
мной  учился талантливый  парень.  В любой  идее,  в  любой теории,  даже  в
аксиомах он находил ахиллесовы пятки и не оставлял от умопостроений камня на
камне.  Он  был рожден для того, чтобы разрушать, и,  как ни странно, двигал
гуманитарную  науку   вперед.  На  место  одних  теорий  придумывали   более
изощренные, выверенные, точные... Но то было в университете, а после он тоже
не  сумел  устроиться по специальности  и  пошел на производство. Вступил  в
партию, сделал  карьеру  и  скоро  стал  чем-то средним между  директором  и
партийным  секретарем.  У  нас  уйма  командиров,   которые,  развалив  одно
производство,  идут  разваливать  следующее.  Но  этот,  уже  насобачившись,
оставлял после себя только руины. Он даже умудрился, сидя здесь, в Советском
Союзе, пустить  по  миру американскую фирму.  Развал  следовал за  ним,  как
дурной  запах -- за  человеком с испорченным  желудком.  Он рушил все вокруг
себя, сметая  любые преграды в  виде ударников и многостаночников, и получал
за это  неплохие деньги! Трудно даже сказать, сколько бы  денег он сэкономил
стране, если бы его оставили в науке, но речь идет о миллионах...
     --  Как  он  пустил  по  миру  американскую фирму?  --  спросил местный
экстремист. -- Может быть, и я так же управлюсь с химзаводом.
     -- Однажды он разваливал  шарфовязальную  фабрику, -- стал рассказывать
Сусанин,  --  и вот,  некий  американский  концерн  выразил желание закупить
большую  партию его продукции. Продукцию,  конечно,  с  радостью  продали. В
концерне настрочили  на все шарфы  этикетки конкурирующей фирмы  и  кинули в
продажу.  Фирма была  так дискредитирована в  глазах покупателей,  что через
неделю  всем  персоналом  стояла  в  очереди  за  дармовой  похлебкой  армии
Спасения.
     --  Кто  же просит вас, поганцев, лезть  не  в свое  дело?  --  опросил
Семенов  и  стукнул кулаком  по  столу  с  такой  силой,  что  ван дер  Югин
подпрыгнул, как мячик.
     --  Нас не просят, нас заставляют, -- сказал Сусанин. -- И ты ничем  не
лучше нас. Пока  ты  был  простым  сельским  дурачком, пока  ты  был тираном
коровьей  общины,  этаким пасторальным  Писсистратом,  к  которому  граждане
позвали своих владельцев, а  те ничтоже сумняшеся подвергли тебя  остракизму
палками, пока ты был лесным анахоретом, то радовался жизни,  потому что  все
занятия, кроме остракизма, пришлись по твою душу. Но государственную машину,
видишь ли, твоя душа мало волнует. Плановому хозяйству понадобился сторож, и
теперь ты зря жжешь свет по выходным.
     -- У вас в мозгах гибкости не хватает, все беды от этого, -- решил И.
     --  Скажем  проще.  Не  хочу  я быть  приспособленцем,  не  хочу, чтобы
ситуация делала меня, я сам хочу творить ситуацию.
     -- Почему  же не творишь? -- опросил оракул. --  Зачем спрятался в свои
фантазии?
     -- Я не верю в результат, я могу о нем только мечтать.
     --  Бери  пример  с  меня, --  посоветовал ван дер Югин. -- Мне никакие
законы не писаны. Государственную машину я, конечно, в одиночку  не развалю,
но проткнуть гвоздем шину -- запросто.
     -- А по-моему, все гораздо  проще: Сусанин делает  только  то, что  ему
хочется. Он  не может заставлять себя,  хоть и кричит, будто всю  жизнь себя
насилует, -- сказал оракул. -- Вот смотри,  Адам, мы оба умеем анализировать
поступающий  в  сознание  материал   и  с   помощью  уже  отложенных  знаний
синтезировать новый. Но ты выбираешь из этого материала только  то, что тебе
нравится  --  самое  интересное,  самое  занимательное,  --  и  синтезируешь
радужные  фантазии, а я  анализирую  все, по  крайней мере,  все, что в моих
силах, и получаю  выводы, которые дают мне возможность открывать людям глаза
на ошибки и предсказывать, куда ошибки их заведут.
