сле работы, - а как следует готовиться к сессии. И
предложил, пока  лежит в больнице, сделать Юрке контрольные.  А  с чертежами
Юрка и сам справится - не первый год замужем...
 Через  месяц  от Габи пришло  письмо. Кончалось  письмо  по-немецки без
перевода:  "Майне хенде  зинд  леер  оне  дихь".  Михаил Васильевич, как  ни
напрягался,  не мог расшифровать  приписки, правда, вспомнил, что "хенде" не
иначе как руки, потому что "хенде хох".
 На сегодня Юрка отпросился с работы - ехать за Ростом. Вчера вечером он
ездил к нему домой на  улицу Горького, купил продуктов, чтобы Рост  вернулся
не в пустой дом. Вита, та вообще настаивала, чтобы Рост пожил пока у нее. Но
Рост ни в какую: домой.
 В больнице был карантин, и Юрка из пищеблока поднялся на четвертый этаж
в грузовом лифте, благо его там знали.
 "Майне  хенде зинд леер  оне  дихь..."  Постучал в  кабинет, где обычно
обитала Вита.
 Заведующая отделением Ирина Павловна говорила по телефону. Вита листала
историю болезни.
 - Ну, забираем Роста? - негромко спросил Юрка Виту.
 - Ага, выписали. Сейчас пойдем.
 - Не уходи, Вита. - Ирина Павловна положила трубку.
 - Давай закончим с расписанием. Они склонились над столом.
 -  ...А мне  что, больше всех надо?! - в дверь без стука  вошла толстая
медсестра. -  Ирина Павловна, как хотите, я так больше не могу! Все Тарасова
да Тарасова!..
 - К старшей сестре, - не обращая на Тарасову внимания, отчеканила Ирина
Павловна.
 -  Ее  сегодня  нет,  а мне  что,  больше  всех  надо!..  - выкрикивала
Тарасова.
 - К старшей сестре,  - так же невозмутимо, как  и в первый раз, сказала
Ирина Павловна. - Закройте дверь.
 Тарасова просительно посмотрела на Виту, та на Ирину Павловну, а  Ирина
Павловна сказала, считая дверь уже закрытой:
 -- У тебя получается четыре дежурства. Как ты?
 Дверь за сестрой захлопнулась.
 - Нет, Ириш, много. Ставь два.
 - Слава Богу, сообразила. Ставлю двенадцатого и двадцать третьего.
 -  Давай. А я  сейчас  выписку  закончу.  -  Вита села  за стол.  Ирина
Павловна отложила расписание дежурств, улыбнулась.
 - Ну как ты, Юрик?
 Юрка неопределенно засопел, пожал плечами и потянулся к сигаретам Ирины
Павловны.
 - Курим? -  удивилась Вита. - Ну  да,  на нервной почве! Достань-ка мне
"Ессентуки" из холодильника. Габи  - девка-то неплохая, - пояснила она Ирине
Павловне.
 - Истеричная только.
 -  Вы  не  знаете,  что  такое   "леер"  по-немецки?  -  спросил  Юрка,
откупоривая "Ессентуки".
 - Леер, леер?.. Вроде веревка, нет? Черт ее знает.  В словаре посмотри,
- Ирина Павловна кивнула на книжный шкаф.
 - У нее уж  двое детей было с Юргеном, - не переставая писать, сообщила
Вита, - а она все фордыбачилась, замуж за него не шла. Чувства проверяла. Он
не Бог весть какой мужик. Кстати, главный врач клиники. Днем работа, вечером
чего-то в подвале вырезает, потом один шнапс на ночь под музыку  и дрыхнуть.
А  тем временем бабенку  себе завел. Медсестру из клиники. Завел  и  молчит,
стервец.  Ждет,  когда Габи  сама  на развод подаст. Чтоб  на  репутации  не
сказалось. Чем кончится, неизвестно...
 - Она уже подала, - вздохнул Юрка. Вита вскинула голову:
 - Ты смотри, глупостей  не  напори!  Она тебе  устроит  веселую  жизнь.
Шальная баба!
 - Она меня к вам ревнует...
