то  подумать.
То вдруг охватывала радость, то опять хоть плачь. Конечно, мне льстило,  что
печник из всех ребят местечка выбрал именно меня. Но... друзья,  даже  брат,
остаются здесь,  а  я  уйду  один,  буду  работать  в  замке  какого-то  там
неизвестного мне даже по фамилии барона.
   Может, лучше убежать? А куда? Домой? Но  ведь  мастер  сказал,  что  отец
согласен.
   Сипол, узнав, вероятно, от мастера о моей новой ссылке, подошел:
   - Только носа не вешай! День, два, три,  и  мы  тоже  -  гоп,  ребята!  -
прибудем в oo поместье.
   Я  ничего  не  смог  ответить.  Сперло  дыхание,  все  вдруг  расплылось,
закачалось. Чтобы скрыть слезы, я  резко  отвернулся.  Сипол  схватил  меня,
обнял и начал крутить. Я вырвался, побежал на  сеновал,  вытирая  по  дороге
глаза рукавом. Собрал в узел все свои вещички...
   Вскоре я уже шагал по большаку. Обернулся - друзья забрались  на  леса  и
машут оттуда руками. Август залез выше всех. Я видел  его  еще  долго,  пока
поместье не скрылось за бугром.
   Дорога на Силакрог была мне знакома: прошлым летом мы ходили в  те  места
за орехами. Я  вспомнил  кривую  рябину  на  краю  большака,  многочисленные
рощицы, холмы, долины... Погружая босые ноги в теплый сыпучий песок, шагал и
шагал  вперед.  На  перекрестке,  как  и  говорил  мастер,  свернул  налево.
Навстречу попался длинный обоз с навозом.  Работники  в  домотканых  льняных
рубахах и штанах шли рядом с лошадьми и покручивали вожжами. Постолы  у  них
громко скрипели, и, словно отзываясь, каркали вороны  -  слетелись  со  всех
сторон па резкий запах.
   Чем ближе к имению, тем ровнее дорога. Песок исчез, все  рытвины  усыпаны
гравием. Но идти хуже - острые камешки режут босые ноги.
   Потянулась  бесконечная  каменная  ограда.  Вот  наконец  и  ворота.   По
утоптанной скотом аллее я направился к  хлеву.  Недалеко  от  него  людская.
Старуха у колодца брала па плечи коромысло, из переполненных ведер на  землю
плескалась вода.
   - Скажите, пожалуйста, где живет садовник? - спросил я вежливо.
   У старухи зажглись любопытством выцветшие серые глаза.
   - Да, да, люди тут, в поместье,  болтали,  будто  мадам  берет  приемного
сынка. - Беззубый рот у нее растягивался, как резиновый. - Уж не  ты  ли  им
будешь?
   - Нет, меня послали работать у печника, - ответил я, смутившись.
   - Вот как! - Она не сводила с меня внимательного, недоверчивого  взгляда.
- Тогда иди вон в тот дом на берегу пруда. Видишь,  с  навесом?  Там  они  и
живут.
   Не нравилось мне это поместье. Хозяйственный двор грязный,  захламленный,
замусоренный, весь изрыт свиньями. По вытоптанной зелени бродят  целые  стаи
кур и индюков.
   Непорядок!
   САДОВНИЦА
   Я поднялся по широким каменным ступеням и робко постучал в резную  дверь.
Подождал,  стукнул  посильнее.  Дверь  открылась,  на  порог  вышла   полная
немолодая женщина.
   - Здравствуйте! - Я шаркнул ногой.
   - Здравствуй, здравствуй, миленький... Ты из  местечка?  -  спросила  она
приветливо.
   - Вообще-то из местечка.  -  Я  никак  не  мог  справиться  с  непонятной
робостью. - Но сейчас не из местечка, а из того имения, - и  показал  рукой,
откуда пришел.
