очтении последнего слова в последней  книге,  под  его
пальцами должна сама собой родиться и высветиться на  экране  та  лучезарная
истина, что позволит ему подвести итог.  Но  когда  он  обращался  к  своему
разуму, ответа не было - не ощущалось даже малейшего щелчка. Чем  больше  он
ломал голову, тем яснее становилось,  что  сказать  ему  совершенно  нечего.
Тысячелетняя философия, многовековая мудрость, которым следовало  отложиться
в нем наподобие  росы  в  цветке,  не  оставили  никаких  следов.  И  теперь
Младенец-Крот сам не мог разобраться в своих познаниях, все  перемешалось  в
его мозгу, и он блуждал в лабиринте, где Плотин  был  неотличим  от  Дао  дэ
цзина,  Упанишады  путались  с  поэзией  Верлена,  а   Дионисий    Ареопагит
преображался в популярный комикс о  Никелированных  Ногах.  На  него  давила
тяжесть мертвецов, заполнивших мозговые  клеточки  и  расстроивших  механизм
рассудка.  Пожиратель  страниц  хотел  сотворить  в  своей   голове    храм,
посвященный двум божествам - чернилам и бумаге;  и  он  скользил  теперь  по
волнам веков без компаса, словно сорвавшийся с якоря челнок.
     Долгое  время  он  был  воплощением  самодовольства  человека,  а  стал
тупиком жизни. С тех пор как маленькая потаскушка раздула огонь в его  паху,
показав ему,  что  он  потерпел  кораблекрушение  в  бухте  счастья,  с  ним
произошла  разительная  перемена.  Он  перестал  следить  за  собой  -  куда
девалась почти  военная  дисциплина  его  бытия,  монашеская  суровость  его
кельи? Здесь воцарился кавардак: приборы были сломаны,  дискеты  валялись  в
беспорядке (иные из них  поцарапанные  и  треснувшие),  факс  и  центральная
телефонная станция работали с перебоями. Но Луи плевать  на  это  хотел.  Он
томился в материнском  болоте,  ощущая  себя  ложкой,  завязшей  в  холодном
соусе, его обуревала жажда бегства, и  большую  часть  времени  он  проводил
перед телевизором. Кто сказал, что он никогда не  увидит  вестерн,  матч  по
регби,  увлекательный  детектив?  По  его  требованию  на  кровать    Мадлен
установили параболическую антенну - мать  отказалась  предоставить  для  нее
свою голову, и приверженцам пришлось скрепя сердце подчиниться. Вместо  того
чтобы читать Конфуция,  Монтеня  или  Байрона,  Луи  наслаждался  сериалами,
комедиями, викторинами. Все эти мыльные оперы,  слезливые  фильмы  и  прочие
плоские  поделки  доставляли  ему  греховную  радость.  Он  мог  без   конца
созерцать самую откровенную дрянь, чья интрига была столь же пустой,  как  и
развязка, ибо ему  было  просто  необходимо  немного  глупости  в  химически
чистом  виде.  Его  приводила  в  восторг  халтура,  он    обжирался    этой
поставленной  на  промышленную  основу  тупостью,  которую  тиражировали   в
миллионах  экземплярах  на  всех    континентах.    Конкистадор    библиотек
превратился в раба при пульте дистанционного управления, в  аудиовизуального
зомби. По крайней мере, ему удавалось хоть на время забыть о  тесноте  своей
отвратительной норы, о том, что кожа на  животе  и  руках  покрыта  тысячами
крохотных  букв  -  словно  эпидерма  его  задалась    целью    восстановить
прочитанные  тексты,  а  сам  он  стал  живым  палимпсестом,    литературной
субстанцией. Каждый вечер он смывал в бассейне этот чернильный лишай, но  на
следующий день нарастала новая плотная ткань, клейменная литерами. Когда  же
он выключал телевизор, то слышал, как с верхних полок в его мозгу  бросались
в пустоту объемистые тома и их страницы хлопали, точно крылья на ветру.
     Тьма притаилась в его мозгу, подстерегая добычу, но на  короткое  время
болезнь отступила, и он воспрял.  Приверженцы,  придя  в  ужас  от  подобной
нерадивости,  молили  его  держаться,  не  уступать,  не  сдавать   позиций.
Поскольку они не  имели  доступа  в  спальню  Мадлен,  то  установили  перед
окнами, выходившими в сад,  и  перед  дверью  звукоаппаратуру  оглушительной
мощности, которая изрыгала слова утешения и  поддержки.  Дамьен  наседал  на
Луи, понукал и давил. Он сумел проникнуть даже на экраны  телевизоров  и  на
всех каналах отдавал ему распоряжение двигаться по избранному пути.
