столом, в роскошных золотых рамах портреты царя и царицы.
   В первом ряду сел урядник, окинул  суровым  взглядом  зал.  Вскоре  вошел
секретарь  суда,  разложил  на  столе  толстые  книги,  поставил   бронзовый
треугольник  с  изображением  хищного  двуглавого  орла   с   распростертыми
крыльями.
   Приведя в порядок стол, секретарь уселся с одного его  конца,  у  другого
устроился переводчик.
   Через весь зал важно прошагал лесничий в блестящих лакированных  сапогах,
в брюках для верховой езды. Его сопровождал управляющий имением. Оба уселись
возле урядника. Увидев этих господ, он вскочил,  поприветствовал  да  так  и
остался стоять.
   - Смотрите, смотрите, как тянется перед  немцами  этот  дядя  с  бараньей
ляжкой на боку! - прошептал Август.
   Баранья ляжка - надо же придумать  такое!  И  ведь  в  самом  деле  очень
похоже. Но в то же время я хорошо знал, что эта "ляжка" не так уж  безобидна
и плюется огнем.
   Зал набился битком. Вот пришел пострадавший Ивар со своим отцом. Они тоже
уселись впереди, но только по  другую  сторону  прохода.  По  залу  пронесся
шепот, лесничий повернул голову и зло посмотрел на жалобщиков.
   Открылась боковая дверь. Длинный, прямой, словно аршин  проглотил,  вошел
судья в мундире с блестящими пуговицами. Все поднялись; он мотнул головой  и
сел. У него было узкое желтое лицо с короткими усами, закрученными вверх,  и
козлиной бородкой. В глазах неопределенного цвета - скука и безразличие.
   Я смотрел на него и никак не мог понять: почему у  этого  человека  такая
власть? Почему царь прислал сюда именно его? Почему вместо него не  сидит  в
этом кресле кто-нибудь из местечка, ну, например, дедушка Августа.  Он  ведь
очень умный, соседи всегда советуются с ним. А мировой и языка-то нашего  не
понимает. Правда, у него есть переводчик, но  кто  знает,  правильно  ли  он
переводит? Я скажу "да", он переведет "нет". Я скажу "нет", он - "да"... Чем
больше я смотрел на судью, тем сильнее  убеждался,  что  правды  у  него  не
добьешься. Почему он, глядя на лесничего, так благосклонно улыбается?  А  на
Ивара, которому лесничий прострелил ногу, бросил недоброжелательный  взгляд:
мол, заварил ты, малый, кашу...
   Секретарь начал вызывать свидетелей.  Ребята  вставали  один  за  другим.
Судебный служитель повел нас в комнату рядом с залом. Мы  робко  присели  на
скамью, даже наш смельчак Сипол струсил.
   - Так у кого же все-таки говорилка пропала? - съехидничал  Август,  когда
мы остались одни.
   - А что ты думаешь! Холодно, и дрожь берет, - честно признался Сипол.
   - И все равно надо говорить, как было. - Август строго посмотрел на меня,
потом на брата. - Никто не может  запретить  нам  говорить  правду.  Дедушка
сказал, что, если мы все дружно покажем против прусского господинчика, судье
волей-неволей придется его наказать.

   Я согласно кивал, а у самого во рту пересохло.  Вдруг  на  допросе  я  не
смогу выдавить из себя ни слова? Вот позор! Ребята будут  смеяться,  скажут,
что я потерял "говорилку".
   А вдруг у меня вообще пропал голос? Говорят, такое  иногда  случается  от
страха... Я отвернулся к стене и произнес тихо, чтобы  другие  не  услышали:
"Будь храбрым, будь смелым!"
   Открылась дверь. Первым  в  зал  позвали  Августа.  Мы  все  на  цыпочках
подобрались к двери, приоткрыли ее. Что-то у него спрашивали. Август говорил
так тихо, что мы различали лишь отдельные слова. Только отвечая на последний
вопрос, Август сказал громко и твердо:
   - Нет, он стрелял прямо в нас!..
