наших свершениях ему чудился запах падали, миазмы гнойных выделений. О,  эти
мерзостные отверстия на нашем теле,  постоянно что-то извергающие из себя  и
всегда оставляющие  следы.  Человек  сочится  отовсюду;  тщетны  все  усилия
соблюдать чистоту, ибо промытый орган продолжает благоухать  просто  в  силу
исполнения им своих функций. С возрастом организм подводит все чаще и  чаще;
теряет  над  собой  контроль,  неизбежно   приходит    к    самопроизвольным
извержениям. При больном желудке кишки забиваются всякой  пакостью,  которая
становится всесильной, - и эта клоака, вырвавшись на  поверхность,  заливает
своими волнами душу. Все дыры подтекают:  из  носа  каплет,  изо  рта  течет
слюна, глаза слезятся, уши выделяют  воск,  а  сфинктер  угрожает  настоящим
потопом. И он  с  наслаждением  цитировал  Селине  изречение,  приписываемое
Блаженному Августину: "Inter  urinam  et  faeces  nascimui"7  ,  не  уставая
повторять:
     -  Только  дух  может  преобразить  плоть,  все  прочее   заканчивается
тухлятиной. Это дурной мир, Господь, сотворив его, сделал ошибку.  Подлинная
жизнь бывает до рождения.
     Он умолял сестру  представить,  какая  судьба  ждет  их  на  земле:  им
предстоит пройти путь от  полной  младенческой  зависимости  до  старческого
маразма, явив в промежутке пример юношеской глупости и тупого высокомерия  в
зрелые годы. Ни один возраст не имел преимуществ  -  любое  развитие  живого
существа  ведет  к  грязи  и  вырождению.  Особую  его  ненависть   вызывали
младенцы, - быть может, оттого,  что  сам  он  был  одним  из  них.  Сага  о
пеленках  и  распашонках,  эпопея  подгузников  и    слюнявчиков    -    вот
единственное, чем могут они гордиться.
     Несчастные голыши,  целиком  занятые  отправлением  своих  функций,  не
способные ни на что, кроме как сосать и срыгивать. В любой момент они  могут
подавиться каплей молока, при запорах им щекочут задний проход  термометром,
они бессмысленно плачут, поскольку не умеют артикулировать  звуки,  тащат  в
рот все, что ни попадется, - даже  палец  или  карандаш,  постоянно  пускают
слюни, приводят в такое остервенение родителей, кормилицу и соседей, что  те
мечтают их придушить, рождаются же голубого или синюшного  цвета,  поскольку
попали из теплой матки на холод, плохо спят, страдают от  рвоты,  плавают  в
собственных испражнениях; сверх того, рискуют подцепить  ветряную  оспу  или
солитера, коклюш или плоскостопие,  не  говоря  о  самом  худшем,  когда  их
начинает целовать взасос какая-нибудь тетушка или  бабка.  И  все  это  ради
чего?  Чтобы  тяпнула  крыса,  укусила  громадная  собака    или    отвесила
оглушительную оплеуху  потерявшая  терпение  мама.  Благодарю  покорно!  Это
просто мошенничество, а вовсе не жизнь! Как случилось, что  миллиарды  живых
существ позволили себя обмануть и что конца этому не видно? Положение  людей
столь ужасно, что им следовало бы совершить массовое  самоубийство!  Неужели
вы полагаете, что хоть один младенец согласился бы родиться, если  бы  знал,
что его ждет? Луи предпочитал отказаться  от  всего,  нежели  платить  такую
непомерную цену! Селина,  как  мы  сказали,  была  с  ним  солидарна  только
отчасти. Она уже представляла,  как  сидит  за  письменным  столом,  листает
научные  журналы,  как  изучает  фрагмент  иридия,  как  силой  своего   ума
повергает  в  смятение  величайших  мыслителей  эпохи,  -  и  ей    казалось
непонятным  навязчивое   стремление    брата    прицепиться    к    мелочам,
сосредоточиться на пустяковых неприятностях. Надо твердо  стоять  на  ногах,
говорила она, закалять душу, крепостью  уподобиться  стали,  превратиться  в
глыбу металла, согнуть жизнь так, как ломают  камыш.  Препятствия  не  могут
лишить нас свободы, поскольку являются ее  необходимым  условием.  Вслед  за
знаменитым философом она наставительно повторяла:  вы  существуете  в  мире,
созданном вами для себя, а не в том,  что  сотворили  для  вас  другие.  Луи
восхищался доблестью и благородными идеалами  сестры.  Однако  некий  тайный
голос твердил, что слушать ее не следует. Пусть его считают  мокрой  курицей
- ему плевать. Никаким усилием воли нельзя изменить порядок вещей:  рождение
означает первую победу смерти.