     -- Ты  недооцениваешь меня,  Семенов. Недооцениваешь  мечту, в  которой
переплетаются, вязнут гордиевыми узлами и рвутся нити всякой разумной жизни.
Синтез новых знаний -- он-то и рождается из мечты!
     --  Слушай,  Сусанин.  Некоторые  люди  ведут  пассивный  образ  жизни,
например, я, другие -- активный, например, ван дер  Югин, а твой образ жизни
конъюнктивный,   набитый  всевозможными  "бы".  Ты   уже   привык   жить   в
сослагательной ипостаси  и  стараться  наяву  не  будешь.  Ведь  все  и  так
прекрасно в твоих фантазиях.
     -- Опять ты прав наполовину, Семенов. Ни один трезвомыслящий человек не
станет  осуществлять  свою  мечту,  вспомнив  судьбу  Дон  Кихота.  Да и вся
прелесть мечты в том, что она неосуществима. Ее цель  -- оставить на  авторе
отпечаток. Ни о какой реализация не может быть  и речи, даже если  мечта  --
коллективная. Человек смотрит на  внешний  мир  сквозь  разноцветные  стекла
фантазий. Ему легче жить, ему проще делать  то, что  он считает нужным...  И
вот  мы,  втроем, возьмем  своричей  и  поставим  перед каждым такую  штуку,
знаете, как в театре осветитель ставит перед прожектором.  Штука крутится --
на сцене разноцветная сказка.  Мы придумаем людям  красивую жизнь,  чтобы им
совсем   стало  тошно  в   настоящей.  И   тогда,   может  быть,  что-нибудь
пошевельнется,  сдвинется  с  места...   Эх!   Если  бы   все  подобные  нам
объединились да получили хоть горсть власти, каких бы дел мы натворили!
     -- Плюнь, Сусанин, на эти затеи. Копи  деньги,  занимайся своим делом и
живи  в  свое  удовольствие. Если другие станут завидовать  тебе, то  в меру
возможностей последуют твоему  примеру. Тогда не придется  звать их и тянуть
на аркане.
     -- Если я займусь своим делом по  собственной прихоти, никто  не увидит
результатов  моего  труда.  Мне  нужно  общественное  признание  собственной
необходимости. Общественное  признание может  сделать только государственная
машина. А государственная машина меня сломала. Вот в чем трагедия!..
     Сусанин вышел из типографии. На  пустыре,  где когда-то стоял сгоревший
склад, мальчишки гоняли мяч. Сусанин попросился с ними.
     -- Ты нас всех перекуешь, -- сказали мальчишки. -- На ворота вставай.
     -- Я лучше  в  носках в нападение,  -- сказал Сусанин. -- Давай  пас!..
Теперь я!.. Бей! Бей же!.. Куда ты бьешь, двоечник?!
     Мимо проходил Путаник.
     -- Не видел Кавельку, Адам? -- спросил он.
     -- Видел, -- ответил Сусанин на бегу.
     --  Я уже  пятый раз иду  к ней,  -- пожаловался Миша. --  Цветы вянут,
жизнь проходит, а я все хожу, хожу без устали.
     -- Плюнь! -- посоветовал Сусанин, -- давай за нас: мы проигрываем.
     Показался первый секретарь.
     -- Я тоже хочу перед обедом побегать, -- сказал он. -- Я буду капитаном
в твоей команде, Адам.
     -- За нас, дядя, -- поправили соперники.
     -- Какой я вам дядя! Вы что, меня не знаете? Я -- первый секретарь.