   - Заходи, заходи в комнатку, - пригласила она, ласково  улыбаясь.  -  Мне
про тебя уже все рассказали. Заходи, миленький, ну?
   К таким нежностям я не привык. Перешагнул несмело порог. Бросил взгляд на
ноги - как бы не наследить!
   Она словно мои мысли прочитала:
   - Обожди, миленький, принесу сейчас ушатик с тепленькой водичкой. Помоешь
ноженьки, тогда зайдешь.
   Держа в руках узелок, я во все глаза глядел на  сиявшую  чистотой  кухню.
Пол блестел так, будто это и не пол вовсе, а  обеденный  стол.  Поверх  него
стлалась дорожка, тканная из разноцветных кусочков материи.
   В комнате за кухней такая  же  чистота  и  порядок.  На  окнах  кружевные
занавески, на подоконниках горшки с цветами. Посреди комнаты кадка,  из  нее
поднимается   до   потолка   странное   растение   с   блестящими   зелеными
продолговатыми листьями. За этим то  ли  кустом,  то  ли  деревом  виднеется
кровать, крытая белоснежным покрывалом с целым ворохом подушек -  штук  пять
или шесть. Вряд ли на такой спят, наверное, для украшения.
   Но больше всего заинтересовала меня  картина  в  золоченой  раме.  Крутая
гора, а на самой ее вершине - солдаты. Схватив большие камни, они мечут их в
наступающих  врагов.  Те  лезут  снизу,  на  них  высокие  красные  шапки  с
кисточками. Всюду лежат убитые, и на вершине горы, и на склонах... Я  быстро
сообразил,  что  в  высоких  шапках  -  это  турки:  дедушка  Августа  много
рассказывал про них.
   А заботливая хозяйка тем временем принесла ушат с теплой водой, поставила
у моих ног. Потом вытащила из-за печи низкую скамеечку,  полотенце,  мыло  и
опять заворковала:
   - Садись, помой ноженьки! А одежду, что у тебя в  узелочке,  положим  под
кроватку: там у моего сыночка сундучок. Она взяла у меня  из  рук  узелок  и
развязала. Удивившись, спросила:
   - Где же твои ботиночки? Здесь одни только рваные постолы.
   Я опустил голову, произнес тихо-тихо:
   - Заработаю - отец купит.
   - Правильно, миленький, купит, обязательно купит! Но вот если бы  ты  был
моим сыночком, я бы тебя одела, как барчука. На  ногах  блестящие  туфельки,
бархатные штанишки, белая рубашечка, а вот тут, под воротничком, у горлышка,
шелковая ленточка...
   Она не говорила, а пела, ее теплые мягкие пальцы поглаживали мою шею.
   Я чувствовал, как лицо заливает краска. Такую одежду я  видел  только  на
сыне управляющего имением. Ну, может быть, есть еще что-то подобное  у  сына
аптекаря. А ведь мы против них воевали на Храмовой горке!
   Стало не по себе. Чтобы увернуться  от  ласки,  я  присел  на  скамеечку,
склонился над ушатом и начал мыть ноги. Чистым полотенцем,  которое  хозяйка
мне протягивала, совестно было их вытирать, и я замешкался. Она все поняла:
   - Вытирай, вытирай, миленький! Это льняное  полотенце,  груботканое,  для
того и сделано, чтобы рученьки-ноженьки вытирать.
   И, поскольку я все еще никак не мог решиться, наклонилась и сама  вытерла
мне ноги. Я неловко поблагодарил и торопливо встал.

   - Вот теперь ноженьки чистенькие, можно и  в  комнаты.  Охотнее  всего  я
пустился бы сейчас наутек и бежал, бежал  бы,  пока  снова  не  оказался  на
привычном сеновале над хлевом Садовница, улыбаясь, посмотрела на меня, взяла
за руку, повела через кухню в большую комнату и усадила за стол.