     - Зачем это все? - отбивался Луи. - Я уже слишком стар.
     - У вас нет выбора,  -  обрывал  его  Дамьен.  -  Надо  продолжать  или
умереть.
     И в этом высокомерном металлическом голосе звучала неприкрытая  угроза.
Растерянный и одинокий Луи попытался взять  себя  в  руки,  ибо  приходилось
вновь обратиться к прежним высоким целям. Поклонники убедили  его  смириться
с небольшим вмешательством извне, и он собственноручно вживал себе в  голову
корону из кремниевых пластинок - в каждой  содержалось  несколько  миллионов
сверхпроводниковых  волокон,  а  удерживалась  эта  конструкция  при  помощи
крючков. Крошечные бандерилъи  напоминали  лесок  из  антенн,  проросший  на
висках. Еще он поместил в своем мягком сером веществе  протоки,  по  которым
поступали  животные  нейроны,  извлеченные  из  мозга    молодых    обезьян.
Приверженцы, используя пищевод  Мадлен,  закормили  его  фруктовыми  соками,
аминокислотами, витаминами, анаболиками, стимуляторами. Главное  же,  Дамьен
заставил Луи поклясться  -  отныне  никакого  свинства,  никакого  разврата.
Хватит уже играть с шариками и с самим амулетом. Луи обещал. Кроме того,  он
привязал к прутику крохотный звонок,  который  подавал  голос  при  малейшем
напряжении. Едва почувствовав отвердение  члена,  малыш  кричал:  "Помогите,
помогите, у меня встает!" -  и  ему  тут  же  делали  инъекцию  брома  через
длинную иглу, воткнутую в виновника переполоха.
     Также была произведена трансфузия свежей крови, взятой у  новорожденных
детей. Словом, его на  скорую  руку  подлатали,  и  на  какое-то  время  это
подействовало. Благодаря всем этим  протезам,  Луи  -  хоть  и  сгорбленный,
скрюченный, усохший  -  пережил  мгновение  краткого  ренессанса,  последний
всплеск величия. Он воссиял в новом блеске, и  ему  почти  удалось  прогнать
назойливое воспоминание о Люсии. Им опять овладела библиофильская мания:  он
одолел всю средневековую схоластику, весь корпус  каббалистических  текстов,
японскую литературу, а кроме того,  большую  часть  химии  металлов.  Адепты
его, желая заткнуть рот клеветникам -  ибо  в  народе  ходили  слухи,  будто
юно-старый монарх впал в слабоумие  и  начал  сюсюкать,  -  умоляли  открыть
наконец миру истину. Теперь или никогда. Ободренный новыми своими  подвигами
на ниве разума, Луи дал согласие, вновь обретя тем самым  право  на  большие
буквы  и  множественное  число,  присущее  верховному  владыке.  И  вот   Их
Лилипутское Величество официально заявили, что круиз  Духа  завершен  Ими  в
ускоренном темпе - и Они намереваются  отчетливо  выговорить  то,  что  лишь
невнятно бормотали до Них минувшие века.  Нерасщепленный  атом,  засевший  в
слизистой яме, собирался  развеять  в  прах  земной  шар.  Пусть  мужчины  и
женщины готовятся к Духовному Перерождению!


     Глава IX ОТСТУПЛЕНИЕ МЛАДЕНЦА
     Возродившись, Феноменальный Шалунишка достиг апогея своей  славы,  едва
стала известна  дата,  назначенная  для  Апокалипсиса.  Событию  был  придан
подлинно мировой размах: во всех крупнейших столицах  с  самолетов  сбросили
несколько миллионов листовок с напоминанием  -  через  три  недели  наступит
Нирвана! Разгром старого мира был приурочен к 15 августа  -  именно  в  этот
день пять лет назад Луи отказался родиться, не  желая  принимать  участие  в
человеческой комедии. Вся планета содрогнулась  -  а  вдруг  Супермикроб  не
врет, вдруг все сущее будет поглощено  магией  единого  слова?  Заколебались
даже самые отъявленные скептики.
     Дом  и  земельная  собственность  Умозрительной  Букашки  были  надежно
изолированы от остального мира.  Тайные  агенты,  снайперы,  размешенные  на
крышах, и наружная охрана возвели вокруг  матери  с  ребенком  непроницаемую
границу.  К  этим  драконовским  мерам  безопасности    Дамьена    принудили
постоянные угрозы, ибо верующие в приход Мессии дошли до такого  неистовства
в результате пропаганды Луи, что способны были  совершить  покушение.  Замок
превратился в пороховой погреб, в мишень для любого безумца.