     * * *
     Наконец пробил час разлуки. Девочку не тронули ни уговоры,  ни  мольбы.
Вот уже несколько  дней  жилище  близнецов  содрогалось  в  конвульсиях.  Их
трясло со всех сторон, так что невозможно было сосредоточиться. Они  поняли,
что настал великий момент. Луи и Селина простились  с  большим  волнением  -
прожив девять месяцев  в  тесноте,  да  не  в  обиде  и  открыв  сообща  мир
культуры,  они,  разумеется,  привязались  друг  к  другу.    Было    решено
поддерживать  связь.  Сразу  же    после    рождения    Селина    приобретет
беспроволочный телефон или коротковолновый радиоприемник, чтобы  общаться  с
братом. Селина, впрочем, не  сомневалась,  что  убедит  и  его  когда-нибудь
выйти наружу, - тогда она поможет ему  при  первых  шагах  к  свету,  научит
избегать опасностей и ловушек.
     - Прощай, Луи, - сказала Селина, - я иду на риск и соглашаюсь жить.
     - Прощай, сестренка, береги себя. Возвращайся, если судьба  окажется  к
тебе жестока. Главное же, не забывай, что мы оба - перл творения.
     Тут близнецов подхватил чудовищный  поток,  и  шейка  матки  раскрылась
навстречу им. Их несло к узкому туннелю. В тот момент, когда  водоворот  уже
начал засасывать Селину, она  вдруг  оробела  и  подумала:  "Не  могу  же  я
вынырнуть совсем голой, мне нужно  чем-то  прикрыться".  Она  закричала,  но
вопли ее заглушил грохот  изливающегося  наружу  водопада.  Было  мгновение,
когда Луи чуть было не  последовал  за  сестрой,  но  тут  же  одумался.  Он
предусмотрел  все,  чтобы  избежать  подобного  несчастья:  таща  за   собой
плаценту,  словно  парашют,  уцепился  за  складки  матки  и,  повиснув  над
пропастью, переждал паводок. Мадлен в муках разрешения от  бремени  почти  и
не ощутила этот дополнительный толчок. Селина медленно  вползала  в  родовой
канал, и на черепную коробку ее давила узость этой трубы; ее тошнило, и  она
невольно глотала какую-то липкую слизь.
     Неплохо для начала! Полагаю, сказала она себе, именно  это  и  получило
название  родового  травматизма.  Господи,  в  каком  виде  предстояло    ей
появиться  -  никто  не  воспримет  ее  всерьез.  Ей  следовало  уже   давно
потребовать "грин-кард", чтобы  работать  в  Соединенных  Штатах  и  набрать
основных сотрудников уже in utero. A теперь она  потеряет  уйму  времени  на
решение всех этих  проблем.  Также  надо  было  получить  право  бесплатного
перелета на всех авиалиниях. И чтобы не забыть,  она  завязала  на  пуповине
узелок. Поскольку ей не терпелось поразить современников, она  твердила  про
себя формулу,  которую  собиралась  выкрикнуть  во  всю  силу  легких,  едва
окажется на свежем воздухе:
     (a + b)2 = a2 + b2 + 2ab!
     Затем она сразу же перейдет к следующей:
     1 - cosx = x2/2 при x, стремящемся к нулю.
     И пока санитарка будет бережно обмывать ее в теплой воде, она  вовлечет
присутствующих в научную  дискуссию  о  логарифмических  и  экспоненциальных
функциях. Затем с удовольствием разопьет бутылочку  шампанского  в  приятной
компании - ибо она предполагала, что рождение станет поводом для  небольшого
торжества, - утром же немедленно приступит к работе.
     Лишь  бы  они  не  забыли  изготовить  для  нее  маленькие   телефонные
аппараты! Внезапно, когда впереди блеснул луч света, она  ощутила  провал  в
памяти - ей не удавалось вспомнить первую теорему  Геделя.  Не  может  быть,
чтобы это так быстро выскочило  из  головы,  ну  же,  надо  сосредоточиться,
первая теорема Ге... первая теорема - кого  же?  первая  -  но  что?  пер...
пер...