   Я с замиранием сердца ждал. Что ж теперь еще будет? Вскоре она  вернулась
из кухни, неся дымящуюся тарелку. Поставила передо мной.  Рядом  с  тарелкой
положила ложку, вилку и нож. Суп был ярко-красным, поверху  плавали  блестки
жира. Пахло очень вкусно; в самой середине тарелки, словно островок,  торчал
аппетитный кусок мяса. У меня потекли слюнки. Такого супа я еще  никогда  не
ел. Садовница ласково положила на мою голову мягкую руку:
   - Ешь, миленький, ешь. Этот супчик из молоденькой  баранинки,  сварен  со
свеколкой. Возьми вилочку, ножичек, съешь сначала  кусочек  мясца,  а  потом
супчику похлебай.
   Новое несчастье! Я нерешительно взял в кулак  обе  блестящие  железки  со
всякими завитушками, так мало похожие на ножи и вилки с деревянными  ручками
у нас дома. Как ими обходиться? Переложил в левую руку  нож  и  -  будь  что
будет! - взялся за мясо.
   Да, это был трудный экзамен. И я опозорился,  разбрызгал  суп.  Садовница
взяла у меня вилку и нож:
   - Левой ручкой придерживай, правой режь. Вот  так...  Отрезал  кусочек  -
положи вилочкой в рот...
   Это было потруднее, чем у ящика с раствором! Я весь взмок, пока  научился
с грехом пополам обращаться со столовым прибором.
   Щедрая хозяйка поставила передо мной хлебницу,  полную  ровно  нарезанных
ломтей  пахучего  ржаного   хлеба.   Суп   оказался   необычным   на   вкус,
кисло-сладким. И напрасно я радовался втихомолку, думая, что уж  с  супом-то
управлюсь запросто. Оказалось, и тут надо соблюдать определенные правила:
   - Не хлебай так шумно, миленький! Ротик закрой, теперь глотай. Вот так...
Ложечкой не стучи по тарелочке, некрасиво...
   Я облегченно вздохнул, когда наконец  завершился  самый  трудный  в  моей
жизни обед.
   Теперь можно было продолжить осмотр комнаты. На  стене  тикали  необычные
стенные часы. Циферблат был вставлен в футляр из резного дерева,  в  верхней
его части находился домик, вроде скворечника, с маленькими  дверцами.  Домик
был вырезан из цельного куска, но раскрашен так, что казалось,  он  выстроен
из крохотных бревен. Мерно раскачивался маятник с большим желтым  кругом  на
конце, раздавалось звонкое: тик-так, тик-так...
   Вдруг распахнулись дверцы  под  крышей,  и  наружу  выскочила  деревянная
птичка. Она поклонилась, клювик у нее раскрылся, и я, к  величайшему  своему
удивлению, услышал голос настоящей кукушки: ку-ку, ку-ку...
   - Видел ли ты когда-нибудь такие часики? -  Садовница  уже  вернулась  из
кухни.
   - Нет! - Я энергично тряхнул головой.
   - Это знаменитые часы, шварцвальдские, из Германии.  Сам  господин  барон
подарил нам их за то, что вырастили для него виноград.
   Рядом с часами на рогах косули, прибитых к стене, висела на длинном ремне
медная труба. Она ярко блестела, еще ярче, чем каски пожарников в местечке.
   Картина, часы, теперь эта труба... Диковинные, никогда ранее не  виданные
вещи вызывали во мне почтительное уважение,  даже  боязнь.  Ведь  такое,  по
моему глубочайшему убеждению, могло принадлежать только богачам, господам.
   - Что это за труба? - осмелился я спросить.
   - Охотничий рог. Его очень далеко слыхать. Мой  муженек  всегда  идет  на
охоту с господином бароном,  он  его  личный  псарь,  -  сказала  хозяйка  с
гордостью. - Дунет в рог один раз коротко, другой подлиннее,  третий  совсем
длинно, и все охотничьи собачки, где бы они ни бегали, бросаются на звук...
