и
м-мне что, т-т-трибунал теперь?!
   Отношения между заместителем командира дивизии и комбатом  накалились
до предела. Можно было ожидать всего.
   Друзья говорили Ушакову: "Не лезь на рожон, комбат.
   Схлестнулись - и будет. У Ан...енко связи аж до Москвы.
   Там у него все схвачено. Чего ты прешь под  танк,  рванув  рубаху  на
груди?! Если во время вывода в  зоне  ответственности  твоего  батальона
раздастся хоть один выстрел по нашим колоннам, он ведь тебя и впрямь под
трибунал отправит". Ушаков  отворачивался,  прятал  под  бровями  глаза,
упрямо отвечал: "Стрелять "духи" б-будут. Но не на моем участке, а  там,
где мы положили больше всего мирных, там, где стрелял Ан...енко.  "Духи"
этого нам не простят. Помяните мое слово. Без жертв не обойдемся".
   Холодом веяло от этих слов. Конец войны был не за горами. Но никто не
знал, каким он будет, этот конец. Люди старались о нем не думать.
   Как-то раз поздним вечером собрались офицеры в ком нате Ушакова. Пили
крепкий грузинский чай, хрустели  печеньем  и  сахаром,  курили  горький
табак.  Сизые  медузы  дыма  медленно   плавали   в   спертом   воздухе.
Потрескивали сырые поленья в печке. В углу шипела рация. Комбат лежал на
койке, свернувшись калачиком.
   - У Ан..енко, - сказал он, приподнявшись на локте, - руки по плечи  в
крови. И просто так это ему не сойдет. Я-я н-не позволю.  Его  к  ордену
представили,  толкают  в  Академию  Генштаба.  Если  такие  будут   нами
командовать, лучше  уж  армию  распустить.  Что  за  пример  они  подают
молодежи?! Вот Славка Адлюков - парень  хороший,  дельный  лейтенант.  А
армию решил оставить. Жалко ведь...
   - Остынь, комбат, остынь, - прервал его подполковник Ляшенко.
   - Не са-сабираюсь, - сказал Ушаков, сокрушая встречный подполковничий
взгляд. - Когда во время последних боевых стало известно о расстрелах, я
сообщил об этом начальнику оперативной  группы  Якубовскому,  особистам,
полковнику Востротину...
   - Востротину вы доложили об Ан...енко? - не понял я.
   - Н-нет, - ответил Ушаков, - Востротину я  сообщил  о  действиях  его
десантников - они ведь тоже порезвились во время операции.
   - Востротин принял меры? - спросил я.
   -  Это  меня  не  касается.  Я  сказал  ему  об  этом  как  коммунист
коммунисту. Пусть он сам разбирается. Мы с ним по службе  не  связаны...
К-кроме того, я счел нужным сообщить наверх не только  о  том,  что  тут
учинил Ан...енко,  но  и  о  том,  что  он  склонен  к  стяжательству  в
сверхкрупных размерах.
   Даже п-по местным масштабам. Понятное дело, Ан...енко узнал об  этом.
Начал цепляться ко мне по разным мелочам.
   Но мне не привыкать.
   Ушаков скупо улыбнулся. Закурил.
   За окном по-прежнему мело. Ветер, срывая снег с  гор,  бросал  его  в
нашу заставу. Пригоршни ледяной муки со звоном ударялись о камни.
   - Перед тем как уйти с командира полка  на  должность  замкомдива,  -
продолжал комбат, - Ан...енко организовал  сбор  средств  с  офицеров  и
прапорщиков части себе на подарок. Так сказать,  любимому  командиру  от
любящих  подчиненных.  Все  это  может  подтвердить   замполит   второго
батальона капитан Шавлай. Деньги были собраны и переданы в  штаб  полка.
На них купили видеомагнитофон и  подарили  Ан...енко.  Он  этот  "видик"
перепродал, круто спекульнув.
   Словом, Ш-Шавлай слишком много знал о д-деятельности Ан...енко. И это
ему чуть было не стоило жизни.