 - Вот-вот, из той же оперы.  Говорю: истеричка. Но все равно симпатяга.
Мне такие нравятся.
 -  На  расстоянии,  - скептически  заметила  Ирина  Павловна  и,  чтобы
перевести разговор на другую тему, спросила: - "Леер"-то свою перевел?
 - Пусто, - сказал Юрка.
 - Чего "пусто"? - не поняла Ирина Павловна.
 - "Леер"  -  "пусто", значит, - пробормотал Юрка и, поставив словарь на
место, еще постоял так - лицом к стене.
 Вита приложила палец к губам. Ирина Павловна понимающе кивнула.
 По словарю Габины слова получались: "Мои руки есть пусты без тебя".
 -- Пойдем-ка, Юрик, Роста забирать, - бодрым голосом сказала Вита.

 Бежало лето.  Лида привезла сына.  Вита почти  каждый день ездила после
работы на дачу.  Она  очень  хотела, чтобы  внук звал  ее "бабушкой", и даже
покрикивала  вначале,  когда  внук говорил  ей, как все, -  "Вита". Потом ей
надоело  одергивать  ребенка,  и  она отцепилась от него,  так  и  оставшись
"Витой".  Правда,  мальчик,  перестав  называть   ее  бабушкой,  перестал  и
слушаться  ее.  Виту это  не  очень  беспокоило,  она  считала, что  ребенку
необходим продых в строгой системе Лидиного воспитания.
 А живот болел все сильнее. Вита стелила себе на веранде, чтобы никто не
слышал, как она мается по ночам.
 Второй домик уже достроили, и Вита радовалась, что теперь у Лиды, когда
она  полностью  переберется в Москву,  будет и  на  даче свое  изолированное
жилье.  Тем более  что личные  ее  дела вроде налаживались  -  отец Мишеньки
согласился наконец расписаться. Витe он oчень нравился,  вот только никак не
могла запомнить его трудную фамилию.
 К Грише Соколову Вита не шла, решила подождать до осени, когда переедут
с  дачи,  а  Рост  отправится  в  санаторий.  И  потихоньку  стала  попивать
обезболивающее.
 Наконец дачу заколотили, Мишеньку увезли. Рост уехал в санаторий.
 - Ю-ю-рочка, ну как тебе еще объяснить? И можно, и нужно переживать, но
только  в  том  случае,   если  результаты  переживаний  могут  повлиять  на
дальнейшие события. А так - это не переживание, а пережевывание. Ну, неужели
непонятно?!  Ну вот что ты: "Габи, Габи..." Давай  спокойно  подумаем: какие
перспективы ваших отношений?
 - Она будет приезжать... - угрюмо пробормотал Юрка. - Я к ней съезжу.
 - Дальше.
 - Поженимся, - нерешительно пробормотал Юрка.
 - Чего?! В твою комнатку на проспекте Мира? С детками?
 - С милым рай и в шалаше.
 Ростислав Михайлович молча взглянул на него, накинул поудобней на плечи
сползшую куртку и повернул в поле.
 - Я тебе  сейчас такую Виту покажу, закачаешься, - обернулся он к Юрке.
- Ну, что ты ползешь, поспешай. Искупаться хочешь?
 -  Не хочу, - ответил Юрка, хотя был  полдень, стояла  жара и окунуться
было бы совсем неплохо. Юрка  стеснялся  раздеваться  при Росте: тот  всегда
дразнил его. И даже начинал щипать за сало.
 - Гляди, девка,  тебе жить... - сказал Рост и, словно перехватив Юркины
мысли, добавил:  - Я дочек спрашиваю:  "Как  вам,  говорю,  мой  Юрка?"  Они
плечиками так поводят: "Он же  толстый". Я  говорю: "Ну, толстый-то толстый,
ну, а как он вам понравился?"
 "Ну, он же толстый". Кстати, покушать не надумал? А то обед скоро.
 Юрка плелся за Ростом и думал  о своем. Сперва все вроде шло нормально.
Шашлык купил - к Росту в санаторий. А на вокзале как сел в электричку Москва
- Загорск, и забрало. Габи!..
 -- Может, вернемся, Ростислав Михалыч?
 Рост обернулся.
