минутой все дальше и дальше, все меньше и меньше...
   - Товарищ майор, вы не спите? - тихонько спросил голос.
   Скворцов  вздрогнул  и  открыл  глаза.  Над  ним  стоял  круглолицый  и
красноухий, правильно застегнутый капитан.
   - Мы тут пульку сообразили, просим вас четвертым, - шепотом сказал  он,
покосился на спящего генерала и плутовски прикрыл один глаз.
   - Отчего же, всегда готов.
   Скворцов встал, отряхивая с себя мысли. Он подошел к откидному столику,
где уже тасовали карты два коричневых  офицера,  которых  он  в  Лихаревке
признал "здешними". Впрочем, сейчас уже  было  ближе  до  Москвы,  чем  до
Лихаревки. В Москве они сразу станут "нездешними". А он сам? Сам он  везде
был "здешним" - такая жизнь.
   Полненький капитан сдал карты. Скворцов  посмотрел  на  свои  и  обмер:
десять треф на руках! Что-то невероятное.
   - Десять треф, - сказал он и бросил карты веером на стол.
   - Вот это начало! - восхитился капитан. - Вам,  товарищ  майор,  должно
быть, в любви не везет.
   - Да, не повезло-таки. Ну, теперь, братцы, берегись: я в азарт вошел.
   - Тасуй - сдавай, - пробурчал майор.
   Скворцов сдал карты.
   - Раз.
   - Пасс.
   - Два.
   - Два мои.
   ...Игра шла. Скворцову везло - карта к нему так и перла. В  общем,  ему
было неплохо. Только мешало сознание, что  он  слишком  много,  неприлично
много выигрывает. Как он ни рисковал, выигрыш все рос.  Угрюмоватый  майор
только крякал. Капитан начинал нервничать, а лейтенант все улыбался белыми
зубами. Они играли, пока самолет не приземлился.
   - Москва, товарищи, дальше не  повезем,  -  объявил  командир  корабля,
выходя из рубки.
   Скворцов встал и широко потянулся:
   - Слышали? Москва. Спасибо за компанию.
   - А расписать? - ревниво спросил угрюмоватый.
   - Не надо. Все равно я вас всех обыграл.
   - Игра есть игра, - солидно заметил полненький.
   - Ха! Вы  меня  разве  не  знаете?  Я  -  знаменитый  самолетный  шулер
Скворцов. Слыхали?
   - Это шутка, товарищ майор? - спросил капитан.
   - Какая шутка? Я шутить не люблю. Ну, приветствую вас.
   Скворцов бодро откозырял, взял свой чемоданчик и  пошел  к  выходу.  Он
спустился по трапу и ступил на московскую землю. Прежде всего его  удивила
трава - густая, сочная, интенсивно зеленая. Потом  солнце.  Какое  же  это
было мягкое, прохладное, невинное солнце!
   Офицеры спускались  следом.  Последним  шел  генерал  Сиверс.  Скворцов
взглянул на него снизу вверх и поразился трагической худобе  его  щек.  Но
когда генерал сошел вниз, это  впечатление  исчезло.  Сиверс  как  Сиверс:
очки, четкость, ирония.
   - Товарищ генерал... - начал было Скворцов.
   - Ась? - отозвался Сиверс, глядя на него сбоку.
   - Вас, вероятно, машина встречает?
   - Машина? Нет, не встречает. Я,  знаете,  имею  обыкновение  ездить  на
городском транспорте. Без помпы. Честь имею кланяться.
   Сиверс прикоснулся к фуражке, повернулся  по-военному  и  быстро  пошел
вперед легким, чуть приплясывающим шагом.  С  ним  вместе  уходил  вопрос,
который Скворцов должен был задать ему, но не задал...
   Простой человеческий вопрос: "Что с вами?"


   А несколько минут спустя Скворцов уже ехал домой в  автобусе.  Миновали
зеленые пригороды с дачными домиками, с прудами и утками, с  телевизорными
антеннами, и вот уже Москва обступила его.  Огромный  город  мчался  мимо,
отражаясь в зеркальцах множества  машин.  Люди  шли,  толкая  друг  друга,
обгоняя друг друга, задерживаясь на перекрестках, и как же их было  много!
Скворцов смотрел на все это со смешанным чувством отчуждения и узнавания.
   Вот и дом его. Он вошел в  подъезд.  На  стене  детским  почерком  было
нацарапано:  "Инка  выдра,  она  выбражала".  Он  узнал  эту   надпись   и
рассмеялся. Инка, в которой шла  речь,  теперь  давно  выросла,  учится  в
институте, а подъезд все не отремонтировали.
   Шагая через две ступеньки, он  поднялся  на  четвертый  этаж.  Молодец,
организм, - ни одышки, ничего. Спасибо тебе,  организм.  Он  вынул  связку
ключей, отделил один, отпер дверь, вошел.
   - Кто там? - спросил женский голос.
   - Это я, - ответил Скворцов.
   В прихожую вышла жена - маленькая, пухлая, с гладко  зачесанными  назад
волосами. Выпуклые глаза сияли ребячьей радостью. Изумленно  глядя  ему  в
щеку, она вытерла руки фартуком и сказала тонко, на одном дыхании:
   - Побрился, поторопился, порезался.

   1967