   - Жизни?? - переспросил я.
   - Именно - ж-изни... За пятнадцать минут до начала операции 23 января
полковник Ан...енко приказал капитану Шавлаю проехать по трассе на одном
чахлом БТРе - а у нас в целях безопасности принято ездить как минимум на
двух машинах - и проверить о-обстановку. Шавлай спросил:
   "Как же я поеду на одном?!" - "Ты замполит, - ответил Ан...енко, - ты
должен ехать и поговорить с  людьми"...  Когда  Шавлай  вернулся,  чудом
оставшись в живых, ан...енко, как говорят, был очень н-недоволен.
   - Да, - заметил один из офицеров, -  выжив,  Шавлай  здорово  досадил
полковнику.
   - У него, - сказал другой, - была привычка: увидит на дороге солдата,
остановит его, прикажет:  "А  ну  покажи,  что  в  карманах!"  Если  там
обнаруживалось больше пятидесяти чеков, ан...енко  забирал  их  себе,  и
получить деньги обратно было невозможно. В целях  страховки  он  запасся
неплохим оправданием: мол, у солдата не  может  быть  больше  пятидесяти
чеков. А если есть, значит, наворовал... Не подкопаешься.
 
XXV 
 
   За  дверью  послышались  шумные,  уверенные  шаги.  Она   с   треском
распахнулась.
   На пороге стоял полковник ан...енко. Резким движением руки он смахнул
иней с усов.
   Из-за его плеча показалось  смуглое  лицо  начальника  штаба  дивизии
полковника Д. Раздался громкий женский смех.
   - Мальчики, - игриво сказала женщина, просунув голову в дверь, -  вот
и мы. Не ждали?
   Она тоже была одета в военную  форму.  Из-под  ее  вязаной  шерстяной
шапочки выбивались пряди светлых волос.
   В комнате непривычно запахло духами Все поднялись с коек.  В  воздухе
застыло неловкое молчание. Комбат стоял, переминаясь с нога на ногу.  Он
был без ботинок. В одних шерстяных носках грубой вязки. ан...енко прошел
к столу, снял трубку. Зажав ее плечом и щекой, смотрел на  часы.  Секунд
десять ждал связи.
   - Алло! "Перевал"? "Перевал", дай "Курьера"! - закричал он. - Как там
на 42-й? Хорошо, доложите через десять минут...
   Расстегнув ворот бушлата, ан...енко устало  опустился  на  ушаковскую
койку.
   - Организуй чай, - обратился он к  Ушакову,  дырявя  глазами  дощатый
пол, - и закуску. Да побыстрей.
   Женщина и Д. сели рядом с ним.
   - Тепло у вас! - улыбнулся Д. и потер руки.
   - Комбатушка! - подмигнула Ушакову женщина. -  Что  же  ты  тянешь  с
чаем? Видишь, намерзлись мы. С дороги. Устали.
   Ушаков надел ботинки и вышел из комнаты. Я услышал его  сиплый  голос
из-за стенки: он что-то говорил командиру  минометной  батареи  старшему
лейтенанту Климову. Через несколько минут комбат вернулся.
   - Сейчас будет вам чай, - сказал он, пряча глаза.
   - Вот и умничка! - засмеялась женщина.
   Кроме нее, ан...енко, Д. и комбата, в  комнате  остались  заместитель
командира полка Ляшенко и я. Все остальные  вышли  в  ту  минуту,  когда
ан...енко связывался с "Курьером".
   Опять  затрещал  телефон,  ан...енко,  сняв  трубку,  молча  выслушал
доклад.
   Ушаков сел на мою  койку.  Достав  из  тумбочки  12-й  номер  журнала
"Юность" за 88-й год, принялся читать. Я вытащил пачку сигарет. Закурил.
   В комнату вошел старший лейтенант Климов  с  полотенцем,  чайником  и
шестью металлическими кружками в руках.