     * * *
     А снаружи в палате для рожениц  изнывала  в  нетерпении  многочисленная
публика, настроенная на полусерьезный,  полунасмешливый  лад.  Помимо  своих
сотрудников, Фонтан созвал самых  влиятельных  персон  больницы,  весь  цвет
неонаталогии, а также виднейших представителей медицинской прессы и  команду
телевизионщиков. Заманил он всех этих важных  людей  тем,  что  возвестил  о
предстоящем рождении нового Аристотеля и нового Эйнштейна - ни больше  и  ни
меньше.  Присутствовали  и  супруги  Бартелеми  со  своим  затем   Освальдом
Кремером, причем первые взирали на все  крайне  неодобрительно,  второй  же,
хоть и был  слегка  раздосадован,  радовался  при  мысли,  что  в  ближайшем
будущем сможет разделить с малышами свою страсть к цифрам. Он  уже  высчитал
точный вес Луи и Селины с учетом общей массы их матери, которая  поправилась
на двадцать килограммов. Одетый  в  смокинг  и  безупречно  выбритый  доктор
Фонтан появился в сопровождении принаряженной Марты, готовой в любую  минуту
разрыдаться; зажав между  большим  и  указательным  пальцем  очки  в  тонкой
черепаховой оправе, он подрагивал от плохо скрываемой гордости.  Ему  самому
было  страшно  представить  ожидавшую  его  славу,  и  он  одаривал  каждого
приглашенного  ослепительной  улыбкой.  Здесь  собрались  коллеги,   которые
высмеяли его девять месяцев назад, - скоро  они  будут  локти  кусать  из-за
того,  что  не  восприняли  идею  всерьез.  Он  ликовал,    предвкушая    их
разочарование. Вооружившись  микрофоном,  он  попросил  соблюдать  тишину  и
после краткой вступительной речи принялся комментировать процесс рождения:
     - Вот, дамы и господа, показалась  головка,  вы  все  видите  волосики.
Мужайтесь, Мадлен, тужьтесь сильнее. Кто будет первым, мальчик или  девочка?
Вы можете заключать пари, дамы и господа;  угадавший  получит  право  первым
задать вопрос. Нет желающих? Жаль, я бы поставил на девочку, все знают,  как
они любопытны. Ну вот, головка прошла. Посмотрите  на  этот  широкий  мягкий
череп раза в три больше нормальных размеров, жуткая башка, согласен с  вами,
но это свидетельство громадных интеллектуальных возможностей.  Вот  и  лицо,
совсем  крошечное  под  шапкой  из  нервных  соединений  и  окончаний,   вот
открывается торс, живот и  ноги,  так  и  есть,  я  выиграл,  именно  Селина
оказала нам честь выйти первой. О, славная малышка! Затаите дыхание, дамы  и
господа, дражайшие коллеги,  ибо  настал  долгожданный  миг,  перед  вами  -
чудо-младенец. Тише,  прошу  вас,  внемлите  ребенку,  чей  интеллектуальный
уровень, напоминаю вам, равен уровню дипломированного специалиста.  Слушайте
же.
     Все  надеялись  увидеть  восхитительную  маленькую  фею,    волшебницу,
которая, поклонившись  собранию,  воскликнет  тоненьким  голоском:  "Где  же
программа  исследований  человеческого  генома?"  Но  вместо  этого   глазам
присутствующих  предстал  отвратительный  мокрый  комочек   со    сморщенным
личиком. Испуганное шумом и светом существо смогло пролепетать только:
     - Х-р-ру, х-р-ру...
     Для новорожденной "х-р-ру,  х-р-ру"  было  совсем  неплохо,  но  уровню
дипломированного специалиста не  вполне  соответствовало.  Доктор  Фонтан  в
замешательстве кашлянул и заговорил вновь:
     - Здравствуй, Селина,  я  доктор  Фонтан,  тот  самый,  что  с  полного
согласия твоей мамы помог тебе получить  образование.  Ты  никогда  меня  не
видела, но мы частенько болтали с тобой. Мы рады приветствовать  тебя  среди
нас. Поскольку ты уже умеешь читать, писать и считать, я задам  тебе  крайне
простой вопрос, чтобы тебя послушали  наши  друзья,  специально  собравшиеся
здесь.  Селина,  пока  акушерка  обмывает  тебя,  попробуй  изложить  нам  в
нескольких словах закон Архимеда!
     Селина, полузадохшаяся на воздухе,  с  багровым  морщинистым  лицом,  с
кожей, подернутой зеленоватой пленкой,  обросшая  шерстью,  ибо  волосы  уже
росли у нее даже из ушей, извивалась в конвульсиях,  гримасничала  и  упорно
повторяла свое "х-р-ру, х-р-ру".
     - Селина, прошу тебя быть внимательной. Будь добра, объясни  нам  закон
Архимеда. Сосредоточься.
     - Х-р-ру, х-р-ру...