   Снова отворилась дверь, мы едва успели  отскочить.  На  сей  раз  вызвали
Сипола. Опять встали возле  двери.  Зная,  что  мы  слушаем,  Сипол  говорил
громко, хотя и не совсем гладко: экал, заикался, по нескольку  раз  повторял
одни и те же слова. Однако и он не  позволил  сбить  себя  с  толку  разными
коварными вопросами, изложил все точно, как было.
   Следующий был брат. Я остался в комнате один. Снова  навалился  страх.  Я
даже не слушал, что происходило в зале.

   Вот и меня позвали к мировому. Я  крепко  сжал  кулаки,  так,  что  ногти
впились в ладонь, и пошел
   Какой-то незнакомый господин - позже я узнал, чтo это адвокат  лесничего,
- спросил меня на неправильном латышском языке:
   - Утка был, когда ты внутри камыш сидел с удочками и лесничий подходил  с
ружьем?
   Я вопроса не понял и потому растерялся.
   - Утка был, да? - напирал он.
   - Нет, уток я не видел ни одной. Да и не было их там в то утро, - ответил
я наконец.
   - Ты иметь право ловить рыба? - опять спросил незнакомый господин.
   - Не знаю.
   - Кому озеро принадлежать?
   Снова я растерялся. Но тут же вспомнил слова дедушки Августа:
   - Тем, кто все время возле него жил  и  сейчас  живет.  Поднялся  шум.  Я
покосился на друзей - они сияли. Урядник встал, повернулся  к  залу,  топнул
ногой. Шум постепенно утих.
   Адвокат опять принялся за меня:
   - Но это озеро - озеро барон. Ты, сорванец, не знаешь? Я промолчал.
   Теперь настала очередь судьи. Он что-то сказал, и переводчик повторил его
слова по-латышски.
   - Господин лесничий стрелял в вас или в воздух?
   - Да какое там в воздух! Пруссак  стрелял  прямо  в  нас!  В  зале  опять
зашумели, засмеялись. Судья зазвонил в колокольчик и, сердито  сведя  брови,
что-то сказал переводчику. Тот тоже насупил брови, точь-в-точь как судья,  и
строго спросил меня:
   - Почему ругаешься?
   - Я не ругаюсь, - удивленно ответил я.
   - А кто назвал только что господина лесничего пруссаком?
   - Да ведь его все так зовут!
   В зале уже не смеялись - хохотали, а я никак не мог понять почему.
   Больше ни о чем меня спрашивать не стали.  Судья  махнул  рукой:  садись!
Потом взял лист бумаги, задумался на короткое время, что-то быстро написал и
отдал переводчику.
   Все встали, переводчик зачитал приговор:
   - Так как дети без разрешения рыбачили в озере,  принадлежащем  господину
барону, и у лесничего было полное право их оттуда прогнать, суд находит, что
в происшедшем повинны сами дети. Что же касается  выстрела,  то,  во-первых,
все обстоятельства дела подтверждают слова лесничего, что стрелял  он  вовсе
не в детей, а в уток, которые в это время дня  обычно  летают  над  камышом.
Во-вторых,  он  не  знал,  что  в  камышах  прячутся  дети.  В-третьих,  как
показывают свидетели, лесничий  несколько  раз  предлагал  на  случай,  если
кто-нибудь все-таки окажется в камышах, выйти оттуда на берег, однако  никто
не только не вышел, но даже не отозвался. Таким образом,  суд  постановляет:
господина лесничего оправдать и все обвинения с него снять...
   В зале раздался громкий свист, и урядник тотчас же бросился в толпу.  Его
не пропускали, он расталкивал людей, поднялся переполох.
   Воспользовавшись этим, мы первыми выскочили на улицу и на  всякий  случай
припустили к лесу.
