нних дней. Мадлен, обнаженная от горла до пупка,  возлежала  на  кровати.
На ее округлый живот были направлены две  камеры,  соединенные  с  громадным
экраном, а расположенные у брюшной полости датчики передавали  голос  Луи  в
мощные микрофоны. Зал был набит избранной  публикой,  за  которой  наблюдали
принаряженные  университетские  служители;  на  улице  многотысячная   толпа
ожидала  начала  трансляции,  Телевидение  вело  прямой  репортаж  с   места
события. Члены Ученого совета, видные деятели науки и  государственные  мужи
с ухмылкой  готовились  к  встрече,  намереваясь  сделать  из  Луи  котлету.
Заставить их состязаться даже  не  с  ребенком,  а  с  младенцем  в  утробе,
недозрелым плодом! Будет чудом, если  бедолага  сумеет  выговорить  хотя  бы
первую букву алфавита! И они начали дискуссию с нескрываемым злорадством.
     Прежде всего малышу были предложены  вопросы  по  основам  сократовской
майевтики, картезианского сомнения,  кантовских  антиномий  чистого  разума.
Луи  без  всякого  труда  справился  с  поставленной  задачей,  чем   поверг
слушателей в изумление. Равным образом он  сумел  изъяснить  различия  между
понятиями энтелехии и сущности, эйдоса  и  ноумена,  раскрыл  смысл  дилеммы
Лейбница о нечто и ничто, а также подверг критике утверждение  Дунса  Скотта
о том, что мир прекрасен в соответствии с Божьей волей.
     - Кстати, о Боге, - добавил, не удержавшись Луи, - я  могу  говорить  с
полной ответственностью. Не так давно Он заходил ко мне за советом.  Он  был
не слишком-то доволен Собой, поверьте мне!
     На протяжении дискуссии  Крошка  Луи,  которому  все-таки  было  трудно
скрыть свой возраст, несколько раз принимался с шумом сосать  большой  палец
на ноге. Как если бы Хайдеггер вдруг сунул в рот палец во  время  лекции!  В
такие  моменты  малыш  причмокивал  от  удовольствия,   и    мордашка    его
расплывалась в младенческой улыбке. Порой ему требовалось, чтобы  кто-нибудь
хлопнул его по спинке, давая возможность выпустить газы,  когда  он  начинал
тараторить взахлеб, - но  разве  заслуживает  внимания  детское  срыгивание,
если речь идет о крестном  пути  абсолютного  разума  у  Гегеля?  Иногда  он
портил воздух пуканьем,  но  никто  этого  не  замечал.  Суровые  мудрецы  и
влиятельные  персоны    ошеломленно    переглядывались,    повторяя:    "Это
невероятно!" - но приходилось признать очевидный факт. Эксперты  и  судебные
исполнители  подтвердили    чистоту    произведенного    опыта    со    всей
категоричностью: здесь  не  было  и  намека  на  чревовещание  -  о  великих
принципах европейской философии действительно рассуждал  младенец,  лежавший
в материнской утробе!
     Луи упивался успехом: ему хотелось не только  блеснуть  познаниями,  но
поразить слушателей, ошеломить их гениальностью своих суждений. Хотя  больше
никто не задавал ему вопросов, он  взял  инициативу  в  свои  руки,  раскрыв
соотношение  гегелевских  понятий  истинной  и  ложной    бесконечности    с
математической трансцендентальностью у Кантора, затем  перешел  к  онтологии
небытия у Эрнста Блока - являюсь ли я  тем,  что  я  есть,  или  нахожусь  в
становлении? - и сравнил с метафизическими рассуждениями  Сартра  о  небытии
существующего и  бытии  несуществующего.  Чувствительный  только  к  красоте
слога,  он  жонглировал  абстракциями  и  парадоксами,  насыщал  свою   речь
силлогизмами и нанизывал друг на друга сентенции; наслаждаясь всеми  гранями
мысли,  он  надувался  от  гордости,  а  слушатели  его,  оглушенные    этим
невиданным педантизмом, втягивали голову  в  плечи,  словно  под  обстрелом.