 -  Тупой ты, дружок, в ходу. Ну,  давай воротимся.  Виту я  тебе  хотел
показать.
 - В каком смысле?
 -  В  прямом.  Музейчик маленький неподалеку. -  Рост показал рукой  за
поле.  -  Там  баба  из  скифского  кургана.  Каменная.  Кто  ее приволок?..
Экскурсовода спрашивал, не знает. Ну, вылитая Вита. Жалко, фотоаппарата нет.
Один в один - Вита. Так и хочется погладить.
 - А может, мне все-таки пожениться  с Габи? - не  Слушая его, пробубнил
Юрка.
 - Тьфу ты, Господи. Я о деле, а он...
 - Ну, ведь может же получиться?..
 -  При отсутствии достоверности правилом  умного должна быть наибольшая
вероятность. Цицерон.  Смотри когда жил, а уже понимал. Все, Юрочка, хватит,
ей-Богу, хватит, прекращай. Ты лучше со своей прежней женой сойдись, с этой,
с Лидой. Bиту порадуешь.
 - Не-е-е, - потряс головой Юрка.
 - Ну  и дурак, - спокойно сказал Рост и  повернул  к санаторию. - Что у
Виты?
 - Болит... - вздохнул Юрка.
 - Здорово?
 - Она же не скажет.
 - Мда... - произнес Рост.
 - А Габи звонит... - пробубнил Юрка.- Часто...
 - Скажи, чтоб не звонила! -  с нажимом произнес Рост. - Запрети. Нельзя
же деревянной пилой пилить. Бессмысленно и больно.
 Они подошли к зданию санатория.
 - А может, это и есть любовь?.. - канючил Юрка.
 - Дорогая  редакция, любовь это или дружба?..  - Рост вошел в  подъезд,
обернулся: - Подожди здесь!
 Юрка  сел на лавочку и,  пока  Рост не  видел, закурил. Рост не  любил,
когда Юрка курит.
 -  Лови!  - раздался сверху голос Роста. Рост высунулся в окно и  кинул
что-то белое. Парашютик медленно опустился в клумбу.
 -  Вите  передашь!  -  крикнул  Рост.  -  Дуй  быстрей,  на  электричку
опоздаешь!
 Юрка метлой достал парашютик  из цветов. Обжал  его  пружинящий каркас,
замотал и, как зонтик, сунул в сумку.


7

 Сегодня  Вита на работу не  пошла, потому  что вчера  вечером позвонила
все-таки Грише Соколову.
 - Гринь, - сказала она уже под конец. - Знаешь, у меня живот  болит, да
так противно как-то... Гриша, весело болтавший, вдруг смолк.
 -  Ты чего,  Гринь,  молчишь?  - окликнула его  Вита. - Ты уж сейчас не
молчи.
 - Приезжай завтра к десяти, - негромко сказал Гриша. - Посмотрим.
 - Гринь, ты меня уважаешь? - шутливо спросила Вита. - Скажи, уважаешь?
 - Я тебя, Вита, уважаю очень, - медленно проговорил Гриша.
 - Это  хорошо-о-о. Так вот, Гринь, ты мне завтра скажи  все  как  есть,
понял? Мне надо знать,  если что...  Понимаешь? У меня  семья,  вернее, даже
семьи... Мне надо... Чтобы точно.  Чтоб все было по-деловому. Ты понял меня,
Гриня?..
 ...Вита  осмотрела  свою  квартиру:  все  было  прибрано,  чисто, глазу
радостно.  Живи  здесь   другой  человек,  квартира,  может,   казалась   бы
безвкусной:  обои в  огромных  оранжевых  цветах,  такие  же  яркие  кресла,
тахта... Но здесь жила она, и все было прекрасно.
 Раньше Вита квартиру  особо  не холила, а последнее время ей доставляло
удовольствие ходить, не торопясь, по комнатам и  притрагиваться к вещам... И
даже когда она, чуть живая, приползала после дежурства, стоило включить свет
в прихожей - ей улыбалась полуголая  японка  из позапрошлого календаря, и на
душе становилось легче.
 Сейчас она поедет  к Грише Соколову... Вита села в кресло и стала ждать
Юрку.