   Он поставил их на приземистый столик между  двумя  койками,  наполнил
каждую до краев крепчайшим чаем.  Вытерев  капли  с  поверхности  стола,
Климов вышел. Потом опять вернулся  -  принес  миску  душистого  жирного
плова из тушенки и остатков риса.
   Я старался не смотреть Климову в  глаза:  было  неловко  оттого,  что
старший лейтенант превратился в официанта. Да и  сам  Климов  смотрел  в
пол.
   - Комбатушка! - позвала женщина. - А, комбатушка-а...
   - Что вам? - спросил Ушаков, не отрывая глаз от журнала.
   - Комбатушка, что ты там читаешь? - Она ловко вскинула ногу на ногу.
   - Вам непременно надобно знать?
   - Какой, однако, хмурый, неприветливый сегодня комбат, - сказала  она
с легкой обидой, разглядывая тлевший кончик сигареты.
   - А и правда, - спросил дружелюбно Д., - чего  ж  там  интересного  в
твоем журнале, что ты все глядишь в него да глядишь, аж  не  оторвешься.
Тут,  понимаешь,  женщина  красивая  сиди  г,  а  ты  -  ноль  внимания.
Нехорошо-о!
   - Я читаю, - сказал Ушаков, стараясь говорить как можно спокойнее,  -
отрывок из нити Антона Антонова-Овсеенко "Берия".
   - И что же,  -  спросила  женщина,  затушив  окурок  с  окровавленным
фильтром в пустой консервной банке, - пишет этот ваш Фсеенко?
   - Про сталинскую мафию, - ответил Ушаков. - Могу зачитать.
   - Читай - и то веселей будет, - сказал Д.  и  недоверчиво  улыбнулся,
поглядев на Ан...енко.
   Упершись спиной в стену, а взглядом в комбата, Ан...енко закинул руки
за голову. Он курил, перебрасывая  сигаретку  из  одного  уголка  рта  в
другой.
   - "...Всякий клан, - начал читать Ушаков,  -  п-предполагает  наличие
родственных связей. Их  не  было  ни  в  лагере  Берии-Маленкова,  ни  в
г-группе Жданова. Каждый клан действовал на здоровой основе  бандитского
братства, когда сообщников объединяют  единая  цель  и  общая  опасность
гибели от руки конкурента...". Ч-читать дальше или не хотите?
   - Не надо, - властно махнул рукой Ан...енко. -  Распустили  прессу  -
пишут, что хотят. Всю нашу историю дерьмом  облили.  Ничего  святого  не
осталось. Мерзость сплошная. - Он враждебно посмотрел в нашу с  комбатом
сторону.
   - И правильно сделали, - сказал Ушаков, отрывая глаза от  страницы  и
парируя мутный взгляд полковника, - что сняли засов со рта прессы. Иначе
мафия будет процветать.
   - А что, - вмешался Д., - сейчас, когда  про  мафию  стали  писать  в
каждой газетенке, ее разве поубавилось? Меньше ее сейчас, чем во времена
безгласия?!
   - Нет, - процедил комбат, - не меньше. И з-знаете почему?
   - Почему? - переспросил Д.
   - Потому что, - ответил Ушаков, - мафия  проникла  всюду.  Она  сидит
даже в этой к-комнате.
   Где-то за  горой  несколько  раз  кашлянула  безоткатка.  Д.  нервным
движением руки схватил со стола кубик сахара.
   Бросив его в рот, несколько раз звучно хрустнул.
   - Это какая же мафия? - спросил он. - Поясни-ка!
   - А т-такая! - огрызнулся комбат, вскакивая с койки.
   И тут он сбивчиво, заикаясь, рассказал про афганские КамАЗы,  которые
ходили в Панджшер в сопровождении БТР № 209  и  БМП  без  номера,  место
постоянной дислокации которых - КП подполковника А.
   - В Панджшер, к Ахмад Шаху, - хрипло выкрикивал комбат,  -  ма-машины
шли доверху загруженные, обратно же возвращались  п-порожняком.  А  один
КамАЗ А, пустил на б-бакшиш старшему начальнику...