   Кто знает, зачем урядник кинулся в зал и кого он хотел схватить?
   ССЫЛКА
   Мальчишки из баронского имения и  их  местечковые  подпевалы  чувствовали
себя победителями. Как  же:  их  горячо  любимый,  славный,  милый  лесничий
оправдан судьей целиком и полностью. Они теперь совсем осмелели.  Однажды  в
воскресенье, улучив момент, когда мы играли на Храмовой горке, собрались все
вместе и неожиданно навалились на нас.
   Они крепко просчитались. К нам на помощь поспешили  ребята  из  окрестных
хуторов, приехавшие с отцами и матерями на службу  в  церкви,  и  мы  сообща
задали обидчикам хорошую трепку. Не помогли им ни деревянные сабли и  ружья,
ни рогатки, из которых они били камнями  и  дробинками,  ни  даже  настоящая
военная труба: ее раздобыл для  своего  войска  сын  управляющего  баронским
имением.  Враг  позорно  бежал  с  поля  битвы,  растеряв  все  свое  боевое
снаряжение.
   Если бы мы знали, какими неприятностями обернется  для  нас  эта  славная
победа на Храмовой горке!
   Через несколько дней к нам примчался встревоженный Август:
   - Управляющий имением нажаловался моему отцу, сказал, что  мы  хулиганим,
деремся. Его сына избили до полусмерти. Вот врет, а?
   Эта новость не предвещала ничего доброго. Вечером, вернувшись  с  работы,
нас позвал к себе хмурый отец.
   - Так не пойдет, ребята! Мы с матерью работаем до ночи, а вы носитесь  по
местечку, словно стадо жеребцов, стреляете дробью в глаза господским  детям.
Ишь, вообразили себя борцами за правду!..  Но  теперь  все,  хватит!  Завтра
выхлопочу вам какую-нибудь работенку. А сейчас марш спать!
   Мы потихоньку юркнули в кровать, притаились, как мыши.  Несправедливость,
несправедливость, кругом одна сплошная несправедливость! Не мы ведь  первыми
напали, а они на нас! Не мы стреляли дробью из рогаток, а они!
   - Худо! Ох и худо! - вздыхал брат.
   - Может, отец позабудет?
   Но отец не забыл. Да и не мог он забыть: жалобы на нас сыпались  со  всех
сторон. Долговязый сын аптекаря наговорил своим  родителям  всяких  страхов.
Оказывается, мы набросились  на  него,  когда  он  гулял  по  берегу  озера,
связали, били, даже пытали.
   Все было совсем не так. Хоть мы и взяли в плен сына аптекаря, но не  били
его и не пытали. А после того как  он  слово  дал  больше  не  называть  нас
лапотниками, отпустили с миром.
   Но верили ему, а не нам.
   В соседнем имении, верстах в шести  от  местечка,  начали  строить  новые
хозяйственные здания. Каменщикам требовались подручные. Вот наши родители  и
договорились...
   В понедельник ранним утром мы направлялись к месту работы. У  Августа  за
спиной котомка, у меня и у брата в руках узелки, у Сипола деревянный ящичек.
   Солнце еще только показало свою макушку, когда за нами остались последние
дома местечка. Было грустно - хоть плачь! Клен, словно  прощаясь,  помахивал
своими резными листьями. Золоченый петух на шпиле церкви повернулся  к  нам,
как бы удивляясь, почему мы уходим.
   На повороте дороги остановились, чтобы в последний раз посмотреть на наше
милое озеро. Мрачноватая, тенистая Храмовая  горка  отсюда  была  похожа  на
огромную человеческую голову, глядевшую через неширокий пролив на  развалины
крепости. Остров, остров, сколько связано с ним наших радостей и горестей! И
вот теперь уходим, а когда вернемся - кто знает?..