   Останешься жить  в  нашем  поместье,  сам  все  увидишь,  сыночек.  -  На
последнем  слове  она  сделала  особое  ударение  и   посмотрела   на   меня
вопросительно.
   Я все еще не мог понять, чего добивается садовница.
   - Не знаю, как долго будет печник работать в  замке  вашего  барона.  Вот
заработаю деньги для учения, осенью пойду в школу.
   Жена садовника склонилась над столом, подперев голову кулаками,  и  давай
меня убеждать:
   - Нехорошая работа у печника, грязная. Да и потом, не работа его ищет,  а
он работу. Ходит-бродит из поместья в поместье. То ли дело  садовник!  Мы  с
муженьком вот уже двадцать годков на одном месте работаем.  Нельзя  сказать,
что богатые, но живем совсем неплохо. Оставайся, миленький, у нас, выучишься
на садовника. Зимушка наступит, а тебе ее  не  бояться:  в  теплицах  всегда
хорошо, хоть зимой, хоть  летом.  К  тому  же,  смотришь,  и  виноград  тебе
перепадет.
   При слове "виноград" я встрепенулся. Уж очень привлекала  ягода  с  таким
заманчивым названием: винная градина. Одну-единственную штучку  удалось  мне
съесть за всю свою жизнь.
   Голубые глаза хозяйки источали ласку и доброжелательство. Волосы  хоть  и
седые, но тщательно завиты. А вот плечи у садовницы мужские, широченные, как
у силача из балагана на ежегодной ярмарке. Август говорит, чтобы иметь такие
плечи, надо постоянно тренироваться. Что она, в день по нескольку  раз  гири
поднимает?
   Садовница между тем продолжала:
   - Вот пойдет  муженек  работать  в  теплицу,  я  тебя  тоже  туда  сведу.
Посмотришь, как красиво свисают грозди.
   Она явно задабривала меня, а я к такому не привык. Как бы  мне  побыстрее
выбраться из этого дома? Я поблагодарил за еду  и  двинулся  к  двери.  Надо
поскорее разыскать печника, день ведь идет к вечеру.  Но  садовница,  сделав
несколько быстрых, скользящих шагов, оказалась впереди меня:
   - Вот здесь будешь спать!
   Я остолбенело уставился на белое покрывало и гору подушек на нем.
   - Кроватка мягонькая! Только сегодня свежим сенцем сенник набила,  чистые
простыньки  постелила,  одеяльце  теплое  вытащила   из   сундучка.   Будешь
спать-почивать, как котишка на печке.
   Садовница переложила подушки к ногам, сняла покрывало; под ним  оказалось
синее  одеяло  с  красочным  орнаментом.  Из-под  кровати  вытащила  зеленый
сундучок, подняла крышку:
   - Вот сюда вещички сложим. А новый костюмчик,  когда  он  у  тебя  будет,
повесим в шкаф, чтобы не помялся. Хорошо?
   - Да, - выдавил я едва слышно, а сам подумал, что не  скоро,  ох  как  не
скоро будет у меня костюм!
   Поспешно сложил в сундучок все, что было в узелке.  Воскресную  рубаху  и
штанишки разгладил ладонью. Осмотрел постолы; надо же, сносились, в середине
дырки! Садовница внимательно следила за каждым моим движением.
   - Не обувай их, не надо, - сказала ласково. - Где-то  на  чердаке  должны
быть ботиночки моего сыночка,  совсем  еще  хорошие.  У  него  быстро  ножка
выросла.
   Хоть она и была полной, но двигалась на  удивление  легко.  Не  вышла,  а
выпорхнула из комнаты, и минуту спустя с потолка донесся шум и грохот.
   Ну, теперь она вернется не скоро. Не познакомиться ли поближе к кукушкой?
Интересно все-таки, как она выпрыгивает.