 - Карета подана! - запыхавшись, объявил он, распахивая дверь.
 Вита усмехнулась:
 - "Скорой помощи" карета пролетела как комета..." Ну, встали...
 - Вот... - Юрка расстегнул молнию на сумке. - Парашютик.
 Он подкинул парашютик  к  потолку,  и тот  плавно  опустился к  Витиным
ногам, увлекаемый вниз тяжелой гайкой.
 - А-а-а, тот самый?
 - Рост велел отдать...
 Вита огляделась по сторонам:
 - Где ж тебя повесить? А давай его пока сюда! - Она сложила парашютик и
убрала в сумочку. Внизу просигналило такси.
 - Двинулись?
 - Пошли... - вздохнул Юрка.
 - ...А ты очень-то не вздыхай, - сказала Вита, когда они  сели в такси.
- Охчет, как старый  еврей,  ох, ох!.. У нас соседка  была,  Роха, - я  тебе
рассказывала. Хорошая такая бабка. Так вот, она все ходит: "Ох, ох", а потом
остановится, палец - в лоб: "А что, собственно, - ох, ох?"
 Вита привычно-весело выпалила и умолкла - больше на веселость пороха не
было.
 Юрка молчал.
 - Ну  что  ты глядишь, как  побитая собака?  - Она провела  пальцем  по
переносице: - Заметил, у нас с Ростом у обоих носы сломанные?
 - Ему на прыжках, запасником при динамическом ударе.
 - А мне Артем, звонарь... Я не рассказывала?
 - Нет.
 - У нас во дворе церковь была Спас-во-Спасе...
 - Спас-во-Спасье, - поправил Юрка.
 - Неважно.  Артем.  Нормальный  такой  парень.  Никакой  не  Квазимодо.
Красивый, положительный. Даже  спортивный - в пьексах всегда  ходил.  Как-то
раз на пасху взял нас, всю  шпану,  на  колокольню.  Высотища!..  Колокольня
получилась как бы в центре: здесь вокзалы, там Сухаревка, и со всех сторон к
церкви платочки разноцветные движутся, тихо так...
 У  Артема кресло  деревянное -  прямо трон. К  полу  прибитый. Садится,
пристегивает  себя  - толстущий такой ремень!  На руки,  чуть  пониже  плеча
захваты  такие специальные,  потом еще -  пониже  локтя.  И еще -  на каждый
палец. Берет в руки веревку от главного колокола. А ремни, что он нацепил, -
они к другим колоколам идут, поменьше. И начал он этот здоровый раскачивать.
Медленно так... до-о-н! До-о-н! И плечами чуть-чуть поводит, как цыганка.
 -  Вита  пошевелила плечами. - Нет,  у  меня так  не получается.  И  те
колокола загудели, а он все большой раскачивает. Тот гудит, от плеча который
-  тоже  гудит,  тогда он  - нижние, которые  к локтям.  Эти  - тоже, только
потоньше. И  потом всеми пальцами, как на пианино!.. И пошло!.. Мы к  стенке
прижались. Артем как дьявол: большой колокол его прямо из кресла рвет! Видно
же: ремень до  костей вдавился. Чувствуешь, ну...  кишки  у человека рвутся,
ребра  хрустят, а рожа блаженная,  глаза  прикрыты... Все гудит!  Все  орет!
Колокольня качается!.. Облака  несутся!.. Страшно!.. Но так здорово!.. Такая
красота! Я осмелела, наклонилась к Артему - посмотреть, куда веревочки идут.
Тут-то он мне и заехал по носу... Ты что - не слушаешь?
 - Слушаю, - отвернувшись к окну, буркнул Юрка.
 - Ну-у-у...  - протянула Вита. - Так  дело не пойдет. Один дурак  стихи
мне на старости лет взялся сочинять, нашел Лауру этот - носом хлюпает...
 - Кто дурак, Рост? - оживился Юрка.
 - Кто же еще. Наш.
 - На самом деле?
 - Хм, - Вита передернула плечами. - Пожалуйста.