   От печальных мыслей отвлек веселый голос Сипола:
   - Да что это у вас такие лица! Опустили крылья, как старые  курицы.  Гоп,
ребята! Главное, мы вместе, а значит, нам всюду будет хорошо.
   И, как всегда, Август затеял с ним шуточную перепалку:
   - Чья бы корова мычала! Ты сам похож на индюка, заглотнувшего кусок  мыла
- вот-вот полезут из клюва пузыри.
   Чего унывать в самом деле!  И  мы  бодро  зашагали  по  широкой  песчаной
дороге.
   Через какой-нибудь час увидели имение, где нам  предстояло  работать.  На
бугре, среди старых, полуразобранных  строений,  высились  штабеля  красного
кирпича. У фундамента нового большого здания суетились рабочие.  Фартуки  на
каменщиках издали  казались  белоснежными,  словно  только  что  выстиранные
простыни. Август вздохнул:
   - Значит, вон она какая, наша ссылка.
   - Ничего особенного! - успокаивал  Сипол.  -  Я,  например,  вполне  могу
носить на козлах по десять кирпичей и даже больше. Мешать известку  или  там
глину тоже не так уж трудно. Когда я  работал  прошлым  летом,  все  успевал
делать. Главное, привыкнуть, к каменщикам приспособиться. Верно,  попадаются
среди них и сердитые, но они тоже люди, не звери какие-нибудь.
   Ему-то  хорошо,  а  вот  нам  троим  на  строительстве  никогда  еще   не
приходилось работать. И снова недоброй памятью вспоминались колонисты, из-за
которых мы попали в эту ссылку. Но мы не  задаром  будем  работать.  Обещали
платить по рублю в неделю. Целый рубль - это ведь огромные деньги!
   По обе стороны дороги шумели ржаные поля.  Ветер  пробегал  по  созревшим
колосьям, и они накатывались на обочину подобно волнам.  Синими  звездочками
мелькали среди ржи васильки.
   - Ребята, земляника! - воскликнул Август. Мы перепрыгнули  канаву.  Какие
ягоды! Большие, красные, сочные!
   Так незаметно дошли до своего  будущего  места  работы.  Навстречу  вышел
усатый каменщик.  Фартук  вблизи  уже  не  выглядит  белым,  весь  перемазан
известкой. На голове шапочка, в руках мастерок.
   - Из местечка?
   - Да, - несмело ответил Август за всех.
   - Что, ребята, одними проказами на свете не проживешь? Надо когда-то и за
работу браться, верно?
   Мы  переглянулись,  покраснели.  Значит,   каменщики   тоже   знают   про
мальчишечью войну. Ну и пусть! Как бы, интересно, они сами  поступили,  если
бы на них напали?
   - Пошли. Покажу, где жить. Мы молча двинулись  вслед  за  каменщиком.  По
вымощенному камнем въезду он повел нас к огромному хлеву. Ворота были широко
распахнуты, навстречу плыл запах свежего сена. Прошли в самый  дальний  угол
сеновала. Там, у стропил, было устроено нечто вроде вешалки.
   - Спать будете здесь. - Каменщик указал место. ЕГО круглое  красное  лицо
не было ни злым, ни сердитым; наоборот, он показался мне доброжелательным. -
Сложите вещички, а затем спускайтесь вниз.
   Страх и тревога начали понемногу рассеиваться. На сеновале совсем не  так
плохо. Уложили свои узелки и котомки,  присели  на  минуту  отдохнуть  после
долгого пути.
   - Ну, говорил я, что все это не так страшно?  -  сказал  Сипол.  -  Спать
здесь помягче, чем дома в постели. Музыка бесплатная  -  внизу  коровки  всю
ночь жуют. И еще запах - вроде как у брадобрея в местечке.
   На крыше ворковали голуби. Безбоязненно влетали и снова улетали ласточки.