     Власти, которые охотно  сотрудничали  с  Мадлен  с  тех  пор,  как  Луи
образумился,  восприняли  известие  о  Конечном    Перевороте    чрезвычайно
серьезно. Так вот почему хищник не желал выходить из  клетки  -  Он  готовил
нам рай на земле!  Властители  дум,  служители  культа  и  высшие  чиновники
склонились перед верховной  силой,  силой  мысли  -  этот  малыш,  возможно,
держал  в  ручонках  бразды  мировой  судьбы.  На  сей  раз,  господа,   без
глупостей! Стремясь избежать ошибки, допущенной Понтием Пилатом в  отношении
Иисуса, они распорядились создать для Матери все  необходимые  условия.  Она
же попросила только об  одном  -  закрыть  дело  доктора  Фонтана.  И  врача
выпустили на свободу после трехлетнего заключения.
     Несчастный гинеколог тут  же  примчался,  чтобы  поблагодарить  Мадлен;
сопровождала его Марта с красными от слез  глазами  и  с  лицом  в  глубоких
морщинах, размытых потоками влаги, которой другому хватило бы на всю  жизнь,
- она также лепетала невнятные  благословения.  Фонтан  постарел,  стал  еще
более  близоруким,  а  преждевременно  поседевшие  волосы   придавали    ему
величавый и внушительный  вид.  Со  своего  ложа  скорби  Мадлен  произнесла
прочувствованную защитительную речь перед  Дамьеном  и  сановниками  Церкви.
Она напомнила о неоценимых  заслугах,  о  целиком  оправдавшей  себя  методе
первых недель, благодаря которой Луи  и  превратился  в  нынешнего  Великого
Мудреца. Под воздействием этой речи и вкрадчивых манер доктора не устояли  и
самые закоренелые предубеждения.  Мадлен  довершила  дело,  примирив  Луи  с
Фонтаном в ходе незабываемого открытого заседания. Встав на колени,  врач  с
трогательным смирением воззвал к милости Мышонка,  который  тут  же  даровал
ему полное прощение - прошлое осталось в прошлом, и за несколько  недель  до
Всеобщего  Обновления  следовало  забыть  былые  обиды.  И   Луи    совершил
великодушный жест, поразивший  присутствующих  до  глубины  души,  -  возвел
Фонтана в ранг своего личного врача.
     Итак, мир был заключен,  старые  раны  зарубцевались,  и  Мадлен  могла
теперь  беспрепятственно  проводить  долгие  часы  в  обществе  Фонтана    -
последний получил право на  столь  продолжительные  встречи  в  силу  своего
нового назначения. Она переговаривалась с ним при помощи записочек  с  очень
простым кодом - каждая буква означала следующую за  ней  в  алфавите.  Таким
образом, "а" следовало читать как "б", "б", - как "в" и так далее вплоть  до
буквы "я", которую следовало читать как "а". Фонтан, не переставая  говорить
вслух на самые безобидные темы, отвечал ей таким же манером, а затем  каждый
уничтожал записочки другого. Нужно было остерегаться слежки приверженцев,  а
главное -  Луи,  ибо  тот  имел  возможность  наблюдать  за  ними  на  своих
многочисленных экранах. В отличие от  Малыша-Патриарха,  щедро  отпускавшего
все грехи, Фонтан ничего не забыл, и его злоба только усилилась  после  трех
лет тюрьмы - он  жаждал  любой  ценой  истребить  мерзавца,  которого  помог
создать. Его ошеломила подобная же решимость Мадлен - на это он и  надеяться
не  смел.  Даже  Марта  в  паузах  между  рыданиями  высказалась  в   пользу
задуманного предприятия. Луи восстановил  против  Себя  чудовищную  коалицию
враждебных сил!
     Однако все зависело от успеха или провала выступления, назначенного  на
15 августа. Было уже слишком поздно предпринимать  что  бы  то  ни  было  до
этого дня. Малейшая оплошность могла навлечь на них подозрения, и  тогда  их
ожидала бы ужасная кара.  Если  предсказание  Луи  сбудется,  то  их  унесет
ураганом вместе со всеми и они очнутся  в  мире,  где  слова  "наказание"  и
"репрессии" потеряют всякий  смысл.  Напротив,  если  предсказание  окажется
ложным - а Фонтан молился, чтобы так и случилось, поскольку месть  для  него
значила больше, нежели  всеобщее  спасение,  -  им  нужно  будет  немедленно
нанести удар Ловкачу, воспользовавшись Его смятением и  возможным  разбродом
среди Его сторонников. Итак, оставалось лишь ставить на поражение младенца.