     - Она оробела, дамы и господа, вы должны ее понять -  ведь  ей  никогда
не приходилось выступать перед столь многочисленной аудиторией.  Всего  лишь
полчаса назад она барахталась в материнской утробе. Кто не испугался  бы  на
ее месте? Селина, посмотри на меня, я сейчас задам тебе  куда  более  легкий
вопрос: какова сумма углов треугольника?
     - Х-р-ру, х-р-ру...
     - Нет, нет, сумму углов треугольника, пожалуйста. Прошу вас, ни звука.
     - Х-р-ру, х-р-ру.
     - Селина, ты это делаешь нарочно. Сколько будет пятью восемь?
     - Х-р-ру, х-р-ру.
     - Селина, это уже не смешно. Начнем с азов: сколько будет дважды два?
     - Х-р-ру, х-р-ру.
     - Хватит, Селина! Повторяю: сколько будет дважды два?
     Смертельно  напуганная  этим  громовым  голосом,  усиленным   благодаря
микрофону, Селина громко заревела,  а  ее  огромный  мозг,  с  таким  трудом
пробившийся наружу, на глазах у  зрителей  стал  опадать,  будто  проколотая
воздушная камера.  И  вместе  с  ним  таяли  все  надежды  доктора  Фонтана.
Поскольку девочка продолжала вопить и бесноваться, ее пришлось унести.
     А ученая публика громогласно негодовала на то, что столь занятых  людей
оторвали  от  дел  ради  пустяка,  заманив  на  этот  недостойный  маскарад.
Некоторые уже потянулись к выходу.
     - Спокойствие, дамы и господа, спокойствие,  -  воззвал  к  ним  доктор
Фонтан,  вытирая  лоб  платком.  -  Видимо,  послеродовой  шок   парализовал
способности этой малютки. Другой причины быть не  может.  И  вы  не  станете
отрицать, что в этом отчетливом "х-р-ру, х-р-ру" явственно слышится  желание
высказаться, что это уже вполне внятный лепет?
     Он бросил быстрый взгляд на Мадлен, лежавшую с широко расставленными  и
закрепленными на скобах ногами, - та тихонько  всхлипывала.  Бедная  Мадлен!
Она согласилась показаться в этой  неприличной  позе  перед  чужими  людьми,
однако получила в награду сокрушительный  удар:  видела  в  мечтах,  как  ее
новорожденный младенец немедленно  вступит  в  научную  дискуссию  о  кривой
Гаусса или циклах Кондратьева, - а родилась у нее глупая  курица,  способная
только жалобно квохтать. Отец, подойдя ближе, яростно прошипел ей на ухо:
     - Вот к  чему  привела  твоя  беспутная  жизнь,  ты  выставила  нас  на
посмешище. Посмотри, как расстроилась мать. Мы еще с тобой поговорим!
     Мадлен, мотая головой из стороны в сторону, зарыдала еще пуще.  Но  туг
доктор Фонтан возгласил не слишком уверенным тоном:
     - Дамы и господа, дорогие коллеги, забудем, прошу вас,  этот  печальный
инцидент. У нас имеется второй близнец. Где же  он,  негодник?  Луи,  высунь
хоть носик наружу, мы хотим расспросить  тебя.  Не  падайте  духом,  Мадлен,
тужьтесь, помогите малышу  выбраться.  Я  уверен,  именно  он  спасет  честь
семьи. Лу-и, Лу-и, выходи скорей, мы ждем тебя!
     И  тут  из  распухшего  пупка  матери  раздался  пронзительный   тонкий
голосок, больше похожий на бульканье воды в ванной:
     - А ПОШЛИ БЫ ВЫ ВСЕ НА...
     Можно лишь изумляться, что девятимесячный плод - пусть даже и эрудит  -
успел  усвоить  подобные  выражения,  даже  не  преодолев    врата    жизни.
Ответственность за это  несут,  увы,  составители  словарей,  которые  имеют
мерзкую  привычку  засорять  свои  труды  ругательствами,   инвективами    и
разнообразными  просторечными  словечками.  Луи  знал  наизусть   все    эти
вульгарные обороты и твердо намеревался при случае их  использовать.  Ученая
ассамблея буквально оцепенела,  и  на  несколько  секунд  воцарилась  полная
тишина. Всем показалось, будто они ослышались. Доктор Фонтан  помертвел,  но
все же проблеял еще раз:
     - Луи, вылезай, не заставляй нас терять время.
     Тот же голос с ужасающей отчетливостью повторил:
     - Пошли вы все, говорят вам. Я-НЕ-ВЫЙ-ДУ.
     На сей раз  Фонтана  охватил  ужас:  молокосос  привел  свою  угрозу  в
исполнение. Как же он сумел это сделать? Немыслимо с научной  точки  зрения!