Сквозь оконный проем, словно на картине, обрамленной широкой темной  рамкой,
виднелись поля, рощи. Лаяли собаки, ржали лошади.  Все  это  так  знакомо  и
близко.
   - Ладно, хватит сидеть! - Сипол встал  первым.  -  Вытаскивайте,  ребята,
рабочую одежду...
   Мы переоделись, спустились к каменщикам. На фундаменте уже  лежал  первый
ряд кирпичей. Каменщики брали мастерками раствор из ящиков и  ловко  шлепали
рядом с уложенным кирпичом, не роняя ни капли. На раствор  укладывали  новый
кирпич. Кирпич за кирпичом - и стена растет понемногу.
   - Сюда, ребята! -  позвал  усатый  мастер.  -  Будете  мешать  раствор  и
подносить кирпичи. Работа не такая  уж  тяжелая,  а  привыкнете  -  и  вовсе
понравится.
   Подвел нас к ящику с раствором, набросал лопатой известку, гравий,  долил
воды, размешал. Когда мы усвоили эту нехитрую  науку,  показал,  как  класть
кирпичи на козлы, как нести, чтобы было полегче.
   Стали работать.
   Поначалу мастер следил за нами, чуть заметно улыбаясь. Если что  выходило
не так, поправлял. Вскоре мы сами уже делали все, как надо.
   - Вот и хорошо! - Рукой, перепачканной в известке, мастер хлопнул Августа
по плечу. - Я смотрю, у меня будут подручные что надо!
   Потом подозвал каменщика помоложе:
   - Принеси-ка фартуки, надо принять ребят в великое братство каменщиков.
   Мы повязали фартуки. Мастер выстроил всех  нас  в  ряд,  дал  в  руки  по
мастерку и, взяв малярную кисть, окунул в ведро с водой. Повернулся  к  нам,
мазнул кистью каждого по лицу, торжественно произнес:

   С мастерком,
   с ветерком,
   с работой будешь
   везде и всюду,
   хоть в мороз, хоть в жару,
   хоть у черта в аду!
   Каменщики столпились вокруг нас, смеялись. Нам тоже было весело.  Хорошие
они люди!
   - Гоп, ребята! - воскликнул Сипол, и каменщики засмеялись еще громче.
   - Вот и все, - Усатый мастер хитро взглянул на нас.  -  Можете  работать.
Главное, чтобы получилось не хуже, чем на Храмовой горке!
   Знали они, знали обо всем!
   И пошло! Раствор мы подносили каменщикам в маленьких ящиках, кирпичи - на
козлах за спиной. Трудно, ничего не скажешь, особенно кирпичи таскать.  Зато
как приятно ощущать под собой упругость и силу собственных ног!
   Во время перерыва на обед освежились  у  колодца,  побежали  на  сеновал.
Каменщики сидели на сене  кружком;  они  подвинулись,  давая  нам  место.  В
середине стояла большая посудина с молоком. Каждый получил по ломтю  ржаного
хлеба, по куску мяса. Ели и прихлебывали прохладное молоко.
   До начала работы было еще время. Мы обошли поместье,  потом  прилегли  на
краю ржаного поля. Со стороны местечка наплывали густые белые облака. Совсем
недавно они видели наш дом, озеро, мальчишек, купающихся в теплой воде...
   Щемило сердце. Что-то осталось позади, дорогое и неповторимое. Теперь  мы
уже не просто мальчишки - рабочие люди.
   "ВИДИШЬ ЛИ, КАКОЕ ДЕЛО..."
   Был теплый солнечный полдень. Только что кончился  обед,  и  я  с  новыми
силами возился у ящика с известкой и гравием. Работа трудная:  это  ведь  не
шутка - перегонять тяжелый раствор с одного конца ящика  на  другой.  Солнце
жарило обнаженную голову, пот заливал глаза. Ящик широкий,  до  середины  не
дотянуться. Я пробовал и так и сяк - руки коротковаты да и  силенок  еще  не
накопил. Наконец придумал. Встал, с трудом держа равновесие, на острый  край
ящика. Хоть и резало  подошву,  зато  теперь  я  мог  свободно  перемешивать
раствор в самой середине ящика.