   Только собрался тронуть дверцы на часах, садовница тут как тут.  В  руках
запыленные ботинки. И какие красивые! У меня снова загорелись щеки. Подумать
только,  настоящие  ботинки,  почти  новые,  черные,  блестящие,  с  медными
крючками.
   - Садись скорее, обуем ножки! - Она радостно  улыбалась,  словно  счастье
привалило не мне, а ей.
   Первую примерку сделали без чулок: их у  меня  просто-напросто  не  было,
постолы я носил  с  портянками.  Ботинки  пришлись  впору.  Тогда  садовница
кинулась к комоду, разыскала в нижнем ящике пару чулок,  тоже  почти  новую,
нелатаную.
   Я  стою  на  полу  в  ботинках,  притопываю  ими.  Какая  радость,  какая
неслыханная радость! Кажется, мне  теперь  принадлежит  весь  мир.  Подумать
только, я в ботинках! Вот бы посмотрели Август, брат, Сипол!
   - Ну, беги теперь, миленький, к своему печнику. Все равно  долго  у  него
работать не будешь. Поеду на днях в местечко, договорюсь с  твоей  мамочкой,
станешь жить у меня. Будем с  тобой  книжки  читать,  писать,  считать...  Я
господских деточек учила - хвалили. А уж тебя-то еще лучше научу.
   Садовница говорила, говорила без умолку, и глаза ее влажно поблескивали.
   Я щелкнул каблуками, как солдаты на плацу, поклонился неловко, сказал:
   - Спасибо!
   Голос у меня дрожал.
   Она погладила меня по голове, и я опрометью кинулся во  двор.  В  комнате
куковала кукушка: ку-ку, ку-ку...
   ПЕЧНИК
   Баронский замок  стоял  на  бугре  за  прудами.  Высокое  белое  строение
прикрывали пышные дубы и липы. От дома садовника туда  вела  брусчатка;  она
проходила между двумя прудами, затем круто сворачивала к  замку.  Я  шел  по
широкой дороге, все время оглядываясь: не выскочат ли  из-за  кустов  сирени
или жасмина огромные, ростом с теленка, псы, не кинутся ли  на  меня?  Таких
собак держали почти все помещики. Нередко случалось, что  они  набрасывались
на работников имения, на их детей.
   На  темно-коричневой  поверхности  пруда   мерно   покачивались   большие
сердцевидные листья, между ними  белели  водяные  лилии.  По  водной  глади,
быстро и сильно отталкиваясь задними лапками,  сновали  зеленые  лягушки.  Я
слышал от ребят, что эти обитатели баронских прудов,  завезенные  из  теплых
стран, намного вкуснее раков. У меня же мороз  пробегал  по  коже,  когда  я
представлял себе такое "лакомство".
   Повернулся к замку. Теперь его  уже  не  заслоняли  деревья,  и  красивое
трехэтажное здание с огромными окнами и многочисленными балконами  и  нишами
открылось все целиком. Фасадом замок выходил  на  пруд.  К  воде  спускалась
широкая каменная лестница, обросшая зеленым мхом; к ней от дверей замка вело
несколько тропинок, усыпанных гравием.
   А какой вокруг замка был парк! Высокие старые  деревья,  тенистые  аллеи,
беседки. И сам замок... Никак я не мог понять, для чего  одной  семье  такое
огромное здание. Ведь не могут барон, его жена и дети  жить  сразу  во  всех
этих комнатах!
   Замок казался необитаемым. Нигде, ни на дорожках, ни в самом  здании,  ни
души. Я остановился в растерянности. Может, совсем  не  здесь  нужно  искать
печника? Может, я что-то напутал?
   Только хотел повернуть обратно, как открылась большая стеклянная дверь  и
вышел человек в бумажной шапочке наподобие кулька. Обляпанный глиной фартук,
льняные брюки, такие же замаранные. Печник.
   Я вежливо поздоровался, сказал:
   - Меня из того имения прислали, работать у вас.