   - Товарищ подполковник, - Д. оборвал Ушакова, бешено вращая  глазами,
-  вы  только  что  всем  нам  нанесли   оскорбление!   Ваши   обвинения
бездоказательны! А потому, товарищ подполковник, немедленно выдь отсюда!
Немедленно! Ты меня понял?!
   - П-п-понял... - Ушаков махнул рукой, схватил  "Юность"  и  вышел  из
комнаты, хлопнув дверью.
   В комнате вновь  установилась  густая  тишина.  Подполковник  Ляшенко
курил сигарету за сигаретой. Д. зачем-то .развязал шнурок на ботинке,  а
потом опять завязал.
   Ан...енко потянулся, хрустнув лопатками.
   -  Знаете,  -  сказала  мне,  нарушив  молчание,  женщина,  -  а  наш
комбатушка контуженный. И в психушке не раз сидел. Нервы у  него  сдали.
Но мы ведь об этом никому не расскажем, правда ведь?
   Она нежно улыбнулась, чуть опустив ресницы на глаза.
   - Одно слово - псих! - мрачно, почти про себя  сказал  .Ан...енко.  -
Подполковника А, обвиняет в грабежах, меня - в расстреле мирных... Псих.
Ладно, хватит о нем - много ему чести... Я вот  только  что  из  Термеза
вернулся. Ездил смотреть, что там за  городок  ждет  дивизию.  Заодно  с
братом повидался.
   Д. стучал пальцами по табурету.
   Ан...енко нагнулся и достал из сумки батон колбасы, виски,  несколько
бутылок пива и копченую рыбу.
   - В термезских озерах, - он едва улыбнулся уголком  рта,  -  чудесные
лещи. Вот пересечем границу, приглашу вас на рыбалку.
   - Благодарю, - сказал я, - Понимаете, - Ан...енко принялся  разрезать
рыбину на несколько равных кусков,  -  такие  психи,  как  этот  комбат,
пытаются теперь из меня  сделать  козла  отпущения,  эдакого  советского
лейтенанта Колли. А какой Колли преступник?!
   На войне либо ты убиваешь, либо - тебя. Другого не дано...
   Ан...енко налил в кружки пиво.  Сдул  со  своей  пену.  Д.  посмотрел
сквозь рыбью чешуйку на электрическую лампочку.
   - Красота! - улыбнулся он.
   - Вот Ушаков, - продолжал после недолгой паузы Ан...енко, - во  время
последней операции не бил по кишлакам. А это преступление. Потому что на
его участке "духи" смогут в любой момент  без  риска  для  себя  открыть
огонь по нашим колоннам.
   Он осушил кружку до дна. Стряхнул желтые капельки с усов.
   Алые женские ногти впивались в жирное рыбье мясо.
   - А что мне было делать, - спросил сам себя Ан...енко,  -  когда  все
они из кишлака начали спускаться вниз к нашей заставе?  Откуда  я  знал,
кто там прячется под чадрой?! Ведь то запросто могли быть  переодевшиеся
в женское платье "духи". Они подошли бы вплотную к заставе и всех  наших
перестреляли, выбили бы всех до единого.  Солдатики  и  пискнуть  бы  не
успели. Так что я вынужден был открыть огонь. Правда, сначала я все-таки
дал очередь поверх голов.  Но  они  продолжали  спускаться.  У  меня  не
оставалось выбора... Между прочим, приказ был - стрелять. И  я  выполнял
приказ.  А  комбат  Ушаков  -  нет!  Если   "духи"   укроются   в   зоне
ответственности его батальона и  начнут  лупить  по  нашему  арьергарду,
виноват будет Ушаков, и никто больше! Он совершил преступление:  тут  не
может быть никаких сомнений.
   Я внимательно посмотрел в глаза Ан...енко.  Он  был  надежно  прикрыт
непроницаемой броней благих намерений.