     Должность  подействовала на  ребят панически. Они бросились врассыпную,
словно вместо футбола  первый  секретарь  предложил  сыграть им  в прятки  и
вызвался водить.
     -- Пойду опять жениться, -- сказал Путаник.
     Но не успел он еще  скрыться за поворотом, как навстречу, плавно огибая
угол дома, выполз  под  барабанный бой  пионерский  отряд. Путанику пришлось
сойти в лужу, чтобы не разрушить геометрическую гармонию двух шеренг.
     Сусанин признал в пионерах бывших товарищей по игре, а первый секретарь
не признал.
     --  Равнение  на  товарища  первого  секретаря  райкома! --  потребовал
шагающий впереди, которого Сусанин окрестил "двоечником".
     -- Куда направляетесь, ребята? -- спросил первый секретарь.
     -- Металлолом собирать, -- ответила первая пара, чеканя шаг.
     -- Утиль сдавать, -- ответила вторая пара.
     -- Хулиганов перевоспитывать, -- ответила третья пара.
     -- Бабушкам помогать! -- ответила четвертая пара.
     -- Ай да молодцы! -- сказал первый секретарь.
     -- Кто пионерским огнем не горит, тот не живет, а небо коптит! -- хором
объяснила пятая пара.
     -- Кто  пионерским  огнем горит,  тот живет, а не небо коптит! -- хором
возразила шестая пара.
     -- Тот не живет, а небо коптит, кто пионерским огнем не горит! -- хором
откликнулась замыкающие.
     -- Видимо, они из разных пионерских отрядов, -- сказал первый секретарь
Сусанину.  --  Только  так и  можно  объяснить, почему  у  каждой  пары свой
отрядный девиз. Будь готов! -- Закричал он.
     -- Всегда готов! -- салютовали пионеры. -- Как Гагарин и Титов!
     -- Видишь, Адам, у них кончики пальцев выше головы. Это значит, что они
личные интересы ставят ниже  общественных. Люблю я таких ребят.  Побольше бы
их. Тогда бы и нам полегче жилось.
     Первый секретарь помахал пионерам вслед, потом повернулся к  Сусанину и
спросил:
     -- Как ты думаешь, может быть, вот на этом самом месте построить зимний
бассейн для ребятишек? Химзавод подарит им лодку, и пусть они учатся грести,
будущие матросы.
     -- Это  -- территория  моей типографии,  --  сказал Сусанин. -- Здесь в
необозримом будущем начнут склад строить.
     --  А зачем тебе склад,  если  ты и без него  прекрасно обходишься?  --
спросил первый секретарь. -- Вообще-то, знаешь, ну что  бассейн? -- я мечтаю
совершенно разукрасить физиономию  Сворска: вытянуть его вдоль  автострады в
один ряд и сразу, по-кавалерийски, решить проблему городского транспорта.
     -- Что-то я не пойму, -- сказал Сусанин, почесывая затылок.
     -- Вот нет у тебя перспективного взгляда! -- первый секретарь  с досады
даже  стукнул себя  по  коленке. --  Да ведь горожане  смогут добираться  до
работы на попутках!
     -- А  где мои ботинки? --  опомнился  Сусанин. -- Смотри-ка, их украли.
Это ты виноват. Я с них глаз не спускал до твоего прихода.
     -- В милицию! Я это дело так не оставлю, -- сказал первый секретарь. --
А потом пойдем ко мне обедать, и в баню!
     -- Путаник  оставил  цветы,  --  сказал  Сусанин.  --  Теперь все ясно:
бедолага перепутал цветы с ботинками.
     -- Ха-ха-ха! -- сказал первый  секретарь. --  А помнишь, как он в музее
перепутал  зеркало с репродукцией "Моны Лизы"? Из-за угла типографии выплыла
Кавелька. Она шла по бордюрному камню, балансируя руками и тазом.
     --  Здравствуйте, -- сказала  она первому секретарю.  -- Представьте, я
совсем сошла с ума!