Когда  же  он  в  заключение  упомянул  о  критическом  анализе,    которому
французский  математик  Анри  Пуанкаре  подверг   априорные    синтетические
суждения Канта, публика не выдержала. Почтенные мужи аплодировали  стоя,  со
слезами на глазах, в зале разразилась десятиминутная овация.  Каждый  жаждал
притронуться к Изумительному  Мальцу,  поздравить  его  и  поблагодарить,  а
поскольку изображение Луи на экране было  расплывчатым  -  малыш  не  хотел,
чтобы видели его лицо, - стали умолять, чтобы он  высунул  хотя  бы  ручонку
или  ножку  из  материнского  чрева.  Излишне  рьяных  поклонников  пришлось
отгонять от Мадлен, и произошла  небольшая  давка.  Как  только  спокойствие
восстановилось,  председатель  Ученого  совета,  величественный   седовласый
старец, в волнении обратился к нему, утирая глаза носовым платком:
     - Кто вы, Луи Кремер? Ангел или демон, гений или самозванец?
     Маленький негодник не замедлил ответить. Прочистив горло, он  возгласил
своим пронзительным голоском:
     - Позвольте сказать  вам,  дорогие  собратья  по  человечеству,  что  я
представляю собой уникальное существо. Уже на клеточной стадии я знал,  куда
мне идти. Можно ли вообще утверждать, будто я был зачат в буквальном  смысле
этого слова? Сомневаюсь. Быть может, я  существовал  всегда?  Поэтому  прошу
вас называть меня Луи, просто Луи, не  добавляя  фамилию,  ибо  у  меня  нет
семьи. Благодаря мне получил подтверждение факт,  что  зародыш  является  не
начальной фазой человеческого развития, а его логическим концом, после  чего
следует неизбежное вырождение. Поскольку  за  внешними  проявлениями  трудно
распознать истину, я открою ее, оставаясь сокрытым.  Рождение  являет  собой
упадок. Я избежал этого величайшего увечья, и тем  самым  все  ваши  иллюзии
развеиваются, не так ли?
     Воспламенившись еще больше, плутишка набрал  воздуха  в  легкие,  чтобы
явить слушателям во всем блеске неистовый хоровод мыслей:
     - Заветная моя тайна - это я сам, и  я  без  устали  пытаюсь  разгадать
себя. Да, не подлежит сомнению, что я прибыл  издалека,  и  именно  во  мне,
если  воспользоваться  формулой  незабвенного  старика  Гегеля,    заключено
"Познание как вещь  в  себе",  если  вы,  конечно,  понимаете,  что  я  хочу
сказать. В чем состоит моя особенность? Я представляю собой  мозг  в  чистом
виде, огромную интеллектуальную машину. Уже сейчас  мое  серое  вещество  на
тридцать пять процентов использует свои возможности, тогда  как  у  обычного
человека, смею напомнить, это соотношение составляет всего один  процент.  Я
рассчитываю достичь стопроцентного коэффициента за  год  работы.  На  данный
момент  я  изъясняюсь  на  греческом  и  на  латыни,  на  финно-угорском   и
уолофском,  на  сербско-хорватском  (увы,  с  акцентом),   на    английском,
немецком,  русском,  итальянском  и  испанском  (разумеется,  речь  идет   о
кастильском диалекте). Вам известно,  что  новорожденный  способен  издавать
все звуки и фонемы земли - качество, которое утрачивается по  мере  усвоения
определенного языка. А я благодаря матери  -  спасибо  еще  раз,  мамуля!  -
сохранил в неприкосновенности эту богатейшую звуковую палитру, я  без  труда
управляю работой  многих  сотен  мускулов,  участвующих  в  функционировании
фонетического аппарата, я...
     Но тут Луи, увлекшись, пустил петуха, и из горла его вырывалось  теперь
лишь невнятное  кудахтанье.  Заседание  было  объявлено  закрытым.  Это  уже
ничего не меняло, поскольку публика  получила  свое  сполна,  -  кто  был  в
состоянии  выдержать  пять  часов  блистательной  словесной  эквилибристики,
мозговой атаки и  концептуального  жонглирования?  Рядом  с  этим  крохотным
титаном  каждый  чувствовал  себя  уничтоженным,  сознавая  свое  умственное
бессилие.  Горделивые  и  убеленные  сединами  ученые    мужи    расходились
униженными  и  подавленными.  После  стольких  лет,  отданных  науке,    они
потерпели поражение от  слюнявого  сосунка!  Пресса  любовно  окрестила  Луи
Философствующим Пигмеем, но никакого злорадства в этом прозвище не было -  в
нем звучала дань признательности за неоспоримое превосходство.