   - Вот скажите, - Ан...енко встретил мой взгляд, чуть прищурив  глаза,
- что важнее для советского командира: уничтожить  "духов"  и  вместе  с
ними немного мирных, но при этом спасти своих солдат,  или  же  проявить
пассивность и допустить уничтожение  нашей,  советской  заставы?  Думаю,
любой офицер в здравом уме изберет первый вариант. А потом -  разве  они
пощадили Юрасова? За него надо было отомстить.  Ладно...  Святых  больше
нет и, по всей видимости, уже не будет. Выпьем за все хорошее.
   Бывает лак, на котором не остается царапин  -  хоть  гвоздем  скреби.
Похоже, Ан...енко был покрыт таким лаком.
   - Ой, мальчишки! - вдруг воскликнула женщина, и легкая печаль тронула
ее улыбку. - А что же вы будете делать, когда  кончится  война?  Что  вы
будете делать, когда вернетесь? Что вы, мои любимые, будете  делать  без
войны? Без Афганистана? Бедные вы мои, бедные...
   - Выпьем за Академию Генштаба! - предложил  Д.  и,  обняв  Ан...енко,
поцеловал его в губы.
   Женщина протянула руку и включила радиоприемник  на  столе.  Раздался
далекий голос Софии Ротару. Мечтательно прислушиваясь, Ан...енко сказал:
   - У Софии началась вторая молодость. Она налилась соком зрелости.
   - В самый бы раз а? - подмигнул мне  Д.  и  сделал  движение  руками,
повторяя изгиб женских бедер.
   - А вот Гурченко, - чуть  подумав,  с  печалью  в  голосе  проговорил
Ан...енко, - начала сдавать.
   - Ой, мальчишки! - всплеснула руками женщина,  явно  недовольная  тем
новым направлением, в каком шел разговор.  -  Неужели  в  Термезе  опять
будет холодно?
   - Не бойся, - успокоил ее Д., - нам с тобой будет тепло.
   - И даже жарко, - уточнил Ан...енко.
   - Давайте выпьем за любимых женщин! - почти выкрикнул  Д.  Глаза  его
сверкали. - Пьем стоя!
   Он зажал стаканчик между левой щекой и ребром правой ладони, отставив
локоть. Сделал резкое движение, и стаканчик, несколько раз  повернувшись
вокруг своей оси, оказался у самого рта. Д. резко  запрокинул  голову  и
осушил его, чуть притопнув ногой.
   Постучавшись в дверь, вошел командир минометной  батареи.  Собрав  со
стола грязную посуду, он молча исчез.
   Проводив его тяжелым взглядом, Ан...енко сказал:
   - Вот мое семейство. - И  протянул  мне  цветную  фотографию  жены  и
детей.
   То  была  на  редкость  красивая  семья.  Я  хотел  сказать  об  этом
Ан...енко. Но вдруг вспомнил 23-е января и промолчал.
   - Я недавно ГАЗ-24 купил, - зачем-то добавил Ан...енко.
   Д. опять крепко обнял его и поцеловал взасос. Потом вдруг,  отпрянув,
спросил меня:
   - Хотите, мы подарим вам видеомагнитофон?
   - Благодарю, - ответил я,  -  надеюсь,  что  смогу  сам  когда-нибудь
заработать на эту штуковину.
   - Бедный, но гордый! - засмеялся Ан...енко.
   - А оружие вы везете домой? - не унимался Д.
   - Я бы и рад, да ведь в Хайратоне  таможня  всех  нас  перетрясет,  -
ответил я.
   - Бедный, гордый, да еще и наивный! - Д. от души рассмеялся.
   - Полковник Д. шутить изволит, - сказал Ан...енко, сдвинув  брови.  -
Вы совершенно правы: в Хайратоне таможня, и лучше не  рисковать.  Ну,  а
теперь есть смысл соснуть минуток триста, а?
 
XXVI 
 
   На следующий день  я  поднялся  рано.  Разбудил  стеклянный  перезвон
выстиранного накануне, но промерзшего за ночь белья.
   - - Ух, холодрыга... - издалека донесся до слуха мой же голос.
   В комнату вбежал Славка Адлюков.