     -- Это для меня не новость, -- ответил первый секретарь.
     --  Я выбилась из сил,  -- продолжала Кавелька. -- Я  целый день хожу к
Путанику, чтобы выйти за него замуж, но мой потенциальный жених неуловим.
     -- А по какой улице ты ходишь? -- спросил Сусанин.
     --  Что  за вопрос,  Адам? -- удивилась  поэтесса.  -- Разве в  Сворске
построили вторую улицу?
     --  Планируется,  --  пообещал первый  секретарь. Сусанин  задумался на
секунду:
     -- А по какой стороне?
     -- По правой.
     --  И  он  по  правой,  -- совсем  растерялся Адам.  -- Как  же  вы  не
встретились?
     -- Когда я  иду, то  смотрю в  небо,  а он  --  под  ноги, -- объяснила
Кавелька.
     --  Возьми эти цветы и считай, что Миша согласился,  -- сказал Сусанин.
-- Завтра  вечером приходи  к Марине.  Она ведь  регистрирует браки в ЗАГСе.
Путаника я сам приведу, а печать Марина потом поставит.
     --  Как чудесно,  Адам!  Как здорово  ты  все устроил! Неужели завтра я
стану Кавелька Путаник?.. Но я же написала новую книгу стихов сегодня утром,
и  теперь  придется перепечатывать  фамилию  на  титуле.  Посмотрите,  какие
прекрасные стихи, --  сказала  Кавелька  и  протянула  стопку бумаги первому
секретарю.
     -- Стихи, -- повторил первый секретарь.
     -- А вот, смотрите, шариковая ручка, -- сказала поэтесса.
     --  Ручка,  -- повторил  первый секретарь и покрутил ее в  пальцах, как
набитую сигарету.
     -- А вот спина Адама, -- сказала Кавелька и повернула Сусанина.
     -- Да, спина, -- согласился первый секретарь. -- Только зачем?
     -- Можно положить рукопись на спину и ручкой написать: "Тов. Куриляпов,
прошу напечатать эти стихи, ничего не вычеркивая и не  исправляя, потому что
вы еще не доросли до высокой поэзии. Прошу скорее"...
     -- Но откуда вы взяли столько стихов в одно утро?
     -- А  вот  отсюда, -- ответила Кавелька  и  показала  первому секретарю
обсосанный палец.  -- Вы знаете, я просто переполнена постоянной готовностью
откликнуться на чужую  боль или  улыбнуться чьей-то радости.  А с вами такое
бывает? Почему вы  не пишете, что я сказала? Я могу повторить по слогам и со
знаками препинания...
     -- Я не привык так сразу,  --  сознался  первый  секретарь. -- Лучше  я
отдам рукопись помощникам, они ознакомят меня с содержанием...
     -- Вы  распишитесь  на  первом  экземпляре,  а  второй я  подарю вам  с
автографом,  и  знакомьтесь  на здоровье  всем райкомом.  Я,  правда, думала
подарить его своему жениху, но у нас все равно скоро вещи будут общие.
     -- Пиши-пиши, злодей, -- поддакнул Сусанин. -- Меня  ты уже без ботинок
оставил, теперь хочешь девушку несчастной сделать?
     -- Да зачем писать, время тратить?! Я позвоню в понедельник...
     Но  Кавелька и Адам были неумолимы. Первый  секретарь  махнул  рукой  и
написал под диктовку.
     -- Теперь пойдем в универмаг, купим тебе ботинки, -- сказал он. -- Твои
упреки для меня унизительны.
     --  Директору неприлично гулять босиком по улице,  тем более  в  паре с
первым  секретарем. Давай я сяду тебе на закорки, а ты всем встречным будешь
рассказывать, как я подвернул обе ноги и они распухли.
     -- Да в тебе пудов пять!