     Итак, он одержал полную победу! За несколько часов их с  матерью  имена
облетели всю планету. С этого момента Мадлен  увидела  в  своем  Луи  нового
Мессию, причем весьма экономичного  Мессию,  ибо  ему  не  нужно  было  даже
родиться,  чтобы  утвердить  свой  авторитет.  Теперь  она  гордилась  своей
затянувшейся беременностью, и ее уже не терзала мысль, что сын  приобрел  на
нес все права. Бездумно существовать во имя кого-то другого -  разве  не  об
этом она  всегда  мечтала?  Она  отдала  на  попечение  кормилицы  маленькую
Селину, которая раздражала ее своей немотой, а доктора Фонтана  восстановила
в прежней должности. Под умильными взорами Марты и  Мадлен  гинеколог  самым
сердечным образом побеседовал  с  изумительным  голышом  и,  как  в  прежние
времена, дал торжественную клятву никому  не  раскрывать  тайну.  Окрыленный
своей реабилитацией и успехом, он  немедленно  набрал  новых  сотрудников  и
открыл лабораторию по созданию генетических гениев.
     Что до Луи, то он не просто ликовал, а купался в лучах славы,  чувствуя
себя абсолютно счастливым.  Этот  маленький  паша,  царивший  во  дворце  из
слизистой оболочки, не мог прийти в себя от возбуждения: он танцевал,  ходил
колесом и во все горло пел: "Я не такой, как все!" Он радовался так,  словно
один-единственный выжил в смертоносном катаклизме.  И  зачем  только  Селине
вздумалось выходить? Мамино чрево  было  цветущим  оазисом,  райским  садом.
Впрочем, Селина правильно сделала - ведь Луи ни с  кем  не  стал  бы  делить
свою славу. Поистине, он придал новый смысл  известному  выражению  "жить  у
родителей"!  К  матери  он,  в  сущности,  не  был  привязан,  желая  только
сохранить источник вечной юности. Если бы другие  женщины  предложили  взять
его на полный пансион, он, быть может,  и  согласился  бы,  но  переезд  был
небезопасен. Он относился к  людям  с  крайним  недоверием  -  подлая  толпа
никогда  не  простит  ему  отступления  от   нормы.    Постоянно    страшась
какого-нибудь коварного маневра, он не  терял  бдительности  даже  в  минуты
самого безудержного веселья.
     Ибо он от всей  души  презирал  жителей  Земли,  ставших  рабами  своих
гнусных потребностей, и призывал на их голову все несчастья. Каждое утро  он
с  восторгом  читал  дурные  новости  в  прессе:  его   безмерно    радовали
землетрясения,  эпидемии,  зверские  убийства,  государственные  перевороты,
сопровождавшиеся  пытками  и  казнями,  -  словом,   все    ужасы    земного
существования. Он корчился  от  смеха  и  восклицал:  "Великолепно!  Это  их
кое-чему научит!" И мечтал о вселенской катастрофе, которая разом  смела  бы
кишевших на  земном  шаре  мерзавцев.  Укрывшись  в  своем  коконе,  он  был
счастлив, как никто на свете: до чего  же  это  прекрасно  -  барахтаться  в
изначальном супчике! В пупке своей матери он  проделал  маленькое  отверстие
величиной со шляпку гвоздя и через него изучал окружающий мир; когда  Мадлен
гуляла по улицам, он часто видел,  как  везут  в  колясочках  или  ведут  на
помочах других  младенцев.  И,  наблюдая  за  этими  крикливыми,  слюнявыми,
сопливыми существами, он мысленно восклицал: "О, гаденыши!"



     Часть вторая


     Глава IV БУРЯ В КОЛЫБЕЛЯХ
     После  экзамена  в  Сорбонне  Луи  чрезвычайно  быстро  снискал  славу,
выпадающую на долю тех, кто порывает с  обществом,  -  в  пустыню  удаляется
один, а потрясает это всех. Ничтожная молекула из плоти, крохотный  пастырь,
подобный точке в  великой  рукописи  Вселенной,  вызвал  неслыханную  доселе
революцию. В предместье, где жили Кремеры, стекались толпы  людей,  жаждущих
получить  аудиенцию  и  совет.  Мадлен  принимала  в   маленькой    комнате,
обтянутой,  словно  бонбоньерка,  розовой  тканью,  возлежа  на  кровати   с
балдахином и закутавшись в длинную тунику с вышитыми на  ней  ангелочками  и
херувимами. В  складках  этого  одеяния  укрывался  приставленный  к  животу
рожок,  напоминающий  слуховую  трубку,  -  посетители  задавали    вопросы,
наклоняясь к раструбу, а Луи  отвечал  с  другой  стороны.  По  соображениям
этикета этой несколько архаичной  системе  было  отдано  предпочтение  перед
более современными средствами коммуникации - с гением нельзя  беседовать  по
телефону или через уоки-токи. По  уставу,  за  соблюдением  которого  следил
церемониймейстер, каждому отводилось на разговор не более пяти минут.  Росту
авторитета младенца  способствовало  и  то,  что  он  пребывал  невидимым  в
убежище из кожи. Безмятежно плавая, словно кувшинка, в  своем  водоеме,  Луи
избегал определенности и зачастую повергал обожателей в  недоумение.  Высшее
существо  не  должно  изъясняться  на    манер    первого    встречного    -
двусмысленность высказывания служит залогом его долговечности.