     Фонтан, ежедневно осматривавший Луи, вскоре сообщил Мадлен  потрясающую
новость: Маленький Хвастунишка усыхал примерно на  миллиметр  в  сутки.  Его
пальцы таяли  на  глазах,  вновь  превращаясь  в  крохотные  наросты,  ногти
опадали и рвались, словно бумага, члены атрофировались, зубы  расшатывались,
скелет все четче проступал сквозь кожу. А кожа у  Него  была  такой  черной,
как если бы Он окунулся в ушат с  чернилами.  Он  становился  окаменелостью,
возвращаясь к эмбриональному состоянию. Это походило на чудо -  судьба  была
на их стороне, сама природа ополчилась против Того, кто  посмел  бросить  ей
вызов. И еще одна удача: в клетушке Отшельника все стояло вверх дном,  очки,
с помощью которых Он мог рассматривать Мать изнутри как при  дневном  свете,
разбились, а связка ключей от  личных  покоев  Мадлен  рассыпалась.  Тем  не
менее Фонтан настаивал на крайней осмотрительности и внешнем почтении -  Луи
должен верить, что они непоколебимо верны Его  делу.  Подавая  пример,  врач
рассыпался в любезностях, громогласно благословлял  Великолепного  Фанфарона
и заставлял Мадлен быть приторно ласковой с сыном. Она, однако, покончила  с
профессиональным сном - в такое время дремать  было  нельзя,  последние  дни
Творения нужно прожить с открытыми глазами.
     Те недели,  что  предшествовали  Событию,  породили  великое  множество
слухов. Одни уверяли, будто от паковых льдов на полюсе  оторвались  огромные
айсберги в форме женской груди и откочевали в норвежские фиорды, где из  них
потоками  полилось  молоко,  распространяя  опьяняющий  запах   материнства.
Другие рассказывали, что в  западных  провинциях  Канады  ангелы  с  женским
бюстом и младенческими лицами усаживались за семейные  столы,  приложив  два
пальца ко рту и призывая  тем  самым  к  безмолвию.  С  тех  пор  во  многих
деревнях люди онемели. Ни один из этих слухов не  подтвердился,  и  по  мере
приближения  Великого  Вечера  все  ощутимее  ослаблялись  путы,  наложенные
разумом, - это считалось почти нормальным, ибо компас всегда  безумствует  в
непосредственной  близости  от  магнитного  поля.  Человеческий  род,  можно
сказать, ощущал себя на каникулах: все рабочие  графики  были  сорваны,  все
проекты заморожены, и никто не  рисковал  строить  хоть  малейшие  планы  на
будущее. Всех взбудоражила  прокламация  Луи.  Каждый  день  Ему  доставляли
тысячи послании и телеграмм с призывом: освободите нас  от  каторжного  ярма
жизни, избавьте от труда и тягот. Сектанты и ярые приверженцы  посылали  Ему
амулеты,  заклятия,  эзотерические  формулы,  уверяя  Его,  будто  Он  может
воспользоваться их грозной силой. Шарлатаны  пытались  внушить  легковерным,
будто им удалось обогнать Его, - забравшись  на  возвышение  посреди  улицы,
они с ужасными гримасами бормотали  нечто  нечленораздельное.  Их  кривлянье
никого не могло обмануть, и служба безопасности Божественного Дитяти  быстро
разогнала их, используя  дубинки  и  железные  прутья.  Казалось,  никто  не
воспринимал конец света трагически - разве не суждено было всем  возродиться
в отрешенной мудрости и безмятежном спокойствии?