     -- Эх ты! -- сказал Сусанин.  -- Вон идет моя жена. Она одна унесет нас
обоих. Спорим на ставку уборщицы! Давай  встанем как цапля я скажем, что нас
разбил паралич  правой  половины тела.  Или  давай ляжем и скажем,  что  нас
переехал грузовик, а  водитель на ходу разул меня. Или притворимся пьяными в
стельку.
     Подошла Фрикаделина:
     -- Здравствуйте,  товарищ  первый секретарь... Что это вы стоите  тут с
моим дураком?
     -- Вовсе он не  дурак,  -- обиделся за Сусанина первый  секретарь, -- у
него университетский диплом.
     -- Мы поспорили, донесешь ты нас обоих до универмага или нет?
     -- А вы говорите -- не дурак! -- сказала Фрикаделина.
     -- Пусть ругается, это  ее долг, --  сказал Сусанин.  -- Без нее мир бы
протух. Однажды  уже была  такая  история: умерла ядовитая  женщина, и к  ее
трупу  слетелись  любители  дохлятины.  Но,  нажравшись  яду,  они  валились
замертво. Приходили шакалы и гиены, ели любителей и сами ложились рядом. Так
не осталось ни одного пожирателя падали, поэтому падали стало очень много...
     В универмаге  они  встретили  Столика,  который  искал  помойное  ведро
наместо  утащенного  птицей,  и  инструктора  райкома   ВЛКСМ,  игравшего  с
продавщицей в "утю-тю-ськи".
     --  Благодарю вас за отличную работу с пионерами, -- сказал инструктору
первый секретарь.
     --  Да  брось ты,  работа  есть  работа, -- скромно ответил  молодежный
лидер. Он был старше первого секретаря и, пользуясь возрастом, "тыкал".
     Потом  первый  секретарь  купил  Сусанину ботинки  из-под  прилавка,  а
Фрикаделина захотела ковер.
     -- Я постелю его в коридоре, -- сказала она.
     -- Вероятно,  ты еще хочешь, чтобы  я дал денег  на ковер?  --  спросил
Сусанин, поскрипывая новыми ботинками.
     -- Да, давай скорее.
     -- Фрикаделина,  а  кто будет  в  стужу и собачий холод выколачивать из
него пыль на снегу?
     -- Ну не я же! -- сказала Фрикаделина.
     -- Заверните, -- сказал Сусанин продавщице.
     -- Ковер? -- спросила продавщица, отвернувшись от молодежного лидера.
     -- Коробку домино, -- сказал Сусанин.  --  Я сыграю со Сплю  в "козла".
Ставкой будет должность председателя Домсовета.
     -- У нас на такие  мелкие покупки бумага не  предусмотрена,  -- сказала
продавщица.
     --  Пойдемте ко мне  обедать, -- сказал  первый секретарь. --  А ковер,
дорогая  Фрика  Аделиновна,  вы  выиграете  в  Новогоднюю  лотерею,  которую
организует райком. Я вам шепну номерок.
     --  Вот  что мы  сделаем,  -- сказал Сусанин.  -- Ты забери обедать мою
жену, а  я  посижу  дома в тишине  и  спокойствии. -- И убежал  стремглав из
магазина, хихикая, как девушка после первого добровольного поцелуя.
     Но  возле  дома  его  схватила за  рукав Чертоватая.  Она  смотрела  на
Сусанина лукавыми глазами.
     -- Что-то ты, Адам Петрович,  в гости никогда не заходишь?..  Мужа бы я
выгнала, а мы бы посидели, покалякали.
     --  О  чем  же  мы с тобой бы  покалякали? Как  сахарный  песок  с базы
воровать?
     --  Много разных тем есть для  разговоров между мужчиной и женщиной, --
отвечала Чертоватая, жмурясь, как сытая кошка.
     -- А супруг твой дома?
     -- Я же сказала: выгоню!
     -- Он мне как раз нужен. Хочу сыграть с ним в "козла".
     Они пришли в квартиру Чертоватой. Сплю смотрел телевизор.  В телевизоре
фиолетовая певица задирала но