   Раствор уже почти готов, не липнет больше к лопате. На  радостях  я  стал
насвистывать в такт движению рук.
   И вдруг за спиной голос:
   - Смотри, как приловчился! Молодец, малыш, молодец! Повернулся  -  а  это
наш мастер.  Не  тот,  усатый,  -  новый,  помоложе.  Мы  теперь  у  него  в
подчинении. Я  спрыгнул  с  ящика,  взял  лопату  "на  караул",  как  солдат
винтовку. Приятно, когда хвалят!
   А он сдвинул свою шапчонку подальше на затылок и продолжал:
   - В четверг виделся я в церковном трактире с  твоим  отцом.  Он  со  мной
согласен: нужно тебе и работать, и хорошему ремеслу учиться.
   Мастер потрогал щетинистый подбородок, поправил на плечах лямки  фартука.
А я не понимал. С чем согласен отец? Разве я не работаю? Разве  я  не  учусь
ремеслу?
   - Видишь ли, какое дело, мы здесь заканчиваем, потом перейдем работать  в
замок алшвикского барона. А печник уже там, перекладывает печи  в  комнатах.
Ему нужен подручный. Вот ты ближе к вечеру бери свои вещички и шагай туда  с
богом.
   От волнения у меня во рту пересохло:
   - Как? Мне одному?
   - А кто у тебя еще - жена, дети? - И, видя,  что  я  вот-вот  расплачусь,
добавил:  -  Ну-ну,  распустил  нюни,  такой  большой   парень!   Подумаешь,
каких-нибудь несколько дней. А потом и другие туда подойдут.
   Я сдержал слезы, проглотил горький комок.
   - Видишь ли, какое дело... - Похоже, мастер  чувствовал  себя  не  совсем
ловко;  обычно  он  говорил  мало,  а  тут  повторялся,  покашливал,   щупал
подбородок. - Тебя приметил сам печник Креслинь еще там, в местечке. А  глаз
у него верный, так что ты не дрыгайся. Обучишься ремеслу, будешь не  снаружи
работать в дождь и мороз, как мы, а внутри, в доме, в тепле,  словно  барин.
Знаешь как печники живут? Ого-го! Катаются как сыр в масле! Вот уж у кого  в
кармане всегда рубли позвякивают.

   Я тут же отметил мысленно: не рубль даже, а рубли! А рубль, только  один,
- это же целых четыре перочинных ножа!
   - Проработаешь лет десять - пятнадцать, а потом сунешь руки в брюки и сам
будешь другими командовать. Шутка сказать - мастер-печник!
   Настроение у меня резко изменилось:
   - А когда идти? Сейчас еще нельзя?
   - Вот  отнесешь  три-четыре  ящика  раствора,  потом  давай.  Обратно  но
большаку до Силакрога, затем налево и айда до самого поместья.
   - А где там жить?
   - Видишь ли, какое дело... Все уже обговорено  и  ясно  как  божий  день.
Поселишься в доме у госпожи садовницы. Спать будешь в кровати ее  сына;  его
недавно забрали в солдаты.
   Это мне не понравилось. Я уже  отвык  спать  в  комнате.  Как  хорошо  на
сеновале: хочешь - спи, хочешь - кувыркайся в сене!
   Мастер снова стал щупать подбородок.
   - Видишь ли, какое дело... У госпожи садовницы всегда свежее молоко, хлеб
пышный, пахучий, ешь - не хочу! Все тебе понятно? - спросил он.
   - Понятно! - ответил я не очень уверенно.
   - Ну так пошевеливайся же, пошевеливайся!..
   Все это произошло так внезапно, так неожиданно. Я не знал, ч