     Появились уже и первые ученики, причем некоторые  ухитрились  сделаться
необходимыми. Молодой ясновидец, по имени  Дамьен  Машро,  в  прежней  жизни
бывший шофером, стал их признанным  вожаком.  Это  был  худосочный  малый  с
желтыми волосами и  плоским,  словно  бы  расплющенным  лицом,  безграмотный
настолько, что с трудом мог нацарапать свою фамилию. Откровение снизошло  на
него, когда он услышал по радио передачу о Луи. Сам он никогда и  ничему  не
учился, не  знал  ровным  счетом  ничего,  а  потому  проникся  безграничным
восхищением к младенцу, который  все  познал,  не  побывав  в  школе.  После
знакомства с голышом у  Дамьена  обнаружился  поразительный  дар  убеждения,
равно как и ярко выраженная  склонность  к  интриганству.  Вместе  со  своей
женой-немкой Ульрикой он взял на себя бремя  по  управлению  хозяйством,  не
требуя никакой платы, - лишь бы не прогоняли.
     Во внешнем облике Луи изменений к  лучшему  не  наблюдалось.  Поскольку
родничок у него так и  не  закрылся,  ничем  не  сдерживаемый  мозг  выходил
наружу, будто сахарная вата или гейзер  из  нейронов,  застывавших  длинными
жгутами. Голова его с непомерно  большими  лобными  долями,  с  полушариями,
давившими на  черепную  коробку,  казалась  огромным  пузырем  на  крохотном
тельце. С выпуклыми позвонками, полупрозрачной и несколько осклизлой  кожей,
с выпученными глазами и жидкими волосиками, похожими  на  щетку  трубочиста,
Луи не мог бы претендовать на титул Казаковы среди младенцев. Но его это  не
волновало: он воплощал свой разум. Только мысль имела значение, а  видимость
не представляла никакого интереса. Впрочем, его  безобразие  (заметное  даже
на фотографиях - всегда  размытых)  вызывало  симпатию:  чемпион  по  серому
веществу и не  должен  был  напоминать  героя-любовника.  В  этом  маленьком
монстре видели обаятельного уродца.
     Многие фирмы по производству минеральной  воды,  молочных  продуктов  и
одежды  пытались  соблазнить  его  сногсшибательными  контрактами,   научные
лаборатории предлагали ему свои  услуги  по  наблюдению  за  кровью,  кожей,
клетками - в обмен на вытяжку из его  мозга  для  производства  целительного
отвара, способного  излечить  бездельников  и  симулянтов.  Луи  отверг  все
заманчивые посулы  -  ему  ли  продавать  себя,  уподобившись  какому-нибудь
вульгарному футболисту! Существовала еще одна,  более  серьезная  опасность:
ученые, желая проникнуть в его тайну, сделали попытку  соблазнить  Мадлен  и
доктора Фонтана. Последнему Луи не вполне доверял, а потому поручил  следить
за ним самому ревностному из своих поклонников  -  вышеупомянутому  Дамьену.
Именно с этого момента бывший  водитель  грузовика  приобрел  неограниченное
влияние  на  малыша.  Впрочем,  несговорчивость  Мыслящего    Комара    была
вознаграждена: поклонники, филантропы и различные фонды  присылали  Освальду
и Мадлен чеки на внушительную сумму - с целью отблагодарить  их  за  зачатие
Титана Познания. Кремеры внезапно разбогатели, купили в окрестностях  Парижа
десятикомнатный  дом,  стоявший  посреди  большого  парка,    и    полностью
рассчитались с родителями Мадлен за долг дочери. Однако те все равно  кипели
негодованием, ибо были отлучены от торжества и не имели  больше  возможности
навязывать свою волю. Но кому было дело до них в  эти  мгновения  радости  и
триумфа?