   - Ну что, - улыбнулся он, стреляя по сторонам блестевшими глазами,  -
ноги в руки - ив горы?
   В семь утра предстояло восхождение на  высокогорный  сторожевой  пост
"Тюльпан". Как сказал Ушаков, вообще самое последнее восхождение на этой
войне.
   Когда я побрился, караван  уже  был  готов.  Забив  рюкзаки  дровами,
углем, рисом, маслом, сахаром и табаком, боеприпасами  для  подствольных
гранатометов, автоматов и миномета мы аккуратно сложили их у адлюковской
комнаты.
   - Держите между собой д-дистанцию не меньше десяти шагов, -  напомнил
перед выходом Ушаков. - Сапер потопает  первым.  Караван  -  в  двадцати
шагах за ним.  Идти  в  след:  помнить  о  минах.  В  случае,  если  вас
обстреляют и потребуется помощь снизу, п-пускайте  красную  ракету.  Все
ясно?
   Я надел два свитера, бушлат, ватные штаны, а поверх горных ботинок  -
чтобы не промочить ноги - чулки от ОЗК.
   МТЛБэшка подбросила нас к исходной точке, и мы пошли.
   Горы горбатились под тяжестью снега. Ноги утопали  в  нем  по  бедро.
Ветер  и  солнце   действовали   похлеще   слезоточивого   газа:   слезы
выкатывались из слепнувших глаз, сосульками замерзали на ресницах.
   Мы  двигались  по  белому  ущелью,   словно   муравьи   по   ложбинке
человеческого позвоночника, шаг за шагом вскарабкиваясь на  ослепительно
сахарный хребет.
   МТЛБ внизу, на дороге, теперь казавшейся юркой змейкой, превратился в
песчинку, но сознание того, что к нему припаян "Василек"  ,  действовало
успокоительно.
   Ветер насквозь продувал шерстяную шапку, и мокрые  волосы  постепенно
превращались в ледяной панцирь. Отстегнув от ремня шлем, я надел  его  и
услышал, как с металлическим звоном забарабанила по нему метель.
   Вскоре мы  миновали  пустой  кишлак  с  полуразрушенными  обугленными
стенами и пробоинами в крышах.
 
*** 
 
   Перемогая вой вьюги, Адлюков крикнул  сержанту  Рахимову,  чтобы  тот
поглядывал на кишлак, когда мы пройдем его.
   Вдалеке, по ту сторону дороги, почти  у  самого  горизонта,  работала
авиация. Горы вздыхали, но стоически выдерживали  многотонные  удары,  а
ветер изредка доносил до нас их глухие стоны:  у-ух..,  ох-х..,  ух-х..,
о-ох...
   Бесконечные хребты  образовывали  сложную,  словно  церковный  орган,
пневматическую систему со своими звуконагнетателями и  воздухопроводами,
а ветер с Панджшера, этот бестелесный  дух  девятилетней  войны,  носясь
между горами, исполнял концерт, подолгу выдерживая в басу звуки печали и
тоски, аккомпанировал  маленькому  отряду  людей,  упорно  карабкавшихся
куда-то вверх.
   Чем круче и выше склон, тем меньше снега на нем. Под ногами  осталась
лишь многометровая ледяная корка.
   Мы ползли на карачках, придавленные рюкзаками. Вязаный подшлемник  то
и дело падал на лицо, вьюга забивала смерзшиеся глаза и ствол АК.  Сапер
впереди бессмысленно стучался шомполом в лед.  Уж  было  не  видно  МТЛБ
внизу и все еще - поста наверху. Где-то в немыслимой вышине  поднебесья,
на фоне неба, белели пики гор, окруженные ореолом пурги.
   Вдруг впереди,  прямо  над  головой,  угрожающе  вырос  многометровый
валун. Казалось, раздайся один-единственный выстрел или согреши  ты  еще
хоть раз в своей жизни, нарушь тем самым хрупкий баланс добра  и  зла  в
мире - и камень обрушится  на  тебя.  Но  чья-то  спасительная  воля  из
последних си