 - Она  достала  из  сумочки  сложенный  пополам листок  бумаги.  - Очки
забыла. Читай. Ладно бы веселенькие, а то уж совсем замогильные. Читай.
 -  "Когда, отшвырнув сапогом самолет,  продираешься  сквозь  замирающий
грохот, вырвав из сердца кремовый ком, ударяешься о безмолвие грота.
 Когда спокойной  походкой  мимо пестрой  послеамьенской сволочи  уходит
любовь, уходит любимая, кивком на ходу  поправляя волосы, вместо нее, вместо
гибкого рта,  вопросительных  скул  и  зеленого  пояса остается оконтуренная
пустота, которая никогда не заполнится...
 Невесело все-таки  знать  заранее,  что не предусмотрено  ничего  лучше
чередования неощутимых граней прошедшего, настоящего будущего..."
 -- Что такое, кстати, "послеамьенская сволочь"?
 Юрка пожал плечами.
 - Не знаешь? И я не знаю, - сказала Вита. - А спросить у Роста все руки
не доходят, забываю. А что еще за "кремовый ком из сердца"?
 - Да это он парашют имел в виду: за кольцо дергаешь,  слева на груди  -
парашют раскрывается.
 -  Так бы и  написал,  а то  догадывайся... Петрарка... Слушай, чтоб не
забыла: ты Росту ничего не говори про сегодня, про больницу. Хорошо?
 - Ладно, - кивнул Юрка, уставившись в окно. Показались ворота больницы.
 -  Я  скоро,  - сказала Вита, выходя из машины.  Она подошла к  окну на
первом этаже, постучала по стеклу пальцем: - Гриня, ку-ку!



    Сергей Каледин.
    Стройбат


 Повесть
 Источник - Сергей Каледин, "Стройбат", Повести и рассказы, СП "Квадрат"
Москва, 1994
 OCR и вычитка: Александр Белоусенко (eloueko@yahoo.com)


 ...Эмблема наша - кирка с лопатой:
 Дороги строим сами.
 Солдат не только человек с автоматом,
 Надо - рабочим станет!

 К. Карамычев (из "боевого листка" 4-й роты)

1

 - Бабай!.. Кил мында!..
 Бабай дернул башкой, оторвал ее, заспанную, от  тумбочки, вскочил, чуть
не сбив со стены огнетушитель, и ломанулся не в ту сторону.
 -  Баба-ай!.. -  Голос Женьки Богданова  догнал  его в  чужой  половине
казармы.
 Дневальный пробуксовал на месте, сменил направление и помчался обратно.
 -  Опаздываешь,  -  недовольно  пробурчал командир  второго  отделения,
забираясь к нему на спину. - Поехали!
 Бабай привычным маршрутом вез Женьку на оправку. Если бы  у  Женьки под
рукой  были  сапоги,  Бабай спал бы себе  и дальше.  Но дембельские  хромачи
Богданова  были намертво придавлены к  полу вставленными в  голенища ножками
койки, а на  койке спит  Коля Белошицкий,  и будить его Женька не  хотел.  А
чужими сапогами он брезгует.
 - Тпру-у! - Женька затормозил Бабая у тумбочки дневального, перегнулся,
как  басмач с коня, прихватил с табуретки бушлат, накинул на плечи  и выехал
на Бабае в холодную мартовскую восточносибирскую ночь.
 У освещенных ворот КПП стоял  "газик". Значит, подполковник Быков уже в
расположении части, значит, скоро шесть, подъем и ночному отдыху конец.
 Так  и есть,  Быков  топтался у штабного  барака,  сбивая следы  мочи с
прилегающего к штабу сугроба.
 Женька резво соскочил с Бабая.
 Бабай  побежал обратно  в  роту,  а  Женька, обжигаясь босыми ногами  о
шершавую  подмороженную бетонку, свернул  за казарму.  Возле  развороченного
туалета в ослепительном  свете пятисотваттной лампы  колупался  с лопатой  в
руках  его приятель Константин Карамычев. Костя  нагружал тачку отдолбленным
дерьмом.
 - Но пасаран! - Женька вскинул кулак к плечу. - Бог помощь!
 - Ножкам не холодно? - отозвался Костя.