     * * *
     Итак, судьба улыбалась Луи. Отныне он  стал  чем-то  вроде  бдительного
стража  человеческой  совести  -  это  был  овод,  жаливший  и    понукавший
современников. Очень скоро у него  появились  как  ярые  сторонники,  так  и
злобные хулители. Все средства массовой информации обожали его и  обращались
к новоявленной Пифии  по  любому  поводу.  Он  охотно  втянулся  в  то,  что
именовал игрой человеческого тщеславия:  раз  в  месяц  принимал  участие  в
дискуссии  с  юристами  и  биологами,  жаждущими  установить  его  подлинный
статус, и бестрепетно  брался  за  разрешение  самых  сложных  проблем.  Его
вопрошали:  каким  представляется  ваше  место  в  цепи  живущих    вам    -
несостоявшемуся человеку, воплощению потенциальности,  говорящему  эмбриону,
зародышу  существа?  Как  можете  вы  мыслить,  не   обретя    вертикального
положения? Есть ли жизнь до жизни? Происходят  ли  все  несчастья  людей  от
того, что им не  удалось  остаться  в  материнском  чреве?  Каждый  раз  Луи
поражал собеседников глубиной своих рассуждений. Некоторые еще  осмеливались
возражать ему, но быстро в этом раскаивались! Разумеется,  многих  раздражал
этот склочный младенец, этот крохотный болтун! Ведь у негодника  была  такая
умная башка! Когда  vulgus  pecus'y12 казалось, будто  предел  мудрости  уже
достигнут, он ухитрялся обнаружить новые  перспективы  и  головокружительные
бездны.  Иные,  желая   польстить    ему,    восклицали:    "Привет    тебе,
высокорожденный отпрыск благородных кровей!" -  "Прошу  вас,  вот  этого  не
надо, - рычал в ответ Луи. - Я произошел  от  самого  себя,  и  у  меня  нет
никаких  предков".  Прославленные  философы  нашего  времени  кончали  жизнь
самоубийством после беседы с голышом. Луи их не оплакивал.
     Не оплакивал еще и потому, что  с  возрастающим  изумлением  следил  за
воздействием своих речей на публику. Каждое его выступление сотрясало  души,
воспламеняло их. Этот гениальный подстрекатель одной  фразой  мог  ввергнуть
слушателей в безумие.  В  результате  произошла  целая  серия  волнений,  от
которых Луи сразу следовало бы  откреститься.  Но  он  и  не  подумал  этого
делать, напротив, призвал, с целью позабавиться, умножать их, так что  виллу
Кремеров вскоре прозвали Центром Хаоса.
     Малыш Громовержец превратился, таким образом, в вожака  недовольных,  в
главаря  смутьянов.  И  среди  них  сразу   же    выделились    две    прямо
противоположные категории поклонников: одни принимали близко  к  сердцу  его
гимн познанию, другие же преклонялись перед ним за отказ жить. Первых  -  по
большей части совсем маленьких детей  -  охватила,  подобно  ему,  подлинная
булимия13 культуры. Уже  в  яслях  крошечные  отличники,  увлекая  за  собой
товарищей, накидывались на алгебру, мертвые языки, молекулярную  биологию  с
истовостью и рвением, пугавшими их воспитателей.  Сказать,  что  эти  крошки
любили школу, недостаточно - они ее боготворили.  Самые  рьяные  уходили  из
дому, чтобы поселиться в классе, где держали спальные  мешки  и  необходимые
предметы  туалета.  Вскоре  многие  коллежи  и    лицеи    стали    работать
круглосуточно,  включая  и  каникулы.  Учителя  обоего  пола   были    затем
низвергнуты и изгнаны за невежество  их  же  лучшими  учениками,  а  полиции
пришлось силой вытаскивать сверходаренных тружеников, которые  в  буквальном
смысле приковали себя цепями к столам или скамьям.
     Луи, веселясь от всей души, подстрекал своих фанатов  ко  всякого  рода
излишествам, призывал их к еще большему усердию и прилежанию. Мадлен  каждый
вечер рассказывала ему о безумствах, вызванных жаждой  познания,  и  мать  с
сыном - каждый на своем  этаже  -  хохотали  над  тупыми  персонажами  этого
младенческого карнавала.
     - Представляешь, - говорила Мадлен, - пришлось открыть залы  неотложной
помощи в библиотеках, музеях,  консерваториях.  Глубокой  ночью  заплаканные
родители стучатся в двери Лувра, нью-йоркского музея  Уитни,  амстердамского
Рийксмузеум, держа на  руках