А титан эмбриологии между тем уже гневно вопрошал его:
     - Что за шутки, доктор? Вы издеваетесь над нами?
     - Вы просто шарлатан, - вскричал второй ученый муж.
     - И вам придется об этом пожалеть, - добавил третий.
     Яростные  протесты  вкупе  с  оскорблениями  и  грохотом   отодвигаемых
стульев разорвали тишину палаты.
     - Беспокоить нас ради банального разрешения  от  бремени!  -  восклицал
титан.
     - Но ведь он же говорит, - слабо возразил Фонтан.
     Его глаза печально посверкивали из-за стекол очков.
     - Кто это - он?
     - Луи, маленький братец.
     - Вы не  желаете  отказываться  от  своих  фантазий?  -  взревел  очень
суровый на вид деятель в галстуке-бабочке.
     - Кто же говорил, по-вашему?
     - Искусственный голос с пластинки.
     - Вовсе нет. Это не мошенничество. Только что к нам обратился  младенец
мужского пола из чрева мадам Кремер, что само  по  себе  является  настоящим
чудом.
     - Вы хотите сказать, - вмешалась одна из журналисток, -  что  в  утробе
этой женщины находится доношенный  младенец,  который  может  выражать  свои
мысли, как вы или я?
     - Да, мадам, и этот младенец  умеет  изъясняться  не  только  на  нашем
прекрасном языке, но также  владеет  в  совершенстве  английским,  немецким,
итальянским и русским.  По  своей  квалификации  этот  младенец  не  уступит
доктору  филологических  наук.  Хотите,  я  вам  докажу?  И  Фонтан,   низко
склонившись к животу роженицы, произнес медоточивым тоном:
     - Луи, мальчик мой, не могли  бы  вы  повторить  на  других  языках  те
слова, что вырвались у вас в раздражении?
     Луи, невзирая на свой высокий культурный уровень, уже успел  приобрести
задатки дурного актера, а потому не заставил себя упрашивать:
     - Разумеется, доктор: fuck you, va far' enculo, vai tomar no cu,  va  a
tomar рог culo, lech mir am arsch8...
     - Нельзя ли  избавить  нас  от  этих  непристойностей?  -  оборвал  его
психолог.  -  Обмануть  все  равно  никого  не  удастся.  Это   биологически
невозможно. Ребенок начинает осваивать устную речь лишь в возрасте  полутора
лет.
     - Я сокрушил этот  закон,  господа,  при  помощи  своих  сотрудников  и
благодаря усилиям мадам Кремер.
     Тут доктор Фонтан в нескольких фразах изложил - с явной  неохотой,  ибо
предполагал  блеснуть  этим  рассказом  под  занавес,    -    всю    историю
необыкновенной  беременности  за  последние  восемь  месяцев,  не  вдаваясь,
впрочем, в детали.  По  мере  того  как  он  говорил,  на  лицах  слушателей
недоверие сменялось любопытством, а потом и завистью -  все  они  начали  по
одному занимать свои места. Ибо сами эти сатрапы  от  хирургии,  пророки  от
педиатрии и от акушерства осмеливались мечтать лишь о том,  чтобы  сокрушить
законы  размножения  посредством  всевозможных  манипуляций  с   генами    и
хромосомами.
     - В таком случае, почему малыш не рождается? - осведомился нейробиолог.
     - В этом-то вся проблема. Месяц назад Луи, начитавшись впервые в  жизни
газет, предупредил нас, то есть меня и мать, что  не  желает  появляться  на
свет.  В  качестве  довода  он  привел  злокозненность  людей,  равно    как
эфемерность человеческого существования.  Признаюсь,  мы  тогда  не  слишком
серьезно отнеслись к этому.
     - Ах, сволочная малявка, - сказал педиатр.  -  Где  же  такое  слыхано,
чтобы младенец сам решал, родиться ему или не родиться?
     - А  его  эдипов  комплекс?  -  пролаяла  дама-психоаналитик.  -  Какое
участие сможет он принять в эдиповом треугольнике, если  затаится  в  утробе
матери?
     * * *
     И вот накопившиеся досада и раздражение обратились  против  строптивого
плода. Следовало обуздать  эту  ничтожную  личинку,  выдавить  ее  из  норы.
Суровые клиницисты и важные профессора преобразились вдруг  в  охотников,  в
свору  гончих.  Сгорая  от  стыда,  Марта  тянула  брата  за  рукав,   чтобы
обратиться вместе с ним в бегство. Фонтан грубо оттолкнул ее - упрямец  Луи,
несомненно,  отступит  перед  этим  масс