 -  Самое  то.  -  Женька пританцовывал  на снегу  татуированными  возле
пальцев ступнями: на правой - "они устали", на  левой - "им надо отдохнуть".
- Когда Танюшку навестим? - поинтересовался  он, заканчивая оправку.  - Года
идут, а юность вянет.
 - Обстучишься. У тебя Люсенька есть.
 -  Люсенька?!  -  возмутился Женька.  - Люсенька  - боевая  подруга.  А
Танюшка - барышня... И завязывай  ты  наконец с  дерьмом! - Женька брезгливо
поморщился.
 - Где эти-то? Фиша-а! Нуцо.!! Ком цу мир!
 Женька завертел красивой головой,  похожей на  голову артиста Тихонова.
Только  у  Тихонова  шея  нормальная, а  у  Женьки кривая -  скривили, когда
щипцами тащили его из пятнадцатилетней матери. За шею и в стройбат попал.
 Из ямы за спиной Кости показались две взлохмаченные головы, обе черные.
Одна -  красивая,  но грустная  - принадлежала  закарпатскому  еврею  Фишелю
Ицковичу, глаза подслеповатые,  - оттого  и  стройбат,  а вторая, с золотыми
зубами, -  цыгану Нуцо  Впаду. Золотые зубы  изготовлены были  из  бронзовой
детали  водомера ротным умельцем Колей Белошицким. Сходство бронзы с золотом
спасло Нуцо от гнева родителей, приехавших по каким-то своим цыганским делам
в  Восточную Сибирь и заглянувших в армию к сыну: мамаша в настоящих золотых
зубах,  бусах  и  разноцветных юбках, отец -  толстый, коротенький, в черном
костюме и шляпе. Деньги, которые они прислали  сыну на  золотые  зубы, якобы
запросто  вставляемые  в  Городе,  сын  пропил  сразу,  и  если  б  не  Копя
Белошицкий...
 -  Чего? - весело дернул башкой Нуцо. У него на все случаи  было только
одно выражение лица - бесшабашное, ни к какому другому  выражению физиономия
его не была приспособлена. - Чего орешь?
 Фиша смотрел на Женьку строго и недовольно: зачем отрывает от работы?
 - Проверка  слуха! - Женька зевнул  во всю пасть, как лев, и побежал  к
роте, оборачиваясь  на ходу:  -  Готовь Ганюшку,  Констанц!  Я сегодня кровь
пойду сдавать, бабки будут! Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы!..
 - Гроба, - пробурчал Костя, принимаясь  за прерванную работу. - В час к
общаге подъезжай!
 Он поправил ударение в "гробах"  на уральский лад, потому что с Женькой
Богдановым,  Богданом,  познакомился в  прошлом году в эшелоне - их, погань,
вывозили из стройбатов Уральского округа.
 Потом, уже по приезде в  Город, оказалось, что от скверны  освобождался
не только Урал, по многим стройбатам страны прокатилась очистительная волна.
 Везли их  исправляться в Забайкалье, куда-то на  границу с  Китаем  или
Монголией.  По  слухам,  житье там было будь здоров:  летом плюс  пятьдесят,
зимой  минус пятьдесят, питьевая вода по норме, песок в морду и радиация все
половое атрофирует. Это - слухи, а что шоферня стройбатовская там по пятьсот
- шестьсот рэ в месяц заколачивает - факт. А полтыщи казна за так платить не
будет.
 Короче, ехали  в ад, а попали в рай. В  Город, в  Четвертый поселок. От
центра Города  до ворот КПП  двадцать минут  ленивой  дребезжащей трамвайной
езды.  Вот  ворота,  а справа, метров двести, - танцверанда  вот ворота,  а
слева,  метров  двадцать,  -  магазин. А в магазине - рассыпуха  молдавская,
семнадцать градусов, два двадцать питр. С десяти  утра.  Малинник!  Дай  Бог
здоровья отцам командирам,  тормознувшим  их по  какой-то  неведомой оплошке
здесь, а не за Читой.
 Воинская  служба   рядового   Константина   Карамычева   заканчивалась.
Последние  восемь месяцев  Костя  пахал на  хлебоко