   - Работать?! - На его худощавом веснушчатом лице появилась усмешка. -  Ты
что, работать умеешь? Когда успел научиться?
   Я смутился. Не зная, что ответить, стоял, краснел, рассматривал гальку на
дорожке, просторные деревянные башмаки на ногах печника...
   - Ну ладно, - наконец сжалился он надо  мной.  -  Пошли  в  дом.  Сегодня
будешь выносить мусор, а потом покажу, как очищать старые изразцы.
   Я потащился за высоким худым печником. Было такое  чувство,  словно  меня
высекли за лень или баловство. А в чем я виноват?
   В обширной передней на первом этаже была  аккуратно  постлана  рогожа.  В
соседней комнате, в углу, высилась па-половину разобранная  печь  из  белого
кафеля. Пахло сажей и глиняной пылью. Паркет, начиная от двери  и  до  самой
стены, тоже покрыт рогожей.
   Мастер принес жестяной ящик, сунул его мне. Я  собирал  обломки  кирпича,
куски закопченной глины. Сухая пыль щекотала  ноздри,  забивалась  в  глаза.
Руки у меня в несколько минут сделались черными, как у  трубочиста.  Вытирая
невольные слезы, я перепачкал нос, щеки.
   Мусор бегом относил  к  дальнему  сараю  за  хозяйственными  постройками.
Старался не уронить на землю ни единой крошки - мастер строго предупредил.
   Мастер молча разбирал печь,  складывал  в  стопку  изразцы.  Меня  он  не
понукал: я работал старательно.
   - Видишь, парень, какое ремесло у печника? - первым заговорил он со мной.
- Пыльно, грязно. Но, как говорится, черная работа - белый хлеб...
   Белый-то он, может быть, и белый, но все же  сухая  пыль  и  прилипчивая,
жирная сажа мне не очень-то пришлись по вкусу.
   Работали до позднего вечера. Уже в темноте добрался  до  дома  садовника.
Зайти таким грязным не решился. Побежал к пруду, вымыл там руки и лицо.
   Приветливая хозяйка поджидала меня  у  двери.  Впустила  в  кухню,  снова
принесла теплую воду, мыло. А на столе меня уже ждал свежий хлеб,  кружка  с
молоком.
   Из другой комнаты вышел сам садовник, без пиджака, в жилетке.  В  руке  у
него была большая керосиновая лампа; он поставил ее на полочку  возле  окна.
Добродушно поглядывая сквозь очки, протянул мне руку:
   - Первый день - и сразу дотемна? Строгий же у тебя мастер!
   - А как же иначе? - ответил я несмело. - Меня сюда работать прислали.
   Он уселся за стол рядом со мной:
   - Ну как, нравится ремесло печника? Я уклонился от прямого ответа:
   - Еще не знаю... Пыли много...
   - Это уж точно! Особенно когда разбирают старую  печь.  А  моя  жена  как
пришла к вечеру в  теплицу,  так  все  тебя  нахваливала  и  жалела.  Такой,
говорит, маленький мальчик и  такая  тяжелая  работа...  Да,  брат,  выбрать
ремесло - не простое дело. Я вот что скажу: ремеслу надо такому  учиться,  к
которому стремишься и разумом и душой.
   - Так ведь я ж еще не выбрал! - ответил  я  поспешно.  -  Мне  бы  только
деньжат подзаработать на школу.
   - Думаешь, он много заплатит? Самое большее - десять копеек в день. А  уж
гонять будет, как зайца. Вот только сейчас парнишка от него ушел, недели  не
выдержал. Эти бродяги-ремесленники все соки выжимают из своих подручных.
   У меня кусок застрял в горле.
   В комнату вошла хозяйка:
   - Жан, не пугай мальчугана, не надо. Поработает немного  у  печника,  сам
поймет, что у нас ему куда лучше будет. У  меня  и  книжки  всякие  есть,  и
грифельная доска, как в настоящей школе.
   - Ничего я его не пугаю, говорю,