     Луи  не  было  никакого  дела  до  этих  пертурбаций.  Он   исступленно
занимался, позволяя Себе лишь посмотреть  по  телевизору  одну-две  серии  в
день. Поскольку он очень спешил - прошу Меня простить, на  следующей  неделе
у нас Страшный Суд! - то читал теперь  лишь  краткие  резюме  и  сокращенные
компиляции. По Его заказу был  сделан  тезисный  пересказ  "Войны  и  мира",
"Трех мушкетеров",  "Братьев  Карамазовых",  "Доктора  Живаго",  "В  поисках
утраченного времени". Отчего Он не применил этот метод  с  самого  начала  -
насколько быстрее пошло бы дело! Сейчас  Он  прорабатывал  знаменитый  роман
Роберта Музиля "Человек без свойств", уложенный в десять страниц, -  краткое
содержание,  анализ  основных  действующих   лиц,    новаторская    сущность
произведения для  своей  эпохи  и  наиболее  выразительные  цитаты.  Познать
сердцевину, не отвлекаясь на детали, переключая первую и вторую скорость,  -
вот к чему Он теперь стремился. Равным образом, у Него уже не  было  времени
слушать один за  другим  музыкальные  шедевры,  и  Ему  передавали  смесь  -
Бетхоцарта,  Телешубахмана,  Монтевапьди.   Как-то    раз    из-за    ошибки
программиста Он принял Золя за Диккенса - право же, какая  безделица,  какой
пустяк!
     * * *
     Наконец  наступил  долгожданный  день.  Уже  на  рассвете  на    улицах
крупнейших городов Европы, Америки и Азии стали собираться тысячные толпы  -
мужчины, женщины, дети. На каждом  перекрестке  были  установлены  громадные
экраны. Поскольку в северном полушарии  стояло  лето,  многие  ночевали  под
открытым небом, и центральные артерии столиц напоминали стойбище  кочевников
пустыни. Даже в Париже остановилось все  движение.  Кареты  "скорой  помощи"
уже не считали нужным отвозить страдальцев в больницу - зачем лечить  их  за
несколько часов до Уничтожения? Мадлен  с  сыном  почивали  в  бронированной
камере в центре громадного зала для парадных приемов. Подступы к Замку  были
усыпаны розами, гвоздиками, белыми лилиями, а также гвоздями, битым  стеклом
и противопехотными минами. Целая батарея переносных  кинокамер  должна  была
обеспечить трансляцию через все искусственные спутники  Земли  и  телецентры
крупнейших армий. Многочисленные ракеты были подготовлены  к  запуску,  дабы
передать полученный сигнал в отдаленные сферы.  По  соглашению  с  Луи  было
решено сократить  до  минимума  сценические  эффекты:  будет  звучать  тихая
мелодия "Реквиема" Брамса, а сумеречное освещение  на  черном  фоне  создаст
необходимый настрой неизбежного конца. Проницательный Негодник  привел  Себя
в порядок для Страшного Суда: Он долго вычесывал хохолок (по правде  говоря,
состоявший из одного волоска - жесткого, как стальная нить), вымылся  с  ног
до головы, начистил последний отросток мозгового  вещества,  не  превышавший
размерами козлиные  рожки,  -  жалкий  остаток  былого  цветения,  -  сменил
набедренную повязку на пестрые бермуды  и,  усевшись  по-турецки,  застыл  в
ожидании.
     Заводы, конторы, школы закрылись, тогда как ворота  больниц,  зоопарков
и казарм распахнулись.  К  чему  сохранять  подобие  порядка,  если  всем  -
рабочим  и  солдатам,  преступникам  и  безумцам  -   предстояло    пережить
искупление  ценой  единственной  фразы?  Некоторые    торговцы,    лишившись
рассудка, предлагали даром норковые манто, драгоценности, роскошные  часы  -
но ни одна рука не потянулась за ними. Банкиры с радостью выносили  мешки  с
крупными купюрами, опустошали свои сейфы - при полном  равнодушии  зрителей.
На пороге преображения жажда наживы  оставила  людей:  богачи  приглашали  в
свои прекрасные дворцы бедняков, задавали им пиры на  золотой  и  серебряной
посуде, проститутки готовы были безвозмездно  отдаться  первому  встречному,
но никого не прельщала эта  бесплатная  свежая  плоть,  хозяева  предприятий
соглашались на  головокружительное  повышение  зарплаты.  На  улицах  царило
радостное смятение, враги и  поссорившиеся  супруги  просили  друг  у  друга
прощения, убийцы в  тюрьме  целовались  со  своими  надзирателями,  волки  и
медведи, чьи клетки стояли открытыми, играли с малышней,  которая  лезла  им
на спину, цепляясь за шерсть, матери подкладывали новорожденных детей  львам
и пантерам, а те любовно их облизывали. Все живущее  было  охвачено  порывом
терпимости и любви.  Адепты  Божественного  Дитяти  расхаживали  с  флагами,
распевая гимны, разбрасывая цветы и призывая каждого к  сосредоточению.  Мир
несчастья и несправедливости должен был исчезнуть, как если бы задули свечу.
     В патетическ